Яков Яковлев
В СССР длинные волосы у мужчин считались чем-то неприличным и чуть ли не антисоветским. Комсомольцы-дружинники в 1950–70-х годах ловили на улице хиппи и стиляг, которых насильно отводили в парикмахерские и подвергали унизительной публичной стрижке. Но не только поклонники западного образа жизни страдали от агрессивной «гуманности» советских людей. Коренные народы Сибири своим внешним обликом также отличались от принятой в СССР нормы внешнего вида. Особенно сильно в эти нормы не вписывались живущие на Оби ханты и манси, у которых традиционно было принято ношение мужских кос. Тех, кто не соглашался добровольно расстаться с этими «пережитками прошлого», в парикмахерских Ханты-Мансийска стригли насильно.
Между тем косы для хантыйских мужчин значили чрезвычайно много, и обрезание волос воспринималось ими, как угроза жизни и здоровью.
Коренные народы Сибири, когда сюда пришло население из европейской России, жили без письменности, без городов и государственных институтов. С вождями, шаманами, универсальной культурой выживания в экстремальных северных широтах и в состоянии «войны всех против всех». В таких условиях причёска человека указывала на его общественный статус. Ведь паспорт ещё не изобрели, а потребность публично представлять своё происхождение, общественное и семейное положение уже существовала. Для реализации этой потребности аборигенам Сибири служили косы – женские и мужские. Причем это были не просто косы, а целые волосяные конструкции, украшенные шнурками, цепочками и специальными бронзовыми фигурками птичек, медведей, коньков, зайцев и фантастических животных. В косы могли вплести любой подручный металлический предмет – пуговицу, кольцо, даже шестерёнку от часов. Важно, чтобы он блестел и был заметен издалека.
Свои традиции аборигены Сибири сохраняли и после того, как сделались подданными Российской империи. Впрочем, до 1917 года никто не мешал коренным сибирякам заплетать косички. Царским чиновникам и в голову не приходило как-либо нормировать внешний вид аборигенов. А вот идеологи строительства социализма, которые всю страну начали стричь под одну гребенку, активно боролись с волосяными украшениями хантыйских мужчин. Показательные обрезания мужских кос совершались в Красных чумах, отчеты о сострижении «пережитков прошлого» публиковались в газетах, были темой радиорепортажей…
Но в то же время, на тех же газетных страницах можно было увидеть фотографии передовых охотников и рыбаков… с косами. Такими, как у хантыйского комсомольца Луки Еперина, который выполнял план рыбозаготовки на 110%, вербовал туземных детей в школу и даже сам учился грамоте. В общем, был образцовым советским хантом по всем статьям, вот только с косой не расставался.
Даже после Великой Отечественной войны вернувшиеся домой ханты и манси снова отпускали волосы и заплетали их в косы. Такая реликтовая причёска вкупе с галифе, которые фронтовики донашивали ещё десяток лет, и медалями на груди придавала косатому богатырю двадцатого столетия чрезвычайно колоритный вид. Кое-где в таёжной глубинке – у манси и северных хантов мужская причёска в виде двух кос сохранялась вплоть до конца XX в.
Задранные вверх, как ветви дерева или рога лося, косы, способные удерживать привязанные к ним тяжёлые металлические предметы, – это признак физической и сакральной силы героя, его необычных способностей и высокого места в обществе. В древности такая причёска была привилегией избранных. А потом включился механизм подражания.
Элемент древней причёски сибирских богатырей стал модой простолюдинов. Например, енисейские эвенки «обматывали ремешком волосы от макушки головы до конца косы; коса при этом стояла в виде дуги». Такую же конструкцию сооружали на своей голове ваховские ханты. «…Я в Охтеурье (Ханты-Мансийский автономный округ. – С.Р) видел: у них косы ремешками обмотаны, как рога стоят! У мужиков тоже», – рассказывал ещё в 1960-х гг. очевидец.
