Алексей Первов
В Березове я познакомился с неводным ловом рыбы. Один из родственников предложил маме, чтобы она на лов сельди отпустила меня выкидывать невод, отводить лодку и собирать выбежник. Это веревка, за которую привязывается речная часть невода, а затем ею подтягивается невод к берегу. Мама протестовала, не хотела отпускать, говоря, что я еще маленький, семь лет, и меня может выбросить вместе с неводом, но я настоял чтобы меня отпустили.
И вот мы выехали на Серёдыш — остров немного выше Березова. Мы были первыми промысловиками, на речке еще не было ни одной рыбацкой семьи. Для меня все это было интересно. Приехали мы к вечеру. На острове жил только один рыбак-сетовик, промышлявший рыбу сетями. У него было засолено сырка и язя уже две бочки из-под керосина. Мы попросили, вернее, выбрали пару сырков, предварительно прополоскав их в рассоле. Свежемалосольная рыба мне очень понравилась, но в одном сырке по мякоти хребта в мясе были видны какие-то продолговатые включения, похожие на рисовые зерна. Егор Павлович объяснил, что эта рыба больная, и такие места мы вырезали. Впоследствии я узнал, что это зародыши ленточных глистов, и в дальнейшем такую рыбу стали выбрасывать.
Подкрепившись, мы нарубили из тальника кольев, жердей и рогаток для поддержки жердей. Очень нас донимали комары, их была такая масса, что никакого способа от них избавиться не было. Головы у нас были повязаны платками. Это в некоторой степени спасало от укусов, но лицо, ноги, руки были буквально усеяны комарами. Меня только утешали, что с восходом солнца и появлением ветерка мошки и комаров будет меньше. На острове мы принялись за постройку шалаша. Воткнули в слабую почву острова два кола рогульками немного выше роста человека, на них и положили прочную жердочку, затем, отступив на метра полтора от основных стоек, вновь с четырех сторон воткнули по рогульке высотой до груди человека, на них опять уложили палки тальника толщиной 4—5 см, а на эту основу — тонкие палки с самого верху и до земли. Всю постройку покрыли ветками тальника, стараясь ими переплетать каркас шалаша. Накосили травы и плотным слоем закрыли весь остов. Дверью у нас служил «гусь» — одежда, сшитая из сукна и обычно употребляемая как дождевик. Шилась она, как малица, с отверстием для лица, причем, в края вшивался шнурок, чтобы плотно прилегало к лицу и подбородку, и все это пришивалось к основе, как платье женщины. Подпоясывался «гусь» кушаком или простой веревочкой. Эта очень удобная одежда без пуговиц, не пропускающая воду и ветер, помогала спасаться от кровососов-комаров, мошек.
После устройства шалаша мы принялись чистить, ошкуривать жерди и срезать с них все сучки и задоринки, чтобы вешать невод для просушки. Жерди были метров шести-семи, их требовалось шесть штук, по три с каждого края. Очистили мы и колья с рогатками, на которые должны опираться жерди. Работы у нас было много, но все же до захода солнца, часов до 11 ночи, мы управились с устройством вешал для невода. Поев свежей ухи, попив крепкого кирпичного чаю с топленым молоком, мы уже часов в 12 легли спать, предварительно растянув в своем новом жилище полог, в нем мы могли отдохнуть от всего, в том числе от комаров и мошек.
Было еще светло почти как днем, только далеко на горизонте с севера, где скрылось солнце, алела красная полоса, через час-полтора с этой стороны вновь должно показаться солнце. Но нас через несколько часов разбудил сильный грозовой разряд, удары грома следовали один за другим, пошел сильный ливень. Видимо, наша новая крыша была не плотна и на нас полились потоки воды. У нас был небольшой брезентик, мы им накрыли полог и под покровом его спаслись от холодного дождя.
Часам к 9 утра на следующий день подъехала еще одна лодка с тремя рыбаками. У нас лодка уже была готова, в ней мы набрали невод. Требовались лишь люди. Оказывается Егор Павлович заранее договорился с приехавшими, что они будут рыбачить с нами в компании.
Делалось это так. Сперва закидывался один невод и нам помогали наши компаньоны, потом неводили ихним неводом — на помощь приходили мы.
Итак, приехавшие, не разгружая своей лодки, пересаживаются в наш неводник, и мы кидаем первую пробную тонь. Я босой, в залатанных штанишках и не первосортной рубашке нахожусь в средине лодки у тетевы с кибасьями, т. е. у края невода, к которому привязаны грузила. Эти грузила были из обожженной глины, с кулак величиной и завернутые в бересту, веревочкой они привязывались к тетиве невода. На берег выбрасывался конец от бережной стороны невода, его подбирал пятовщик. Этот рыбак должен быть опытным, знать, когда надо подтянуть, попридержать невод или приспустить его, чтобы он ровнее и быстрее шел к реке.
