Юрий Надточий
В 1992 году исполнилось триста пятьдесят лет со дня рождения сибирского энциклопедиста Семена Ульяновича Ремезова. Даже учитывая всю многограннейшую деятельность великого сибиряка — картографа, этнографа, географа, художника, архитектора, строителя, летописца, историка, поэта, — имеет ли право современный автор назвать его энциклопедистом?
Тем более, что и энциклопедисты у нас известны разве что французские, те самые «просветители-рационалисты», идейно подготовившие Великую французскую революцию, открывшую свободную дорогу торжествующему буржуа.
Буржуазная Европа полной мерой оценила своих «просветителей», родимое отечество имело тенденцию потихонечку забывать просвещающих. Что, впрочем, замечено еще гениальным Ломоносовым: «Всяк, кто увидит в российских преданиях равные дела и героев греческим и римским подобных, унижать нас пред оными причины иметь не будет, но только вину полагать должно на бывший наш недостаток в искусстве, каковым греческие и латинские писатели своих героев в полной славе предали вечности».
Преодолевая этот «наш недостаток», столь привычный, что его можно назвать и «особенностью», о которой Пушкин говорил, что «мы ленивы и нелюбопытны», а Карамзин объяснял, возможно, точнее, «излишним смирением», будем считать, не имея возможности охватить действительно не охватную деятельность С.У. Ремезова, что только одни его картографические работы уже являются первой подробной сибирской исторической энциклопедией. Если учитывать поразительную малую (до сих пор) «историческую освоенность» Сибири, картографические работы Ремезова (и сегодня) интересны не только как «первые» карты вообще, это такой документ, который и устарев в частностях, не может не являться наиболее объективным временным свидетелем. Как писал исследователь жизни С. У. Ремезова современный ученый Л. А. Гольденберг: «Лишь картам присуща наглядность пространственных соотношений различных явлений и объектов. Особая ценность этих источников заключается в том, что с их помощью можно проследить пространственное размещение исторических процессов и явлений с такой точностью, с какой нельзя передать их ни в одном описании».
В конце XVII-го начале XVIII-го столетия, когда жил и работал С. У. Ремезов, выражались энергичней и короче: «История без ведения географиче с кого есть как бы с завязанными глазами по улицам ходить». Поэтому: «Недаром приходится говорить о влиянии невежества в географии на историю народов». (Азиатский вестник, 1826 год.)
И опять из размышлений Л. А. Гольденберга: «Географическая среда — сфера, где сталкивается история и природа». Обозримая, для нас, история Сибири начинается с освоения ее русскими первопроходцами. Нация, как никакая иная преодолевающая природную среду, расширяющая свою политическую и экономическую географию, формировала для себя новую историю, достойное геоисторическое место среди иных народов. Присоединение Сибири навсегда определило великую судьбу и великое название России. Российское долгожительство запрятано в Сибири, и пока у России будет Сибирь, будет и Россия. В 1698 году Семен Ульянович Ремезов, уже известный в Москве и Сибири «изограф», будет иметь полное право утверждать: «вся же наша преславная Сибирь… не знаемая была… и не описана до нынешнего лета. Ныне же является нам всячески открытой».
Вспомним, что начало похода Ермака за Урал датируется 1582 годом. Следовательно, чуть более чем через сто лет, Сибирь явилась миру не только «всячески открытой», но и описанной.
XVII-й век был для России — веком величайших географических открытий. Практически, за жизнь одного поколения (за шестьдесят лет), русские прошли от Урала до берегов Тихого океана. И не просто как землепроходцы-путешественники, но как землеустроители, оставляющие за собой города и пашни. И еще, отправляя в сибирскую столицу Тобольск, в далекую Москву, в Сибирский приказ, обязательный «отписки», рисунки, чертежи, схемы, показывающие пройденный путь, чтобы не плутали в темноте невежества идущие следом. Так копилось знание, которое предстояло собрать, осмыслить, привести в систему. Чтобы определить грани и межи, без которых не существуют ни народы, ни государства.
Один из трудов С. У. Ремезова так и называется «О гранях и межах Сибири».
