Валерий Танчук
До затона оставалось еще несколько километров, как вдруг все переменилось. От Иртыша надвинулась темная плотная туча. Что-то застонало в вышине. Голубое пламя охватило всю степь. Расщепленные на концах молнии с треском и шипением врезались в землю. В тот же миг над их головами какая-то неистовая дьявольская сила словно раздробила гигантский каменный купол, и его обломки рухнули на землю!
Петр Никитович и Женя инстинктивно присели от страха. Потоки ледяной воды хлынули на них. Женя сжался в комочек и тихонько заплакал. Отец быстренько снял с себя плащ, накрыл обоих с головой и прижал к себе Женю. Они присели на маленькой кочке, промокшие уже основательно. Небесная ярость набирала силу.
Влажный воздух под плащом вмиг наполнился запахом табака-самосада, который исходил от отца. Он обнял Женю так нежно и ласково, что ему сразу стало легче. Страх исчез, и даже потеплело под рубахой.
— Не бойся, не бойся, — приговаривал отец. – Это вершина циклона. Через несколько минут он потеряет силу!
Грохнуло еще раз десять – и стихло. Они выглянули из-под своего укрытия и увидели, как черный косматый вал, перекатившись через них, понесся дальше над степью. Вскоре на горизонте, за Иртышом, в лиловых тучах открылась небольшая промоина, солнце робко заглянуло в нее. Мелкий дождик все еще продолжал накрапывать.
Отец достал из сумки две запасные рубахи. Они быстро переоделись и на подходе к затону согрелись настолько, что на спине почувствовалась испарина.
Сгущалась вечерняя сырость. Магазин еще был открыт. Они купили хлеб и конской колбасы. Отец добавил к этому еще чекушку водки. У знакомого столяра взяли ключи от мастерской, которая стояла почти у самой пристани.
Приземистая плита с широкой лежанкой для сушки досок занимала весь передний угол. Смолистые стружки и обрубки дерева быстро разгорелись в топке. Ароматное тепло наполнило комнату. Они согрелись горячим чаем с колбасой, просушили одежду и устроились на ночлег у верстака, среди душистых стружек; катер «Вагай» ушел в Самарово два часа назад.
Отец уснул мгновенно, выпив неполный стакан водки, а Женя после продолжительного холодного душа почувствовал себя очень бодро, и сон все не приходил. Он очень соскучился по матери, тете Нюре, по своему маленькому другу Мальчику. Что там они сейчас делают? Мама, наверное, наварила душистого борща и ждет их, не дождется. Мальчик лежит у печки и играет со своим хвостом. А Гулька уже давно вернулась с пастбища с полными боками…
На душе у Жени было и радостно и грустно. Радостно от того, что он еще никогда не видел отца таким добрым и ласковым, когда они сидели на мокрой кочке под плащом. Он стал таким близким и родным для него. Женя понял, что отец очень любит его, может, даже больше, чем мать. И вспомнилось, как он, прежде, чем выпить водку для согрева, стесняясь, отвернулся от Жени. Мать не переносила табачного дыма, Женя тоже, и чтобы смягчить обстановку, отец стал готовить каждую порцию табака по рецепту «Герцеговина Флор»: в жестянку с самосадом добавлял одну чайную ложку меда и ставил ее на пропарку в духовку. После этого табак в самокрутке издавал такой аромат, который можно было сравнить с запахом только из трубки Сталина. Отец этим очень гордился.
И было немного грустно. Жене так захотелось поехать домой, что он встал, походил по хрустящему от стружек полу, оделся и вышел к пристани в надежде перебраться через Иртыш на каком-нибудь баркасе. И действительно, большой моторной лодки уже не было на плоском берегу протоки. Осталась только одна, примкнутая цепями к толстой свае.
Два калмыка средних лет возились с правой стороны пристани, намереваясь спустить на воду четырехвесельную лодку. Дождь совсем перестал, но ветер дул с прежним напором. На западе, у самого горизонта, небо горело ядовито-алой полосой.
— Если собираетесь в Самарово, то возьмите меня? – попросился Женя.
— А на руле сидеть сможешь? – откликнулся один из калмыков. – Втроем-то нам легче перевалить через Иртыш.
У Жени был небольшой опыт управления лодкой, когда они рыбачили с Витей Малышкиным на речке Санаторке, неглубокой притоке Иртыша. Он бросился было в столярку за вещами. Но другой калмык предупредил: «Это не дело! Плохая примета возвращаться, но поступай, как знаешь». Женя, не доходя до мастерской, все-таки передумал: слова калмыка насторожили его, хотя на поверхности протоки была полная гладь и даже мелкие волны не плескались о пристань. Женя подумал, что и на Иртыше так же спокойно.
