Борис Карташов, фото Андрея Рябова
Два глухаря
Приглашение порыбачить на таежной речке в родовых угодьях ханты — знакомого Григорича, принял с удовольствием. Тем более он давно обещал познакомить меня с легендарным Кирилкой Дуваевым, местным аборигеном, и как рассказывали, большим оригиналом.
Добрались до заветной избушке, притулившейся на высоком берегу речки к вечеру. Место было живописное: справа – дремучий кедрач, слева – небольшое озеро. Встречал нас хозяин вместе с женой, женщиной приветливой и смешливой. После приветствий и знакомства, пошли в дом, вернее большую избушку. Внутри чистенько и скромно, как в любой хантыйской семье. Небольшая сложенная из кирпича печь с плитой, стол да пара табуреток. В углу большая двуспальная кровать, отгороженная шторой.
Напарник стал доставать из принесенного с собой рюкзака провиант, состоящий из трех банок тушенки, двух бутылок водки, батона колбасы, конфет и куска халвы. Кирилка делал вид, что его это мало интересовало, хотя было видно по выражению лица, что доволен гостинцами.
Разговор сразу же зашел о предстоящей рыбалке: где лучше, крупнее, удобнее. Хозяин был немногословен и деловито загадочен.
— Однако утром решим окончательно, куда пойдем рыбалить. Как погода будет, откуда ветер подует.
Тем временем, Агафья, так звали супругу нашего нового знакомого, убрала со стола все наши деликатесы. Вместо них с пылу жару скворчала большая сковорода с жареными карасями, отдельно в большой миске лежали большие куски холодной лосятины, тут же моченая брусника, хлеб. В общем, было видно, что нас ждали.
Выпив принесенную с собой водку, плотно закусив, мы с Григоричем вышли на берег реки. Хант с женой остались в избушке. Первый, опьянев от выпитого, улегся отдыхать. Агафья же принялась за уборку, хотя пили они поровну.
Вечер был изумительный: заходившее солнце кусочками освещало кедрач. Казалось, что это не просто лес, а сказочная страна, в которой поместились все краски мира. Разговаривали между собой лесные птицы, шептались о чем-то вода и растущий рядом ивняк. С высокого берега было видно озеро, в котором, по словам Кирилки, водились двухкилограммовые караси. Усевшись на поваленное дерево, предались созерцанию. Молчали. Солнце, делая свой вечный оборот, в какой – то момент ослепило нас. Григорич встрепенулся, толкнул локтем:
— Не пора ли на отдых?
Я открыл рот, что бы ответить, но в это время услышал голос пьяного ханты:
— Хорошо сидят эти два глухаря. Сейчас одним выстрелом сниму.
Обернувшись на голос, увидели Дуваева с ружьем в руках, который целился в нас. Не сговариваясь, сиганули с кручи вниз к реке и спрятались в зарослях кустарника. Просидели там довольно долго. Наконец, успокоившись, прислушались, чтобы оценить обстановку. У избушки – тихо, вокруг нет никаких движений. Осмелев, выбрались наверх, осторожно подошли к жилью. Заглянули в небольшое окно. Там идиллия: Кирилка спит на кровати, жена, напевая, возиться с какими-то тряпками. Тихонько постучали в стекло, знаками показывая о необходимости поговорить. Агафья вышла и стала извиняться:
— Вы уж не обижайтесь на него, пить-то совсем нельзя. Это после того как полечили в наркологической больнице. Видимо приснилась охота вот, и схватился за ружье.
Ночевали мы в лодке. Утром, как ни в чем небывало, Дуваев повел нас на рыбные места, ворча по поводу того, что мы ночевали не в доме.
— Места всем бы хватило. Сбрезговали что ли?
Григорич в ответ мямлил невразумительное, пытливо поглядывая на ханта – неужели ничего не помнит?
…Клев был отменный. Удовольствие от рыбалки незабываемое. Особенно эпизод с двумя глухарями. Кирилке, однако, мы никогда не напоминали об инциденте, хотя бы потому, что еще не раз бывали у него в гостях. Правда, без спиртного.
