Воспоминания Лидии Николаевны Астраханцевой о Казымском восстании 1933-1934 годов, записанные ею после суда над арестованными участниками событий, состоявшегося в Остяко-Вогульске 25 июня 1934 года, были переданы в Ханты-Мансийский окружной архив журналистом В. Поливановым. Валерий Павлович, живо интересовавшийся историей нашего края, получил подлинный экземпляр воспоминаний от самой Астраханцевой. В ее письме от 10.03.1978 г., адресованном В.Поливанову, Лидия Николаевна так вспоминала о своем муже, председателе Березовского райисполкома, одном из погибших во время трагедии на озере Нумто: “Героического я в нем ничего не замечала. Это был очень скромный, спокойный, выдержанный человек, любящий муж и отец. Петр Васильевич любил Север. Он окончил всего среднюю сельскую школу, но был очень начитанным, занимающимся самообразованием человеком. Любимым его предметом была география, а любимым писателем еще с юношеских лет – Джек Лондон. До Казыма и Березово он работал в Туруханске председателем райисполкома. Как председатель Березовского райисполкома он возглавлял бригаду, посланную на Казым. Бригада была послана для проведения массово-разъяснительной работы среди туземцев, которые в это время не подчинялись многим мероприятиям Советской власти, вели себя неспокойно”.
В письме сообщается, что вдохновитель восстания Ерныхов Иван Андреевич умер до суда (по слухам, покончил с собой) и что телеграмма, полученная Астраханцевой в Казыме была послана из Березова родными, чтобы вызвать Лидию Николаевну с культбазы, куда должны были привезти обезображенные трупы убитых членов бригады.
Воспоминания Астраханцевой касаются причин, побудивших аборигенов выступить против Советской власти, вызывают размышления о событиях, которые не следует забывать, а стоит изучать, осмысливать, извлекать уроки. |
Л. Набокова
Я хочу записать все события последних трех месяцев, которые тысячами всяких вопросов, представлений сверлят так мой мозг и опустошают, совсем опустошают душу. Записать хочу потому, что Света и Нора совсем еще малыши, они не знают ужаса смерти, они просто считают, что папа уехал до весны, но ведь когда-нибудь они захотят узнать, что стало с их отцом, отчего он погиб и каким он был. А сумею ли я тогда рассказать им все так ясно и подробно, как знаю это сейчас?.. Время, говорят, лучший исцелитель и сглаживает все переживания, как бы они ни были остры.
22-го октября 1933 года я и Петр вернулись в с.Березово из отпуска. Отпуск Петра далеко не кончился, но мы с ним очень торопились попасть домой до прекращения навигации, так как иначе пришлось бы попадать домой зимним путем, а он длинен, вернее медлителен, при наших условиях связи, и тяжел, а главное, Петр скучал и беспокоился о детях. Какая ирония! Спешить, недоиспользовать отпуск, ехать скорей к семье, чтобы взглянуть на все мельком, потрепать на ходу детей, улыбнуться какому-нибудь успеху, проявленному ребенком, и уйти, с головой уйти в работу РИКа, Райкома, зарыться в газеты, книги — дела накопилось много…
А 26-го октября Петру пришлось выехать на Казым. Я узнала о необходимости его выезда 24-го. Смутная тревога, непонятная мне тогда нервозность овладели мной… Этому способствовали знания условий работы среди хантыйцев Казыма, которые имелись у меня благодаря работе в 30-31 годы на Казымской культбазе.
Мы с Петром приехали на культбазу еще в момент ее строительства и организации, тогда, когда еще некуда было поселиться, пришлось въехать в одну из недостроенных комнат больницы и уже вселившись в нее, вставлять рамы, навешивать двери. Прожили на культбазе до сентября 1931 года и, когда в основном строительство культбазы и организация ее были закончены, Петр оставаться на базе не захотел из-за несработанности с зав.базой Бабкиным. Мы уехали в отпуск в Томск, где пришлось застрять до мая месяца 1932 года ввиду прекращения навигации и моего болезненного состояния. Хотелось уехать снова в Туруханский край, на Енисей, куда по привычке тянуло Петра, но Березовский райком, не снявший Петра с учета при выезде его с культбазы, предложил вернуться и по возвращении округ назначил Петра на должность председателя Березовского райисполкома.
