Иван Каскин
Семья наша прибывала. 25 октября 1922 года родился брат Сергей. Отец начал частенько прихварывать. Похудел, на щеках выступил нездоровый румянец, появилась потливость, кашель. Стал нервным, часто ругался с мамой. Редкая еда обходилась без скандала. Отец почерпнет ложку ухи или супа, попробует и заводит перепалку. Мать сделается красной от смущения, уйдет в казенку и тихо там плачет. А мы сидим притихшие, боимся пошевелиться, чтоб и нам не попало. Жаль мать.
Нам тоже попадало. Он специально у двери на гвозде держал сыромятную троехвостку. Больше всех доставалось Маньке. Как она запоздает вечером, заиграется на улице, так отец «учит» ее троехвосткой.
— Это тебе за беготню! Это тебе за опоздание! Это тебе, чтоб думала об учебе!
Отец в основном занимался рыбной ловлей, иногда принимал участие в сенокосе, да заготовке дров. Основная тяжесть семейных забот лежала на плечах матери. Ей помощниками были Оська да Манька. Весной огород вскопать, картошку посадить, потом прополоть ее, да окучить. Навоз со двора вывезти. В лесу помочь дров заготовить, зимой их вывезти на лошади. За лето сено накосить. Ягод на зиму заготовить. Осенью с огорода овощи убрать. А домашней работы сколько? Невпроворот!
Целый день мать, как белка в колесе. Мы, малыши, были представлены сами себе. Особенно трудно было к весне. Вёсны все были многоводные, холодные, затяжные. Картошка кончалась, а она была основным продуктом питания в доме. Сено тоже выходило, корову, лошадь нечем кормить, а их надо сохранить, особенно корову, это основная подмога в хозяйстве. Приходилось заготавливать тал. Лазили по пояс в снегу, ломали таловые ветки и таскали домой то на санках, то на себе. По водополью за талом ездили на лодке до зеленой травы. И сами тоже питались молодыми таловыми отростелями, а летом — пучками.
За пучками
В одно из воскресений старшие ребята и девки, в том числе Оська и Манька, решили ехать за реку по пучки. Нашли небольшой неводничок и переехали. Вскоре подул северный ветер. Река разбушевалась на полную силу, заходили высокие крутые волны с курчавыми беляками. Родители забеспокоились, собрались на берегу. Увидели: на противоположном берегу ребята тащатся с ношами пучек к неводнику.
— Бабы, они ведь переезжать собираются!
— Такие волны! Хоть бы ветер переждали!
— Как же, переждешь его. Он, может, на неделю закрутил. Что они там куковать будут?
Неводник с ребятами направился к нашему берегу. Ветер все злее и злее заворачивал волны, срывая с верхушек водяные брызги. Неводник уже подходил к самому опасному месту — руслу реки с его стремительным течением. Волны здесь бушуют вовсю; багрово-черно-хмурые, они, как стена, стоят на пути. Поднимут неводник на самую макушку — он, как поплавочек, весь на виду, затем опустят вниз — ни его, ни ребятишек не видно. Бабы голосят:
— Господи! Господи! Смилуйся над ними, пожалей ты их детские души!
Из далекого неводника слышатся глухие голоса, забиваемые порывами ветра.
— Мама! Мама! Спасите! Мы тонем!
Несколько раз неводник уходил в волны и поднимался. В гребях двое — Манька да Муза Салтанова, изо всех сил стараются. На корме Оська рулит веслом, чтоб лодку не перевернуло. Наконец проехали опасное место. Еще несколько усилий, и неводник воткнулся в наш берег. Волна сразу же накрыла его до краев. Ребятишки выскочили из лодки — бледные, испуганные, мокрые до нитки. Родители бросились к ним. Вместо того, чтобы успокоить ребят, начали их ругать, а некоторым достались подзатыльники. Оська оправдывался:
— Я говорил им: не кричите, не бойтесь! Надо воду вычерпывать. А они орут да орут. Ладно, Манька с Музой выручили, гребли хорошо.
Оська с Манькой принесли домой две ноши пучек. Мы сразу стали их есть. Какие они вкусные! Сочные, мягкие, душистые, а главное — сладкие. Очистишь такую пучку от коры и ешь с наслаждением.
НЭП
Военные годы, разруха, голод в России отразились и на жизни народов Севера. Крестьянские хозяйства обеднели. Сильно сократилось поголовье скота. Много лошадей угнано безвозвратно проходящими воинскими отрядами. Сократились посевы на полях. Пришло настоящее запустение, поля одолевал бурьян. Все это усугублялось многоводьем. Дело дошло до голода и нищеты.