Как хант мамку радовал
Как настоящие рыбаки, живущие на Оби, мы с Григоричем занимались браконьерским ловом муксуна. А что делать? Лицензию на отлов этой ценной рыбы местному населению не давали – небольшое количество выделяемых квот расходились по «блатникам». Небольшая часть доставалась коренному населению: ханты и манси. Крутились, как могли – рыбачили сами по ночам, приглашали знакомых коренных жителей к себе в лодку. Дело в том, что нахождение в лодке в местах, отведенных для ловли рыб ценных пород человека по национальности ханты, позволяло нам рыбачить как бы официально (дурацкие российские законы — непременный атрибут нашей действительности). Вот такого знакомого ханты мы и пригласили на очередную рыбалку.
Плав сменялся плавом (это вид ловли муксуна: сеть не ставят, а пускают вплавь самостоятельно). Ловилось не шатко ни валко, но на малосол поймали. Лодок на плаву было много, поэтому решили основной лов перенести на раннее утро. Стал вопрос о ночевке. Михаил, так звали нашего ханты, предложил переночевать у него в избушке. Благо это было недалеко и позволяло быстро заплывать на лов рыбы.
Встречала нас жена Михаила. Стол был накрыт, не хватало, по традиции, спиртного, которое Григорич заранее прихватил с собой. Поужинали классно: хозяин стал путать наши имена. Напарник же пытался разговаривать с акцентом, подражая коренному населению (по этому признаку можно было определить, что он изрядно пьян).
Нам постелили на полу, а Михаил с женой легли на кровати, отгороженной шторами. Но после нервной работы на реке и выпитого не спалось. Негромко переговаривались, строили планы на завтра. Вдруг за шторкой послышался шепот, затем громко и методично заскрипела кровать. Отлично понимая о происходящем рядом, от неожиданности, что попали в идиотскую историю, напал неудержимый смех. Понимаем, что надо вести себя тихо, но сдержаться не можем, и периодически издаем утробные звуки. Так продолжалось, пока не наступила тишина на кровати. Мы расслабились, устраиваясь поудобнее для сна. И вдруг, как гром среди ясного дня:
— Это кто хохотал, когда я мамку радовал?
Я приподнял голову и увидел незабываемую картину – между штор торчало дуло ружья, направленное в нашу сторону, которое держал в руках ханты.
В себя пришли уже в лодке, которую завели вполоборота и плыли неизвестно куда. Посмотрели друг на друга – хохотали до икоты. То ли от страха, то ли от ситуации, в которой только что побывали.
…Забытые вещи привез, вместе с приветом от Михаила, сослуживец Григорича, живший недалеко от него.
День демократического единства
Приказ отправиться в национальный поселок, контролировать ход выборов народных депутатов по нашему избирательному округу, был ожидаем: как ни как я в то время курировал социальные вопросы малых народов – ханты и манси в райкоме партии. В паре с Григоричем, который был членом избирательной комиссии, мы должны утром отправиться на вертолете туда. Винтокрылая машина доставила в хантыйскую акваторию через пару часов. Нас уже ждали. Несколько мужчин приветливо махали руками, всем видом показывая свое гостеприимство.
– Ну, пошли волеизъявлять хантыйскую гражданскую позицию, – друг подтолкнул меня в спину.
Я взял в руки переносную избирательную урну, опечатанную и закрытую на маленький замочек, представителем избирательной комиссии, пузатый тяжелый портфель, и тронулись к избушке, в которой нас ждали избиратели.
…Их было шестеро: слепая старуха – мать, лежащая на топчане у маленького оконца, три сына и две молодые женщины – скорее всего, жены братьев. Все одного рода – Каурваеых. Они чинно сидели на кровати, неотрывно глядя на портфель и ожидая начало голосования. Я недоуменно посмотрел на напарника.
– Сейчас, сейчас. Ставь урну на стол и раздай бюллетени присутствующим, – он неторопливо стал доставать бутылки с водкой из портфеля. – Ну-с, приступим к первой стадии голосования.