Он и жил на изломе XVII-гo и XVIII-го веков, на «грани», определявшей пути России на столетия. Для Сибири эту «грань» можно видеть в окончательном пересечении начавшейся с Ермака вольнонародной колонизации земель за Уралом, замене народно-государственного освоения Сибири на самодержавно-государственное. Как утверждал А. Н. Радищев: «Самодержавие… обратилось к сибирским делам, когда народ сделал свое дело».
Хотя, определение это можно отнести ко всем российским «украинам», осваиваемым почти всегда без «царского позволения (пример Ермака), чаще — вопреки «позволению». Так, русские, пожелавшие оставаться вольными, мужики, одинаково хорошо владевшие саблей и плугом, оказывались на Дону, Тереке, Яике, Иртыше…
Дон, Яик явили России в XVII-м — XVIII-м веках мощные бунтарские разрушительные фигуры Разина и Пугачева, Иртыш, Тобольск дали созидателя, мыслителя, последовательного «государственника» Ремезова. Если считать Семена Ульяновича Ремезова одним из наиболее характерных представителей предприимчивого и талантливого «сибирского народа», то стоит говорить и о сформированном на сибирских просторах «сибирском характере». Отличающимся не только душевной широтой, но и душевной цельностью. Разрушители в Сибири появились позже, наиболее «способные» к разрушению — на наших глазах, но мы говорим о времени Семена Ульяновича Ремезова.
Родился он в 1642-м году, умер — после 1720 года. Более точными данными о дне смерти этого человека историки пока не располагают. Неизвестна и его могила, но известен единственный за Уралом Тобольский кремль, памятник народному сибирскому первопроходчеству, созданный Ремезовым. Именно о сибирском кремле было написано в начале XIX-го века в выходившем в Санкт-Петербурге альманахе «Сибирский вестник»: «Кто хочет видеть нечто прекрасное в натуре, тот поезжай в Тобольск». Конечно, каменное строительство в городе его административного и духовного центра имело одной из главных причин — необходимость бережения от частых пожаров, башни и стены кремля могли служить для обороны против немирных народов. Еще при жизни Ремезова тоболяки и жители, более южной Тюмени нередко «находились в опасении» от степных кочевников, ходили против них в дальние походы, отбивая пленников и скот.
Но ведь не построено такого кремля-крепости ни в Тюмени, ни в Омске, ни в каком другом сибирском городе. И дело даже не в указе из Москвы, когда в 1698 году С. У. Ремезов записал: «Велено мне быть в Тобольску у городового каменного строения…». «Каменное строение» можно было бы построить и попроще. Но ТАКОЕ «строение» мог построить в Сибири только один человек. И будем радоваться, что он оказался именно Тоболяком. И именно ТАКИМ человеком.
Кстати, Ремезова даже «отставляли» от «дел строения». Как утверждают исследователи, «из-за каких-то служебных упущений». И тобольский воевода князь Черкасский писал царю Петру: «А… ево, Семена, к Москве отпустить было невозможно для того, что он в Тобольску у городового каменного строения у великих приемов и расходов, и в том ево считают. А от того строения он, Семен, отставлен, потому что явились ево, Семеновы, будучи у того дела, многие блудни, а какие, о том тебе, великому государю, мы, холопы твои, писать будем впредь…»
Доживал свою жизнь Семен Ремезов в обыкновенной покупной деревянной избе, в нижней части города, расположенной среди других изб простых тоболяков. Так что, палат каменных «тобольский по выбору дворянин» не нажил. А мы придем к простой догадке, что «великие расходы», в которых обвинял зодчего воевода, связаны с желанием Ремезова построить в родном городе, в Сибири, не просто практичные каменные административно-хозяйственные сооружения, а «нечто прекрасное». Реализовать проекты без известных нынешним архитекторам «удешевлений», «урезаний» и «корректировок». Кто имел дело со строительством, тот знает, какой характер для этого нужен.
Все Ремезовы отличались сильным характером. Впрочем, как и иные тогдашние сибиряки, вольные и невольные зауральские переселенцы и жители. Бесхарактерные в Сибирь не шли, слабохарактерных в Сибирь не отсылали.
