Павел Черкашин
Одна из героинь этого очерка Анастасия Михайловна Холодова родилась 11 ноября 1924 года на Среднем Урале, в селе Невьянском Алапаевского района Свердловской области. У её деда – главы семейства Холодовых – Александра Игнатьевича и бабушки Фёклы Даниловны было трое сыновей Михаил, Иван и Афанасий и две дочери Александра и Анна.
Жили все вместе, одним дружным домом. Работали с раннего утра до позднего вечера, как это и заведено испокон веков на Руси в большой крестьянской семье. Чтобы прокормиться, держали коров, лошадей, мелкую скотину, птицу. Непременно сеяли хлеб, выращивали овощи. Работать умели хватко, хозяйство держали крепко. Наёмных работников никогда не держали – всегда своих рук хватало, к тому же женщины своим мужчинам старались ни в чём не уступать, трудились наравне с ними.
Чёрная полоса для династии Холодовых наступила в 1929 году.
Александр Игнатьевич – участник Гражданской войны, воевавший в Чапаевской дивизии, был человеком крутого характера, за словом, как говорится, в карман не лез. Его отличали прямолинейность и справедливость во всём. Недаром односельчане дали ему говорящую фамилию-кличку Жабреев. Есть на Урале такое сорное растение – жабрей, которое просто так голыми руками не ухватишь – обязательно уколешься. Вот за это обострённое чувство справедливости дед Анастасии Михайловны и поплатился: в 1929 году забрали Александра Игнатьевича и увезли за тысячи вёрст от родного дома. На Соловки.
В этом же году, когда Анастасии Михайловне было всего четыре года, а младшему братику Вите только месяц, случилось ещё одно непоправимое несчастье – умерла их мама Александра Александровна.
А чёрная полоса всё не кончалась.
Овдовевшему Михаилу Александровичу предложили вступить в колхоз. Со всеми вытекающими из этого сомнительного для крестьян нововведения последствиями: всю свою скотину и землю в добровольном порядке надлежало навсегда передать в распоряжение колхоза. Михаил Холодов ответил отказом.
В этот же день их семьи напрямую коснулась однозначная угроза скорых репрессий. Не дожидаясь их последствий, младшие братья Михаила Александровича, Иван и Афанасий, ночью тайком сбежали из дома. Поехали строить железную дорогу то ли в Туркестан, то ли ещё куда-то на юг.
Позднее, уже в тридцатых годах, Иван осмелился вернуться в Невьянское, но его как «врага народа» без суда и следствия расстреляли. А Афанасий так безвестно и сгинул, никто из родственников о нём ничего определённого больше не слышал. Одно время ходил неуверенный слух, что, мол, кто-то где-то встречал его на фронтах Великой Отечественной войны, но и тот вскоре угас.
Вскоре после побега братьев Михаила Александровича за несогласие вступить в колхоз объявили кулаком, отобрали весь скот, землю и выдворили из дома семью (на тот момент Холодовых было семеро, в том числе и двое малолеток – Настя и Витя) запретив что-либо взять из домашней утвари. Приютила их семья сердобольных стареньких односельчан в своём маленьком домишке.
Насильно и несправедливо разрушенный прежний уклад жизни не сломил и без того обездоленную недавними несчастьями семью, не заставил в унынии и смирении безвольно опустить руки и отдаться течению жестокого времени. Анастасия Михайловна вспоминает, что отец в первый же месяц после раскулачивания устроился работать бухгалтером в одну из торговых точек в родном селе. С образованием обычной провинциальной церковно-приходской школы он был на редкость грамотным человеком, с удивительно красивым почерком.
Этот факт с уверенностью подтверждают и внуки Михаила Александровича, которые много позднее не единожды перечитывали дедовы фронтовые пожелтевшие и потёртые от времени солдатские письма-треугольнички.
Но очень не долгим было относительное спокойствие для Холодовых после пережитых потрясений. В январе 1930 года Михаила Александровича определили в ссылку. Всю семью в самые лютые морозы спешно погрузили на подводы со многими сотнями таких же, как они, бедолаг. По всей округе всех неугодных, незаслуженно объявленных кулаками, заклеймённых «врагами народа», сгоняли навсегда с насиженных, обжитых собственным каждодневным трудом мест, отобрав всё, что ещё не успели отобрать, даже детские вещи.
И отправились самые хозяйственные, самые выносливые, умеющие и любящие трудиться россияне-уральцы, у которых крошка хлеба даром не пропадёт, изгоями в полную неизвестность. Пятилетнюю Настю и годовалого Витю вместе с бабушкой Фёклой Даниловной посадили в плетёную кошёвку, взрослые – своим ходом, и двинулся длинный мрачный обоз, сопровождаемый горестным людским плачем, через Урал от берегов родной реки Нейвы на Север. В неведомую чужую для них Югру.