В момент строительства культбазы настроение туземцев было спокойно. Они безоговорочно выполняли все необходимые работы, связанные со строительством. По окончании работы, строительства культбазы, участвовавшие в ней хантыйцы в количестве 30-40 человек вынесли постановление на одном из собраний привезти зимним путем детишек в школу. Вообще все было как будто совершенно благополучно. Но по приезде из Томска в мае 1932 года приходилось встречаться с выезжавшими с культбазы сотрудниками, и они рассказали о происшедших там событиях следующее.
Когда осенью 1931 года вопрос об укомплектовании туземной школы учащимися стал вопросом дня, зав.базой тов.Бабкин, с присущим ему “партизанским” пылом, взялся за эту работу. Были направлены во все юрты культурные бригады по вербовке детей. К данному моменту как раз окрисполком разработал и выпустил постановление об обязательном начальном обучении. Постановление это не распространялось на туземное население, но, как исключение, включался Юильский городок (название не соответствует действительности — Юильский городок представляет собой всего несколько ясачных юрт и расположен наиболее близко к кочевьям самых зажиточных казымских оленеводов). Видимо, окрисполком ошибочно включил его, понимая под словом “городок” какой-то крупный населенный пункт с оседлым населением. Для того, чтобы произвести на туземцев большее впечатление, посылался вслед за бригадами нарочный, вручавший на собрании туземцев, якобы, только что полученное постановление об обязательном обучении детей ханты в школе. Это произвело должное впечатление и в скором времени с воем, плачем как детей, так и матерей ханты стали подвозить детей в школу. Всего было подвезено до 50 детей. К упорно не желающему отдавать детей в школу туземцу было применено административное взыскание, отобрано ружье в виде штрафа (…)
Если добавить к этому перегибы, допущенные торговыми организациями в вопросах контрактации, снабжения и проч., то станет понятным, почему уже в декабре того же года, выждав, когда зав.базой Бабкин уедет с базы (в нем туземцы чувствовали крепкий административный кулак), туземцы в большом количестве нагрянули на базу, разобрали детей из школы, потребовали переизбрать совет, восстановить в правах шаманов и грозили сжечь избу.
Приехавшие разобрать это дело окружные работники пошли на уступки и допустили переизбрание совета. Были выбраны в Казымский совет председателем туземец Спиридонов, членами – туземцы Каксин и Волгин. После всех тех волнений, которые пережила в это время база, получилась реакция, и в то время, когда нужна была огромная разъяснительная работа среди туземцев, сотрудниками базы овладела паника, боязнь делать выезды в юрты и вообще близко соприкасаться с туземцами.
Между тем, назрел новый острый вопрос – облов озера Нум-то (в переводе с самоедского – Богово озеро), священного самоедского озера, очень богатого рыбой, находящегося в 227 км от базы на границе Казымского совета и Обдорского округа.
Заготовительные организации невольно обращали на него взоры. На собрании туземной бедноты — кооперативного актива было вынесено постановление о посылке на данное озеро рыболовной артели. Артель была послана, но самоеды выехали на озеро и потребовали прекращения облова. Посылались после этого бригады на Нум-то для урегулирования вопроса.
Первая бригада в составе Поршнева, Хозяинова и др. приехала на Нум-то, послали приглашение самоедам, чтобы они выехали на Нум-то для переговоров, а сами члены бригады занялись в это время приготовлением к обороне, подготовкой оружия, бомб и проч., и, не дождавшись приезда самоедов (хотя те и уведомили о времени приезда), уехали на базу.
Вторая бригада в составе Мякушко, Лоскутова и др. выходила немало по болотам, заблудилась в лесу, но с самоедами не связалась.
Третья бригада в составе Ганина (от окрисполкома), Терентьева и др. с самоедами не связалась, но по возвращении увидела, что настроение туземцев вполне мирное.
Однако окружком предложил Березовским районным организациям по первому зимнему пути послать для урегулирования вопросов с самоедами авторитетную бригаду на более продолжительный период. И вот, в состав этой-то бригады и вошел Петр. Остальной состав: зав.базой Смирнов, уполномоченная от обкома партии Шнейдер, от ГПЖ — Посохов, от Казымского Интеграла — Нестеров и два молодых активиста-туземца Каксин Никита и Лозямов и от туз.совета Спиридонов и Каксин Егор.
Петр, Смирнов, Шнейдер выехали в октябре еще по воде, но по причине распутицы задержались в Полновате. Смирнов ушел на базу пешком, Петр и Шнейдер уехали из Полновата на базу 12-го ноября на оленях. Вслед за ними приехал туда и Посохов.
