Борис Карташов
С томиком Маркса под мышкой
Рабочий клуб был единственным местом, где по выходным дням, вечером, собирался поселковый народ. Здесь работала библиотека, красный уголок, танцплощадка. Люди среднего возраста обычно занимали помещение библиотеки и красного уголка. Они играли в шашки, на бильярде, вели споры о житье – бытье.
Молодежь толпилась на танцплощадке. Звучали «Рио — рита», «Бесемэ — муче», «Аргентинское танго». Парни и девушки без устали танцевали. Всем было весело и легко. Люди отдыхали от тяжелой физической работы за неделю.
В середине вечера возле клуба обычно появлялся Леонид Корнеев, молодой человек лет 30-ти. В шляпе, сером френче, тщательно начищенных хромовых сапогах. На фоне молодежи, ходившей в вельветовых куртках, фуражках, кирзачах, он выглядел начальником, хотя работал на железной дороге бригадиром путей. Еще солидность Леониду придавал объемистый том «Капитала» К. Маркса, который держал под мышкой.
С загадочным видом пять – десять минут Корнеев стоял возле танцплощадки, разглядывая молодежь: будто ни с кем не знаком, затем появлялся в библиотеке и ждал, когда наберется побольше народа. Тогда с важным видом подходил к библиотекарше и громко говорил:
– Людмила Дмитриевна, спишите с меня первый том «Капитала». Знаете, запоем прочитал. Очень полезное для молодежи издание. Попрошу второй.
Говорить Корнеев старался так, чтобы его слышали окружающие. А если еще и видел, что к разговору прислушиваются присутствующие, его прорывало. Начинал сыпать иностранными терминами, экономическими определениями и еще Бог знает чем.
Старалась показать свою начитанность и библиотекарша, бывшая десятник нижнего склада.
– Обязательно порекомендую эту книгу подрастающему поколению, — ворковала она, — капиталистов нужно знать изнутри. Недавно вот прочитала сталинскую работу о языкознании. Потрясающая вещь!
– Знаком, знаком с этим сочинением, – мужчина многозначительно посмотрел на Людмилу Дмитриевну.
Все. Кто находился в библиотеке, с интересом прислушивались к разговору.
– Люди начитанные – сразу видно, – с завистью сказал, игравший в шашки Николай Ладейщиков, — были бы все такие, может и пьянства стало меньше.
– Знамо дело, поубавилось бы пьяниц, поддержали товарища остальные.
– К следующему выходному постараюсь добить второй том «Капитала», — проговорил опять громко поклонник Карла Маркса девушке, – готовьте третий…
– Далеко пойдет у нас Леонид, – улыбнулся Ладейщиков, как только за активным читателем закрылась библиотечная дверь.
К сожалению, сельчанам не удалось проследить дальнейшую судьбу Леонида Корнеева. Неожиданно женившись на библиотекарше, уехал из поселка. Но помнили его еще долго. Ведь как выяснилось, только он в поселке брал для чтения «Капитал», хотя никогда не цитировал из него выдержки.
Бостоновый костюм
Леспромхозовские мужики и бабы жили от получки до получки. Зарплаты низкие, подсобного хозяйства были только у небольшой части населения, семьи многодетные. Поэтому справить, скажем, более – менее приличное пальто или костюм для большинства было событием. Вначале нужно было накопить необходимое количество денег. Потом в один из выходных, побегам по комиссионным магазинам и местному рынку в поисках нужной вещи. Повезет – купишь. Нет – вернешься ни с чем. После войны в отделах рабочего снабжения кроме ширпотреба ничего выдающегося не купить.
… Семья Кости Семеняка, вальщика леса, на отпускные деньги купила на рынке костюм. Красиво пошитый. Бостоновый. Через день весь поселок знал об этой обнове. Многие соседи перебывали в доме Семеняков. Цокали языками, завидовали: не всем позволял достаток приобрести такую вещь.