Начало свое фамилия берет из Москвы, где дед Семена Ульяновича Моисей (Меньшой) Ремезов находился на службе у отца первого русского царя из рода Романовых патриарха Филарета. Как пишет историк Л. А. Гольденберг: «Неизвестен характер его «проступка», но 2 декабря 1628 года по госудереву указу из Москвы в Тобольск в сопровождении тобольского казачьего пятидесятника О. Антонова, мангазейского стрельца И. Борисова с товарищами был «прислан» сын боярский Меньшой Ремезов. Тобольский воевода А.Н. Трубецкой донес царю, что ссыльного «велели взяти и велели ему, Меньшичку, быти в Тобольску до указу». Городу тогда исполнилось как раз тридцать один год от рождения, от основания его отрядом казаков и стрельцов письменного головы Данилы Чулкова. Тобольск уже стал главным военно-политическим, административно-хозяйственным и культурным центром Сибири. И Меньшой Ремезов не затерялся среди известных служилых тобольских людей Аршинских, Толбузиных, Шульгиных… Занимает среди них одно из первых мест, с 1729 года получая наивысший по размеру годовой оклад денежного, хлебного и соляного жалованья — 20 рублей, 20 четей ржи, 20 четей овса и 3 пуда соли.
Свои необесцененные рубли тобольские служилые люди получали не зазря и не так просто. Имеются перечневые тобольские списки, приводящие сведения об обычных их службах. Среди них «посылки»: в Мос кв у «с ясашными и с иными казнами и сметными и счетными списками и со всякими… делами и с отписки», в Мангазею, Илимский острог, на Лену, в Томск «з грамотами великого государя… и зельем, и с свинцом, и с хлебными запасы, и за ссыльными людьми в провожатые», к Ямышу-озеру за солью и «для береженья… товаров, которые присланы были для торгу китайских товаров», на Устюг Великий, в Ярославль и Вологду «для покупки всяких товаров», в волости Уфимского уезда за воском и медом, в слободы и на заставы Тобольского уезда… Также посылались в острожки и слободы «на приказы, и за выдельным хлебом, и за сыскными, и за иными всякими великих государей делами, и в ясашные волости для ясашного збору… И на Верхотурье и в слободы ж по хлебные запасы весною и летом на дощаниках по переменно. И в Тобольску по городу и по острогу и у хлебных анбаров, и на кружечных дворах, и у калмыцких посланцев, и по иным местам, где доведетца стоять на караулах безпрестанно, и на объезжих караулах, и в станицах бывают почасту». И отправляются «в степь для поиску кучюмовых внучат и государевых изменников», на Байкал-озеро, на строительство острогов, а «Стенька Серебряников… послан… с посланником Никулаем Спафарием» в Китай…
«Во все стороны летящая стрела — тоболян езда», — заметит Семен Ульянович Ремезов.
Мы же заметим, что XVII век, вообще в России, а не только в Сибири, создавал, формировал универсальную личность местного служилого человека. Человека мысли, слова и дела. Уточним: государственной мысли, государственного слова, государственного дела. И можно понять, за счет чего и за счет кого Россия так быстро и мощно вышла из начавшего век Смутного времени.
За счет чего? За счет единой идеологии, которую запоздало сформулирует в ХIХ-м веке российский министр просвещения граф Уваров. Провославие, самодержавие, народность.
За счет кого? За счет тех, кому служба Российской державе была и верой, и жизнью, духовным и физическим назначением и спасением. XVII век дал державе две величайших окраины — сибирскую и украинскую. Можно считать, что именно этот век на геополитический свет Божий великую Российскую империю.
Дальше шло или закрепление данного, или ослабление. Расколы, реформирования, революции, перестройки… Петровские и екатерининские времена только продолжали (или отрицали) начатое XVII веком. Мысль не самая новая, но часто и забываемая. Иногда кажется, вполне преднамеренно.
