Василий Яковлевич Яковлев (Богучарский) (1861-1915)
Добыча птицы
Волею судеб мне пришлось провести несколько лет в самых северных пунктах нашего обширного отечества, проживши это время в Туринском, Сургутском и Березовском округах Тобольской губернии. Край этот, резко отличающийся многими сторонами своей природы от остальных мест России, представляет для охотника-любителя, а тем более охотника-промышленника громадный интерес. Суровый климат, не позволяющий и думать о каком бы то ни было земледелии, безграничная пустыня, водную артерию которой составляет гигантская Обь с ее многочисленными притоками, кишмя-кишащими разного рода рыбой, наконец, тысячеверстные, угрюмо мрачные урманы, наполненные никогда не улетающими, зимующими породами птицы и разнообразным зверем, — все это наложило на здешнего жителя печать охотника-промышленника…
Не говоря уже о коренном аборигене этой страны остяке, самоеде и вогуле, не вышедшем из охотничьего периода жизни народов, принужденном платить ясак и покупающем все необходимое для жизни единственно путем обмена на шкуры добытых им зверей и на пойманную рыбу, и русский крестьянин мало чем отстает от инородца в умении добыть зверя, птицу или рыбу. Вот почему наблюдатель встречается здесь с высшей степени своеобразными приемами добычи медведя, лося, соболя, лисицы, белки, гуся, утки, осетра, нельмы, моксуна и проч.
Конечно, для нас с Вами, читатель, прежде всего охотников-любителей, многие из способов здешней охоты могут показаться варварским истреблением дичи, но не будем забывать, что дичь и рыба представляют для здешнего обывателя единственные источники существования. Кроме того, некоторые из способов здешней охоты по своей оригинальности и своему остроумию заслуживают того, чтобы с ними ознакомились, и не одни промышленники, но и охотники другого типа. Наконец, в наше время судьба ставит привыкшего к любительской охоте человека лицом к лицу с природою и заставляет его крепко задуматься о способах не умереть с голоду. Вот соображения, заставившие меня взяться за перо и поделиться с собратами по оружию накопившимися наблюдениями и впечатлениями. В настоящих заметках я буду говорить пока исключительно о разного рода охоте на птиц, надеясь когда-нибудь после рассказать и о промыслах зверя, и о способах добычи рыбы.
Начну с самого веселого для каждого охотника времени, с наступления весны, а с нею и прилетов и пролетов разных представителей пернатого царства. Бесконечно длинна, сурова и холодна зима в Сургутском и Березовском округах для пришлого человека, но не страшат местного обывателя ни пятидесятиградусные морозы, ни саженной глубины снега. Против морозов его защищает оленья доха, малица и кумыш или гусь, а против сугробов его спасают лыжи с подволоками 2 из оленьей кожи, на которых легко и свободно ходит он целые десятки верст. Защитившись таким образом против неблагоприятных условий природы, обыватель собирает богатую дичь в виде зайцев, лисиц и белых куропаток с расставленных им по тайге обыкновенных капканов и своеобразных кулемов, сетей и пленок, о которых речь впереди.
Но вот прошли почти восемь месяцев зимы, в воздухе потеплело, кое-где показались озерца, или, как здесь называют, лывы; пронесся между обывателями говор — видели уток. И надо видеть то волнение, которое производит это известие! Каждому хочется во что бы то ни стало добыть утку первому — это считается великою честью, и добывший делается триумфатором и героем дня. Впрочем, это имеет место главным образом в городе Сургуте, т. к. в Березовском округе условия существования населения еще более оригинальны.
Здесь с появлением первых признаков весны стар и млад, т. е. буквально почти все жители села вместе с женами и детьми, отправляются «промышлять» в многочисленные рукава Оби; там лежат главные воздушные пути движения лебедя, гуся и утки на Крайний Север. Туда приходят из Ледовитого океана метать икру и щука, и осетр, и налим, и язь, там соберет поэтому обыватель себе запасы соленой птицы и рыбы в продовольствие на целый год. Там же займется он собиранием утиных, гусиных и лебединых яиц, которые, за почти полным отсутствием в этом краю домашней птицы, долго будут составлять его лакомство.
Даже должностные лица, т. е. старшина, кандидат на эту должность, писарь и проч.- все разъезжаются по «протокам», т.к. все занятия в селе по необходимости прекращаются. Зимние дороги по льду Оби становятся опасными, и вот впредь до того времени, пока реки очистятся ото льда, наш край совершенно становится отрезанным от всего внешнего мира, и какие бы великие события ни произошли в это время по ту сторону Урала и даже ближе, т.е. в тех местностях Сибири, где существуют телеграфы, — мы бы об этом узнали только тогда, когда по половодью пришла на лодках первая почта. В протоках у обывателей построены настоящие дома, и некоторые из них приезжают в село и живут в нем лишь с декабря по начало апреля, а остальные 8 месяцев проводят на промыслах. Большинство же, отправляясь на промыслы в начале апреля, живет там только 2-3 месяца.
В это-то весеннее время село совершенно пустеет и 9/10 домов наглухо заколочены. В селе можно видеть только сельского заседателя, 2-3 полицейских стражников, духовенство, древних стариков и старух да несколько совсем уж пролетариев, которым почему-либо не удалось ни приобрести своего «заведения», ни наняться рабочим к кому-либо из более или менее крупных рыбопромышленников; прибавьте к этому приютившегося здесь с лавочкой и раскинувшего широко свою паутину кулака-еврея, который попал сюда за поставку из Одессы в константинопольские публичные дома живого товару, страстного любителя охоты ссыльного черкеса да нескольких человек интеллигентных работников – и вы будете иметь понятие о здешнем селе в горячую пору пролета дичи.
Весна вступает в свои права, северная природа начинает оживать, чаще и чаще дует ветерок со стороны родного благословенного юга, зеленые хвои сосны, ели и кедра становятся как-то свежее, ярче, зеленее, заяц сильно линяет, у куропатки по белому, как снег, начинает показываться кое-где пестрое перо. Все эти симптомы пробуждающейся природы встречаются с замиранием сердца невольным гостем этих пустынь, страстным охотником. Он встает задолго до восхода солнца и бежит смотреть на почерневший лед Оби, на образовавшиеся кое-где забереги, и вот он слышит из недр расстилающегося кругом урмана первое глухое бормотанье тетерева. Начинается где-то поблизости глухариный и тетеревиный ток. Проходит несколько времени, и из глубины леса на любовные призывы бурлящего тетерева раздался ответный голос самочки, после чего бормотанье и чуфыканье красавца косача делается еще более явственным. Лес внезапно ожил; отовсюду льются звуки, составляющие для охотничьего уха моцартовскую музыку.
