Е. Грошева
A.К. Шмелев: Через некоторое время из-за нарушения правил судоходства на Большой Оби затонут катер этой партии, найти его так и не смогли. А чуть погодя и последний экспедиционный катер, присланный сюда, встал: вышел из строя карбюратор. Пока зам. по хозчасти одному ему ведомыми путями «доставал» новый, партия продолжила работу, передвигая свой флот бечевой навстречу течению Оби. Бурлаки на Оби отличались от тех, что сто лет назад ходили по Волге, только тем, что теперь ими были… женщины.
Б.Л. Быховский: Без катера сложнее всего было перебираться на другой берег. Косу-то мы старались растягивать под высоким, там взрывы получались. Косу-то мы старались растягивать под высоким, там взрывы получались лучше, запись чище — вот и приходилось с одного берега на другой прыгать. Ловили проезжающий катер, договаривались за десятку перевезти бурлачек, а уж баржу они сами перетаскивали.
Конечно, и мужикам доставалось. Кто мне здорово тогда запомнился — буровая бригада. Ведь мало того, что бурили они ручным бурением, нам тогда запретили стрелять из воды и заставляли, чтобы по прямой линии и с выносом от уреза воды. Вот и таскали копер буровой с оборудованием всем на руках за двести-триста метров. После этого — бурить, опустить заряд, потом со всем этим добром вернуться в лодку, погрузить — и на новую стоянку.
Если материал шел, работали сутками, ни о каких сменах не было речи. Знали, что погоды может не быть, или солярка или взрывчатка кончатся — про запас работали. Безусловно, сравнить с той производительностью, что сейчас, трудно, но все равно мы умудрялись по семь километров в день делать, по десять-одиннадцать стоянок. Поздравительные телеграммы получали из Ханты-Мансийска.
А геодезисты — Гоша Яблонский, Фридрих Неустроев — нас обеспечивали вот так! Тоже работа не для всякого… Я, например, и сейчас болот боюсь, один ни за что не пойду, только если с компанией.
B.А. Гершаник: Геодезисты уже в пятьдесят первом году работали отлично, знали, какие места нам надо.
Ф.В. Неустроев: Я по образованию торфяник. Не эксплуатационник, а разведчик. До экспедиции работал на осушении болот по области — вот там было действительно очень трудно: походи-ка целый день по болоту! Да мокрый, да гнус… Но нравилось — не нравилось, а работать надо. А в экспедиции — чего не работать? Я в пятидесятом к Шмелеву в Тобольскую партию пришел. На юге мы, в основном, придерживались дорог. Ну, если по залесенной части идешь, там прорубишься, чтобы выдержать прямой интервал между пунктами взрыва. Из-за рубки у меня человек пять в отряде было. А в Хантах мы вдвоем со старшим рабочим: в пойме работали, там леса не было, чистые места.
Вот только камыш здорово мешал. Мы его и косить пытались, и тяпками рубили, и топтали, даже катались на нем — приминали… На Ендырской протоке вчетвером так-то — там еще и рубить надо было. А кончилось тем, что подожгли его. Не специально. Нам надо было репер поставить, ну, решили место для него выжечь, и не заметили, как огонь, от нас ушел и пошел полыхать. Мы тушили-тушили — ничего не получается, пластает вовсю. А сзади нас сейсмики, баржа со взрывчаткой. Как раз на этот момент не оказалось у них катера, так они на руках ее перетаскивали.
Б.Л. Быковский: Здорово полыхало, вся правая сторона Ендырской протоки выгорела, самолет пожарников прилетал.
Ф.В. Неустроев: Работа на ногах целый день. И все на себе. Как-то восемь человек нас пошло в тайгу и пятьсот килограммов груза на себе потащили. Конечно, постепенно. Раскидали по профилю и постепенно перетаскивали. Идешь — вперед рубишь. Вечером заканчиваешь работу — вернулся на базу. Утром берешь рюкзак с грузом и идешь туда, где закончили вчера. Дотуда дотащил, оставил, сам пошел работать дальше. И так груз по профилю лежал, постепенно его подтаскивали, пока не съели. Это летом было, у нас палатка, да печка еще, спальники даже с собой не брали, только чехлы да вкладыши, основной-то груз — продукты.
Иногда катер нам давали, но, в основном, все пешочком. Зимой — на лыжах. Ни лошадей, ни оленей. Ну, подвезут где-нибудь на лошади, или трактора забросят, а так все на ногах с начала месяца и до конца. На выходные возвращаемся на базу, отгуляем и опять в тайгу, и опять месяц без перерыва. Ежемесячно возвращались, потому что и себя в порядок привести надо и, главное, наряды сдать.
