Валентина Патранова
Сегодня уже нет на карте Ханты-Мансийского района поселка Октябрьского, позже переименованного в Елизаровскую речку. В 40-50-х годах здесь находился сплавучасток. К лесным делянам, где шла заготовка древесины, вела узкоколейная железная дорога. На работу добирались в вагонах, совсем как в популярном фильме 60-х годов «Девчата». В поселке был такой же клуб, кино и танцы, свои передовики производства, только сюжет этой истории развивался не по законам жанра комедии и даже не драмы, а настоящей трагедии. Следы ее можно найти в Государственном архиве Югры, где хранятся уголовные дела, которые рассматривал суд Ханты-Мансийского округа.
БЕРЕМЕННУЮ ЖЕНУ ПИНАЛ В ЖИВОТ
Летом 1953 года в поселок Октябрьский из Омской области приехала семья старшего бухгалтера Михаила Кривошеина: жена Мария, их годовалый сын, шестилетняя дочь Марии от первого брака Тамара и 13-летняя племянница Люба Горева. В 1954 году родилась дочь Галина. По меркам Октябрьского семья бухгалтера сплавучастка и продавца ОРСа леспромхоза – на эту должность поступила Мария – относилась к местной элите, им даже выделили лучший дом в поселке, который первоначально предназначался начальнику сплавучастка.
Но вскоре соседям раскрылось истинное лицо бухгалтера Кривошеина: днем он считал кубометры заготовленной и сплавленной древесины, а вечерами из добропорядочного служащего превращался в настоящего садиста. Через месяц после того, как семья поселилась в Октябрьском, Мария Кривошеина прибежала к соседке, чтобы спрятаться от разбушевавшегося мужа. Лицо ее было в синяках. На вопрос соседки: как часто ей приходится терпеть побои – она подняла подол юбки и показала ноги, сплошь синие от побоев.
Кривошеин мог запустить в жену палкой, табуреткой, бутылкой, стеклянной вазой, отчего не раз разбивал ей голову в кровь. Беременную Марию, когда она ждала дочь, пинал в живот. Кривошеин не упускал случая приударить за другими женщинами. Мария ревновала мужа, что зачастую являлось причиной ссор, которые нередко заканчивались побоями.
11 июня 1954 года на сплав-участке выдавали зарплату. Кривошеин пригласил соседа Мясникова и рабочего Иванова выпить у него на квартире. В магазине продавался только спирт, его разводили водой. На стол выставили 0,75 литра спирта. Женщинам – Марии и жене Иванова – досталось по 50 граммов, остальное выпили мужчины. В 11-ом часу вечера решили устроить танцы. Жена Иванова принесла гармонь, и все пустились в пляс. Расходиться по домам стали в первом часу ночи. Хозяева провожали гостей, и когда Мария с племянницей Любой подошли к дому, Кривошеин опередил их и закрыл дверь на крючок.
ТУШИТЬ ПОЖАР БЫЛО НЕЧЕМ
За всем, что происходило на крыльце дома, наблюдали соседские мальчишки: в пору июньских белых ночей они не торопились домой. Позже подростки рассказали следователю, как Мария уговаривала мужа пустить их с племянницей в дом. Заплакал двухлетний сын, в любой момент могла проснуться трехмесячная дочь, но муж никак не реагировал. Тогда Мария попросила семилетнюю Тамару открыть дверь, девочка заплакала и сказала, что Кривошеин грозится ее убить, если она послушает мать.
Позже, как показали свидетели, дверь открылась, Мария и Люба вошли в дом. Приблизительно в два часа ночи женщина выбежала с криком: «Ой, мамочка, что я теперь буду делать?», но Кривошеин затащил ее обратно. Соседи услышали душераздирающий крик, потом все стихло.
Сторож Дарья Савельева, обходя вверенный ей участок, в 4 часа утра увидела выбивающийся из-под крыши дома Кривошеиных черный дым, а потом и пламя. В это же время вниз от полыхающего дома, который стоял на горе, спускался Кривошеин.