Не знаю срока выезда бригады с базы на Нумто, но я получила с Нум-то от мужа телеграмму через нарочного, ехавшего на базу, такого содержания: “Приехал Нум-то 26 совершенно здоров (до отъезда из Полновата он тяжело болел ангиной) — привет целую Петр”. Телеграмма эта была мной получена 4 декабря.
Больше я от него ничего не получала. Дальше поползли тревожные слухи о том, что на Казым проехал отряд ГПУ, что туда направляют обозы с продуктами, людьми и проч. и проч.
Все последующее время я жила на огромном напряжении нервной системы. Поползли слухи, примерно в двадцатых числах декабря, что на Казыме самоеды захватили бригаду в плен, избили и держат как заложников до выполнения ряда их требований, по существу контрреволюционных. Я металась от одного учреждения к другому, спрашивала, что случилось и верны ли эти слухи, в РИКе, райкоме и отделе ОГПУ, но везде получала ответ, что это вздорные слухи, что, правда, на Казыме не совсем спокойно и туда посланы люди для массовой работы, но что скоро все вернутся, и в том числе и Петр.
Больше того, мне показывали в райкоме телеграмму за подписью Астраханцева от 13-го декабря, где говорилось об отчетно-выборной кампании. Беспокойство мое все росло, и я стала говорить о том, что поеду на базу. Тогда 26-го декабря я получила телеграмму следующего содержания: “Отчетно-довыборная затянулась 26 открылся пленум совета, кончится первого января, выеду пятого. Астраханцев”.
Я почувствовала по стилю этой телеграммы, что она не от мужа, и спросила у Игнатова (зам.пред. Березовского райисполкома), кто сфабриковал эту телеграмму, но он разуверил меня в моих подозрениях. Итак, мне оставалось только ждать пятого января.
Подошел и этот срок — мужа и вестей от него не было и 11-го января я выехала на культбазу. На культбазе я узнала жуткие подробности. Приехав на Нум-то, бригада послала в тундру к самоедам членов туз.совета Спиридонова и Каксина с целью вызвать для переговоров самоедов на Нум-то. Спиридонов и Каксин вернулись и сообщили, что самоеды находятся километрах в ста от Нум-то и приглашают поехать туда бригаду.
Бригада поехала. Там было проведено собрание, но окончание его было перенесено на следующий день, т.е. на 4-е декабря. В этот день утром члены бригады сидели в ожидании, когда соберутся опять туземцы для продолжения собрания, как вдруг чум начал быстро наполняться народом, кто-то что-то закричал, самоеды и остяки набросились на членов бригады, связали, вытащили на улицу, избили, после опять затащили в чум. У троих членов бригады отобрали имеющееся у них оружие. Дальше самоеды заставили написать Никитина (работник Ураппушнины), только что, уже после расправы, подъехавшего к месту событий (его бригада вызвала ехать в стойбище с собой как владеющего самоедским языком, но он запоздал и приехал позже), свои требования, а именно:
- Вернуть четырех, изъятых в 1933 году кулаков и шаманов.
- Убрать торговые организации из района озера Нум-то.
- Не вербовать детей в школу и т.д. и т.п.
Срок давался для исполнения этих требований один месяц. При исполнении всех этих требований самоеды обещали возвратить бригаду. С этим письмом были отпущены Никитин, Спиридонов и Каксин Егор. Шестого числа о происшедшем узнала культбаза, восьмого числа — район, а десятого числа из Свердловска выехали сотрудники ОГПУ. Возглавляли данную экспедицию тов.Чудновский и Булатов.
По приезде их на культбазу и до их приезда повелась массовая работа по разъяснению случившегося среди туземцев Ильбигортского, Хулорского, Амнинского, Выргимского и др. юртных объединений — выносились протесты, подтверждающиеся сбором тамг, посылались делегации к самоедам. Первая посланная делегация из туземцев была задержана в течение девяти или двенадцати суток. После ее отпустили. Из второй бригады задержали и не отпустили совсем русского Белозерова. Третья делегация вернулась благополучно через пятнадцать дней (эта делегация возила протест, закрепленный тамгами).
Все возвращающиеся делегации заверяли, что с все из бригады живы, что их кормят и довольно свободно держат порознь в отдельных чумах, что самоеды воевать не хотят, а хотят только того, чтобы их требования были удовлетворены.