Чтобы преодолеть тяжелое положение, правительство ввело в стране новую экономическую политику. С этого времени единоличные хозяйства начали поднимать земледелие и скотоводство. Увеличивали посевы зерновых, сеяли рожь, овес, ячмень, пшеницу, коноплю, лен. Поля удобряли только органикой, особенно навозом. Люди ожили, повеселели. В хозяйствах с каждым годом прибывала живность. Средние хозяйства стали иметь по две дойных коровы с приплодом, по две рабочих лошади. Зажиточные имели по пяти и более рабочих лошадей и коров. К таким относились Иванов Яков Евстигнеевич, Исаков Иван Алексеевич, Захаров Иван, Сафонов Ксенофонт Иванович, Салтанов Ефим Селиверстович, братья Евсеевы — Никанор и Дмитрий — и другие. Зажиточники прикупали сенокосилки, конные грабли, деревянную соху заменили заводскими плугами, появились молотилки и веялки ручного привода. Молоко стали сепарировать. Первый сепаратор появился у Сафонова К. И. в 1930 г. А изобретатель-самоучка Салтанов Иван Ефимович сделал своими руками из дерева мельницу для помола зерна без применения силы воды.
Как раньше держали скот? Хозяйственные крестьяне строили большие скотные дворы с огромными сенниками, конюшнями и коровниками под одной крышей. Для экономии сена и других кормов делали во дворе кормушки-ясли. Остальные держали скот в примитивных условиях. Для овец и телят делали теплые стайки-хлевы. Кур держали зимой в избе под шестком русской печи, а то и под столом в казенке-кухне, лошадей и коров под открытым небом, редко под навесом, в холодных стойлах. Кормушки-ясли в бедных хозяйствах не делали. Корм, особенно сено, разносили по всему двору кучками. Кто сильнее — тот и был сыт, слабого гоняли по двору. В результате большая часть сена втаптывалась, до весны его не хватало. Скот худел, еле доживал до весны, до первой зелени.
За зиму навоз скапливался во дворе горой. Ленивые его копили целыми годами, пока он не поднимался выше изгороди. Вот тут-то вынужденно приходилось относить двор на новое место. Так случалось у Мамыкаева Ефима, Чагорова Маркела, Потлина Степана и других. Как только Мамыкаев перенес свой двор на новое место, так оставшуюся гору навоза мы сразу приспособили под катушку и пользовались ею не один год. Сейчас на этом месте строится медпункт. На Потлинском дворе находится школьная площадка.
Богаче всех на селе жил Иван Матвеевич Батурин, родом из Тобольска. Еще в начале нашего столетия в Цингалах тобольскими купцами была открыта торговая лавка. Приказчиком в этой лавке и работал Батурин. Занимался он и другими прибыльными делами: имел большой конный двор, содержал заезжий дом, скупал у местных жителей рыбу и ягоды по дешёвке и перепродавал в Тобольске. Батраки его зимой возили почту, проезжих людей, рыбу и ягоды в Тобольск, где продавали их на рынке. Рыбу ловили по водополью и садили в сад-озеро до ледостава. Осенью по льду ее вылавливали неводом и мороженую увозили на продажу. Так этот сад стали называть Батуринским озером. Находится оно около Чугаса, где живут рабочие лесоучастка. Такой же сад-озерко был и в середине села, в нем держало рыбу местное население. Сейчас на этом озерке зимой ребятня катается на коньках и играет в хоккей.
Батраки Батурина работали также на скотном дворе, занимались заготовкой и вывозкой сена и дров. Дрова готовили на северо-западном мысу Чугаса. Отсюда появилось название «Батуринский ручей».
В торговой лавке были самые необходимые товары. Взамен пушнины, рыбы, ягод, орехов здесь можно было приобрести муку, табак, мануфактуру, сахар, конфеты, ружья, порох и дробь. Но самый ходовой товар — водка.
Батурин быстро нажил себе капитал, обзавелся богатым хозяйством, построил двухэтажный деревянный дом, единственный в деревне. После смерти Батурина дом был конфискован, сделали его Народным домом. На верхнем этаже проводили собрания, ставили спектакли, концерты, в нижнем этаже была библиотека. Стоял дом на месте, где сейчас парк памяти погибших воинов. Потом по причине ветхости дом разобрали, перенесли в школьный городок и построили столовую.
Масленица
С нетерпением ждала вся деревня весенний праздник масленицы. К этому времени заканчивался очередной пост. Бабки-богомолки строго следили за этим обрядом, в ходу была картошка да постная и соленая рыба. Молоко только снятое, без сливок, да простокваша и творог. Все жирное копили к масленице.
Вот она и масленица! Первым праздник открывал купец Батурин. Его тройка сытых, серых в яблочко лошадей, запряженных в легкие разукрашенные санки-кошевку, летела по улице во весь мах до верхней околицы деревни и обратно до речки Летней. Вот это кони так кони! Красавцы! Одно загляденье! Дышат огненным жаром, как в сказке «Конек-Горбунок». А сбруя-то, сбруя! Уздечки, хомуты, шлеи украшены разноцветными бляхами, и блестят они на солнце алмазными зайчиками. Дуги харьковские, с вырезанными цветочками, с лентами, с колокольцами да с бубенцами. Вожжи — не веревочные или ременные, а специально сплетенные из конского волоса. Кошевка устлана дорогими коврами, в ней сидит сам Иван Матвеевич, а на облучке кучер в красном кушаке. Иван Матвеевич смотрит по сторонам с высоким достоинством. Вот, мол, смотрите, каков я есть! Не чета вам, сыромятникам! За Иваном Матвеевичем выезжают зажиточники Иванов Яков Евстигнеевич, Исаков Иван Алексеевич, Евсеевы, Захаровы, Шумиловы, Салтановы. Эти тоже стараются блеснуть своими конями и сбруей.