Отъезжаем от берега на расстоянии 10-12 метров, смотря по крутизне уклона песка в реку. Тут уже началась моя работа. Я должен был быстро наклоняться, брать тетиву с кибасом и мгновенно выбрасывать подальше от борта лодки в реку. Один за другим бежали и бултыхались в воду выброшенные мной кибасья. Первое время я торопился, иногда не успевал схватить очередной кибас — он застревал, путал ход невода, но, к счастью, меня не журили, а только подсмеивались над моим неуменьем и неловкостью и подсказывали, как поступить в отдельных случаях. Через четыре-пять выкидываний невода я усвоил эту технику и поводов подсмеиваться надо мной уже не было.
Заброшен последний кибас, значит весь невод в реке, и теперь быстро по борту лодки бежит выбежник. Я отдыхаю, тяжело дыша. Слегка кружится голова. Двое гребцов отгребают во всю силу своих мускулов, стараясь быстрее достичь берега. Вот лодка втыкается в берег, все немедленно выскакивают, кормовщик бёрется за выбежник, быстро выходит на берег, все трое дружно берутся за веревку и начинают подтягивать невод. Он идет тяжело, начинает его проносить, т. е. конец невода в реке опережает тянущих его рыбаков. Следовательно, для ровного хода невода и хорошего улова надо отходить, чтобы он как бы сам шел по реке, к тянущим его рыбакам. Теперь моя обязанность отводить лодку и собирать выбежник.
Как только пристает неводник к берегу, меня отталкивают в лодке на течение, которое относит к месту притонения невода. Обычно плывешь, управляя веслом, до тех пор, пока не получишь разрешения приткнуться к берегу. Подтягиваем лодку и начинаем собирать выбежник, укладываем его на дно лодки в особом порядке. Укладка производится чаще всего восьмеркой, при этом способе почти исключается его запутывание. По мере подхода устья невода к берегу собирается и выбежник. При правильном притонении устье невода, называемое «ушами», подходит как раз к лодке, выбежник уже собран и моя обязанность — помогать тянуть невод.
Первая наша тонь дала килограммов 20 сосьвинской селедки, и рыбаки определили, что улов еще очень плохой. Но селедка идет уже чистая, т. е. в кишечнике у нее загрязнений почти нет, что означает скорое массовое появление рыбы. Так мы целый день и ловили, дали тоней 15 с переменными успехами. Улов был 20-30 кг в тони. Часам к 9 вечера мы неводить закончили. Все утомились основательно, мне приходилось неводить босым, так было много приятнее, чем натирать ноги выданными мне бродешками, которые к тому же еще были теклыми. На ночь я улегся сразу же после ужина и спал без просыпу. К пяти часам утра меня уже подняли. Пошли собирать невод и вновь началась работа, как и в прошлый день. Помимо неводьбы, надо было еще заготовлять топливо для костра. За ним ездили на противоположную сторону Сосьвы и подбирали плавник, попадавший на Серёдыш.
На третий день прибыло сразу лодок тринадцать, на песке оказалось тринадцать неводов. Следовательно тоней нам давать приходилось немного, от четырех до пяти. Прохождение неводов ускорилось, так как для быстроты их подтягивания всегда находились помощники из других артелей, желающие выгадать лишнюю тоню. Обычно это делалось так: как только уши невода подходили к берегу, отплывала лодка с новым неводом и начинался замет, а предыдущий невод вместо четырех человек обслуживало 7-8, одновременно невод вытягивался из реки и сразу двумя рыбаками набирался в лодку, так что когда подходили бережные уши невода, он оказывался весь в лодке. На месте притонения появлялся новый невод. Зачастую на тони было по две лодки, но такой интенсивный лов производился в моменты массового хода сельди.
Поскольку на песке Середыш появилось полтора десятка неводов, старшие рыбаки нашей артели решили переехать для рыбалки на песок Подвальный. Этот песок был новый, его разработали братья Первовы, ближайшие родственники нам. В одном из оврагов на месте притонения они выстроили небольшой домик на 15 кв. м, выложили печь. В этом домике дали пристанище и нам. Теперь для нас условия улучшились, мы были защищены от непогоды и могли просушиться. Одежда каждый день была мокрая и на ночь приходилось переодеваться. Но и уловы здесь были выше, чем на Середыше.
Песок Подвальный был расположен около небольшого холма (точно на таких расположен Березов), заросшего густым лесом. В лесу было много брусники, черники, голубики, а на ближайших болотах морошки. Часто женщины из Березова приходили на Подвальный для сбора голубки и угощались у нас малосолой или жареной селедкой. Была у Первовых и небольшая примитивная коптильня, ее приспособил один из братьев — Петр. Он выкопал в косогоре подобие печи, сделал дымоход из прутьев, обмазанных глиной, метра в два высотой. У выхода трубы на прутьях подвязывалась малосольная сельдь, в печи разводился огонь, и рыба коптилась дымом; получалась она светлозолотистого оттенка, очень вкусная. Но основательно никто этим не занимался и только три-четыре кило сельди приставлялось для собственного употребления. Но какая прелестная вещь эта копчушка!