Население поселка – люди рабочие. Так, что «парадную» одежду надевали обычно по случаю государственных праздников и Нового года. Остальное время ходили. В чем придется. Кто носил спецовку, кто домашнюю робу, кто и военной формой обходился. У бывших фронтовиков она к тому времени еще сохранилась.
Свой бостоновый костюм Костя надел по случаю Первомая. Прошелся по улицам, зашел в магазин, клуб. Все, с кем встретился. По достоинству оценили его обнову. После обеда с женой отправился к соседу. Попраздновали на славу. К вечеру пошли домой. И хотя выпито и съедено было много, проходя мимо магазина, Костя попросил жену купить бутылку «зубровки».
– Обойдешься, итак целый день пил в три горла, – бросила она мужу. Костя обиделся:
– Не купишь?
– Не куплю!
– Пожалеешь!
– Еще чего!
И тут Семеняк неожиданно спрыгнул с тротуара. Пошатываясь, подошел к луже, которая рыжим пятном блестела рядом.
– Купишь «зубровку»? – еще раз спросил он жену.
– Нет!
– Тогда смотри! – Костя решительно шагнул в грязь.
– Ты что делаешь, ирод! – закричала баба. – На тебе же новый бостоновый костюм.
– Ну и пусть! – Семеняк сделал еще несколько шагов вперед.
– Купишь?
– Ни за что!
– Хорошо! – Костя присел на корточки, – если не купишь бутылку, сяду в костюме в жижу. В гробу я видел твой бостон, – предупредил он жену.
– Люди, посмотрите, как этот изверг издевается надо мной! – заорала на всю улицу женщина, — Все отпускные деньги истратили на костюм, а он – на тебе – враз изговнять хочет!
Возле Семеняков стали собираться люди. Одни подбадривали Костю, мол, не сдавайся, держи марку. Другие, наоборот, осуждали его поступок.
– Костян, будь мужчиной! – кричали мужики.
– Изверг! – орала супруга: и не выдержала, – не садись, дома есть «зубровка»!
– Поздно! – мужик лег в лужу.
– Молодец, Костян! Так надо учить баб.
Жена завыла в голос. Нахохотавшись вдоволь увиденным спектаклем, все стали расходиться по домам. Семеняк истуканом сидел в луже.
– Вылазь! – женщина шагнула в грязь, стала тащить его за рукав.
– Уйди! Терпеть ненавижу!
Костя с трудом поднялся и, не отряхиваясь, побрел домой. С бостонового костюма струйками стекала жижа. Чуть позади, причитая, семенила жена.
Колька книгу пишет
Очкарик Колька Нестеров из многодетной семьи. Ему тринадцать лет. Учится средне. Если с математикой у него дела шли так себе, то с русским языком – одни проблемы. Во-первых, писал как курица лапой: мелко и буквы не разберешь. Во-вторых, с орфографическими ошибками. В-третьих, не признавал знаков препинания. Учительница с ним замучилась. Не раз вызывала в школу родителей. Но отец вечно был на работе, а мать из–за домашних дел даже на час не могла оставить хозяйство и малолетних детей. Колька знал, мать или отец в школу не придут, поэтому не очень – то и расстраивался, когда Марья Павловна в очередной раз обязывала привести их в школу.
Особых талантов у Нестерова не было, тем не менее, он старался выделиться в нашей школьной среде, подчеркнуть свою значимость. Если ходил в лес, обязательно с отцовской одностволкой (в тайне брал ружье). Ну а в ребячьем кругу, когда речь заходила о занимательных историях, приписывал себе героические поступки, которые не совершал. Особенно гордился баяном, по случаю купленным отцом в городе. Такого музыкального инструмента жители не имели. Был, правда, клубный, но доступ к нему имел только Ленька Криони, местный музыкант. Но тот брал баян в руки только, когда молодежь просила поиграть на танцплощадке, да по государственным праздникам, аккомпанируя поселковскому хору.
