До учреждения Сибирской губернии (до 1708 года) общее управление Сибирью лежало на сибирском приказе в Москве, а ближайшее управление краем находилось в руках тобольских воевод. В первые 50 лет управление не представляло больших затруднений, пока со второй половины XVIII века население не стало резко увеличиваться из-за прирастания за счет беглых и ссыльных, а также принятия разными азиатскими племенами русского подданства.
Несмотря на то, что жизнь в сибирском краю была тяжела и являлась бременем, равносильным самому строгому наказанию, количество беглых было так велико, что в 1673 году были учреждены заставы «у Пермии Великой и у Соли Камской границы», чтобы не пропускать в Сибирь пеших и конных людей без проезжих государевых грамот.
В 1719 году население на треть состояло из ссыльных и беглы, а количество переселенцев-добровольцев было очень незначительно. Положение остального населения было незавидным. В западной части масса беглых и ссыльных теснила и обирала коренных жителей, в восточной — громадная отдаленность от центральной власти способствовала развитию самодурства воевод.
Общую картину состояния сибирского общества в Елизаветинский период В.Щеглов в книге «Госуд. совет в России» (1892) описывает так: «…в самом передовом тогдашнем городе Тобольске один из самых образованных людей того времени тобольский митрополит Павел Конюшкевич не верил в движение земли вокруг солнца, и все старания астронома Шаппа убедить его оставались тщетными.
Тоболичи вместе с генерал-майором смотрели на Шаппа с его инструментами, как на волшебника, думая, что его прибытие в Сибирь было причиною сильного разлива Иртыша. И что река снова войдет в свои берега, как только уедет Шапп».
В 1782 году было учреждено тобольское наместничество. И вот некоторые губернаторы начали писать разные книги о Сибири: Соймонов, Семивский, Корнилов и Пестов. Другие образованные сибиряки писали в то время только хроники, так как другая литература была небезопасна. Журналы служили для приятного препровождения времени и почти не оказывали просветительного влияния. Князь Гагарин, например, хотел сослать на Ледовитое море одного пленного шведа только за то, что он вздумал составить географическую карту Сибири.
На весь енисейский и красноярский край была тогда всего одна школа в Енисейске, в которой обучалось грамоте несколько ребят, назначенных родителями в приказные, а учителем был отставной унтер-офицер. Когда Степан Самойлов, избранный депутатом от Енисейска в комиссию для составления проекта нового уложения, предложил обывателям просить через него об открытии аптеки и школы и о приглашении лекаря, то они заявили, что считают это «совершенно излишней роскошью».
Только в конце 18-го усилиями правительства были открыты навигационная школа и гимназия в Иркутске, а также горная школа в Барнауле. Ученики этих школ смотрели на учителей как на врагов, бегство школьников принимало массовый характер. Случалось часто, что мальчики, бежав из школы, зимой уходили в Верхнеудинск, Верхоленск или Енисейск. Их выгоняли обратно мороз и голод, доставляя обратно полицией. Телесные наказания, особенно в духовных учебных заведениях, граничили нередко с жестокостью. Мальчиков секли, иногда давали до 1000 розг, от которых дети умирали. Еще в 20-х годах 19 века семинаристов секли публично, в продолжении наказания звонил набатный колокол под крышей семинарского здания. Публика собиралась на это зрелище в большом количестве и смотрела на него с полным удовольствием.
Паллас, знаменитый исследователь Сибири, писал в своем дневнике «…разврат и французская болезнь… вместе с пьянством служат ужасным бедствием для населения этой страны». Пили все — старые и молодые, женщины и дети. Вина было много, русские колонисты считали кабак необходимой принадлежностью каждого селения. Воеводы, несмотря на строгие запрещения правительства, сами гнали водку и торговали ей, подрывая казенные продажи. Не только европейцев, но и «соседей азиатцев», возмущало безмерное пьянство сибиряков.
Потеряла прежнюю чистоту и семейная жизнь. Первые завоеватели, пришедшие с Ермаком, отличались особенной строгостью нравов. У них строжайшим образом было запрещено прелюбодеяние, виновного в нарушении супружеской верности сажали в оковы на три дня, потом обмывали от греха при собрании всех товарищей, наполняли песком все его платье и ставили по горло в воду.
Но еще при жизни Ермака все начало меняться. Желая пополнить недостаток женщин в Сибири, правительство посылало их туда, набирая из падших женщин или из преступниц. Например, в 1630 году по указу было препровождено в Сибирь 150 девиц, набранных в Тотьме, Устюге и Сольвычегодске. В 1759 году было решено послать в Сибирь годных для замужества ссыльных женщин. У первых колонистов было развито многоженство.
Часто отцы семейств продавали, закладывали своих жен, дочерей или других родственниц. Распространен был обычай отдачи своих жен «в кортом». Если мужу нужны были деньги, а жену он мог заменить другой, если он уезжал на время в Россию или отправлялся в отдаленный поход, то он оставлял желающему свою жену с тем, чтобы тот за 10-20 рублей пользовался всеми правами мужа и возвратил бы ее в определенное время. Взгляд на женщину, как на вещь, держался в Сибири, особенно в глухих уголках ее, до самого 19-го века.