Как по мановению волшебной палочки, на столе появилась нехитрая снедь и стандартная эмалированная кружка граммов на 250. Ханты с интересом наблюдали за тамадой. Он, налив в нее почти до верху водки, подал ее одному из братьев. Тот, понюхав содержимое, передал кружку сидящей по такому случаю на топчане матери. Она взяла ее двумя руками и стала медленно цедить спиртное. Все, затаив дыхание, наблюдали за хантыйкой. Выпив до дна, женщина опустила бюллетень в урну, услужливо поданную сыном, и, откинулась на подушку. Через минуту она уже спала.
Наступила очередь мужиков. Каждому из них наливалась кружка водки, которая тут же выпивалась, и очередной государственный документ оказывался под замочком с печатью. Эту же процедуру повторили и женщины. Затем семья приступила к трапезе. Мы, переглянувшись, тоже не отказались остограммиться.
– Ну, а когда голосование прошло успешно, можно и отметить этот всенародный праздник! – торжественно произнес тостующий, – необходимо повторить.
Кружка опять пошла по кругу. Первую, старший перелил в вымытую банку из под тушенки и поставил на подоконник.
– Проснется – опохмелится, – сын заботливо поправил у матери подушку.
Покончив со спиртным, все закурили, заговорили. Мы, почувствовав себя лишними, попрощались и направились к вертолету.
– А почему сын первую кружку подал выпить матери? – поинтересовался я у коллеги.
– Это знак уважения. У них же до сих пор матриархат существует. Женщина – главная в родовой общине. Хотя и не афишируется.
…На следующий день доложили руководству района о том, что выборы в национальном поселке прошли хорошо: проголосовало сто процентов избирателей.
Екатерина первая и другие
Издревле повелось: ханты селились в лесу, а манси на берегу рек. Вот и у нас в районе на таежной речке жили несколько человек коренной национальности. Их имена со временем подзабылись, остались только прозвища. Причем, были они своеобразные: Одинокую мансийку звали Екатерина Первая. Далее, мужики – Николай Первый, Николай Второй, Павел Первый. Кто назвал их так, неизвестно. Скорее всего, это был человек, увлекающийся историей малых народов и влюбленного в матушку-природу. А манси привыкли и откликались с удовольствием на исторические имена.
Весной, когда мелкие протоки разливаются и становятся полноводными, мы с Григоричем отправились на моторной лодке по одной из них на охоту и рыбалку. Путь был не близкий, поэтому с запасом приготовили бензина, продуктов и другой всякой всячины, необходимой в тайге.
– Возьмите еще мешок сухарей и сахара, если будет место в лодке. По пути, все равно, будете делать остановку у Екатерины Первой. А она слепая, живет тем, чем бог пошлет, да охотники с рыбаками, – посоветовал старый знакомый, тоже любитель походить по лесу и посидеть на речке.
– Как слепая, – подпрыгнул от неожиданности Григорич, – как же она существует?
– А вот погостишь у нее – поймешь, – многозначительно заметил знакомый.
…Лодка шла по протоке ходко, маневрируя на частых поворотах, притормаживая перед завалами и большими поваленными деревьями. Внимательно их, изучив, найдя оптимальный проход, двигались дальше. За световой день прошли не более трети пути до конечной остановки: слияния протоки с Обью.
С ночевкой определились не сразу: долго искали подходящий высокий берег и хороший подъезд к нему. Наконец, плотно поужинав, угомонились до утра у костра. Ночь прошла спокойно, не считая того, что пару раз нас посещала росомаха, пытавшаяся узнать: кто это вторгся на ее территорию.
Утром, после чаепития, тронулись дальше. Приключений, по пройденному далее пути, особых не было, не считая того, что пару раз налетали на топляки и меняли шпонку на винте. После полудня, в глубине соснового бора, что мысом выпирал в протоку, увидели дым, струящийся из трубы небольшой избушки.
– Однако, это и есть жилье знаменитой, в определенных кругах, Екатерины Первой, – причаливая к берегу, заметил напарник.