А с неба тоже доносится гоготанье пролетных стай гусей и зычный крик лебедя. Но что это просвистело, кажется, над самым ухом? Это пара гоголей, появляющихся первыми изо всех пород уток. Охотник слушает волшебный концерт. Теперь он сам видит, что явились весенние гости, теперь он отправляется в лес почти ежедневно с вечера, и хотя в это время ночи еще довольно темные и разобрать ничего нельзя, но отовсюду льющиеся звуки производят на него магическое действие, он загипнотизирован ими, «он тайного волнения в себе не в силах превозмочь», у него «расходятся морщины на челе, и счастье может он настигнуть на земле».
Дни становятся все теплее и теплее, повсюду катятся с гор шумно-бурливые потоки от тающего в лесах снегу, везде образовались лывы. Ночи стали необыкновенно светлые, начался пролет дичи. О количестве летящей птицы не бывавшему в этих краях трудно себе составить даже отдаленное представление: каждую ночь беспрерывно движутся с юга на север громадные стаи самых разнообразных пород уток, куликов и всякой другой водяной и болотной птицы. Резкие звуки, производимые полетом гоголей и свиязей, шум крыльев и гоготанье гусей, кряканье серых уток, веселый писк и свист всевозможных пород куликов, кавканье рыбаков-мартынов, цирканье чирят, протяжные ноты кроншнепов — все это соединяется в своеобразный концерт. Именно «стон стоит в воздухе», как выразился охотничий патриарх С. Т. Аксаков, рисуя картину пролета дичи в Оренбургской губернии в давно прошедшие времена.
В это время мы строим себе на лывах шалаши из сосновых или еловых ветвей, и, конечно, лакомимся весеннею птицей. Такая стрельба не заключает в себе ничего поэтического, но, как я выше уже сказал, обстоятельства заставляют забыть на время о поэтической стрельбе долгоносиков и обратить внимание на прозу жизни.
Здесь считается до 18 пород уток, из которых многие носят названия несомненно инородческого происхождения: так, широконоску здесь называют соксуном, или лагалкой, чернеть — тувазом, чирка — чехранкой. Многие породы уток имеют здесь хотя и русские, но совершенно своеобразные названия: кряква называется селезнем (самец же каждой породы уток называется мужичком, а самка окенкою), гоголь, вследствие своего характерного полета, звуки которого несколько напоминают отдаленно звенящий колокольчик, называется почтальоном, луток — люлькой и т. д. Было бы весьма интересно сравнить эти названия с существующими в других местах и, если возможно, определить их происхождение.
Мне не раз случалось жалеть о том, что я не имею более солидных зоологических познаний вообще и орнитологических в частности; знатоку дела здесь было бы широкое поле для наблюдений и экспериментаций. Так, напр., здесь встречается один из видов уток, который называется в Березовском округе зынзяркой, а в Сургутском киняркой и которую я нигде раньше не видел; в Сургутском округе водится также совершенно черная утка из породы нырков, которая называется головней. Однако это не лыска, которой здесь, кажется, совершенно не водится. Подобно уткам, и гуси имеют также свои названия: кроме обыкновенного серого гуся и казарки здесь еще различают чиквоя, ляка и буряка. Все эти три названия происходят, кажется, от звукоподражания.
Куликами в Березовском округе называют только куликов более или менее внушительных размеров, а все мелкие породы носят названия зуйков. В Сургутском же округе зуйками называют все без исключения виды куликов. Почти все эти породы птицы кладут здесь яйца и выводят детей.
Сбор яиц представляет один из видов здешних промыслов, и летом здесь гораздо легче достать яйцо лебедя, чем обыкновенное куриное, стоящее 5-6 коп. штука. За исключением гагары, яйца всех пород водоплавающей дичи употребляются в пищу. Яйца рыбака малого, называемого в некоторых местах России чайкою, также считаются съедобными, тогда как сам рыбак никогда в пищу не употребляется. Только рыбак-мартын, кряква, журавль и казарка пролетают далее на север и не останавливаются здесь для вывода птенцов. Бывавшие в Обдорске рассказывали мне, что мартын не останавливается и там, а летит еще дальше на север. Это несколько странно, если вспомнить, что мартын выводится даже в Европейской России, и, однако, этот факт не подлежит сомнению.
Наблюдатель может встретиться здесь с совершенно загадочными явлениями, представляющими любопытные зоологические проблемы… Так, записной охотник, много лет проживший в Сургуте, рассказывал мне, и слова его подтверждали многие другие, что гоголь и луток — две совершенно различные породы уток — кладут яйца оба в одно и то же дупло дерева и поочередно их высиживают. Яйца того и другого можно сразу отличить и по величине, и по окраске; яйцо гоголя больше куриного и светло-голубого цвета, тогда как яйцо лутка немного больше яйца чирка и мутно-зеленоватой окраски. Помимо любопытного факта вывода детенышей двумя различными матерями мы встречаемся и с другим не менее замечательным явлением: гоголь кладет более дюжины яиц, столько же кладет и луток, дупло обыкновенно нешироко, и яйца лежат в несколько рядов — каким образом доходит теплота птицы до нижних слоев яиц? Не перекладывает ли их наседка во время высиживания? Все это вопросы, на которые могут дать ответы только специалисты…
Поле для наблюдений здесь весьма обширное, так как почти все породы болотной и водоплавающей дичи останавливаются по рукавам Оби и многочисленным здешним озерам для кладки яиц. Мимо пролетают, как уже сказано, только рыбак-мартын, журавль, казарка и кряква, а не долетают, кажется, лишь лыска, пигалица-чибис, коростель-дергач и гаршнеп. Гаршнеп, кажется, не встречается ни в Туринском, ни в Сургутском, ни в Березовском округах, лыска и пигалица изредка попадаются в Туринском округе, коростели же прилетают туда в громадном количестве. Из других же, не встречающихся здесь пород птицы Туринский округ богат и перепелами, и особенно скворцами. В самом г. Туринске весною на каждом доме обязательно ставятся по одной, по две и более скворепшицы… Бекасов же и дупелей здесь водится множество, и я изредка позволял себе с помощью случайной легавой собаки погоняться за завидною добычею.
Отправившиеся в протоки Оби жители занимаются в это время ловлею уток перевесами. Производится эта операция так. Между двумя лесными озерами, особенно любимыми птицею, или между Обью и так называемыми сорами, т. е. заливными лугами, делается в лесу просека, называемая в Сургутском округе плохой, а в Березовском перевесьем; затем строятся две двойные деревянные подпорки, к ним прикрепляется по длинному деревянному шесту (эти шесты называются журавцами). На верхнем конце каждого журавца укрепляется по деревянному блоку, а на одной из подпорок — вересковое кольцо. Между обоими журавцами растягивается сеть саженей в 10 шириною, а в вышину с таким расчетом, чтобы она занимала всю длину журавца от блоков до нижних подпорок. Сеть вверху и внизу натянута на тоненькие веревки, которые называются верхнею и нижнею тетивою перевеса, а от концов верхней тетивы — следовательно, как раз по боковым краям сети — идут через оба блока и нижнее вересковое кольцо веревки, называемое вожжами.