А жареная сельдь просто объедение. Приготовляется обычно так. После двух-трех перевалок чешуи на селедке уже не остается, берется рыбка, возле плавников у головы и около хвоста, у выходного отверстия, делаются надрезы, затем обработанная так сельдь раскладывается на чугунную сковородку и поджаривается. При этом вытапливается жир из внутренних кишок, и она буквально плавает и жарится в собственном жиру до образования легкой коричневой корочки. Тогда селедка считается готовой, хребет отделяется от мякоти очень хорошо, можно есть и с костями, они мягкие и почти не чувствуются.
Питались мы на рыбалке однообразно. Было исключительно рыбное меню, но на воздухе и после усиленной работы все было исключительно вкусное. Из селедки варили уху, жарили, ели в сыром виде малосольную или соленую, кто какую хочет. Изредка нам попадались другие рыбы: таймень, муксун, щокур, сырок, караси, почти в каждой тони — окуни, ерши, чебаки и непременно щуки, язи и недоязки. Когда надоедала селедка, мы готовили себе пищу из других рыб. Всю молодь, мелочь (чебаки, ерши, окуни, щучонки и пр.) выбрасывали обратно в воду, чтобы подрастали. Даже щуку крупную бросали, так как смысла солить ее из-за малоценности не было. Изредка отбирали крупные экземпляры для разнообразия на уху.
Выше я писал, что мне были выданы бродни, переделанные из отслуживших век мужских броден. Они были жестки, пропускали воду и к тому же очень натирали ноги, до мозолей, и поэтому я предпочитал неводить босиком. Но от постоянной мокроты ноги начинали болеть, появлялись цыпки, вся кожа была в ссадинах и трещинах. В больницу в то время не обращались, и лечение было самое простое и эффективное. Ноги на ночь да и днем между тонями мне предлагали смазывать рыбьим жиром. Это очень помогало и раны быстро затягивались.
Жир приготовлялся очень простым способом. Обычно внутренности рыбы складывались в чугунный котел, выставлялись на солнце и квасились до тех пор, пока не превращались в кашеобразную массу. Продолжалось это неделю-полторы. От всего этого начинало сильно разить, тогда в котел подливалась вода и он ставился на огонь костра. Содержимое долго кипятилось, если вода выкипала, то чтобы не подгорало, подливалась вновь, в конечном итоге весь жир из внутренностей выходил наружу. Он обычно был с запахом разложения, сила которого зависела от того, как долго квасились производные. Многие такой жир заготовляли на зиму, питались им, но у меня он вызывал тошноту. Однако как технический (на смазку и прочие цели) он был очень хорош.
Свободного времени между тонями, пока шли другие невода, обычно бывало 1,5-2 часа, это зависело от количества лодок с неводами на песке и от помощи нам и обратно от нас другим неводчикам.
Период неводьбы растягивался от 1,5 до 2-х месяцев, после возвращения с песка уже не так много времени оставалось до школьного ученья. Надо было готовиться к занятиям. Но было еще и время походить в лес по ягоды, поспевали брусника и кедровые шишки. Начиналось ежедневное хождение в лес на их сбор. Народу в Березове в то время было мало, немного больше тысячи человек, и число ягодников в лесу тоже было невелико. Да и ходить приходилось всего за 1,5-2 км от города. Всегда можно было встретить хорошие ягодные места и кедры в шишках. В этот период, после промысла селедки, все рыбаки устремлялись на сенокосы.
У каждого была корова или две и лошадь. Места для заготовки сена никто не распределял и не отводил, каждый сам выбирал участок с травой, устраивал шалаш, и это означало, что место занято. Если по соседству появлялся другой сенокосник, то он с первым договаривался, много ли займет места и с какого ориентира можно начинать косить траву для себя. Выбирались самые хорошие участки с густым и разнообразным травостоем, притом поближе к городу на расстоянии 2,5 — 3 км. Угодьёв было много, но старались брать такие, которые не заливались водой или где вода стояла недолго, полторы — две недели. На таких участках трава была гуще, питательнее и быстрее превращалась в сухое сено.
После окончания сезона лова сельди и возвращения домой мне за работу подносили подарок, вернее плату за мой труд — обычно по отрезу простого материала на брюки и на рубашку. Правда во время лова и редкого наезда в город давалось рыбы столько, сколько мог донести до дома. И так мне приходилось работать каждое лето до 1914 года, когда мне исполнилось 16 лет.
Журнал «Югра», 1991, №2