Научиться играть на баяне Колька хотел страстно. Часами сидел на завалинке с инструментом, подбирая мелодии песен. К сожалению, ввиду отсутствия музыкального слуха, фальшивил. Молодого баяниста это не смущало. В присутствии ребят, по обыкновению, вдохновенно рвал меха, и тогда писклявые звуки издаваемые баяном раздавались далеко окрест.
Однажды ему дали ноты. Но как ими пользоваться, не научили. Показали только на басовых регистрах ноту «до», которая помечена рисками. Нестеров – младший с гордостью демонстрировал перед нами эту ноту, как ее находит на ощупь, и с удовольствием басил, растягивая меха. Через пару лет он осилил музыкальную грамоту, но разучить нормально песню по нотам так и не научился.
Колькина мать, добрая и доверчивая женщина, самозабвенно любила своих детей. Редко наказывала за проступки. Этим иногда пользовался мой одноклассник. Например, многие свои школьные прогулы объяснял матери просто: занимался по арифметике с товарищем у него дома. Дополнительно. Или: читал сказки Пушкина в клубной библиотеке – задавали в школе. Для родительницы этих объяснений было достаточно, она хвалила сына за усердие. Этой радостью при случае обязательно делилась с соседками.
Как — то балуясь, Колька разбил стекло в школе. Учительница, выставив его за дверь, пригрозила, если родители не придут, не допустит к занятиям. О случившемся Нестеров, конечно, никому ничего не сказал. На вопрос матери, почему ошивается дома, когда все дети в школе, без тени смущения ответил:
– Освободили от занятий. Поручили написать книгу о войне.
Мать сначала засомневалась в искренности слов сына, но увидев, что Колька вот уже несколько часов усиленно что — то пишет, успокоилась: не врет. Главное, без дела не болтается.
Целый день отрок не выходил из дома. Это заметили даже вездесущие кумушки. Никто у них по заборам не лазил, кур не пугал, ягоды с кустов не обрывал.
– Где твой пацан? – поинтересовалась одна из них, – что — то его не видно.
– Как где? Книгу пишет.
– Надо же! Раньше не замечалось в нем таланта писарчука, – не без иронии удивилась та. На второй день о писательской деятельности нашего одноклассника стало классному руководителю. Она пришла к Нестеровым домой. Но застать Кольку за письменным столом не успела.
– Ушел на рыбалку, — сказала мать, – будет обдумывать очередную главу книги, которую вы поручили ему написать.
… Как развивались события дальше в доме Нестеровых, неизвестно, но через несколько дней разбитое стекло в классе было вставлено, А Колька какое — то время был даже в числе примерных учеников.
Старость понятие растяжимое
Вы замечали, что с годами ваши временные оценки происходящего с возрастом меняются? Заметили? Я тоже. Сейчас, когда мне шестьдесят, семидесятилетние уже не кажутся очень старыми. Хотя в десятилетнем возрасте семнадцатилетние, казались взрослыми. В двадцать – люди, которым было под пятьдесят, для меня казались пожилыми и нудными. К чему я об этом.
… В нашей детской компании случилось несчастье. От сердечного приступа прямо на работе умер отец Женьки Дряхлова. Горе друга было нашим общим. Как могли, утешали. В разговоре с ним кто – то сказал:
– Не плачь, слезами не вернешь. Да и старый он уже был.
Все молчали, мысленно соглашаясь. Отцу Женьки было тогда тридцать шесть лет. Для нас семи – восьмилетних это была старость.
Муж да жена одна сатана
Витька Кошелев пьяный заснул в железнодорожном тупике на рельсах. Ночью туда поехал паровоз за груженным полувагоны лесом. Машинист не заметил лежащего человека, и в результате тому отрезало обе ноги ниже колен. Боль, стресс со временем прошли. Остались, как память протезы. Кошелев быстро их освоил и неплохо передвигался, опираясь на палку.