Б.Л. Быковский: Доставалось всем: трактористу (у нас был Дима Патрохин — опытнейший тракторист, толковейший!), взрывникам, а повару в полтора раза больше, чем другим, потому что она до того, как всем встать, уже приготовит завтрак. Трудно кого-то выделить особо, вот если наоборот…
Нам на исправление прислали товарища одного после заключения. Вот утром вставать, а они изволят спать: «Начальничек, я еще посплю!». А у нас все, кроме операторов, на сдельщине бригадной (или котловой, как это тогда называлось). Я ребятам вскользь говорю: «Глядите, это же вас наказывает». Они отвели его в сторону, поговорили (уж что был за разговор, я мог только догадываться), и с завтрашнего дня новенький как все на работу выходил — исправился! У нас же коллектив небольшой был, человек двадцать пять, на виду все. Трудягами мало назвать — сверхтрудяги были.
Зарабатывали немного. В нынешние цены перевести — начальник партии Кузнецов — шестьдесят шесть рублей, рабочие — сто, со всякими добавками — максимум сто двадцать. Это сейчас смешно просто, а тогда работали и никто не жаловался, не было рвачества.
Только одна женщина все экономию наводила на собственном желудке. Питалась селедкой и черным хлебом, даже в котлопункт с нами не входила. Хотя это было очень дешево тогда. Порой и вовсе даром: дичь, рыбу сами добывали. Приходилось. Зарплату трест присылал от случая к случаю, периодически вся экспедиция оставалась без всяких денег. И если бы не местное население… Сначала казалось тяжело ходить с протянутой рукой, потом привыкли, потому что встречали нас с пониманием. Если могли помочь — все делали. В Сытомино председатель колхоза дает дяде Саше (наш завхоз — по фамилии Сеитов) продукты и говорит: «Вот хлеба у меня нет… Но вот вам деньги — 1 на хлеб, на масло». — «Возьмите хоть расписку!». — «Зачем?».
Хлеба постоянно не было. В колхозах в долг давали молока и мяса, в магазинах — водку. К ней, в качестве закуски, можно было взять и хлеб. Водку за борт не выливали. Сначала пили уже в бане (на отдыхе в любой деревне прежде всего шли мыться), но это было опасно: на обратном пути до баржи не все доходили. Провели еще собрание, постановили отныне пить только дома, на барже. Брали, правда, немало: ящик-два. В выходные намоемся и собираемся все на барже. Не то что традиция или тянуло, а так… Молодые, веселые, но хотелось, чтобы еще веселее. Как ни странно, с баржи не падал никто, сколько я на воде ни работал. Иной раз смотришь, идет к трапу — амплитуда метра два! А трап узкий, сантиметров тридцать—сорок, никаких лееров нет. Заходит на трап — это надо так уметь держать равновесие! Поднялся на баржу — все, пожалуйста, его опять раскачивает!
Нет, один раз упал дядя Саша, причем, совершенно трезвый! Он отправлялся за продуктами. Подходит к этому трапу, на ходу дает последние директивные указания, что и как без него делать, и так, спиной, начинает спускаться, конечно, промахивается, ставит ногу не на трап, а в воздух и падает!
Вообще хороший мужик. Снабжал нас по мере всех своих сил и возможностей. Он потом и в Березово с нами работал. Учет долгов вел строжайший. Потом, когда деньги появлялись, объезжал все пройденные нами деревни и расплачивался со всеми.
А. К. Шмелев: За погашением долгов всегда следили очень строго. Во всех партиях. Не было ни одной жалобы на неуплату долга. Задержки зарплаты, конечно, никого не радовали, но относились люди к этому терпеливо, с пониманием.
М. К. Кузнецова: Умели обходиться. Продуктов в долг набирали. Хотелось, чтобы красиво, уютно было — вышивали скатерти, салфетки, накидушки. И когда? Вечерами, при керосиновых лампах. А если Александр Ксенофонтович расстарается, достанет где-нибудь денег да раздаст рублей по пятьдесят, так мы еще и гостей соберем!