Дарья Савельева, первая обнаружившая пожар, забила тревогу. Громкий звук удара молота по чугунной рельсе разбудил поселок. Первым на пожаре оказался Иванов, который несколько часов назад выпивал в этом доме. Он открыл незапертую дверь, но именно здесь, в сенях и примыкавшей к ним кладовке, и был очаг огня, который уже невозможно было преодолеть. Тогда он подбежал к окнам и стал стучать, никто не откликался.
Выбив стекло, Иванов оказался в детской. Тело двухлетнего Валеры он обнаружил под кроватью, ребенок был уже мертв. Выбитое окно усилило тягу, огонь мгновенно охватил весь дом. Тут-то и выяснилось, что никаких подручных средств для борьбы с огнем в поселке нет, даже организовать доставку воды было невозможно, так как река находилась в 300 метрах. Оставалось одно – наблюдать, как полыхает дом.
«ИЗВЕРГ! БЕЙ ЕГО!»
Прибывший на пожар старший надзиратель комендатуры (а она была создана для наблюдения за ссыльными украинцами) Иван Шашков позже дал такие показания следователю: «Когда я узнал, что из дома вытащили мертвого мальчика, подумал: Кривошеин забрал деньги из кассы конторы, поджег дом и сбежал. Я послал кассира Тамару Горских проверить кассу. Она сообщила, что в заезжем доме, который примыкал к конторе, кто-то спит. Мы с Мотошиным пошли туда, я стучал несколько раз, но двери не открывали. Сквозь стекло увидел, что на одной из трех кроватей кто-то лежит под простыней, рядом стоят сапоги. Тогда я сказал Мотошину: дай палку, сейчас подниму этого гражданина. После этих слов тот немедленно поднялся и сел на кровать.
Это был Кривошеин, я спросил его: «Почему спишь? Горит твой дом». А он ответил: «Не может быть. Какая сволочь подожгла?». Эти слова он произнес спокойно. Пока мы ждали, когда Кривошеин откроет дверь заезжей, мне показалось, что прошла вечность. Когда он наконец-то вышел на крыльцо, я спросил: «Что стоишь? Догорает твой дом». И побежал на пожар. Народ, увидев Кривошеина, стал выкрикивать: «Фашист! Изверг! Бей его! В огонь его!» Кривошеин испугался и остановился. Тогда я принял решение: не допускать его к месту пожара из опасения, что его могут убить. Пошел искать для него охрану. Когда вернулся, Кривошеин лежал на земле. Поднявшись, он стал плевать кровью – жители успели побить его. Я приставил к нему двух охранников, и они повели его в контору. В кабинете Кривошеин стал требовать, чтобы у начальника лесосплава взяли для него фуфайку и фуражку, попросил есть, при этом даже не поинтересовался: что с женой и детьми – живы ли они?» Рядом лежал финский нож.
Да, аппетит у Кривошеина не пропал, зато его надолго лишились те, кому пришлось разгребать пожарище. Огонь был такой силы, что, по словам свидетеля Долгушина, у трупа Марии, обнаруженного на месте сгоревшей кладовой, «руки, ноги и голова сгорели полностью, через прогоревшую грудную клетку были видны частично обуглившиеся внутренние органы». Около трупа нашли финский и кухонный ножи и два топора. У ее племянницы Любы Горевой «сгорели верхние и нижние конечности, туловище частично обуглилось». У семилетней дочери Тамары сохранилась лишь одна левая бедренная часть. Обуглился труп и трехмесячной Галины. Единственный, кого успели вытащить из огня – двухлетнего Валеру, его тело не пострадало. Всех погибших похоронили так: в одном гробу Валеру, во второй сложили то, что осталось от четырех человек.
