Екатерина Григорьевна Пономарёва (Надеина) – наша землячка, проработала в 118 Полярно-Уральской экспедиции тридцать лет. На её памяти – эпоха открытия и разработки полярно-кварцевых месторождений Додо и Неройка, военные и послевоенные годы, когда кварц являлся ценнейшим стратегическим сырьём, необходимым для победы над фашизмом, а позже — для первых полётов в Космос, для защиты морских и сухопутных границ страны. История её семьи – древо рода Пономарёвых, своими ветвями тесно переплелось не только с историей первых геологических изысканий на севере Берёзовского края, но и с первыми жителями разросшегося более чем за век таёжного села Саранпауль — родители Екатерины Григорьевны ступили на югорскую землю одними из первых, когда «зырянский» посёлок только зарождался.
…Чистенькая комнатка в покосившемся от лет здании барачного типа, что через дорогу от поселковой администрации… ухоженные кошечки разных мастей и возрастов: «Некуда девать», — жалуется хозяйка. На просьбу показать старые фотоснимки отца, матери, братьев и семьи Сибирякова охотно извлекает альбомы и фотоснимки из серванта, снимает фронтовой портрет брата, погибшего на войне, с чисто выбеленной стены…
– Всё хочу повыбрасывать ненужные «бумажки»… – куда их хранить?.. меня не станет — кому они нужны будут?.. – выбросят за ненадобностью на свалку… — Екатерина Григорьевна бережно перебирает жёлтые листки — откладывает в сторону. Только фотографии, как всеми пожилыми людьми, бережно хранимые, сама, не замечая того, привычно разглаживает рукой — в тысячные разы всматривается ослабшими глазами в лица ушедших близких…
Бойкая, с открытым взглядом, с острым математическим складом ума, Екатерина Григорьевна Надеина (Понамарёва в девичестве) – уроженка Саранпауля и дочь ближайшего помощника известного в России мецената, исследователя Сибири – Александра Михайловича Сибирякова, поведала историю своей семьи:
Отец Екатерины Григорьевны работал у купца Сибирякова доверенным лицом (приказчиком?) — торговал пушниной (в те годы в Ляпинском крае пушнины добывалось много), в обмен на меха привозил ружья, порох, зерно, муку, ткани, посуду. Григорий Пономарёв родился в 1876 году и умер в 1934 году от болезни сердца, — сильно переживал за работу, то были страшные годы сталинских репрессий. Катеньке, когда не стало отца, исполнилось всего шесть годиков.
Женился Григорий на Александре Ефимовне – матери Екатерины Григорьевны, после возвращения со службы и почти сразу же завербовался на работу в Зауралье к купцу Сибирякову. В Саранпауле, когда молодые переехали с Коми, стояло всего три дома. Александре Ефимовне едва исполнилось на тот момент 16 лет, и по приезду в незнакомые места она поначалу сильно тосковала: край был необжитым и диким — у крыльца дома собирала ягоды… — кругом первозданная тайга! Да и местное население — вогулы (манси), не были рады переехавшим из-за Урала новосёлам и даже собирали местные сходы против заселения русскими и зырянами Ляпинских земель. В соседнем селение Щекурья людей проживало больше, чем в Саранпауле.
Григорий Пономарёв хоть и жил прежде в Коми, по национальности – русский. Мать же – коми, но традиционную одежду не носила, бабаюр (традиционный головной убор женщины коми-зырянки) не одевала; на праздники наряжалась в красивые платья с тугим корсетом. Дышать в корсете было невозможно, но таковы были традиции среди купечества второй половины 19-ого века. Платья были настолько узки, что когда в девичестве подросшая Катя с сестрой пытались их примерить на себе – они не сходились. Очень нарядные Александра Ефимовна носили и кофты, только и те настолько узкие, что девочки не могли застегнуть пуговки. Родители все праздники проводила с друзьями, постоянно ходили в гости, и друзья приходили к ним в дом.
Сибиряков в революцию эмигрировал за границу, и отец устроился на работу в «Рыбкоп» бухгалтером. По должности с него требовали контролировать продавцов, а у тех – постоянно недостачи, из-за чего приходилось делать списания, покрывать недостачи… — ответственность большая. От того сердце и надорвалось… — времена после благополучной жизни настали сложные – неспокойные. Начались повсеместные репрессии, раскулачивания; гражданская неразбериха охватила и крохотные поселения по Ляпину в глухой зауральской Сибири.