А запоздалость, и следовательно (увы), ложь, вырождение уваровской формулы заключалось в том, что когда она была провозглашена, самодержавие (бюрократическое), во многом, существовало уже само по себе, сотворив из православия некий казенный зависимый несамостоятельный институт; всеобъемлющая народность, проявившаяся через Пушкина, им же была и определена страшно: «народ безмолвствует». И, проявляющаяся, вне народа, вне державных задач, не признанная государством и не признающая государства, разночинская интеллигенция. Также, сама по себе и сбоку. Готовящая для России иную, отнюдь не кратковременную, убийственную смуту.
«Грань веков», на кото рой жил Семен Ульянович Ремезов, подготавливала упразднение универсального сословия людей служилых, готовила им на смену узкоограниченное бюрократическое чиновничество и ущербного разночинца. Несущего в себе разрушительный заряд отрицания, столь противоположный созидательному духу деятельного возрождения середины XVII века. С историей, творимой не царями (начиная с Петра), и не «героями» и «вождями» (далее и ближе к нам нынешним), а каждым «служилым», тем более в Сибири. Всегда невозможной без личной инициативы и своего разумения.
Несколько примеров из жизни «служилого человека» Моисея (Меньшого) Лукьяновича Ремезова. Вот в 1640 году он едет во главе посольства к друнгарскому контайше. 3 июня выехал из Тобольска, достиг 27 июня Ямыш — озера, где, не встретив контайшу, «учал соль в государевы суды грузить». Отправив 15 августа соль, продолжил поиски контайши в его улусах, встреча состоялась 10 октября. Во время аудиенции тобольский посланник, облаченный в «цветное платье», произносит речь, с экскурсом в историю добрососедских отношений киргизского (казахского) контайши и Москвы, обнаруживала отличное знание предмета и дипломатического ритуала. Сумев заставить послов контайши отказаться от требований ясака, с видимо спорных по принадлежности, ясачных людей Барабинской волости.
Позже, в 1642— 1643 годы, Ремезов-дед, «с товарищи», отводит место под новую Туринскую слободу, где «пашенные земли очертили» и «учинили межи и чертеж».
В 1646 году, по поручению тобольского воеводы И. И. Салтыкова, он высказывает в Верхотурье местному воеводе мысли о главенстве Тобольска и его воевод над остальными сибирскими городами и воеводами. Чтобы не устраивали воеводы в далекой заочной государевой вотчине плюралистического самовластного «раздрая», подрывающего крепнущую российскую государственность.
Которой, с 1647 года (время поступления на государеву службу), служил отец Семена Ульяновича Ремезова Ульян Моисеевич. Исполняя, начиная с простого казака, «всякие городовыя и степныя, станичныя, лыжныя и нартеныя службы». Спустя три года, грамотный, деятельный и любознательный казак назначается войсковым подъячим с годовым окладом в 8 рублей, 6,5 четей ржи, 4 чети овса, 1 пуда соли. С 60-х годов Ульян Моисеевич занимает высокую должность стрелецкого сотника, дослужившись до звания «детей боярских». Званием этим жаловали «людей разумных и сердцем рьяных», в отличие от «коренной» России, с ее достаточно жестко определившейся сословностью, в Сибири, практически, в «детех боярских» мог оказаться каждый служилый, была бы голова на плечах, да «царь в голове». Верно, направленную к добр у деятельную «рьяную» разумность понимали наши предки под этим не обходимым «царем», без которого человек не человек, а так — жалкое бессильное недоразумение, подвластное люб ому сильному и чужому. «Царь в голове» позволял немногочисленным еще русским людям в Сибири делать окружающий мир «своим», превращать недавних неприятелей, если не в «приятелей», так и не во врагов, а все чаще в союзников, в «соузников», связывая их с российскогосударственными целями и интересами.