Позже он женился на девушке из Белоруссии. Та приехала вместе с матерью (по слухам, активной партизанкой) на заработки. Прижились друг к другу. Вначале жили тихо и скромно. Затем люди стали замечать, что чета частенько бывает «под шефе». Причем, жена мало в чем уступала мужу. А где пьянка, там ругань, ревность, драки.
Однажды, мы с группой «корешей», слонялись по улицам, не зная чем заняться. Навстречу попались Кошелевы в обычном уже для всех состоянии алкогольного опьянения, споря между собой. В пылу полемики Люська (так звали женщину) сильно толкнула Мужа в грудь. Тот со всего маху рухнул на спину. Видимо сильно ушибся и на не сколько минут потерял сознание.
– Ты, что делаешь, возмутился я, Он же без ног!
– Тоже мне заступник нашелся, – поперла на меня баба.
Видя ее агрессивность, подогретую спиртным, струхнул. И чтобы не получить такой же тычок, как поверженный на землю Витька, схватил ее за руки, пытаясь оттащить в сторону.
В это время очнулся безногий – узрел, что какой — то парень «лапает» его жену. Поднялся с помощью ребят на протезы и, подойдя к нам, залепил мне сильную оплеуху. Не успел я обидеться, как с другой стороны Люська, у которой руки освободились, врезала тоже. Поняв, что сейчас они всерьез возьмутся за меня, позорно отступил. А только что ругавшиеся супруги обнявшись подались домой.
Долго я обходил эту семейку стороной. Долго еще надо мной подсмеивались друзья. Мама же, узнав о происшествии, заметила:
– Муж да жена – одна сатана.
С годами часто убеждался в этом и в семейные конфликты чужих людей не вмешивался.
Георгиевский кавалер
Был у нас дед Пелевин. Сколько ему лет никто точно не знал: говорили, что воевал еще в первую мировую войну. Ходил босиком в любую погоду, но в телогрейке и шапке. Еще дед Пелевин никогда не брился, поэтому борода у него была густая, длинная, практически закрывающая все лицо и белая.
Любил он выпить. В день выдачи пенсии покупал две чекушки водки, которые в народе называли «мерзавчиками». Одну выпивал дома. В карман телогрейки ставил вторую и выходил на улицу беседовать с людьми. Причем, был всегда в гимнастерке, на которой поблескивали Георгиевский крест и две медали «За отвагу». Поверх ее неизменная телогрейка. Надета она была так, чтобы были видны награды.
Путь традиционный – до продовольственного магазина. По дороге останавливался с каждым встречным и беседовал. Дойдя до конечной цели, укрывался в укромном закутке на задворках, где принимался за вторую чекушку.
Мы, пацаны, любили наблюдать за дедом, как не спеша он снимал шапку и клал ее на землю. Доставал из кармана «мерзавчик», ставил рядом. Из другого появлялся хлеб, репчатый лук, спичечный коробок с солью, соленый или свежий огурец. Спиртное принимал только из «горла». Брал корочку хлеба, макал лук в соль: жевал. После второго глотка откусывал огурец, после третьего опять хлеб с луком и т.д. Когда в четвертинке оставалось на пару глотков, затыкал ее бумажной пробкой, прятал в шапку. Оставшуюся закуску заворачивал в обрывок газеты, клал опять в карман. Некоторое время мурлыкал под нос какую – то песню, затем ложился на землю, положив под голову шапку, в которой были остатки водки, и засыпал.
Сколько раз мы пытались выкрасть чекушку из шапки, но увы… Даже будучи очень пьяным, дед Пелевин никогда не терял бдительности. В самый последний момент он просыпался и, незлобно ругаясь, отгонял нас приговаривая:
– Ну, варнаки, что надумали! Старого кавалера обворовывать. Не выйдет!
Допивал остатки и возвращался домой.
Продолжение следует…