Отца арестовали. Когда его увозили, детей мать спрятала в подполе дома. Отца и ещё одного мужчину повезли на оленях на западный склон Урала в Коми — по Сибиряковке. Утром два конвоира с отцом подъехали к оленеводческому чуму. Один конвоир говорит другому – открыто, нагло, при отце: «Куда торопиться?.. – попьём чаю… — куда он денется?.. Ты, что не можешь сам справишься с ним?.. Чего возишься?.. — прихлопни!.. Я своего, как только отъехали от Саранпауля, хлопнул… — прихлопни своего (отца!), — и никакой возни с ними!..»
Только конвоир отца оказался добрым человеком — сказал ему, когда его напарник в чуме пил чай, что не может убить потому, что отец ничего плохого людям не делал: «…Слышал, что люди в Саранпауле отзывались о тебе только хорошо». — Когда отец работал у Сибирякова, многим давал в долг муку: хлеб привозили только по воде и зимой, а пушнина на обмен у людей была не всегда, — отец охотникам и давал хлеб, охотничьи припасы в долг под будущую пушнину. Люди по списку набирали продукты на целый год, поэтому Григория Пономарёва уважали и ценили.
Когда отца увозили из дома, разыгрался сильный буран, и стоял лютый мороз. Конвоир отцу сказал: «Я выстрелю в воздух, а дальше – как сможешь… — выживешь… – хорошо. У тебя большая семья, маленькие дети… — грех на душу брать не хочу!»
Конвоир выстрелил в воздух и уехал за Урал, а отец шёл, сколько смог, пока не обессилил и упал. Его замело снегом, — так бы и погиб, но спасли оленеводы. Они обходили стадо и наткнулись на отца – откопали. Думали, что тот умер-замёрз, взяли в чум и долго растирали спиртом. Отец очнулся и остался жить потому, что ему попались хорошие люди.
…В сороковые годы незадолго до войны надгробья родных на щекурьинском кладбище поснимали, осталось только одно чугунное – бабушкино, – матери отца. Надгробье бабушке положил сам отец — привёз издали. На щекурьинском погосте были и каменные надгробья — их выкорчевали с могил и свалили на берегу реки в Саранпауле, а чугунные пустили на печи при строительстве новых домов. Со сваленных у реки надгробий мы – дети, ныряли в воду летом, когда купались. Но мне мама потом запретила, сказав, что это нехорошо. Куда потом их дели?.. – неизвестно, скорее всего, – занесло песком или увезли (на строительство?..).
В 1934 (?) после подавления Казымского бунта местных жителей в Саранпауле начались жестокие репрессии и много народа манси постреляли. Бунт подняли манси и ханты из-за голода — Сибиряков перестал торговать, охотничьи припасы и хлеб не завозились, поэтому местное население стало возмущаться. Стреляли людей (манси) прямо на улицах Саранпауля. Они убегали и сопротивлялись, но их стреляли, ловили и «сажали», — увозили. Ночью было страшно!.. — крики, стрельба! Мать боялась, что придут за мужем и убьют его, поэтому нас – детей, спрятала в подполье и до утра не выходила во двор. У дома стреляли, и она боялась, что отца застрелили прямо во дворе. Утром, когда она вышла в стайку, — у дома действительно лежал убитый человек — манси…
…Свои же выдавали и свои же стреляли… — сдавали и раскулачивали свои же «партийные»… — отбирали одежды, вещи, жильё. Никто же не знал кроме своих, кто как жил… — оленеводы жили хорошо, потому, что много работали: у людей было много мехов, — на севере все носили меха… — иначе как в холода?!.. При раскулачивании всё отбирали, а потом продавали другим или носили сами. Только те, кто принёс много горя, людьми прокляты и умерли все не простой смертью, да и их дети, внуки тоже в какой-то мере пострадали и страдают из-за совершенного родителями зла.
Александры Ефимовны не стало в 1957 году. При жизни люди с ней считались и очень ценили её советы: она мирила женщин с мужьями в семейных раздорах; женщины всегда бежали к ней за помощью – спрашивали, как лечить детей; похоронить же просила на щекурьинском погосте, несмотря на то, что муж Григорий похоронен в Саранпауле. Женщины выполнили её просьбу и в дань уважения в последний путь везли Александру Ефимовну от Саранпауля до Щекурьи на саночках несколько километров, меняясь, когда уставали и не позволяли мужчинам им помогать и везти на лошадях.