За богачами — мелкая сошка на простых розвальнях и дровнях-развалюхах с сеном и кучей ребятишек. Гуляли на лошадях друг за другом то в одну сторону, то в другую по деревне. Лошади дышат горячим паром прямо на людей, фыркают, обивают копыта о передние сани. То в одном конце, то в другом заливаются разноголосицей гармошки, слышатся задушевные мелодии песен, залихватские частушки. С утра до полудня катанье. В полдень — передышка: отдых лошадей да хмельное застолье. После застолья — снова гулянье на лошадях до вечера, а потом веселые компании ходили из дома в дом, из гостей в гости. Танцевали, пели, ну и драки были. Пировали, веселили свою душу после праведных трудов почти целую неделю.
Прошел праздник — опять настали однообразные, серые, скучные будни с их заботами и невзгодами.
Заготовка дров
В мае месяце, до развития листа на деревьях, заготавливали дрова в лесу. Отец, мать и я поехали на одной лодке, Оська с Манькой на другой. К нам присоединилась на своей лодке Настенька Исакова, племянница отца, приглашенная в помощь. Ехали прямо по заливным лугам и полям через Кривое озеро к Чугасу, к Кабуринскому ручью. Только пристали к берегу, оказались в каком-то неведомом царстве. Такой птичий гам по сторонам! Пели на все голоса: щебетали и трещали, свистели и стрекотали, каркали и барабанили. Каждая птичка-невеличка старалась доказать другой: а я лучше тебя пою! Оська говорит:
— Каждую птичку можно узнать по ее голосу. Вот слушай! Кто это, как колокольчик, звенит? Это синица! А это кто кричит? Это роньжа-кедровка. Давай отстанем, пусть они идут. Вот сюда сядем. Только сиди тихо. К нам сейчас рябчик прилетит.
Оська засвистел как-то по-особенному, с переливами. Еще и еще повторил.
— Слышишь? Рябчик ответил! Сиди теперь тихо, не шевелись!
В кустах что-то зашуршало. Оська зашептал мне:
— Видишь!
— Где?
Оська рукой показал:
— Вон! Вон! Смотри внимательнее!
Присмотрелся — вижу: на веточке сидит рябенькая курочка. Шею вытянула и на нас смотрит. Оська пошевелился, и рябчик, шурша крыльями, улетел. Мы, прибавив шагу, стали догонять ушедших.
Отец облюбовал березовую деляну. Мы сложили вещи. Немного отдохнули. Настенька занялась разведением костра. Манька с болотца принесла воды в котле-колташихе, повесила его на таганчик над огнем. Оська на ближней березе топором сделал засечку наискось, вставил в нее коротенький прутик — из березы полилась прозрачная струйка сока. Подставили котелок. Отец стал намечать деревья для валки, мать с Настенькой подпиливали и валили на землю, Оська с Манькой обрубали сучья Пилили в две пилы: мать с Настенькой, Оська с Манькой. Я следил за костром, подбрасывал в него сухой хворост.
Пилили до обеда. Поели, чаю попили. Оська принес котелок с березовым соком, налил всем по кружке. Первый раз пил березовый сок — очень понравился: сладкий! Настенька что-то говорила — все смеялись. Отец тоже от нее не отставал, рассказывал смешные истории. Было весело.
После обеда снова пилили. Отец приготовил место для поленницы — положил на землю две жерди-лежки к высокому пню, с другого конца воткнул в землю высокий кол. Показал мне, как складывать дрова, сам стал колоть чурки. Кладу это я дрова, кладу в поленницу и вдруг слышу: где-то барашек кричит. Откуда он может здесь взяться? Кругом глухой лес и вода. Опять подошел к Оське, спрашиваю:
— Какой-то барашек кричит в лесу — откуда он здесь взялся?
— Ты посмотри в небо! Это не барашек кричит, а птица. Вон она высоко в небе летает, а потом камнем падает вниз и перышки ее от ветра издают звук, похожий на бараний голос.
Мать с Настенькой продолжали пилить. Оська взялся за колку чурок, Манька стаскивала чурки в кучу. Вот и вечер подошел. Сложили две высокие поленницы. Отец замерял их саженями, говорит: «Еще надо столько же заготовить».
На обратной дороге встретили лохматого зайца. Он перемахнул перед нами дорогу. Оська закричал ему: «Косой! Косой! Берегись, сейчас догоню!». Зайчик только хвост показал.
Едва сели в лодку, громыхнул гром, подул ветер, но туча прошла стороной, нас не задела. Из напиленных кружков Оська сделал колесики, напарьей провернул в центре дыры, сколотил из досок ящик, приделал к нему колеса — получилась коляска. Сколько было радости у нас, когда стали катать в ней друг друга! Особенно понравилось катанье Сережке и Катюшке.
Продолжение следует…
