Юрий Гордеев
Осенью 1940 года в Березове мы переехали на другую квартиру, расположенную в новом здании конторы с длинным названием «Рыбакколхозсоюз», где работал отец. Контора находилась на улице Сенькина, почти напротив старинной белокаменной церкви.
В первый день после переезда, пробежав мимо этой церкви, я оказался на высоком яру, с которого открывался величественный вид на просторы сосьвинской поймы. С первых минут он покорил меня, я по нескольку раз в день прибегал на яр, чтобы полюбоваться теми изменениями, что происходили в течение осени.
Кончилась зима, и наступила северная весна, теплый воздух топил снега, и первые проталины забурели на яру. В один из апрельских дней, когда я в очередной раз утром выбежал к яру, чтобы посмотреть, не синеет ли лед на Сосьве, увидел на проталине стайку незнакомых мне беленьких птичек.
Они бегали по старой траве, но не прыгали, как воробьи, и что-то клевали. Любопытство заставило меня подойти к ним поближе, однако птички, заметив мое приближение, разом перелетели на другую проталину. Стараясь рассмотреть их, я побежал следом, и снова, не подпустив меня близко, они перелетели на другую проталину ближе к буераку.
Там я увидел своего школьного товарища первоклассника Сашу Михайленко, которого мальчишки-одноклассники звали на северный манер «Сана». Он присыпал снегом какую-то нитку с белыми волосками. Я спросил, что это такое, — он ответил, что это «спица» — такое устройство с пленками (силками), которым можно ловить этих белых птичек, а зовут их здесь «синьгиры». Он сказал, что уже поймал
несколько «синьгирей» недалеко от своего дома и, наконец, он сказал главное: я могу сам посмотреть, как он их ловит. Саша показал мне с яру место лова — точок. Потом мы быстро скатились вниз, прибежали к нему домой прямо к окну, через которое точок был виден хорошо.
День был яркий, снег белел всюду, и лишь точок выделялся своей чернотой, зазывал доверчивых птичек. Время шло, «снегири» не летели, и тогда Сана начал произносить охотничье детское заклинание-призыв, из которого в моей памяти остались лишь четыре слова: «куш науш на проталинку». Прошло еще какое-то время, и на точок опустилась стайка белых птичек. Мы прижались носами к стеклу. Сана даже забыл про свое заклинание. Вдруг он сорвался с места с радостным криком «попались!» и бросился на улицу. Я за ним. По узкой тропинке мы понеслись к точку, и теперь я отчетливо увидел трех птичек, которые раз за разом, пытаясь вырваться, взлетали и падали. Запыхавшись, мы подбежали. Сана одну птичку накрыл шапкой, другую схватил руками, третью схватил я и почувствовал трепетное тельце, близко увидел темные бусинки глаз.
Мы вынули птичек из силков, подсыпали овса, замели снегом нитки на обруче и побежали к дому. Добытых птичек Сана положил в сенях на полку, где уже лежало их десятка полтора.
Так я увидел, как охотились березовские ребятишки на белых «синьгирей», название которых совсем другое — пуночки. Эти птички — единственные из семейства воробьиных, которых ловят для еды на севере, богатом более крупной дичью. Ловля пуночек особенно усилилась в годы войны и позволяла рано весной без ружья, дорогого пороха и дроби добывать мальчишкам дичь.
Основная масса пуночек в округе бывает на пролетах весной в тундру и осенью — обратно, и лишь небольшое количество их гнездится и живет летом в гольцовом поясе гор Приполярного Урала. На глаза они чаще попадаются весной по широким поймам Иртыша и Оби. В иные годы у Ханты-Мансийска пролет начинается в конце марта, но обычно в первой декаде апреля. Если весна на севере бывает без сильных похолоданий, то пролет идет равномерно. Если же прокатываются холода, птички задерживаются у города, и к началу мая огромные табуны ночуют по берегам Иртыша.
Нередко в эту пору можно наблюдать, как пуночки, перекликаясь тревожными трелями, при виде главного своего врага сокола-дербника, разом взлетают с земли в небо. Издалека кажется, что белый вихрь снега, поднятый ветром, несется над землей. Проходит минута — другая, опасность минует, и птички возвращаются на знакомые проталины, и снова создается впечатление, будто снег посыпал с безоблачного неба.
Во время своих странствий пуночки охотно залетают в населенные пункты и там особенно любят отдыхать на широких полянках со старой низкой травой. Нередко приходилось видеть их на городских стадионах, где птички держались по нескольку дней и, будучи вспугнутыми, взлетали с земли и садились на крыши и заборы.
Весенний пролет открывают старые самцы. Летят они небольшими стайками и, как жаворонки, пробуют петь в воздухе. Вслед за ними устремляются самочки и молодые самцы, образующие смешанные стаи. Пролет идет неспешно от одной проталины к другой с постоянными остановками, чтобы в очередной раз подкормиться, поэтому они, возвратившись на родину, сохраняют значительный запас жира.
Летят, как правило, табунками, и если какая-либо пуночка отстанет, то начинает подавать жалобный посвист, пока не увидит своих спутников. Заметив их, спешит опуститься на землю и сразу приступает к поиску корма.
На проталинках птички совершают короткие перебежки — собирают семена и щиплют неглубокие корешки, вытаскивая их за кончики старых стеблей. Насытившись, пуночки отдыхают всем табунком, чистят оперение, дремлют, прячась от холодного ветра в ямках, за кочками, за пучками старой травы. Проходит день, наступает ночь. Птички остаются в этих же поймах, выбирая только участки с более высокой травой, под защитой которой ночуют. Бывает, снег за ночь засыплет табун, но пуночки не страдают от этого. С рассветом они, стряхнув снег, проворно выбираются наружу и с перекличкой пускаются на поиски корма.
Большие табунки пуночек на весенних пролетах становятся главной приманкой для хищных птиц, которые, как пастухи за стадом, следуют за ними, поэтому пуночкам постоянно нужно быть настороже. Увидев своего главного врага, дербника, табун стремится взлететь выше его: другого спасения у птичек нет! И в этих стремительных взлетах, если больные или уставшие птички отстают от табуна, гибель их почти неизбежна.
В мае снег в поймах исчезает, лишая защиты своим цветом белых птичек от острых глаз врагов, и они держатся возле остатков сугробов, но чаще — на льду рек и озер, причем не боятся, что там выступает тонкий слой воды. К середине месяца основная масса пуночек покидает окрестности Ханты-Мансийска, а передовые табунки достигают Заполярья, где гнездятся.
Здесь, в тундрах, они устраивают свои гнезда не только в береговых обрывах, но и в растущих населенных пунктах. Они заменяют там домовых воробьев, которые в этих широтах не живут.
Гнезда бывают теплые, с толстыми стенками, чтобы холода не тревожили птенцов. Родители первые дни кормят их насекомыми, а потом молодыми семенами и зеленью. Птенцы быстро растут и хорошо переносят холод. В сентябре пуночки отправляются на юг, но не так спешно, как другие птицы. У Ханты-Мансийска они порой задерживаются до ноября, а отдельные стайки из 3-5 старых птиц в иные годы зимуют здесь, питаясь на дорогах семенами, выпавшими из сена, и, как воробьи, овсом из конского помета.
Зимой пуночки ведут себя тихо. Благодаря белой окраске среди снега они малозаметны, поэтому встречи с зимующими пуночками бывают редки.
Журнал «Югра», 1993, №12