Но когда вышли на речной простор, ветер ударил по ним с такой силой, что лодку сразу стало прижимать к берегу. Калмыки решили плыть против течения, выйти за Самаровскую гору и под ее прикрытием перевалить через Иртыш. По их разговорам Женя понял, что так они делали не раз, перебираясь на противоположный берег. Он пошире расставил ноги, уперся в дно лодки и крепко сжал руль в руках. Но течение уже подхватило их легкое суденышко, унося его от берега. Калмыки гребли не в лад, от них тянуло спиртным и Женя уже пожалел, что отвадился плыть в такую погоду. А ветер хлестал справа и слева, лодку, как щепку, бросало из стороны в сторону, на дне скопилось по щиколотку воды. Женя держал руль изо всех сил. Лодка легла на курс против ветра, но высокие волны захлестывали ее.
— Не перевалить и не возвратиться!! – в панике прокричал один из калмыков.
Высокий гребень перекатился с носа на корму, и воды в лодке стало еще больше. Калмык, который сидел на веслах ближе к Жене, начал вычерпывать воду; уперся ногой в борт, и лодка перевернулась. Руль лопнул у Жени в руках, все трое оказались по горло в воде. Калмыки уцепились за дно лодки, обдирая ногти, и кричали не своими голосами от страха; они, наверное, не умели плавать. Женя успел схватиться за обломок руля, оставшегося в кормовом креплении.
Их сносило в Обь. Когда опрокинутую лодку поднимало на волне, невдалеке угадывался темный берег, от которого они отчалили полчаса назад. Вода была теплая, и у Жени появилась отчаянная мысль вплавь добраться до берега…
Но тут в полумраке они увидели маленький остров, их несло прямо на него. Остров качался на волнах. Калмыка, который вычерпывал воду, чья-то сильная рука схватила за волосы, другого вытянула за воротник фуфайки, а Женю кто-то взял за обе руки и он оказался на палубе большой лодки, где было человек десять пассажиров. У калмыков зуб на зуб не попадал от холода. Моторист баркаса сразу же переодел Женю в сухое. Выжимая его одежду перед носом калмыков, моторист кричал в ярости: «Обормоты окаянные! О чем вы думали своими дурными головами! Мальчишку чуть не загубили!» калмыки дрожали всем телом и молчали. Потом им дали сухие одеяла и по полрюмки спирта. Лодку причалили к корме баркаса. Это было невероятное счастье для всех троих! Люди, опоздавшие на катер, уговорили одного моториста баркаса доставить их в Самарово. Но даже большой баркас с сильным мотором не смог одолеть стихию. Волны захлестнули дно судна, мотор заглох невдалеке от затонского берега, и лодку понесло в Обь.
Согревшись под теплой фуфайкой, Женя наблюдал, как трое мужчин возились с мотором. После нескольких несусветных матов двигатель наконец застучал. Баркас развернулся против волны и отправился обратно в затон.
— Суров наш батюшка-Иртыш! Не перевалить нам на тот берег в таку погоду, — сказал хозяин баркаса, обращаясь к своим пассажирам, когда причалили к затонской пристани.
Женя, подходя в полной темноте к столярной мастерской со своей влажной одеждой и мокрыми сапогами, вспомнил, о чем нагадала цыганка его матери, когда они ехали на пароходе из Тюмени в Самарово. Жены с детьми, добиравшиеся к своим ссыльным мужьям самым дешевым нулеввм классом, сидели на теплом полу над машинным отделением. К ним подошла молодая черноволосая цыганка и, сверкнув глазами, будто обожгла Анну Тихоновну, показывая на Женю:
— Он ведь у тебя один! Береги его; ему назначено утонуть в Иртыше!
Сказала и ушла, не оглянувшись. Но мать догнала ее. В этот момент она была похожа на разъяренную тигрицу:
— Остановись! Пусть на тебе замкнется твое гаданье!
И произошло что-то странное: у молодой цыганки задрожали руки, она потупила глаза, смешалась и исчезла за поворотом нижней палубы…
Слова цыганки Женя запомнил на всю жизнь и даже однажды рассказал об этом своему другу Вите Малышкину. Тот немного подумал и произнес решительно:
— Я научу тебя плавать!
И научил. На берегу небольшой речушки Санаторки после половодья оставалось много тонких длинных бревнышек. Почти все ребятишки с улицы Ханты-Мансийской садились на них верхом, как на коней, и учились загребать воду руками, а потом, уже привыкнув, переплывали речку «саженками».
Отец спал очень крепко. Женя разделся, повесил свою одежду возле плиты, забрался под теплое одеяло под бок к отцу и заснул, как младенец после святой купели.