А. К. Шмелев: «Доставалось» по-разному. У меня в сейфе хранились облигации некоторых работников экспедиции, я их регулярно проверял. Вот однажды сразу пять облигаций Пани Богдановой выиграли по пятьсот рублей каждая. Я, прежде чем Пане о выигрыше сказать, начинаю намекать, что, вот, если бы выиграла она сто рублей… Запросы были скромные, Паня и ста рублям радуется. А если бы — двести? Радость вдвойне. Пока дойдем до пятисот, получается, что этой суммы на все и про все хватит — предел желаний! Ну, тут уж я предлагаю «лишние» две тысячи отдать в кассу, на всех понемногу, и Паня говорит: «Ну, конечно!».
И. П. Шмелева: Денег как раз давно не видели, с радости устроили складчину. Собираться все любили. Стол, конечно, не был ни богатым, ни изысканным, но нас это мало огорчало, мы и не замечали. Больше всего любили петь. Лучше всех пел Виктор Гершаник, он вполне мог бы быть солистом оперы. Его послушать — уже праздник. Признанной солисткой камералки была Клава Чунина. Пела она и современные песни, и романсы, но больше всего любила классику. Однажды из-за классической музыки у нас получилась странная такая ссора… Она посреди работы вдруг заявляет: «Нет, среди русских не было великих музыкантов. Вот немцы!..» Я возмутилась: «Клава, ну что ты говоришь?! Возьми хоть Чайковского…» — «Ну, а что Чайковский? Он просто талантливый был. А Бах, Бетховен — гении!». Я взялась спорить, и она ужасно на меня рассердилась. Если учесть, что она — русская, а я немка, совсем странно получается…
Собираться всем вместе, конечно, удавалось нечасто, в основном между сезонами, как раз в октябрьские праздники и на первое мая, поэтому эти праздники все любили, и праздновали от души.
А. К. Шмелев: Летний полевой сезон заканчивался в сентябре. К этому времени уровень воды понижался настолько, что берега возвышались над рекой на девять-десять метров. Взрывы приходилось выносить все дальше от линии наблюдения и увеличивать вес зарядов, что резко ухудшало качество полевых геофизических материалов. Холодные ночи, затяжные дожди ухудшили и без того тяжелые бытовые условия. Все возвратились на базу. Началась подготовка к новому, зимнему, полевому сезону.
За лето пятьдесят первого года первая сейсмопартия Кузнецова прошла региональный профиль длиной около двухсот километров от Ханты-Мансийска до деревни Высокий Мыс. По результатам этих работ установлено, что мощность осадочных пород в районе Ханты-Мансийска — три тысячи метров, на восток мощность увеличивается до трех тысяч четырехсот метров у деревни Тундрино, зато дальше идет подъем кристаллических пород фундамента до глубины три тысячи двести у деревни Высокий Мыс. А это уже основание для проведения более детальных работ, тут можно искать…
И. П. Шмелева: Но когда в тресте узнали, что подъем выявлен по забракованным материалам — возмутились. Прибыла инспектриса, сразу сказавшая мне: «Когда мы узнали, что выводы вы сделали по забракованным материалам, мы очень долго смеялись!». Свою правоту я все же доказать сумела…
Л. К. Шмелев: Но забракованный участок профиля пришлось на следующий год повторить. На этот раз его прошла партия Гершаника, оператором опять был Быховский. Поднятие подтвердилось. В зиму пятьдесят седьмого-пятьдесят восьмого годов сейсморазведочная партия Николая Михайловича Бехтина произвела здесь площадные работы. Инженер-интерпретатор Евдокия Владимировна Бондаренко составила первую карту Усть-Балыкского поднятия. Потом пришли буровики. В декабре 1961 года была получена первая большая нефть Сургутского свода.
А. В. Кузнецов: Мы тогда не знали, что, это — вал, структура первого порядка, но уже появилась надежда, что нефть будет. Потом оказалось, что мы на нефти топтались в самом Ханты-Мансийске. Структура была маленькая, метров пятьдесят, мы ее подсекли первыми профилями, но при тех методах обработки не могли выявить. И по городу же профилей не было. Идти по нагорной части тоже не было возможностей. Как-то оконтурить, выделить нельзя было. Там же бурилась скважина опорная, но она не дошла до фундамента метров пятьсот — не повезло! На десять лет нефтеносность Западной Сибири была бы открыта раньше. Может, тогда не пришлось бы осваивать такими большими силами, так спешно, может, был бы более хозяйский подход.
- К. Шмелев: Вторая сейсмопартия Гершаника проводила площадные работы по протокам левобережной поймы Иртыша от Ханты-Мансийска до Оби. Была она все время близко от базы и отработала сезон без особых приключений.