Перпендикулярно к этой сети, параллельно земле, натянута на двухфутовых колышках другая сеть, ячеи которой раз в 5 более, нежели ячеи перевеса, и которая называется подтоном. Подтон растягивается таким образом, чтобы нижняя тетива перевеса проходила приблизительно по его середине и непосредственно на нем лежала. В этом, собственно, и состоит весь механизм нехитрой машины.
Охотник сидит неподалеку в особо устроенном станке или срубе и держит обе вожжи в руках или наматывает их вокруг дерева, делает петлю и втыкает в нее палочку с таким расчетом, чтобы вожжи, а с ними и весь перевес моментально падали, как только палочка будет выдернута. Теперь действие перевеса должно быть понятно. Т. к. он расставляется ночью, то утки, разумеется, его не видят, а охотник внимательно ловит момент, когда утки почти ударяются о сеть перевеса; в этот миг он моментально спускает перевес, и сеть падает вместе с запутавшимися в ней утками на землю. Для того чтобы уловить момент спускания перевеса, конечно, нужны ловкость и известная сноровка; если уток летит немного, то перевес спускается в то время, когда они еще не коснулись сети, если же их летит целая большая стая, то передним уткам дают удариться об сеть, следующие налетают уже прямо в силу инерции, и перевес спускается.
Иногда перевес делается без подтона, и в таком случае сеть с утками падает прямо на землю, но это неудобно, во-первых, потому, что в таком случае уток успеет выбиться из сети гораздо больше и, во-вторых, потому, что сеть, пачкаясь об землю, покрывается темными пятнами, которые становятся заметны и путают уток. С подтоном же дело происходит несколько иначе: сеть перевеса с утками падает в большие ячеи подтона, и образуется несколько мешков, из которых уткам выбраться почти невозможно. А так как в этом случае перевес не касается земли, то сеть остается чистою.
Пойманные утки, конечно, сильно бьются и очень запутывают сеть, и потому охотники не вынимают их живыми, а спешат скорее прикончить. Эту операцию необходимо произвести без кровоизлияния, потому что кровяные пятна так же заметны на белой сети перевеса, как и грязь, и утки могут издали увидеть ловушку. Поэтому охотники «закусывают» уток, т. е. крепко сжимают зубами утиную головку — так, однако, чтобы не выступило по возможности ни одной капли крови… Но и после этого утка бывает поражена не смертельно, а потому, вынувши ее из перевеса, свертывают ей шею и закладывают голову под крыло. Без соблюдения же этой предосторожности случается, что «закушенная» утка, будучи брошена на землю, вспархивает и улетает.
Перевесами ловят обыкновенно весь май месяц, причем средним уловом считается 100 и хорошим — 200 уток на перевес. Так как у каждого сколько-нибудь деловитого хозяина находится 2-3 перевеса, то средним числом каждая семья привозит около 500 уток. В перевесы попадаются преимущественно чирки, свиязи, шилохвости и реже -кряквы; попадаются редко гуси и лебеди. Что касается куликов и других птиц, то они попадаются в перевес нередко, чем обыватели остаются крайне недовольны, и хотя их не употребляют в пищу, но непременно всех передушат. Существуют рассказы о том, что в перевес попадались сразу по 100-150 уток и за весну добывали их штук по 1000. Говаривают также о невероятных случаях, когда налетавшие на перевес стаи уток были так многочисленны, что обрывали сети и уносили их, но эти рассказы относятся более к области мифов.
Кроме весны перевесы ставят и осенью, но добыча бывает в таком случае гораздо малочисленнее. Вообще же, благоприятным временем для ловли перевесами считаются безветренные весенние ночи, в ветреную погоду улов бывает плох, но при этом, если ветер дует параллельно перевесу, то это еще не считается большим препятствием; если же ветер дует прямо на перевес, то сеть надувается, как парус корабля, опускается чрезвычайно туго и сколько-нибудь сносного улова ожидать нельзя.
Пойманную птицу засаливают; выбирают внутренности, насыпают горсть соли и вешают в холодном месте. В таком виде птица сохраняется более или менее неиспорченною в течение целого года.
Окончивши ловлю уток перевесами, жители Севера отправляются промышлять птичьи яйца; для этого несколько человек садятся в большую лодку, называемую здесь «неводником», и, захвативши с собою небольшой челнок — «плавательную лодку», отправляются на многочисленные обские острова, протоки, заливы и озера. Яиц собирают необыкновенно много; на долю каждого хозяина приходится штук по 500. Яйца засаливают, и они сохраняются очень долго. Сбор гусиных яиц начинается очень рано, ибо гусь начинает класться немедленно после вскрытия рек; позже всех собирают яйца чернети — «туваза», который прилетает после всех других пород уток.
Сбор яиц чернети бывает обыкновенно особенно изобилен, но зато он и гораздо опаснее. Дело в том, что чернеть кладется на плавучих островах, изобилующих «окошками», т. е. чистыми местами. На этой-то ходуном ходящей трясине и приходится с шестом в руках «странствовать», волоча за собой «облаз», в который и вскакивают в случае провала и в который складывают собранную добычу.
У уток, кладущихся в дуплах деревьев, яйца иногда удается набирать периодически, через известные промежутки времени, т. е., заметивши дупло, начинают брать из него по нескольку яиц, оставляя непременно два или три; утка продолжает класться, и через несколько времени яйца снова отбираются и т. д. Таким порядком удается иногда вынуть из одного гнезда общим счетом 15-20 яиц. Жители нарочно прикрепляют к деревьям особые круглые ящики вроде ульев для пчел, но отверстия которых находятся вверху; утки охотно занимают такие искусственные дупла, и промышленники выбирают яйца. Но обратить утку в более или менее продолжительную данницу удается далеко не всегда, чаще она бросает гнездо после первого же забора из него яиц.
Теперь мы перейдем к ружейной охоте на гусей и лебедей. Серого гуся и казарки здесь пролетает необыкновенно много, целую весну тянутся они длинными вереницами с обязательным вожаком впереди, и веселое гоготание их раздается напролет дни и ночи. Останавливаются они на отдых только на широких сорах, да на т. наз. «гольцах», т. е. голых песчаных островах Оби, окруженных песчаными же отмелями.
На этих-то гольцах и производится охота при помощи так называемых станков. Для этого, как только гольцы очистятся от снега, вырывают в еще мокром песке неглубокие ямы длиною в человеческий рост и покрывают их полуцилиндрическими слоями досок с отверстием для входа с одной стороны и с несколькими бойницами с другой. Сверх досок насыпан также песок, так что издали такой «станок» имеет вид кучи песку. Затем непременно по ветру ставятся довольно грубо сделанные гусиные чучела, называемые в Сургутском округе манчуки, а в Березовском — манщики.
Этих манчуков ставится от 3 до 40 и даже 50. В месте их расположения и состоит весь секрет такой охоты. Так как промыслом гусей занимаются весьма немногие, то и секрет расстановки манчуков известен далеко не всем, знающие же его делятся своими на этот предмет знаниями весьма неохотно. Однако все дело состоит в том, чтобы одного гуся поставить несколько отдельно и придать ему вид часового, остальные гуси сажаются так: впереди 3, затем 2 и затем все остальные один за одним. К сожалению, мне лично ни разу не удалось видеть отдыха гусей на гольцах, но здешние охотники утверждают, что гуси располагаются в таком случае всегда в одном и том же порядке. Хорошему промышленнику удается добыть таким образом в одну весну 40-50 гусей.