…Семья Понамарёвых жила в большом доме. У Екатерины была сестра и три брата. Все братья погибли на фронте: старший – Понамарёв Константин Григорьевич, средний – Иван Григорьевич Понамарёв и младший – Пётр Григорьевич Пономарёв. Похоронки пришли на всех. Братья писали письма с фронта. Петя – младший, писал много: «Скоро добьём врага в своём логове и вернёмся с победой!..»… — погиб в Кенигсберге в самом конце войны, не дошёл до Берлина 60 километров. …Мать ждала до последнего дня своей жизни, так и не поверив в гибель младшего сына. Похоронили Петю друзья. Они присылали и письмо, где рассказали как брат погиб: он ходил в разведку… — два раза ходил и возвращался, а в третий его принесли друзья неживого и сами же похоронили под Кенигсбергом. …Присылали и посылку. …Петя с 1924 года рождения. На фронт ушёл в 1943 году.
Похоронка была и на Ивана… – среднего брата. Костя – старший, первым погиб. Его первого и призвали на фронт в самом начале войны. Иван учил новобранцев и провожал их на фронт, потом возвращался за другими…
Сестра умерла совсем недавно — в этом году (она на два года старше Екатерины). Екатерина с 1927 года: «…в декабре родилась… – в Саранпауле, будет 82 года (в 2010). Работала 30 лет в Полярно-Уральской геологической экспедиции бухгалтером. В 1960 году пошла на пенсию. С экспедицией переводилась в Кожим — на западный склон Урала. После разделения экспедиции на 105-ую и 118-ую вернулась в Саранпауль.
Работать в горах поначалу было страшно: много наёмных принималось на горные работы в штольни и на проходку канав, шурфов. В иные годы устраивалось до 1000 -2000 приезжих вербованных. — Люди разные! — кто приехал на заработки, кто… – после тюрем… – без паспортов, а кто и скрывался. Им выдавали в экспедиции справки… — Не все вербованные были хорошими: и дрались, и ругались матом… — разные были. Из-за них в клуб ходить молодёжь боялась. Но потом как-то попривыклось, научилась соответственно им отвечать.
В горы поднимались и на вертолёте, и на лошадях, на тракторе и АТС по проложенной дороге. Дорога до сих пор сохранилась. — Как просека! Идёт в горы вдоль реки Манья к реке Народной — до Урала. Через ручьи построены мосты из толстых брёвен, на болотах – гати.
Училась Екатерина в Саранпауле (с 1935 по 1942 год). Закончила семь классов. Хотела выучиться на радистку — после семилетки собиралась с подругой поступать в Тобольск, но в сельском совете не дали паспорт — шла война, и их вместо училища отправили на покос. С покоса вернулись только осенью — опоздали, так и не поехали учиться, и на фронт не попали. После работала 8 лет учеником в Госбанке, а затем — бухгалтером в геологоразведочной экспедиции.
Жили в войну плохо, но не голодали. Легче стало, когда сестра устроилась в колхоз – работала в горах, в юртах. За работу платили «солевые». В военные годы сырок в наших реках был очень крупный – икряной! ловили тоннами, – тони с верхом! На рыбозаготовку направляли школьников помогать взрослым. Сырка ловили на лодках сетями. Дети 11-12 лет выбирали из сетей рыбу, таскали её в вёдрах. Однажды за работу нам – школьникам, раздали за работу по полному ведру сырка. Мать не поверила и велела вернуть, говорила: «Почему такую рыбу дали?!..» — подумала, что дочка украла и сильно испугалась. С трудом удалось убедить её, что «хорошую», не сорную, рыбу действительно выдали за работу. К концу войны стало легче жить: засевали огород картофелем и рожью. Рожь мололи на муку вручную на мельничках — жерновах.
Средний брат Иван до войны служил у Блюхера на Дальнем Востоке. Когда вернулся в Саранпауль, мать ему пожаловалась на то, что с могил родных и деда поснимали надгробья. Брат пошёл в совет — кричал на партийных: «Зачем с могил-то плиты сняли?!.. Что вам сделали усопшие?!.. Могилы ваших же родных никто не рушит?!..» — «Партийные» в сельсовете были наши же – саранпаульцы…
Как-то мать стирала гимнастёрку Ивана и нашла в кармане спрятанную карточку Блюхера — сильно испугалась и сказала ему: «Зачем хранишь?!.. – он же враг народа! – узнают… — убьют!» Но Иван стал возражать ей, что Блюхер – это не враг, — он нас плохому не учил! Придёт время – всё изменится, и его оправдают.