В первых числах января, числа девятого, была послана последняя делегация в составе Спиридонова, Волгина и Антона (фамилию забыла). Ей был дан наказ, чтобы они предупредили самоедов и юильских остяков последний раз, чтобы они отпустили задержанных, иначе советской власти придется принимать нежелательные меры.
Бригада проездила 27 дней, вернулась с пустыми руками, но заверила еще раз, что хотя они пленных и не видели, но узнали, что они все живы, что самоеды и остяки разделились: Астраханцев, Смирнов, Посохов и Нестеров находятся у самоедов, а Лозямов, Каксин и Белозеров — у остяков, что самоеды и остяки стоят на своих требованиях, но воевать не хотят, откочевали довольно далеко. Вперед, якобы, делегаты ехали 13 дней, обратно 9 и на месте пробыли 4, дня. Не дожидаясь еще возвращения данной делегации, с прилетевшим самолетом “Л-108” и на оленях выехал отряд с культбазы на Нум-то 2-го февраля под руководством Булатова. Чудновский остался на базе — в штабе.
До двадцатого февраля получали с Нум-то сведения о том, что отряд продвигается в тундру, самолет делал разведки, обнаружил часть чумов и захватил разведчика, что в начале февраля на Нум-то выехали 12 нарт, очевидно, за хранящейся там рыбой, что они и 4 человека туземцев, выехавших на этих нартах, были задержаны, что аэроплан вылетел с частью отряда и, подлетев к трем вместе стоящим чумам, взял там двух самоедов (остальных оставили в чумах), и Булатов оставил письмо в чумах, чтобы самоеды немедленно привезли в эти чумы русских, за которыми аэроплан прилетит через день и вернет взамен русских всех взятых теперь пленных туземцев.
20-го или 21-го февраля Чудновский вызвал меня и сообщил, что много остяков подошло близко к Самарово в поисках продуктов в лавках, и головка их задержана действующим там отрядом красноармейцев, в том числе главный шаман Вандымов Ефим и руководитель движения Ерныхов (И.А.?). У Вандымова был обнаружен один из пленников — Павел Лозямов.
Это известие обрадовало и успокоило меня. Казалось, что это “первая ласточка”, что на днях найдут и остальных людей. Но 23-го февраля, как снег на голову, получили телеграмму из Березова, из дома: “Райком получил известие Самарово, что Петра Васильевича везут раненым, выезжай немедленно”. Через два часа по получении я выехала в Березово с тяжелым чувством, что эта телеграмма подготавливающая, что на самом деле Петр убит.
В Березово приехала в час ночи на 25-е февраля. Немедленно пошла в отдел ОГПУ и узнала то, что уже знала в силу предчувствия за дорогу от базы до Березова.
Страшные, чудовищные подробности!
Оказалось, что 18-го февраля отряд Булатова встретил самоедов, последние оказали вооруженное сопротивление и, несмотря на хорошее вооружение отряда (винтовки, пулеметы, бомбы), сражение продолжалось 40 минут, в результате, несмотря на количественное преобладание, самоеды были взяты. Потери со стороны отряда русских 3 человека и один ранен, со стороны самоедов 9-10 человек. Захватив самоедов, русские потребовали сказать, где бригада. Тогда самоеды рассказали, что пять русских давно уже убиты.
Захватив бригаду 4-го декабря, самоеды и остяки через 10-15 дней устроили большое шаманство — пори, где главный шаман Вандымов Ефим сказал, что надо пять русских принести в жертву. После этого всех пленных вывезли на озеро Нум-то, накинули на шею веревки, привязали к оленям, оленей погнали и таким образом задушили всех, после чего задушенных скальпировали, а у Шнейдер вырезали груди.
Арестовано на Казыме кулаков и шаманов было 60 человек. Вскоре в Остяко-Вогульске состоялся суд. Одиннадцать человек были приговорены к высшей мере наказания, но они подали кассацию и расстрел был заменен тюремным заключением на 20 лет, но вскоре большинство из них умерли, так как они не переносят тюремное заключение. Оправдано было 9 человек, из них 5 человек из Полноватской группы. Остальные приговорены к различным срокам заключения. К высшей мере наказания приговорены:
1 .Спиридонов.
2.Вандымов Ефим.
3.Вандымов Иван.
4.Молданов Петр Яковлевич (Полноват).
5.Молданов Ефрем.
6.Молданов Николай Николаевич.
7.Каксин Максим.
8.Сангепов.
9.Молданов Ефим.
10.Молданов Андрей.
11.Воглла Оксятах.
Журнал «Югра», 2000, №9-10