Лебедей пролетает здесь также очень много, но располагаются они обыкновенно на широких сорах, так что подкрасться к ним незаметно нет почти никакой возможности. Издали же можно нередко видеть целые стаи гордо плавающих царственных птиц, белоснежное оперение которых ярко блестит на весеннем солнце. Однако же иногда лебеди любят плавать на уединенных больших озерах, вот эти-то озера и замечаются заранее промышленниками, и в таком случае охота на лебедя вполне схожа с охотою на гуся: устраиваются на берегу озера станки, а по озеру пускают плавать один или два лебединых манчука, и обманутая птица делается жертвою меткого выстрела промышленника.
Иногда же охота на лебедей производится особым способом, без манчука. Основана она на том, что лебедь любит отдохнуть на выдающейся из воды глухого озера куче мусору, заросшего водорослями. К любимому лебедями озеру привозят пустую бочку и топят ее в озере посредством привязанных к ней на веревках камней или небольших якорей так, чтобы верхний край бочки выступал из воды не более как на четверть. На этом месте устроены бойницы для стрельбы, служащие в то же время и отверстиями для доступа в бочку воздуха. Охотник влезает в эту бочку, а приехавший с ним товарищ закрывает ее плотно, засыпает землей, покрывает дерном и разного рода водорослями и уезжает. Иногда все-таки пускают плавать недалеко от бочки лебединый манчук.
В таком-то подводном дворце и приходится охотнику сидеть иногда целые сутки — работа, требующая и адского терпения, и крепкого здоровья. Лебедь принимает возвышающийся край бочки за островок, подплывает к нему и падает под выстрелом охотника. В Сургуте есть один лебединый промышленник, который убивает, сидя в бочке, каждую весну 20 и более лебедей.
Мясо лебедя повсеместно употребляется в пищу, а шкурка ценится от 60 коп. до 1 руб. Кроме того, некоторые промышленники собирают на продажу и знаменитый лебяжий пух. Копчение гусей и лебедей… здесь совершенно неизвестно.
Мне остается сказать относительно промыслов водоплавающей дичи еще только о ловле линных уток, добыча которых составляет также важный промысел. В Туринском округе эта ловля производится преимущественно особо обученными собаками, а в Сургутском и Березовском округах линные утки ловятся совершенно особым образом. Было уже выше сказано, что в этих округах Обь затопляет на целые десятки верст прилегающие луга, вода держится на таких сорах до середины июля. Так как сора неглубоки и имеют массу островов и отмелей, покрытых растительностью, то они служат любимым местопребыванием уток во время линяния.
В селе Кондинском Березовского округа на такую добычу уток выезжает обыкновенно почти все мужское население, которое составляет одну промысловую артель. Выбирают на сору неширокое место, лучше всего какой-нибудь пролив, которым соединяются два сора, и перегораживают его от края до края несколькими связанными вместе неводами. Эта перегородка из неводов делается таким образом, чтобы ее нижний край лежал на самом дне сора, а верхний выступал по крайней мере на аршин над водою; достигается это посредством прикрепления неводов к вбитым в дно кольям.
Затем участники артели разъезжаются на челноках по всему сору и стараются согнать плавающие стаи уток к приготовленной ловушке, и когда это удается и утки приплывают в загороженное место, пролив сейчас же перегораживается такими же неводами с другой стороны, а по берегам между обеими перегородками располагаются люди. Таким образом, все утки делаются замкнутыми в тесном пространстве между неводами, и начинается настоящая бойня, редко какой счастливице удается как-нибудь выскользнуть из окружающего кольца. Случается, однако, что под массовым напором уток невод прорывается, и в таком случае все моментально уходят в образовавшуюся дыру. Опытные промышленники предвидят возможность таких неприятных для них казусов и потому позади первой цепи неводов растягивают на небольшом расстоянии вторую и даже третью, тогда уже поголовная гибель уток становится неизбежною. Средняя добыча уток этим способом — 1000 штук, а хорошая — 2000 и более.
Видя, какую массу добывает житель Севера птицы, яиц и рыбы, читатель может вывести заключение о блестящем экономическом благосостоянии этого края. Однако этот вывод будет совершенно неверен и de facto экономическое положение описываемых мною уголков Севера далеко не удовлетворительно. Дело в том, что, вследствие переполнения здешних рынков (Тобольск, Тюмень и известная Ирбитская ярмарка) рыбою и птицею, эти предметы предложения становятся очень малоценными, а потому и цены на рыбу и птицу, устанавливаемые на месте скупщиками, также чрезвычайно низки. Так, в 1888 г. в Сургутском и Березовском округах по деревням и в городах пара рябчиков стоила 15 коп., пуд язя — от 70 коп. до 1 руб., пуд щуки — 20 коп. и т. д. Что касается уток, то так как они просолены, и притом самым первобытным способом, то они идут всецело на удовлетворение неприхотливых потребностей самих жителей, а на рынках не имеют никакой цены. Весною свежая большая утка стоит на месте 3-5 коп., а чирок – 1-2 коп.
Положим, что улов птицы и рыбы был средний и один человек поймал за весну перевесом 100 птиц, из которых 50 больших уток и 50 чирков; полагая чирка в 2 коп. и большую утку в 4 коп., мы находим, что, не считая порчи перевесов, лодок и т.д., промышленник приобрел за 30 бессонных ночей 3 руб.! На ловлю линных уток выезжает артель, состоящая из всего мужского населения деревни — положим, 50 человек; если они поймают 1000 штук, то на долю каждого пайщика придется по 20 штук, т. е. от 40 до 80 коп. Средний улов рыбы на человека составляет пудов 20, из которых, положим, пудов 10 щуки и 10 язя, что составляет рублей 10-12, опять-таки не считая порчи неводов, сетей и т.д. Яиц хотя добывается и много, но они немедленно засаливаются и никакой цены на рынках не имеют. Прибавим к этому еще добытых средним промышленником нескольких нельм, моксунов или других каких-либо ценных рыб — это увеличит доход еще рублей на 5. Итого птицы и рыбы он приобрел за весну и лето рублей на 20-25.
Положите теперь расходы на подати, денежные повинности, ржаную муку, стоящую от 60 до 1 руб. 20 коп. за пуд, закупку предметов для одежды, обуви и домашнего хозяйства, стоящих в местных лавках страшно дорого, и вы увидите, что доход будет всегда менее расхода, не считая, конечно, затраченного труда, и что, следовательно, дефицит в хозяйстве неизбежен. Главный предмет доходов Березовского округа составлял недавно сбор кедровых орехов, которых каждый житель набирал пудов до 50, а цена доходила до 2 руб. 20 коп. за пуд, но вот уже лет 8 как орех совершенно перестал родиться, и экономическое благосостояние жителей совершенно упало, теперь за жителями числятся большие недоимки в казну и неоплатные долги местным кулакам.