В школе в те годы портреты Блюхера заклеивали в учебниках листками бумаги; в клубе сбрасывали со стен портреты – рвали и жгли. (На Южном Урале в военные годы портреты в школьных учебниках заставляли замазывать чернилами. Моя мама мне также рассказывала, как учительница сильно ругала её однажды – кричала, за то, что она не замазала портрет Блюхера в учебнике: злая, подскочила и до дыр исчеркала иллюстрацию, а мама – первоклассница, от страха не могла пошевелиться. Примеч. автора.) Детей ни у кого из братьев не было. Мать просила, чтобы те скорее женились: «Тяжело обстирывать — пора невесток в дом привести, чтобы помогали». А Иван – военный, говорит: «Погоди, матушка, — скоро всех нас поженят…» — наверное, знал о том, что скоро начнётся война…
У матери отца тоже увезли… — время такое было. Мама имела образование всего «два класса» и помогала мужу у Сибирякова со счетами — была очень умная.
В Бога в то время верили все, но наше поколение в церковь, что в Щекурье, уже не ходило. Во время войны и после 1945 года на церкви ещё были купола, и внутри располагался алтарь, но из храма сделали клуб и школьники там отдыхали, когда в Щекурье открыли пионерский лагерь Старший брат – Константин, хорошо играл на гитаре и мандолине; средний и младший – на гитаре, сестра – на балалайке. Младший брат Петя рисовал для сестёр до ухода на фронт рисунки, как наши советские солдаты с собаками ведут пленённых немцев. Потом сам ушёл на фронт и не вернулся.
В гражданскую войну – во время Белоколчаковского мятежа (1918-1921 год?), когда в Саранпауль пришли белые, жители убежали – попрятались и потом, когда белых вытеснили из села, люди жили в подпольях – боялись. Когда родители вернулись в свой дом, то белые, как отступали, в спешке побросали всё: дома было не прибрано — разбросано. На столе осталось много разной еды: диковинные английские конфеты, металлические банки с английскими консервами, икра чёрная и красная… – такой в Саранпауле никто не видели. Маленькие дети как увидели конфеты – набросились на них, и стали есть, а отец сильно ругался — запрещал. Мать пыталась уговорить его, спорила, чтобы отец не запрещал детям – не отнимал, но отец все белогвардейские продукты сгрёб (вдруг они отравленные?!..) и унёс, — где-то закопал и даже собакам не отдал. …Дети ревут!.. – хотят есть. Но отец был не приклонен. — Может, не столько боялся, что отравлено — не хотел, чтобы дети ели чужое – у плохих людей объедки брали. – Гордый и сильный был.
Сброшенный с купола храма деревянный крест долго лежал на земле возле храмового здания. Люди боялись его жечь. Что сталось с ним потом – неизвестно, скорее всего – сгнил на земле с годами. Но в пятидесятые – шестидесятые годы двадцатого века он всё ещё был там. Из чугунных надгробий щекурьинского погоста до сих пор сохранилось лишь одно: на могиле бабушки Екатерины Григорьевны – Елены Пономарёвой. Я пыталась выведать, куда делись чугунные надгробия, но Екатерина Григорьевна наотрез отказалась сказать. Только прежде мне говорили, что их положили на плиты в сельскую пекарню и выпекали хлеб. Но, похоже, могильные плиты использовали ещё куда-то, о чём спустя 80 лет Екатерина Григорьевна не решилась сказать.
Примечания
Сибиряков Александр Михайлович (1849-1933) — золотопромышленник, меценат, исследователь Сибири. Финансировал экспедицию Норденшельда и А.В. Григорьева (1878-1880). В 1880, 1884 совершил экспедицию к устью реки Печоры и через Урал до Тобольска (Сибирский тракт). Автор книг «Очерк из Забайкальской жизни» 1878 года издания; «К вопросу о внешних рынках Сибири» (1894 год) После революции — с 1917 года жил в эмиграции.
«Александр Сибиряков» — ледокол арктического флота России, построен в 1909 году. В 1932 году первым в истории покорения Севера совершил за одну навигацию сквозное плавание по морям Северного Ледовитого океана — от Баренцева моря до Берингова моря под командованием О.Ю. Шмидта и капитана В.И. Воронина. В 1942 году вступил в Карском море в неравный бой с немецким тяжёлым крейсером «Адмирал Шеер» и был потоплен.
Остров Сибирякова — находится в южной части Карского моря, назван в 1878 году Норденшельдом по имени А.М. Сибирякова, финансирующего полярную экспедицию исследователя. (Энциклопедические сведения)
2010