- А. Гершаник: И без меня. Летом я пошел в отпуск, затем три месяца учился в Москве. Здесь, наконец, привел в систему знания. Вернулся в Ханты-Мансийск, Шмелев раздеться не дал, тут же посадил на трактор и отправил в Ахтинку.
А. К. Шмелев: Шла подготовка к зимнему полевому сезону — тут каждый день дорог!
За лето на участке промбазы построили механическую мастерскую – в самую первую очередь: без нее нельзя было эксплуатировать катера, лодки, баржи (из пяти катеров два были сильно изношены и ремонтировались после каждой поездки), готовить к зиме трактора. Подготовили площадку под строительство склада взрывматериалов, в промартели заказали десять балков на тракторных санях для зимних сейсморазведочных работ, здание конторы, камерального бюро и геофизической мастерской по собственному проекту и стотонную баржу. На самом надежном катере с арендованной баржей сделали рейс в Тюмень за материалами, оборудованием и продуктами. Получили три новых морских катера — солидные дубовые корпуса, осадка почти полтора метра, полное навигационное оборудование, с автономностью плаванья семеро суток, а двигатели — нефтянки; — всего по двадцать лошадиных сил. Сначала отдали по катеру каждой сейсмопартии, что не только улучшило обеспечение работ тягой, но и несколько облегчило бытовые условия сейсморазведчиков: в каждой партии появилось по теплой каюте. С комфортом там расположились радиостанции: на катерах для них были отведены специальные рубки. Но вскоре пришлось заново делить имущество: в экспедиции образовывались новые партии.
В сентябре прибыли три электроразведочных и три гравиразведочных отряда, переданные из Тюменской геофизической экспедиции по приказу треста. Возглавили новые методы молодые специалисты: электроразведку — Дина Павловна Федорова, гравиразведку — Октябрина Викторовна Рыбина.
О. В. Шкутова (Рыбина): Начальником гравиразведки! До сих пор не понимаю, как я тогда могла согласиться на это, и чего тут больше — нахальства или наивности? А все Саша Шмелев (для меня он оставался Сашей, потому что я знала его по институту), сила убеждения у него такая, что он и столб сумеет уломать! Я ведь и распределена была не сюда вовсе, и не хотела в Западную Сибирь, боялась ее… Как он красочно расписывал свой Ханты-Мансийск: «Северная Швейцария!». Я прийти в себя не успела, а уже тут же, в Новосибирске, где он перехватил меня и выменял на молодого геолога, распределенного к нему в экспедицию, взялась за составление проектов.
Сотни планшетов, на которых болота без конца и без края, тайга, тайга, тайга, таежные речки, извилистые, с заболоченными берегами, редкие зимники и еще более редкие населенные пункты — мелкие деревушки, часто нежилые или состоящие из одной охотничьей избы. По гравиметрии намечались профили преимущественно широтного направления, большой протяженности, приуроченные к редким путям передвижения и рекам. Представление о том, как будут выполняться эти работы, было как у меня, так и у Шмелева, крайне туманное.
В это время произошло мое первое знакомство с начальником Тюменской геофизической экспедиции Уманцевым. Дмитрий Феодосьевич оказывал нам помощь в составлении проектов, давал советы, с чего начинать. Он был нашим шефом, старшим товарищем, у которого уже был опыт проведения работ в Западной Сибири.
Наконец, проекты были составлены, утверждены и начался следующий этап нашей деятельности — организация. Шмелев поручил мне лететь в Тюмень, принимать от Тюменской экспедиции гравиразведочные и электроразведочные отряды, которые передавались нам полностью: и люди, и снаряжение. Должны были ехать операторы-гравиметристы: Якрв Чусовитин, Юрий Михайлов, Вася Негеля и Женя Пунаев. Из них только Вася Негеля имел специальное образование: закончил Киевский геологоразведочный техникум. Остальные совсем еще молодые ребята, вчерашние школьники. Электроразведчики — Петр Набоков и Евгений Леликов — более солидные, знающие свое дело люди. Был переведен еще электроразведочный отряд Анатолия Бисерова, но он и до этого вел работы в районе Ханты-Мансийска.
Электроразведчики успели уехать водным путем по Туре, а гравиметристы, занятые ремонтом аппаратуры после полевого сезона, задержались. Тем временем испортилась погода, начались дожди, мелкие, моросящие, иногда со снегом. Навигация на Туре кончилась. Осталась одна ниточка, связывавшая с Ханты-Мансийском — авиация.