Чтобы покончить с разного рода охотой и весенними промыслами водоплавающей и болотной птицы, упомяну также о своеобразной добыче в Туринском округе дупелей. Эта благородная птица появляется на базарах г. Туринска и покупается местными гастрономами по 2-3 коп. за штуку. Конечно, о стрельбе дупелей, кроме как некоторыми любителями из местного beou mond’a, нет и помину, а потому и добыча их имеет характер, способный возмутить каждого истого охотника-любителя. Дупелиный промысел имеет место, главным образом, в отстоящей на несколько верст от Туринска деревне Казаковой и производится преимущественно одним местным крестьянином, получившим за постоянное истребление дупелей характерное прозвище «Дупелиной Смерти». Вот в эту-то деревню и отправился я однажды весною по предложению знакомого крестьянина посмотреть на дупелиные промысла. Оказалось, что дело происходит таким образом: лишь только наступит полная весна и покажутся дупеля, Дупелиная Смерть уже бродит по лугам и болотам, высматривая места начинающихся дупелиных токов. Тока происходят обыкновенно на заливных лугах после того, как с них сошла вода и они покрылись травою. Во время токов дупеля издают характерные звуки, напоминающие шуршание.
Токи происходят всегда ночью. Найдя токовище, Дупелиная Смерть приходит туда днем, вбивает в землю позади его штук 15 кольев на расстоянии 2-3 сажени один от другого и на этих кольях растягивает обыкновенную мережу, затем, придя туда ночью, ждет, сидя под деревом, когда начнется в траве шуршание и хлопанье крыльев слетевшихся на токовище дупелей. Когда их соберется несколько, промышленник прямо идет в траву со стороны противоположной той, где поставлена мережа, и спугивает увлекшихся борьбою птиц. Известная привычка дупеля «утянуть низом», т. е. не подыматься высоко от земли, заставляет его налетать прямо на сеть и в ней запутываться. Тогда промышленник вынимает его из сети и прокусывает головку. Таким-то образом промышленник Дупелиная Смерть душит каждую весну более сотни дупелей и доставляет лакомое блюдо туринским гастрономам.
Быстро пролетает короткое северное лето, в сентябре холода очень чувствительны, а нередко и земля уже покрыта снегом. В это время, пока метели еще не намели огромных снежных сугробов, производятся усиленные промыслы пролетной осенней и зимующей птицы. Отлетающую на юг птицу ловят теми же первесами, а добыча зимующей птицы производится особыми способами. Из зимующих птиц здесь водится глухарь (самка глухаря называется в Сургутском округе пеструха, а в Березовском — тетеря), тетерев-косач (самка в Сургуте — палюшка, в Березове – пальник), рябчик и белая куропатка. Замечательно, что, тогда как глухаря, косача и рябчика можно встречать в лесу и летом и находить их гнезда, белая куропатка забивается на лето куда-то так далеко, что люди, прожившие здесь весь свой век, летом ни разу ее не встречали и не находили ее яиц. С наступлением же осени не успевшие еще окончательно побелеть полупестрые стада куропаток целыми тысячами появляются недалеко от каждого жилья; по нескольку же штук куропатки иногда залетают прямо в деревни и даже города.
Самый распространенный способ добычи глухаря и пеструхи — это стрельба их при помощи особых встречающихся здесь собак, умеющих их отыскивать и облаивать. Эти собаки на вид ничего из себя особенного не представляют, напоминая сильных, здоровых дворняг, но отличаются замечательным свойством: спугнувши с земли глухаря и гоняя его до тех пор, пока он не сядет на дерево, они начинают усиленно на него лаять, и притом лаять совершенно особым образом — «тявкать», и тем дают знать о месте нахождения птицы охотнику. Севший на дерево глухарь нисколько не боится раздающегося под деревом ожесточенного лая, а напротив, склонивши голову, с любопытством рассматривает мятущихся внизу собак. Этим в значительной степени развлекается внимание этой в высшей степени осторожной птицы, и охотник может незаметно к ней подкрасться на выстрел. Мне самому случалось убивать таким образом глухарей и пеструх.
Охотники из местных промышленников рассказывали мне, что когда собаки находят несколько глухарей, сидящих на одном и том же дереве, и усиленно их облаивают, если удается подкрасться к ним так, что они не видят человека в момент выстрела, то выстрелы их нисколько не пугают и их можно перестрелять всех; для этого только надо начинать с сидящих ниже остальных, ибо в противном случае падающий глухарь может зацепить другого, сидящего ниже его, и тот слетает, а раз слетает один, то непременно слетят и все, За достоверность этого рассказа относительно глухарей я, разумеется, поручиться не могу, но знаю по личному опыту нечто на это похожее с белыми куропатками.
Без всяких собак случалось мне подкрадываться к густо усеянным куропатками тальникам и успеть убить 3-4 штуки, прежде чем вся стая улетит. После первого выстрела куропатки только вытягивали шеи и переставали кормиться, после второго и третьего начинали перелетать с ветки на ветку и беспокойно «клохтать», после четвертого обыкновенно подымались все разом и с шумом улетали. Понятно, что подбирать убитых, прежде чем вся стая улетит, никогда не следует, так как куропатки непременно улетят, если заметят человека. Глухарей же самому мне стрелять в то время, когда они сидят по нескольку штук на одном дереве, не приходилось и слышать рассказы о них доводилось только от охотников и местных промышленников, и потому я передаю их не как факты, а как рассказы, требующие подтверждения.
Тетерев-косач и палюшка также облаиваются собаками, но боятся их несравненно более, чем глухари, и чаще сейчас же улетают далеко, лишь только собаки начинают лай. Поэтому убить их из-под собак гораздо труднее, нежели глухарей и пеструх. Эти же собаки облаивают не только птиц, но и мелкого зверя: белку, бурундука, горностая и проч. Замечательно, что у некоторых собак имеются при облаивании разных птиц и животных в самом лае различные оттенки, так что один охотник, живущий в селе Кондинском Березовского округа, умеет различать издали, по какой птице или по какому зверьку лает его собака. С помощью таких же собак охотятся жители и на соболей, но есть собаки, облаивающие исключительно только соболей. Такие собаки ценятся необыкновенно дорого. Привожу в виде иллюстрации рассказ, что в селе Пелымском Туринского округа при дележе двумя братьями оставшегося после смерти отца наследства они помирились на том, что один брат взял все движимое и недвижимое имущество, а другой пару обученных отыскивать и облаивать соболей собак! Это объясняется тем, что все состояние было нажито промыслом соболя с помощью этих собак.
Таким образом, из всех видов стрельбы глухарей и тетеревов здесь распространена только охота с помощью собак; охота с чучелами совершенно неизвестна в Сургутском и Березовском округах, но в небольших размерах практикуется около г. Туринска. О стрельбе же молодых тетеревят из-под стойки легавой собаки, разумеется, нет и помину.