Удаленный от влияния европейской мысли житель Сибири свято хранил привезенные из митрополии суеверия, да и нередко создавал новые. Нигде на медведя не смотрели с таким страхом и уважением, как в Сибири, про его ум и хитрость рассказывали тысячи рассказов. Его считали человеком, обращенным в зверя. В ноябре 1732 года в Иркутск забежал огромный медведь. Он прогулялся по всему городу, после долго проживал в окрестном лесу, наводя страх на городские табуны. Медведя никто не решился застрелить, считая его оборотнем, а его прогулка по городу была сочтена предвестием смерти вице-губернатора Жолобова.
Тараканов в Сибири долго не было, они стали распространяться в 18 веке через южную границу Западной Сибири из Средней Азии и через Кяхту из Китая посредством перевозимых вещей, а потом из дома в дом сами стали путешествовать по городам и селам.
Помимо суеверий чертой, присущей сибирякам, было презрение к другим народам, особенно к западно-европейцам. Во время северной войны в Сибирь было сослано много шведских пленников, но ни одна сибирячка не хотела идти замуж за «поганаго обливанца». Правительство, желавшее поселить шведов в Сибирь, вынуждено было разъяснить посредством Синода, что брак со шведами «вовсе безгрешен и швед не может опоганить православной женщины». Иностранцы поражались некультурности жителей, их низким нравственным уровнем, сравнивая жизнь в Сибири с адом.
Правительство пыталось что-нибудь изменить. В 1701 году, например, в сибирских городах был получен указ о ношении немецкого платья, обуви и об употреблении в верховой езде немецких седел. В 1706 году указ этот был отменен. Петр Великий сам признал невозможность введения в Сибири одежды немецкого покроя, население ни за что не хотело променять свою одежду на «дьявольское одеяние». Но другой указ о бритье усов и бороды, изданный 11 января 1715 года, выполнен в точности, может быть потому, что за невыполнение его бралась пошлина 100 рублей с торговых и посадских людей и 30 рублей с прочих городских жителей. Те, кто уплачивали пошлину, получали, установленные специально для этого, которые высылались в сибирские города из Москвы.
Тогдашним сибирским губернаторам были даны слишком большие полномочия из-за удаленности от центра, но это не привело ни к чему хорошему. В Тобольске долго и упорно в народе держалось убеждение, будто первый сибирский губернатор князь Гагарин замышлял отделиться от России и образовать отдельное Сибирское государство. А иркутский вице-губернатор Жолобов «за разные законопротивные поступки» был предан суду. Ему вменялось в вину ложное обвинение в важных преступлениях сибирского губернатора тайного советника Плещеева, получение взяток с народа деньгами, золотом, серебром, освобождение за взятку якутских сборщиков, обвинявшихся в хищении казны, пытки двух человек, обвиненных без достаточных улик, причем, после пытки «жег огнем», отчего один умер. Приобретение разными злоупотреблениями 34 811 рублей, переплата себе лишнего жалования и многие другие. За эти провинности в назидание другим велено Жолобова казнить 1 июля 1736 года, указ о его проступках напечатать и опубликовать по всему государству.
Сибирские начальники были деспотами и требовали почестей, «соответствующих их служебному положению». Воеводы ходили в церковь «парадным обычаем, носили перед ними меч оберучный, как перед растригою; а люди его все перед ним с пищалями, саблями и со всяким оружием, как перед курфюстом немецким ходят». Холопов у воевод было множество: одни из них звались дворецкими, другие казначеями, стольниками.
В Енисейске уже в начале 19-го века, перед самым приездом Сперанского, городничий Куконевский катался по городу в экипаже, запряженном чиновниками. Это он делал столько же для собственного удовольствия, сколько и для наказания этих чиновников, которые хотели ходатайствовать о смене его. По городам воеводы и другие приказные люди держали много женщин для себя и своих приближенных, продавая из в жены русским инородцам. Некоторые воеводы заводили развратные дома с целью извлекать из них барыши. Енисейский воевода Галихвостов отдавал на откуп помесячно «зернь и корчму и безмужных жен на блуд, и от того брал себе откупу рублев по 100 и больше, и тем блудным женам велел наговаривать на торговых и проезжих и промышленных людей напрасно для взятки».
Воеводы ссорили между собой жителей, приказывали им жаловаться друг на друга, потом начинали судить их, обирая обе стороны. Занимались и поборами, даже разбоем. Иркутский воевода Ракитин в 1717 году напал на ехавший из Китая караван купца Гусятникова и разграбил его.
Запуганность народа, неуверенность его в торжестве справедливости проявилась особенно сильно во время приезда в Иркутск Сперанского. Народ боялся подавать жалобы на администрацию. Решились только два дряхлых старика пожаловаться на Лоскутова. А когда Лоскутов при них же был сменен и арестован, то они, трясясь всем телом и рыдая, схватили Сперанского за полу и шептали: «Батюшка наш, что ты делаешь? Ведь ты знаешь его, ведь это Лоскутов! Как бы тебе от него за нас чего худого не было». И только небывалая до сих пор в Сибири доступность и честность Сперанского развязала язык обывателей. Полились жалобы. Создано было несколько следственных комитетов, судить приходилось всех поголовно, начиная с губернатора и заканчивая волосным писарем! Взяточничество до того вошло в нравы, что Сперанский только заставлял возвращать взятое.
Взяточничество было большой бедой для Сибири. Начиная с правления Петра, наказания за взятки усилилось. Взяточников ссылали в каторгу, им вырывали ноздри, били кнутом, рубили головы. Но изменить все эти меры уже ничего не могли.
Хочется верить, что сейчас, много лет спустя все эти беды Сибирь миновали…