В пятьдесят первом году авиасвязь с Ханты-Мансийском осуществлялась самолетом АН-2В, который брал девять-десять пассажиров и летел до Ханты-Мансийска три-четыре часа. при хорошей погоде выполнялся один рейс в день. Мы ждали ее чуть не три недели, вылетели в самом конце октября.
А. К. Шмелев: Реки могли встать со дня на день, надо было срочно отправлять отряды на исходные пункты маршрутов. Отряды были полностью укомплектованы кадрами, в достатке было аппаратуры, материалов, оборудования для зимней работы. Но люди приехали в летней спецодежде (ботинки и хлопчатобумажные костюмы), уже отработавшей сезон в тайге. Кроме того, Тюменская экспедиция не выплатила им зарплату за два-три месяца, так что и купить себе другую одежду они не могли, бродили по Ханты-Мансийску оборванными и полуголодными.
У нас на складе есть продукты, в полном достатке зимняя спецодежда (или прозодежда, как она тогда называлась), но по правилам тех лет прозодежда отпускалась работникам только за наличный расчет. Главный бухгалтер Турчанис категорически запретил отпускать со склада гравикам и электроразведчикам прозодежду и продукты в погашение долга Тюменской экспедиции. Касса нашей — тоже пуста, тоже задолженность за два-три месяца и трест только обещает при первой возможности подкрепить наш расчетный счет.
Начальники электроразведочной и гравиразведочной партий, Дина и Октябрина, взяли бланки платежных ведомостей, повели своих работников на склад, одели и обули каждого, а стоимость прозодежды оформили в ведомости как выданную зарплату. Потом получили на свой подотчет продукты и передали начальникам отрядов по долговым распискам. За два дня отряды были отправлены (на морских катерах «Гравик» и «Электроразведчик»), и только тогда начальники партий явились к главному бухгалтеру подсчитать итоги обеспечения отрядов.
Когда Турчанис узнал, что, несмотря на его запрет, люди все получили со склада, гневу его не было предела. Конечно, он понимал, что в «операции» замешаны не только молодые начальники партий, но обрушился именно на девушек. Обвинил их в растрате государственных средств, грозил милицией и прокуратурой, но вынужден был принять платежные ведомости.
О. В. Шкутова: Но зато арестовал мою зарплату, требуя ведомости с росписями людей за полученную прозодежду. Я в получившейся ситуации не догадалась их взять. Пришлось слать радиограммы в отряды с просьбой выслать мне эти ведомости. А как выслать — общение с отрядами прервано: ледостав. Ждали, пока откроется санный путь. Еще два месяца перебивалась займами».
А. К. Шмелев: Зиму пятьдесят первого-пятьдесят второго годов в Ханты-Мансийской геофизической экспедиции работали четыре полевых партии: трехотрядные гравиметрическая и электроразведочная и две сейсмопартии.
О. В. Шкутова: Передвижение гравиметрических отрядов должно было проходить по зимникам, обозначенным на топокартах. Маршруты и планировались, исходя из этих зимников. Транспорт — по обстановке. На профиле Перегребное — Ивдель — олений (в Перегребном оленеводческий совхоз), профиль Шеркалы— Шаим частично совпадал со старым зимником, которым возили местную рыбу на ярмарку в Ирбит — его думали отработать не лошадях. Детальные работы под Ханты-Мансийском — тоже на лошадях. Этому отряду было легче других, зато и состоял он из одного человека: Вася Негеля был за оператора, возчика, рабочего и начальника. На сани, запряженные лошадью, ставился гравимерт, аккумуляторы, и «отряд» трогался в путь, каждый вечер возвращаяся домой. Зимой темнело рано, и Вася, чтобы удлинить рабочий день, на дугу пристроил шестивольтовую лампочку с плафоном и от аккумулятора освещал дорогу. Неясно было, помогало ли это лошади, но оператору явно помогало.
Работа этого отряда проектировалась до февраля. Потом, по утвержденному плану работ, из Новосибирска должен был прилететь самолет ПО-2, с его помощью Негеле предстояло отрабатывать сеть опорных гравиметрических пунктов. Но самолет не прилетел. Негеля продолжал площадные работы на левобережной пойме Иртыша, пройдя по всем тропочкам, тропам и дорогам. Исследования были выполнены от одного опорного пункта, которым начинался и заканчивался каждый рейс.
Перегребинский и Шеркалинский гравиметрические отряды приступили к съемке лишь в конце декабря.
Продолжение следует…