Осенью же производится ловля куропаток пленками и сетями и добывание глухарей и тетеревов так называемыми слопцами. Ловля пленками и сетями — дело очень простое: с наступлением осени по болотам, покрытым, кустами брусники, и талам, т. е. местностям, покрытым тальником, появляются огромные стада уже начинающих белеть куропаток. В это время они преимущественно бегают по земле, редко садясь на кусты. Поэтому в особенно любимых ими местах между кустами делают загородки сажен по 10-15 длиною. Для этого вбивают в землю с самыми небольшими промежутками ряд палочек не более 1/2 аршина высоты, оставляя по временам между палочками такие воротца, чтобы куропатка могла в них свободно пробежать. Над этими воротцами натягивается крепко тоненькая веревка, к которой, в свою очередь, прикрепляется сделанная из конского волоса обыкновенная петля; однако эту петлю надо уметь расположить как раз на должной высоте, т. е. на высоте роста куропатки, когда она вытягивает шею. По обеим сторонам загородки в виде приманки кладут ветки тальнику. Куропатка, добежавши до загородки, не перелетает через нее, а старается ее обежать; когда она встречает воротца, то вбегает в них и попадает в петлю. Если пленки поставлены низко, то случается, что куропатка попадает в петлю лапкой или крылом и остается живою, но чаще петля стягивает шею.
Добывание куропаток сетями отличается от добывания пленками тем, что вместо загородки на местах, посещаемых куропатками, вбиваются полуаршинные колышки, по вершинам которых проходит веревочка; вдоль веревочки свободно опускается сеть с ячеями средних размеров так, чтобы один край ее лежал на земле, а второй свешивался на четверть аршина по другую сторону веревочки. Бегущая куропатка ударяется в сеть, часть которой вследствие этого падает на землю, и куропатка запутывается. Таких сетей в лесу и по талам ставят десятки и обыкновенно добывают куропаток живьем.
Пленки и сети в высшей степени распространены в Сургутском округе, где поэтому зимою пара куропаток стоит 5-6 коп. В 1886 г. начался огромный спрос на незапачканные крылышки белых куропаток вследствие появившейся моды украшать ими женские шляпки; платили копеек по 5 за пару, т.е. дороже, нежели стоили на месте сами куропатки. В это время куропаток истреблялось огромное количество, но в следующем году мода прошла и за крылья ничего не давали. Вообще, своими модами Париж оказывает влияние на самые глухие трущобы. Так, одно время вследствие той же моды явился спрос на шкурки сорок, за которые платили по 15 коп. за штуку. Началось, разумеется, грандиозное их истребление, заготовили массу шкурок, и в следующем году за них никто не давал и ломаного гроша.
В Березовском округе сети и пленки тоже очень распространены, но ловлею куропаток занимаются преимущественно дети и подростки. Что касается стрельбы куропаток, то местными жителями она почти вовсе не практикуется; вообще, здесь осенью стреляют из птиц почти одних только рябчиков, за пару которых скупщики платят 15-16 коп., сбывая их в Тобольск, где они уже стоят 20-25 коп. штука.
Глухарей и тетеревей стреляют сравнительно немного, добывая их главным образом так называемыми слопцами. Этот снаряд основан на том, что глухари, тетерева, куропатки и рябчики, подобно домашним курам, очень любят рыться в песке, отыскивая необходимые им для пищеварения небольшие камешки. Почва, на которой растут леса описываемой местности, состоит преимущественно из супеси, до которой, однако, птице трудно добраться, так как она покрыта целыми массами других наслоений, образовавшихся из перегнившего валежника. Поэтому прежде всего особым железным инструментом, вроде небольших граблей с острыми шипами, называемым царапкою, разрывают землю, обнажая небольшое круглое пространство песку. Это пространство называют майданом. От этого майдана расчищают песочную дорожку шириною в пол-аршина и длиною приблизительно в сажень, эта дорожка сливается по другую сторону со вторым майданом.
Вдоль песчаной дорожки идет одно толстое бревно или два бревна, наглухо между собою соединенных; один конец этого бревна упирается в землю на одном из майданов, а другой приподнят, составляя с плоскостью горизонта угол приблизительно в 30 градусов. Это бревно мы будем называть основным. Висящий в воздухе конец основного бревна (или двух соединенных между собой бревен) имеет расщеп, в который входит нетолстая жердь, вставленная в основное бревно под прямым углом, но таким образом, чтобы один конец ее мог лежать на земле, а другой несколько выдаваться от оконечности основного бревна вперед. Затем вдоль обеих сторон дорожки вставляют длинными ребрами в землю две доски с таким расчетом, чтобы лежащее на дорожке основное бревно свободно помещалось между этими досками, а у крайних точек соприкосновения одного из майданов с дорожкой вбивают в землю два невысоких кола. Теперь, если приподнять основное бревно, то один конец его будет лежать на земле, а перпендикулярно к нему проходящая жердь может быть оперта на один из вбитых кольев (другой край жерди лежит на земле), но держаться в таком положении бревно еще, разумеется, не может.
Поэтому для придания ему некоторой слабой устойчивости делают так: на кол, на который опирается висячий конец жерди, подводят вторую жердь перпендикулярно к первой и, следовательно, параллельно доскам, огораживающим песчаную дорожку; другой же висящий в воздухе конец этой второй жерди встречает на своем пути вересковую ветвь, оканчивающуюся с обеих сторон загнутыми вересковыми же кольцами, и входит в верхнее кольцо, в нижнее же кольцо вставляется небольшая палочка, которая плотно упирается в доску, отгораживающую песочную дорожку. От второй доски прямо против первой проходит такая же палочка, которая своим свободным концом плотно соприкасается с первой, а благодаря этому обстоятельству держится и весь механизм. Действительно, на одной из соприкасающихся палочек надето кольцо вересковой веточки, через верхний конец которого проходит жердь и таким образом держит веточку в несколько напряженном положении; конец этой жерди лежит на вбитом около дорожки колышке, а на выдающемся конце этой жерди лежит другая жердь, вставленная в расщеп основного бревна, которое и удерживает ее в равновесии своею тяжестью. Но достаточно нарушить связь нижних палочек, чтобы вересковая веточка отскочила вверх, жердь упала в сторону, а основное бревно рухнуло на песчаную дорожку. Поэтому, когда птица порывается с одного из майданов бежать по дорожке, чтобы выйти на видимый ею другой майдан, она непременно зацепит палочки (для этого сверх палочек кладут еще несколько маленьких щепочек), нарушит их связь, и упавшее прямо на дорожку основное бревно непременно ее придавит.
В слопцы попадаются, главным образом, глухари и тетерева, но также и куропатки, рябчики, зайцы. Хороший промышленник ставит в лесу до 50 слопцов и собирает в них за одну осень до сотни птиц. Обходить слопцы нужно по крайней мере через два дня, но лучше через день. Птица обыкновенно убивается бревном насмерть, но случается вынимать большого глухаря и живым, только несколько пришибленным.