В 1660 году Ульян Ремезов отправляется «в степь к Девлет-Кирею царевичу и к Лаузану-тайше с выговором о мирном постановлении и к Аблаю-тайше с государевым жалованием, с сукны и с Ермаковым пансырем». Ему доверили вести мирные переговоры с видными татарскими и ойратскими (калмыцкими) феодалами и передать Аблаю особую реликвию — панцирь Ермака, считавшийся у кочевников чудодейственным. К середине XVll века имена трех татарских и калмыцких властителей были связаны с враждебными действиями против России, тобольская администрация искала добрососедских отношений с татарскими и калмыцкими владетелями. Ульян Ремезов успешно выполнил ответственную миссию, панцирь Ермака примирил воинственного и могущественного тайшу с русскими. Этот панцирь видел в доме отца молодой Семен Ремезов, описав его впоследствии в «Истории Сибирской», обширным, иллюстрированным
автором многочисленными рисунками, трудом, из которого мы узнали о гибели Ермака, о чем рассказал расстроганный подарком Айбай-тайша Ульяну Ремезову.
На обратном пути Ульян Ремезов «вывез по упросу барабинских полоняников», которых вез на своих верблюдах и конях, «на своем корму , покупая у калмыков дорогою ценою». Понесенные при этом «всякая нужда» и убытки не были возмещены, и он «от той посылки оскудал и обнищал… и жизнь свою тем утратил». Расплачиваться за ту «посылку» пришлось еще и сыну, в 1698 году Семен Ремезов писал в челобитной царю Петру: «И от тех долгов я, холоп твой… оплатица не могу и по сё число».
Кроме долгов была и неисчислимая прибыль. Накопленная двумя предшествующими поколениями тобольских Ремезовых, всеми сибирскими служилыми, строящими, пашущими, идущими вперед, не останавливающимися.
Накопленное сводил в своих трудах первый сибирский ученый, осмысливал, подводил итоги, раскрывал полно, продолжал, поднимал на новый уровень. И неожиданно для нас, нынешних, определял Сибирь «счастливой и красноцветущей».
«Воздух над нами весел и в мерности здрав и человеческому житию потребен. Земля хлеборобна, овощна и скота. Паче всех частей исполнена пространство и драгими зверьми бесценными. И торги, привозы и отвозы превольны. Рек великих и средних заток и озер неизчетно; рыб изобильно множество и ловитвенно; руд, злата и серебра, меди, олова и свинцу, булату, стали, красного железа, и простова, и всяких красок на шелки, и каменей цветных много…»
Остается признать, что после Семена Ульяновича Ремезова со столь возвышенной торжествующей любовью о Сибири, кажется, никто и не говорил.
А начинал свою службу Семен Ульянович в ишимской степи, в 1668 году, простым казаком. Одним из многих. Посылаемых на разнообразные «посылки», в основном связанных с поисками различного рода прибылей для казны, сбором ясака, транспортировкой хлеба. Совмещая обыденную службу с необычными сверхслужебными занятиями.
Впрочем, именно «обыденная служба» открывала ему родную Сибирь, ее «на все стороны дороги», «меры и расстояния», племена и народности, «вновь построенные слободы», «межи и грани». Служба требовала «описных земляных дел», то есть описаний и измерений осваиваемой территории, имеющих самое непосредственное отношение к картографическим работам. В документах 1689 года С. У. Ремезов аттестуется как опытный чертежник, который «многие чертежи по грамотам городу Тобольску, слободам и сибирским городам в разных годах писал».
В то время, когда для Европы все что за Уралом являлось землей неизвестной, завершая свой очередной труд, служилый сибирский человек Ремезов с удовлетворением напишет, что в «пополнок» уже существующему чертежу Сибири, выполненному в 1667 году при воеводе Годунове, он составил новый чертеж.
«Лета 7195-го (1687) году июня в 18 день написан сей чертеж всея Сибири мера от Тобольска ехать: на восток по Иртышу до Китайского царства, на запад по Тоболу и Туре до камени Уралу и степи, на север вниз Иртыша-реки и по Оби до Мангазейскаго и Соловетскаго и Ленскаго моря, на полдень по Вагаю и Ишиму до Хвалынского моря и степи калмык».