Не успели вылезти на сушу, как нас окружила стая собак. Они не лаяли, не виляли хвостами: внимательно следили за нами.
— Не делай резких движений, – посоветовал я Григоричу, – это зверовые собаки, реагируют на них резко, без промедления.
В это время из избушки вышла пожилая женщина с палкой в руках и уверенно двинулась в нашу сторону. Ее гортанный крик остудил свору, и она растворилась среди деревьев около жилья.
– Здравствуйте, – мы не торопились покинуть лодку, – ну собаки у вас. Прямо личная охрана.
– А оно так и есть, – добродушно откликнулась женщина, – и охрана, и добытчики, и просто товарищи по совместному проживанию. Да вы сейчас их не бойтесь. Они убедились, что вы не принесете мне зла – не тронут. Понимают, как люди.
– Вы и есть Екатерина, – резюмировал я, – так мы вам гостинцы привезли от вашего знакомого, – и называл его фамилию.
— Да не помню я никого по фамилии. Люди есть люди. Есть хорошие, есть плохие. Первые – помогают, чем могут. Вторые – гадят: то ловушки на горностая изломают, то лабаз раскурочат. Всякие бывают, – ощупывая нас своими руками, говорила мансийка.
Ее неподвижный взгляд, казалось, пронизывал насквозь. Было не по себе. Но переборов это ощущение, стали выгружаться. В избе, на удивление, чистота и порядок. На плите горячее варево.
– А я вас ждала, – усмехнулась Екатерина, – мотор-то гудел еще два часа назад. Здесь речка петлю делает. Очень слышно.
На ужин был великолепно сваренный кулеш из глухарятины, чай заваренный брусничным листом и монолог Екатерины Первой о ее судьбе:
– Родилась в пятидесяти верстах от этого места. Обыкновенная мансийская семья: родители, два брата и она. Жили дружно, в достатке. В лабазе было полно мяса, рыбы. Добытые шкурки соболя, горностая, белки сдавали охотоведам, периодически посещавшие их или меняли на необходимые продукты: соль, спички, сахар, муку и т. д. Шкуры зайца, лисы, оленя и волка пускали на личные нужды – шили себе одежду и обувь. Пришло время: вышла замуж. Суженный – пелымский манси, нарушив законы предков, переехал жить в наше родовое угодье. Тут и начались несчастья.
Вначале на реке утонули братья (по мансийским обычаям, если человек выпал из лодки, сопротивляться не должен – значит, его дух воды позвал к себе жить). Затем, отца задрал медведь. Тот успел доползти до избушки и умер на руках матери. После этого та стала угасать на глазах: потеряла интерес к жизни. Вскоре ушла в тайгу и не вернулась.
Через полгода мужа забил лось: когда тот его подранил, умудрился ударить передними копытами в грудь. Прожил недолго и умер. От переживаний и навалившихся на нее несчастий стала слепнуть. Пришлось учиться жить заново.
Сменила место жительства: построила домик вот здесь на мысу. Пока видела, охотилась рядом с жильем, благо собаки были хороши: загоняли зверя прямо на избушку. Оставалось только прицельно выстрелить. Через год совсем ослепла. Вскоре обо мне узнали охотники и рыбаки. Помогают иногда. Так вот и живу. На судьбу не жалуюсь. Каждый должен нести свой крест. Кстати, я крещенная. Отец настоял, когда была еще маленькой: считал, что молиться богу и поклоняться своим духам, это очень хорошо, – женщина не спеша закурила, – ну пора отдыхать. Завтра вам рано вставать.
Покидали мы Екатерину Первую со смешанными чувствами. Обещали на обратном пути еще заглянуть на огонек. Слово свое сдержали. Оставили остатки продовольствия, курево. За что имели особую благодарность от мансийки.
…А впереди ждала богатая рыбалка и целых семь дней небывалого отдыха на природе. Побывали мы и у Николая Первого и Павла Первого. Николая Второго в живых не застали. Но это особый рассказ…