В 1997 году во время раскопок могильника Алдыган в Томской области на лобной части одного черепа была обнаружена бронзовая диадема, окислы которой законсервировали находившиеся под ней волосы. Видимо, похороненный здесь молодой мужчина был модником и носил длинный чуб, на который при погребении и положили диадему. В попытках извлечь хоть какую-то информацию из этого неожиданно подаренного судьбой археологического источника я обратился к эксперту-криминалисту Томского УВД – специалисту именно по волосам. Для сравнительного анализа потребовались волосы современных представителей дорусского населения Западной Сибири – хантов, манси, селькупов. Но где их взять? Обращаться напрямую, зная языческие представления коренных сибиряков, было неэтично, да и бесполезно. Пришлось дожидаться подходящего случая. Он подвернулся пять лет спустя, когда на лесной дороге перед нашим экспедиционным УАЗиком «проголосовал» немолодой хант, автостопом добирающийся от своего стойбища до посёлка. Он сел на переднее сиденье рядом с водителем, а я, сидевший на заднем сиденье, принялся изучать воротник его куртки. Мне удалось снять с воротника автостопщика пару выпавших волосков. Хант это заметил и начал нервно ёрзать на своем сидении. Видимо, обдумывал опасную ситуацию, в которой оказался, и решал, как правильно поступить. Потом он решительно попросил остановить машину и, хотя до посёлка оставалось ещё километров десять, сказал, что дальше пойдёт пешком. Только врождённая тактичность (отличительная черта северных народов) не позволили ему потребовать назад свои волосы, которые он, как и его предки, собирает всю жизнь для своего погребения.
Ханты верят, что именно там, в косах, в образе маленькой птички живёт одна из человеческих душ. Она покидает свою волосяную обитель на голове перед смертью человека. Поэтому волосы как символ жизненной силы трепетно сберегались сибирскими аборигенами от рождения до смерти. Волосы нельзя было обрезать – это суицидальный жест человека, который самовольно укорачивает отпущенный ему свыше срок жизни. Их нельзя часто расчёсывать, а выпавшие волосы необходимо сохранять всю жизнь и захоронить вместе с покойником – только в этом случае человек заберёт с собой в другой мир весь запас своих земных сил.
Курьёзную запись о появлении мужской причёски в виде кос оставил в своём дневнике Г.Ф. Миллер после посещения Новой Мангазеи (Туруханска) в 1739 г.: «…Я заметил у нескольких самоедов, что они, подобно своим жёнам, носят волосы, заплетёнными по обе стороны лица. Я получил по этому поводу такое разъяснение, что если самоед как следует удовлетворяет свою жену или он сожительствует с одной больше, чем с другими, то она в знак благодарности заплетает ему волосы таким образом, а помимо этого ещё смазывает ему всю голову рыбьим или оленьим жиром». Возможно, переводчик не смог донести до «отца сибирской истории» правильное объяснение или ненцы просто пошутили над ним, но академик прав в главном: коренные сибирские мачо абсолютно точно были «косатыми».
Символ волос как выражение силы, могущества, превосходства обнаруживается не только в области сексуальных отношений, иногда на него можно наткнуться в совсем уж неожиданных сферах человеческого существования. Например, в фольклоре обских хантов очень популярны менквы – злобные человекоподобные лесные существа. Среди них есть обычные экземпляры, а есть супермощные и суперзловредные. Последних называют не только «волосатоногими» (это нетрудно представить), но и «волосатоглазыми». Определение «волосатое» у северных народов Сибири относится и к другому жизненно важному органу – сердцу. Нганасаны, живущие на Таймыре, неоднократно рассказывали об эвенкийских богатырях с двумя сердцами, одно из которых было волосатым. Сами же эвенки с удовольствием повествуют о великом воине Шиктовуле, имевшем вместо сердца «комок медвежьей шерсти», и о другом своём богатыре, в груди которого бились сразу два «волосатых сердца».
Божества рангом помельче и почитаемые богатыри тоже отмечаются признаком волос. «Заплетённый герой», «Косатый богатырь», «Волосатая голова», «Волосатоголовый» – самые устойчивые эпитеты в таких случаях. Но нередко народная поэзия наделяет знаменитых воителей очень длинными и красочными титулами. Например, богатыря Тэк-отыра величают «С бахромистым концом косы, много слуг имеющий богатырь» и «С вьющимся концом косы, много народа имеющий богатырь». Его волосы были столь длинны, что он мог лечь на одну их половину и укрыться другой, а семь жён ежедневно заплетали ему семь кос. Другого достойного мужа в фольклоре называют «Подобный болотной морошке косатый богатырь, подобно болотной морошке сильный богатырь».
Наиболее ярким примером отношения обско-угорских мифических богатырей к волосам является обряд скальпирования. Воины с берегов Оби точно так же снимали скальпы с поверженных врагов, как это делали индейцы на берегах Миссисипи. Просто в Сибири не оказалось своего Фенимора Купера или Майн Рида, поэтому об этом обычае у могикан и делаваров знают все, а у хантов или манси – только историки. У этих народов даже физически выживший после потери скальпа воин уже никогда не мог претендовать на прежнее место в структуре своего социума. И даже не это было самым страшным, а то, что он терял возможность на реинкарнацию, на возрождение в ином мире. Потеря волос означала абсолютную смерть.
Поэтому насильственное обрезание волос, практиковавшееся в советское время, для хантов и манси было равносильно снятию скальпа и лишению главного признака мужественности.