В соседней с Невьянским деревне Михалёвой у Анастасии Михайловны жила бабушка по материнской линии Марфа Гурьяновна Брусницына. Рано овдовев, оставшись одна с пятью дочерьми, она сама сполна перенесла все тяготы и невзгоды тех лет. Когда обоз ссыльных ненадолго остановился в Михалёвой, Марфа Гурьяновна отыскала семью зятя и забрала к себе годовалого Витю. Увозить малыша на Север было бы равносильно смерти.
Детская память цепкая, яркая, в особенной степени, когда это касается самых памятных дат. А у тех времён, без преувеличения, каждый день жизни, отвоёванный у смерти, – памятный. Это сейчас у восьмидесятилетней Анастасии Михайловны память слаба на события, которые происходят в стране в настоящие дни, порой даже самые значительные могут нечаянно забыться, но то, что было семьдесят-семьдесят пять лет назад, когда она была девочкой Настей, помнится до самых мельчайших подробностей.
Всю долгую дорогу на Север взрослые шли пешком, лишь дети и немощные старики на санях. Останавливался обоз ссыльных на отдых или ночлег где-нибудь по пути следования. Если попадалось какое-то жильё, то детей, как самое драгоценное, что ещё осталось у этих лишённых всего людей, устраивали на ночлег в тепле, а остальные коротали бесконечную зимнюю ночь под открытым небом. Сколько российского люда осталось навсегда лежать окоченелыми вдоль этих таёжных, проторенных горем и безысходностью дорог, никто никогда не считал. Все человеческие потери равнодушно списывались и легко оправдывались одной формулировкой-приговором – «враг народа».
Когда изрядно поредевший обоз, наконец, прибыл к месту ссылки в Кондинский район, семью Холодовых, в числе многих других определили в небольшую мансийскую деревню Евру Сатыгинского сельского совета. Расселяли измождённых тяжёлыми ежедневными переходами крестьян по избам местных жителей. Три семьи, в том числе и семью Михаила Холодова, поселили в доме на три комнаты к супругам-манси Даниле и Марфе Чейметовым.
С 1930 по 1937 годы все взрослые ссыльные под жесточайшей охраной сотрудников комендатуры строили среди тайги для своих семей новые поселения. В течение этих семи лет были построены пять посёлков, в которых проживали только репрессированные: Мало-Новый, Сумпанинский, Ягодный, Совлинский и Дальний. На современной карте Ханты-Мансийского автономного округа только три последних из названных существуют и ныне как память-укор тем годам.
До весны 1931 года югорские «новосёлы» жили в Евре, а после схода льда на лодках через Туманы (есть такая система озёр в Кондинском районе: Утанах, Потонах, Устетер, Левка) поплыли семьи ссыльных на своё новое место жительства. Поплыли, по-прежнему не теряя надежды, что когда-нибудь обязательно вернутся из Югры домой, на Урал. Вот только когда?..
Анастасия Михайловна по ходу воспоминаний рассказала случай, когда небольшая группа детей-подростков решила сбежать домой с помощью местного паренька-манси. Реальность этого события подтверждает и опубликованная в девяностых годах в окружной газете «Новости Югры» небольшая статья, в которой известная мансийская сказительница Анна Митрофановна Конькова в свою очередь упоминает, как в тридцатые годы её брат перевёл через глухие урманы группу ссыльных подростков, которые сбежали домой.
Среди этих ребят были и тёти Анастасии Михайловны, младшие сёстры Михаила Холодова, Анна и Александра. Благополучно добравшись до родного дома, они были тут же арестованы, но судьба решила смилостивиться над ними: их оставили на Урале, отправили работать на завод в Нижний Тагил. Через некоторое время Анна всё же вернулась к остальным родственникам на берега Конды, а у Александры судьба сложилась иначе. Она вышла замуж за военного, поменяла не только фамилию, но и имя (настолько силён был страх после всех мытарств), став Елизаветой Мельниковой, прожила всю жизнь на Урале, умерла в пожилом возрасте.
А на Конде всё оставалось по-прежнему. Жилось неимоверно тяжело. Был неусыпный контроль над поселенцами, а режим работы на износ. Причём для каждого определялась своя конкретная норма выработки: что на лесозаготовках, что на добыче рыбы, что в поле. С утра до вечера рыбачили, заготавливали древесину, раскорчёвывали леса под поля, пахали, засевали хлебом, овощами. Возделанная трудолюбивыми умелыми крестьянскими руками земля благодарно отзывалась на упорство и неослабевающие старания ссыльных, из года в год давала прекрасные, небывалые для Севера урожаи.