Вот, читатель, какая масса дичи истребляется ежегодно в северной полосе нашего отечества. Перевесы, капканы, бойня линных уток, забирание нередко даже уже насиженных яиц — все это не может в значительной степени не влиять на повсеместное уменьшение птицы — то уменьшение, жалобы на которое несутся со всех концов России. А между тем виновато ли в этом население Севера? Кто решится осудить его за это? Суровые климатические условия рядом с не менее суровым социально-экономическим положением населения, отсутствие иных видов в промышленности, низкий культурный и умственный уровень развития жителей — все это слишком достаточные причины для того, чтобы даже нерациональное и жестокое истребление дичи на Севере являлось бы фатально необходимым, и законы борьбы за существование всегда будут сильнее всех самых красноречивых проповедей о вреде такого страшного истребления птицы.
Добывание зверей
Из зверей в Туринском, Сургутском и Березовском округах водятся заяц, всех сортов лисица, белка, горностай, соболь, волк, медведь, выдра, лось и северный олень. Как и следует ожидать, больше всего здесь встречается зайцев. Этого повсеместно распространенного зверька водится в описываемой местности необыкновенно много, и трудно пробыть в лесу 2-3 часа, чтобы не спугнуть несколько косых. Поэтому и добыча зайца производится в огромных размерах.
Добывают же его, главным образом, из-за шкурок, т. к. в громадном большинстве случаев мясо его в пищу не употребляется. Проезжая из Сургутского в Березовский округ, я узнал, что в одной деревне, где зайцев промышляли т. наз. кулемами, целая артель добыла их в течение одной зимы около 1000 штук, причем ни один житель деревни не ел заячьего мяса, и, таким образом, вся эта масса тушек была брошена собакам. Заячья шкурка стоит зимою 10-15 коп., а летом 2-3 коп., или же вовсе за нее ничего не дают, поэтому и промысел их производится главным образом осенью и зимою. Употребляющие же зайцев в пищу бьют их, разумеется, во всякое время года. Главная добыча зайцев производится кулемами, устройство которых почти вполне сходно с устройством слопцов, но отличается от последних тем, что для зайцев не расчищают майданов, а по обеим сторонам механизма и под основным бревном кладут приманку из тальниковых веток. Заяц, полакомившись тальником, подходит по дорожке под предательское бревно и сразу обретает себе смерть. В Сургутском округе такие кулемы называют пастями.
Устраивают на зайцев и загоны, но такие охоты практикуются преимущественно пришлыми людьми. Самым лучшим временем для таких охот считается поздняя осень, перед замерзанием Оби. В это время зайцы, как бы осведомляясь о том, нельзя ли уже перебраться на другую сторону реки, скапливаются массами в окаймляющих берега Оби в виде бордюров тальниковых рощицах. Такие рощицы в Сургуте называют леторосками, и вот в этих-то леторосках и производится охота. Отправляется обыкновенно компания человек в 8-10, все с ружьями, причем половина становится в засаду, а другая начинает «гнать». Загонщикам также необходимо иметь ружья, потому что многие, так сказать, опытные зайцы не идут на засаду, а возвращаются назад и стремятся проскочить между цепью. Иной раз в загоне приходится убить больше зайцев, нежели сидя в засаде. Через каждый загон сидящие в засаде и идущие в загоне меняются местами. При таком способе охоты случалось убивать в течение нескольких часов по 30-35 зайцев.
Бьют зайцев (но это уже главным образом местные жители) и весною, во время водополья. Дело в том, что многие зайцы остаются на островах Оби, которые постепенно затапливаются водою, так что во время полного разлива все они неизбежно должны погибнуть. В это-то время и отправляются жители на острова с ружьями, собаками и сетями, и там происходит такая бойня, которая напоминает истребление младенцев. Зайцы страшно мечутся, на оставшемся сухим небольшом пространстве, многие в отчаянии кидаются в воду и даже проплывают более или менее значительное расстояние, но в конце концов, если не делаются жертвою ружья или собаки или не запутываются в расставленных сетях, то неминуемо гибнут в волнах обской пучины. Такая травля не может быть названа, разумеется, охотою, но не надо забывать про низкий уровень экономического благосостояния жителей Севера, равно как и про то, что оставшиеся на островах Оби зайцы все равно обречены на смерть самою природою.
Раннею весною, лишь только по лесным полянкам покажется первая зеленая травка, караулят зайцев, приходящих туда по ночам «жировать». Долго питавшийся исключительно тальниковой корой, выбегает косой полакомиться свежей муравкой, но тут же под кустом зорко стережет его охотник. Любопытно в это время наблюдать этого зверька, трусость и беззащитность которого вошли в пословицу. Вот осторожно скачет косой, еще не успевший выцвести, из густого бора, вот присел он на задние лапки и боязливо озирается кругом. Везде тихо, заяц успокаивается и начинает щипать травку, но стоит только хрустнуть ветке, крякнуть утке или даже свистнуть кулику, чтобы серый моментально прекратил свой завтрак и сел с несколько вытянутыми вперед лапками и навостренными ушами и весь превратился в сосредоточенный слух. Видя же, что нет никакой опасности, он снова принимается за травку и, вдоволь насытившись ею, начинает бегать, резвиться, играть. Приходит другой, третий, четвертый заяц, вот их уже целый десяток; воздух нередко оглашается визгливым заячьим воплем, и стоит раздаться таковому, как все стихают и слушают, не привлек ли заячий голос лютого врага.
А враг действительно уже давно сидит здесь же, в густом тальнике, смотрит на заячьи забавы и вот обнаружил свое присутствие, прозвучал в лесу выстрел, раскатившийся по Оби десятком эхо, один заяц с жалобным стоном растянулся на земле, а остальные в ужасе с быстротою молнии скрылись в темном урмане. Если же вдруг не разобьется пистон и упавший курок произведет резкий звук, способный всполошить даже и не совсем осторожную птицу, зайцы не разбегаются, а все, усевшись на задние лапки и вытянув мордочки, смотрят по направлению раздавшегося звука. Такое состояние продолжается, конечно, недолго, выстрел не заставляет себя ждать, и зайцы исчезают.
Из лисиц чаще других здесь встречаются более простые породы — белодушка и сиводушка, но попадаются и серо-бурые, и огневки, и знаменитые черно-бурые, или, как здесь называют, черные. Лисицы хитры и редко попадаются в ловушку, поэтому их добывают весьма немного обыкновенными капканами. Но самый распространенный способ – это добывание их отравами с помощью сулемы или стрихнину.
Обыкновенно отравы приготовляются таким образом: берут на тарелку чистого язевого жиру и постепенно подмешивают в него сулемы (белый порошок), пока сулема, как здесь говорят, не «пожрет» жир, т. е. не получится белая однородная масса такой густоты, как столярный клей. Размешивание производится при помощи лопаточки пальца в три шириной. Затем смесь выносят на мороз (если в это время идет снег, то надо тарелку плотно закрывать, чтобы в нее не попало, по возможности, ни одной капли воды) и дают ей застыть. Когда смесь застынет, начинают приготовление отравленных шариков, или, как их называют, «ловушек».