По версии следствия, Кривошеин убил жену, ее племянницу, дочь жены от первого брака, после чего поджег дом, не задумываясь о том, что в огне могут погибнуть и его собственные дети. Но он вину свою он не признал, на следствии утверждал, что был пьян и ничего не помнит. В качестве причины пожара Кривошеин назвал дымокур, но в этот день его никто не зажигал. К тому же, как подтвердила пожарно-техническая экспертиза, такой силы и быстроты огонь возможен только в одном случае, когда поджог осуществляется с помощью бензина или керосина.
Трупы эксгумировали. Свои действия в заезжей, когда Кривошеин, не торопясь, обулся, закурил, открыл дверь и, скрестив руки на груди, как утверждают свидетели, спокойно смотрел в сторону горевшего дома, он объяснил тем, что якобы у него «прихватило сердце». Но никто из свидетелей не слышал никаких жалоб на здоровье. Мало того, эксперты в Институте психиатрии имени Сербского (Москва) признали Кривошеина вполне здоровым и вменяемым.
Погибших на пожаре похоронили, Кривошеина увезли в Тюмень, где он пробыл до суда. Никто и не сомневался, что ему назначат высшую меру наказания – расстрел. Но в октябре 1954 года Верховный суд РСФР вернул дело на дополнительное расследование. Окружной суд снова вынес тот же приговор, и снова дело вернули на доследование. Теперь разобраться в нем предстояло старшему следователю Тюменской областной прокуратуры юристу первого класса Ирине Брюзгиной. В январе 1956 года она выехала в поселок Октябрьский Ханты-Мансийского района.
Верховному суду РСФСР, а потом и Верховному суду СССР показалось не убедительным выдвинутое следствием обвинение против Кривошеина: что он совершил убийство, а уже потом поджег дом. По версии суда, не была точно установлена причина смерти: то ли жертвы были убиты, то ли они задохнулись в дыму. Не убедительными показались и строки из обвинительного заключения, что это был поджог, а не загорание от какого-либо источника огня. Поэтому тюменскому следователю Брюзгиной, принявшей дело к производству, пришлось назначать медицинскую и пожарно-техническую экспертизы. Были эксгумированы трупы, захороненные в поселке Елизарово, их осмотрел прибывший из Тюмени судмедэксперт и написал в заключении: причину смерти установить невозможно. Привлеченные следователем тюменские специалисты провели пожарно-техническую экспертизу и пришли к тому же выводу, что и ханты-мансийские пожарные: поджог.
ТОЧКУ ПОСТАВИЛА ПУЛЯ
В июне 1956 года окружному суду пришлось в третий раз рассмотреть это дело, допросить более 20 свидетелей. И снова был вынесен тот же приговор – расстрел. В ответ Кривошеин написал жалобу в Верховный суд РСФСР на 25 листах. «Мне после смерти моей семьи смерть не страшна. Она – для меня желанный гость, но есть вещи страшнее смерти – потеря веры в справедливость советских законов», – давил на жалость подсудимый. И судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР отменила приговор Ханты-Мансийского окружного суда. К радости Кривошеина дело было прекращено, как сказано в определении суда, «приговор основан на косвенных и недостаточно убедительных доказательствах и предположениях. Никто не подтвердил факты убийства семьи и поджога, нет заключения судмедэкспертизы о причинах смерти».
Но заместитель прокурора РСФСР опротестовал определение судебной коллегии в президиуме Верховного суда РСФСР. Дело направили на новое рассмотрение в ту же коллегию в новом составе. Наконец, 16 августа 1956 года, через два года после пожара, в огне которого погибли пять человек, приговор окружного суда оставили в силе.
18 января 1957 года председателю окружного суда поступило письмо от председателя Верховного суда РСФСР С. Битюкова. «Кривошеин от подачи ходатайства о помиловании отказался, – сообщал он. – Дайте указание о приведении приговора в отношении Кривошеина в исполнение. Об исполнении немедленно сообщите в Верховный суд РСФСР».
Точкой в этом деле стала пуля, ее получил садист Кривошеин, для которого, как он писал, «страшнее смерти была потеря веры в справедливость советских законов». Слова красивые. А дела?