И так же из года в год каждый вечер все репрессированные были обязаны приходить и отмечаться в комендатуре. Был глубоко потрясающий своей бесчеловечностью случай, произошедший в посёлке Дальнем, в котором находилось два коменданта: Пахтусов и Горланов (про последнего поселенцы между собой вполголоса говорили, что «по шерсти собаке имя дано»). Зимой один из ссыльных, чтобы накормить троих голодных детей, тайком пошёл в Евру, где надеялся обменять свои хромовые сапоги хоть на какую-нибудь еду. Уже возвращаясь с полным ведром ершей, которые ему удалось выменять на сапоги у местного населения, он был подкараулен и застрелен Горлановым. Убитый для наглядного примера остальным несколько дней пролежал в тайге. Под угрозой расправы никого к нему не подпускали и всем запретили приходить на его похороны.
В 1934 году отца Анастасии Михайловны отправили из Дальнего в Нижний Тагил на строительство Магнитки. А уже через год Михаила Александровича направили в Москву на Выставку достижений народного хозяйства, где проходил съезд стахановцев. В 1936 году он пешком пришёл обратно в Дальний. Вместе с ним был и подросший сынишка Виктор, которого он по пути забрал от тёщи из Михалёвой. В этот же год пришёл из соловецкой ссылки дед Анастасии Михайловны – Александр Игнатьевич, пробыв на каторге долгих семь лет.
Работящий, смекалистый и хозяйственный был глава семейства Холодовых. Соорудил в посёлке ссыльных мельницу, придумал механическую тёрку, при помощи которой, чтобы ничего даром не пропало, перерабатывали большие урожаи картофеля на крахмал.
Жить бы да жить Александру Игнатьевичу, но, видно, сильно кому-то мешал своей несгибаемой волей и жизнелюбием 60-летний уралец. В горькопамятном для сотен тысяч российских людей 1937 году на одном из буксировочных пароходов (а таких в то время по Конде ходило только два – «Урал» и «Гашунин») увезли его, а куда – никто из родных так и не узнал почти до конца двадцатого века.
В Дальнем школы не было, лишь в Совлинском была «семилетка». Все дети из окрестных посёлков ходили туда пешком. Ходила и Настя Холодова. В 1940 году закончила в Совлинском семь классов, а восьмой класс заканчивала уже в селе Нахрачи (ныне Кондинское).
18 июня 1941 года молоденькая шестнадцатилетняя Анастасия Михайловна вместе с другими выпускниками возвращалась после окончания школы на гребных лодках по Конде, по Туманам. А уже 23 июня, на второй день после начала Великой Отечественной войны, всех без исключения подростков определили на работу в колхоз. Сначала заготавливали сено, веточный корм для скота, затем наступил черёд уборки урожая.
До самой поздней осени, до ледостава работала Анастасия Холодова в колхозе, а 11 ноября, как раз в день её рождения, 15-17-летних подростков из семей ссыльных пешком направили на лесозаготовки за сорок километров от Дальнего вверх по Конде. По Туманам шли по щиколотку в воде, которая выступала поверх льда. Всю долгую северную зиму, до 16 апреля 1942 года, работали подростки в тайге. В Дальний пришлось возвращаться тем же путём и опять своими ногами. Не успела Анастасия Михайловна после полугодовалой разлуки как следует повидаться дома с родными, как отца забрали на фронт.
Мужчин из числа сосланных на фронт в 1941 году не брали, считали их неблагонадёжными. Лишь в 1942 году в Омске сформировали 20 Сибирскую дивизию, которая в основном была укомплектована бывшими кулаками и прочими «провинившимися» перед Советской властью. Забрали всех мужчин, и мало кто из них вернулся живым. Подавляющее большинство погибло под Сталинградом.
Отец Анастасии Михайловны воевал рядовым 76-го гвардейского отдельного истребительного противотанкового дивизиона. Был награждён орденом Великой Отечественной войны первой степени. Погиб Михаил Холодов 15 декабря 1943 года под Невелем, что на Курско-Орловской дуге.
С фронта Михаил Александрович писал дочери, чтобы обязательно, несмотря ни на что, училась. В феврале 1944 года Анастасия Михайловна пошла учиться на курсы трактористов в МТС, которые были организованы в деревне Леуши, а весной, в конце апреля, она наравне с другими уже пахала поля. Работала на таком тракторе, который нужно было топить деревянными чурочками. Пока есть чурочки – трактор работает, кончились – трактор сразу же встал. Так Анастасия Михайловна трудилась до конца весны 1946 года, а 18 июля вместе с подругой тайком уехала на колёсном пароходе в Ханты-Мансийск учиться.