Для этого берут несколько (по числу «ловушек») очень тонко заостренных лучинок, корытце со снегом и чашку жидкого, но не горячего коровьего масла. Все это, равно как и блюдечко со смесью, выносят в холодное место, напр. в сени. Там покрывают столик или небольшую доску чистою бумагою, захватывают с блюдца лопаточкой кусок смеси и на бумаге лопаточкой же скатывают шарик в вершок или полтора диаметром. Затем втыкают осторожно в шарик острием одну из лучинок и обмакивают его в масло. После обмакивания лучинку другим концом втыкают в снег, набранный в корытце, давая маслу подстыть, и продолжают эту операцию до тех пор, пока масло ровным слоем не покроет смесь. Это называется «красить ловушки». Приготовленные ловушки складывают в ящичек с задвижной крышкой и хранят на морозе.
Разбрасывание ловушек производится таким образом: берут с собою лопаточку шириною в 1/4 аршина и длиною аршина в два с половиной, ящичек с ловушками и мешочек «порсы», т. е. сушеной и истолченной в порошок рыбы, и ищут высокий, но не обрывистый мыс на устье маленькой речки, впадающей в Обь (до рекостава лисица, как и заяц, любит бродить по обским берегам, поглядывая, нельзя ли перебраться по льду на ту сторону, и это считается лучшим временем для промысла): Затем — разумеется, лучше всего на месте, истоптанном старыми и новыми лисьими следами, — выкапывают в рыхлом снегу ямку, берут на лопаточку горсть порсы и, не сходя с лыж, кладут лопаточкой же порсу в ямку. Аршина на два от этой ямки делают вторую, кладут в нее таким же образом порсу и в нее — ловушку, а затем по прямой линии и в том же расстоянии делают снова ямку и кладут в нее порсу. Ямки заравнивают лопаточкой. Ловушки кладут не низко, а на горе, ближе к лесу или к какой-нибудь коряге. Такие ловушки ходят осматривать, непременно на лыжах, ежедневно. Иногда вместо сулемы употребляют стрихнин и в таком случае его подмешивают к приготовленным из муки пилюлям, и затем эти пилюли так же точно, как ловушки из язевого жиру, «красят маслом».
Однако добыча лисиц при посредстве отрав не имеет таких размеров, как того можно было бы ожидать. Это происходит главным образом от трудности доставания ядов. Если же, как это имеет место в Сургуте, и можно у местного врача достать сулемы или стрихнину, то эти яды до такой степени дурного качества, что отравившийся зверь успевает далеко убежать и забиться в-такую трущобу, где отыскать его уже нет никакой возможности. Зимою бураны, конечно, заметут не только следы отравившегося зверя, но и его труп. По этой причине у промышленников много пропадает отравленных зверей.
На ловушки в Сургутском округе попадаются и волки, тогда как в Березовском округе, кажется, этого никогда не бывает. Надо отметить странный факт: в Березовском округе, несмотря на изобилие диких северных оленей и разных зимующих пород птицы, а следовательно, привольный корм волкам, этих последних встречается очень мало. Около села Кондинского, окруженного со всех сторон непроходимыми лесами, волков не встречается вовсе, и многие из жителей села о волках не имеют никакого понятия. Вообще, из описываемых мною округов волков больше всего встречается, кажется, около г. Туринска. В этот город нередко приносят на продажу волчьи шкуры, чего совсем я не встречал ни в г. Сургуте, ни в тех местах Березовского округа, где мне пришлось проживать. Может быть, это зависит от сравнительной легкости доставания в Туринске сильнодействующих ядов. Нет сомнения, что в Сургутском и Березовском округах, имея яды хорошего качества, можно травить не только волков, но и водящихся в громадном количестве медведей.
Относительно последних это не так трудно, как может казаться с первого взгляда. Дело в том, что медведь, заметивши вышеописанные слопцы и кулемы, очень любит ходить к ним и без труда доставать себе из них завтраки в виде придавленных глухарей, тетеревов, зайцев и проч. Вот на этих-то слопцах ничто не мешает класть отравленных птиц и зайцев, и привыкший к безопасности таких завтраков мишка непременно сделается жертвою своих неприятных для промышленника наклонностей. Разумеется, для этого и яды должны быть очень сильны. Мне кажется, что хороший стрихнин, а еще лучше атропин оказал бы здешним промышленникам неоценимые услуги. К сожалению, мне лично вследствие разных причин не пришлось до сих пор проверить высказанные соображения эмпирическим путем, но что они верны — ручательством за это служат известные мне лично привычки Топтыгина. Мне самому случалось, обходя слопцы, видеть истерзанных птиц и огромные следы лап медведя на песчаных майданах. Медведь, видимо, в это время остерегается человека, и увидеть его «на месте преступления», несмотря на самые свежие признаки его недавнего присутствия, удается очень редко. Однажды два сургутских охотника бегали от слопца к слопцу за грабившим их медведем, но он успевал не только забирать из слопцов птицу, но и разбрасывать сами слопцы и затем скрыться.
В Березовском округе практикуется также, хотя и очень немногими, осенний загон лисиц верхом на коне. Эта удалая охота по своему характеру несколько напоминает псовую охоту старинных русских помещиков, но без ее позорных аксессуаров в виде послушного мановению руки своего господина стада выдрессированных егерей, доезжачих и проч. Здесь промышленник отправляется на охоту один, а если их отправляется несколько, то они составляют одну промысловую артель. Лихой конь, приученные собаки да собственная удаль — вот и все шансы на то, чтобы добыть хитрого зверя и не сломать себе шею.
Я уже говорил, что во многих местностях описываемого края Обь широко разливается по поемным лугам — сорам. Эти сора местами покрыты густыми леторосками, служащими главным образом приютом зайцев и куропаток в осеннее и зимнее время года. Эти же сора, после того как спадет вода, служат любимым местом пребывания всякого рода лисиц. Оставшаяся во многих местах после половодья рыба, а также куропатки доставляют ей привольный корм.
Зная эти привычки лисиц, промышленник выезжает верхом на добром коне, имея в руках единственное оружие – толстую и длинную кожаную плеть вроде арапника. Приученные собаки бегут в летороски и стараются выгнать из них лисиц на чистые сора, после чего охотник сломя голову кидается на показавшегося зверя, стараясь его нагнать и пришибить своим оружием. Лисица, разумеется, кидается снова в летороски, но в том-то и достоинство хороших зверовых собак, что они ее непременно снова оттуда выгонят, и в конце концов она попадется в руки лихого наездника. Иному из таких своего рода джигитов удается добыть 4-5 лисиц в одну осень, а это, согласитесь, читатель, при такого рода охоте очень солидная цифра.
Нередко удается промышленникам находить лисье гнездо; в таком случае обыкновенно забирают молодых лисят, кормят их до; осени и затем убивают. Но такой способ истребления зверя, как известно, запрещен законом.