В окружном центре у Анастасии Холодовой началась совершенно другая жизнь. Годы учёбы в Ханты-Мансийском педагогическом училище, которое она закончила с красным дипломом, как небо и земля отличались от мрачных лет, проведённых в таёжной глухомани.
Потом в жизни Анастасии Михайловны наступил пусть и трудный, но благодарный период просветительской деятельности на Югорской земле. Многие годы она проработала учителем начальных классов в деревнях и национальных посёлках Сургутского района: Варьеган, Аган, Тром-Аган, куда, как правило, можно было добраться только по воде на самодельной лодке северных аборигенов – обласе.
Анастасия Михайловна вырастила и воспитала шестерых детей. Сейчас у неё тринадцать внуков и двое правнуков. Десятилетия спустя после Великой Отечественной войны, уже в наши дни, ей вручили заслуженную награду – медаль «За труд во время войны», к которой представили ещё в 1946 году. А в Сургутском военном комиссариате передали орденскую книжку к награде отца Михаила Александровича Холодова.
Сейчас Анастасия Михайловна живёт в деревне Русскинской с младшей дочерью Верой. Несмотря на почтенный возраст она полна оптимизма, часу не просидит без какого-нибудь дела, всё время в движении. И никогда никаких жалоб на выпавшую ей судьбу. Ни ранее, ни теперь. Даже своим детям о том, что случилось с ней в тридцатые годы, она долгое время не рассказывала.
Только став уже взрослыми, заимев своих детей, узнали они и до сих пор узнают всё новые подробности той страшной трагедии, которая произошла с семьёй Холодовых. Конечно, что-то ушло из памяти, как страшный сон, и уже никогда не вернётся. Но многие раскиданные по России, но уцелевшие осколки семьи Холодовых бережно собираются и оберегаются чуткой памятью выживших и новых поколений.
Анна Александровна Холодова вышла замуж и уехала со своей семьёй жить на Урал, но не на родину, а в Челябинскую область. Воспитала шестерых детей. Умерла осенью 2003 года. Виктор Михайлович так и остался жить на берегах Конды в селе Леуши, умер в шестидесятых годах. После него остались пятеро детей. Все живут в Кондинском районе. Не погибли корни семьи, есть продолжение звучной крестьянской фамилии.
В последние годы стала известна ещё одна скорбная страница в летописи семьи Холодовых.
Оказалось, что дед Анастасии Михайловны Александр Игнатьевич Холодов, который был безвестно увезён на буксировочном пароходе в 1937 году, и, как впоследствии выяснилось, её свёкор Афанасий Алексеевич Чебуренко лежат в Ханты-Мансийской земле. В центре города на месте массовых расстрелов и захоронений в районе небольшой речки Вогулки, которая берёт своё начало из родников Долины ручьёв Самаровского чугаса.
Потомки узнали об этом только спустя шесть десятилетий, в 1997 году, когда в окружной газете «Новости Югры» были опубликованы «расстрельные списки». Когда вышел номер с первыми списками (их публиковали по алфавиту) внуков как ножом по сердцу полоснуло: здесь должны быть и наши! И уже не было никаких сил ждать, когда опубликуют списки на почти последние буквы алфавита «Х» и «Ч», тем более что газета выходила только три раза в неделю.
В редакции газеты, тогда она ещё располагалась на первом этаже старого здания окружного военного комиссариата, им дали прочесть все интересующие их списки, среди которых они нашли и свои родные фамилии. Руки дрожали, слёзы наворачивались на глаза, когда они пробегали по скупым строкам: арестован, осуждён, расстрелян, реабилитирован… И почти в самом конце:
«Холодов Александр Игнатьевич, 1877 года рождения, с. Невьянское, ныне Свердловской области. Ссыльный. Работник сельхозартели пос. Дальний Кондинского района. Арестован 15.11.37. Осуждён 05.12.37. Расстрелян 17.12.37. Реабилитирован 13.06.89.»
«Чебуренко Афанасий Алексеевич, 1896 года рождения, с. Колпашево, ныне Томской области. Житель города Сургута. Арестован 10.08.37. Осуждён 31.08.37. Расстрелян 19.09.37. Реабилитирован 22.06.89.»
Короткие сухие фразы, как выстрелы, а в них – вся жизнь, вся многотрудная судьба людей.
Муж Анастасии Михайловны Георгий Афанасиевич умер рано, в 1980 году, и так никогда и не узнал, что же на самом деле случилось с его отцом. Даже то, что ему было известно, он никогда никому из детей не рассказывал. Внуки до времени опубликования «расстрельных списков» даже не знали отчества деда по отцу, успевшего прожить на земле только сорок лет. Страхом перед тем, что в случае чего и остальные неминуемо пойдут вслед за опальными родственниками, глубоко вытравливали в людях родовую память, беспощадно обрубали все фамильные корни.
Георгий был единственным сыном Афанасия Алексеевича. О расстреле отца в Ханты-Мансийске осенью 1937 года он не знал, до конца своих дней всегда считал, что его из Сургута отправили куда-то на восток страны, так он и сгинул бесследно. Но всё оказалось проще и страшнее.
Кто знает, как могла бы сложиться судьба Афанасия Алексеевича, если бы он остался в живых. Может, была бы у него куча детей, и муж Анастасии Михайловны не скитался бы с клеймом сына врага народа. Всё могло бы быть иначе. Но не случилось. Дети Анастасии Михайловны так и не узнали, каким человеком был их дед по отцу, чем занимался. В память о нём осталась им лишь пара фотографий. Когда они разглядывают потёртые от времени фотоснимки, на одном из которых бравый мужчина в военной форме, а на втором – измождённый непосильным трудом человек, им не верится, что дед Афанасий мог быть врагом.
В 1992 году Анастасией Михайловной был сделан запрос в УВД Свердловской области по установлению факта раскулачивания семьи Холодовых. Ответ пришёл отрицательный. После 1997 года уже детьми Анастасии Холодовой был предпринят повторный запрос. На этот раз в Управление внутренних дел Тюменской области. Оттуда пришёл ответ, которым подтверждался факт ссылки Холодовых Фёклы Даниловны и Анны Александровны. Про остальных членов семьи никаких сведений нет.
Вот так учитывались ссыльные. Детей, оказывается, вообще не считали. Хотя Анастасия Михайловна так все года и жила с клеймом ссыльной, дочери врага народа. Её до сих пор не реабилитировали, так как нет документально подтверждённого факта её ссылки. Может показаться странным, но обиды у неё на государство нет никакой, только иногда с задумчиво-печальной усмешкой вспомнит и обронит: «Я ведь враг народа…».
«НЕ КРЕСТ – БЕСКРЕСТЬЕ МЫ НЕСЁМ…»
Был до недавнего времени в Ханты-Мансийске поминальный Крест на месте массовых расстрелов репрессированных, были щиты с фамилиями и именами тех, которые не знали, не могли понять, в чём их вина перед государством, за какие преступления их заклеймили врагами народа, унизили, растоптали, уничтожили, к которым каждую осень, в предпоследний день октября, приходили родственники положить цветы, поклониться и молча постоять. Крест, на котором укреплена табличка с надписью «На этом месте будет воздвигнута часовня», был освящён батюшкой. Но вместо часовни воздвигли на этом месте, на костях невинно убиенных огромный концертно-театральный комплекс. И без того скромный мемориал сразу стал ещё неприметнее и сиротливей.
Крест стоял долго. Потом его тихо убрали. До осени 2004 года жители Ханты-Мансийска ещё могли увидеть красный щит с белой надписью «Жертвам политических репрессий 1937-1942 годов». Но и его одним из сентябрьских дней не стало. Лишь рядышком стоит одинокое деревце. Черёмуха. Будет ли стоять завтра?
Когда-нибудь история всё окончательно расставит на свои места. Но чтобы не повторилось то горькое страшное прошлое вновь, мы должны всё помнить, передавать эту скорбную память как неугасимый, вечный огонь, как неотъемлемое связующее звено в цепи поколений нашим детям, внукам, правнукам. И тогда, возможно, не случится так, что:
«Всем нам стоять на последней черте,
Всем нам валяться на вшивой подстилке,
Всем быть распластанным с пулей в затылке
И со штыком в животе»
Максимилиан Волошин. «Терминология», 1921 г.
Но подобное может случиться с нами, если мы забудем, если малодушно позволим забыть другим, то непоправимое, что случилось с тысячами и тысячами людей в тридцатые и сороковые годы двадцатого века.
Нет у них могил, нет крестов, как у других, куда по древнему русскому обычаю хотя бы раз в год приходят потомки вспомнить своих усопших родичей. Так пусть будет хоть какой-то памятный знак, например, камень-валун у того чудом оставшегося деревца, в память о тех, кто лежит в этой земле, и в назидание нам, живущим, чтобы помнили.
2006 г.