В 1696 году «доброму и искусному мастеру» боярским приговором, в Москве, было поручено составление большого чертежа всей Сибирской земли. Омываемой на востоке Тихим океаном, к берегам которого во главе служилым человеком Иваном Москвитиным русские вышли в 1639 году. Отделенной от Америки проливом, которым прошли, обогнувшие Азию с северо-востока в 1648 году русские мореплаватели Федот Алексеев и Семен Дежнев. Рассеяв сомнения о возможности плавания сибирскими морями из Европы в Китай, доказав, сами того не подозревая, что Америка является самостоятельным континентом.
Кстати, именно Федот Алексеев был первым русским человеком, который ступил на курильские острова. Произошло это в 1649 году, когда он на своем судне «обошел Курильскую Лопатку». В 1711 году казаки экспедиции Д. Анциферова и И. Козыревского уже собирали ясак с жителей Курил. А если и были в то время на Курилах японцы, то в плену у казаков Козыревского, когда их корабль выбросило на берег, где они выучились говорить по-русски.
В 1697— 1699 годах сибирский казак Владимир Атласов по собственному почину предпринимает поход на Камчатку и с этого времени Камчатка присоединяется к Русскому государству. В 1658 году воевода Пашков в бассейне Амура основывает Нерчинский острог. В том же году казак Онуфрий Степанов с пятью товарищами вступил на Амуре в бой с целой хорошо вооруженной китайской флотилией. А из «чертежа» всей Сибири С. У. Ремезова видно, что русские землепроходцы уже тогда (намного раньше исполнения «чертежа») доходили до средней части Сахалина.
Географические карты («чертежи») имеют не только научно-прикладное значение, но и политическое. Создавая карты новых земель, определяя их границы, народ, государство утверждают, легитимизируют свое бытие на этих землях. Кроме многочисленных отдельных «чертежей», С. У. Ремезов подготовил три географических атласа Сибири: «Хорографическую чертежную книгу (1697—1711), термином «хорография» как при Ремезове так и сейчас обозначают описание отдельных стран и крупных районов и регионов, «Чертежную книгу Сибири» (1699 — 1701), «Служебную книгу», начатую в 1702 году и законченную в частных деталях его сыновьями Леонтием, Семеном и Иваном в 1730 году. Атласы Ремезова щедро снабжены пояснениями: историческими, этнографическими, экономическими, археологическими, собранными в многочисленных поездках, полученными из распросов «памятливых старожилов, бывальцев в непроходимых местах и каменех безводных, на степех и на морех, по различным землям…»
Осваивая Сибирь, русский человек свершил народное «неподъемное дело», принимаясь за свои многоплановые обширные труды, Ремезов также брался за дело «неподъемное» и довел его до конца. Такие характеры формировал сибирский XVII век, характеры служилых людей, знавших, что начать, значит завершить. В противном случае, незачем и за дело приниматься. Став ногой за Урал, следующим шагом становился Тихий океан, а еще следующим, по разгону из XVII в XVIII век, уже — Русская Америка. И все это, повторим, после Смуты, когда Россия находилась на грани потери государственности, развала, расчленения, уничтожения. Собственно, Смуту породило желание пользы себе, этакий всеобщий «личный интерес», Хватательный, овладевший и боярином и холопом. Действительно, оказавшихся без «царя в голове». Преодолело Смуту — желание пользы России. Каждым отдельным человеком, всеми сословиями, нахлебавшимися до упора «смутной свободы», перемогшим ее, принявшимися не за перестройку и ломку, но за продолжение прерванного строительства. После того как изгнали из отечества «лжецарей», самозванцев, иноземцев, временщиков.
И продвижение в глубь Сибири только подтверждает наличие безошибочного коллективного народного разума, точно определившего пути основного строительства, на северо-восток, общероссийского государственного дома. Все остальное, последующее, нелучшее, когда из Сибири старались сотворить то каторгу (при царях), то некий, «архипелаг» (при «вождях»), с народным раз умом не связано. Потому что кроме, разрушительной «смутной свободы», существует еще и убийственный бюрократический «беспредел», как раз и направленный против «свободы народной».
Для русских первопроходцев проникновение в Сибирь, освоение Сибири, явилось не просто экономической и политической задачей, но задачей нравственной, как раз и заключавшейся в расширении истинной свободы, в духовном выздоровлении после государственных потрясений. Судя даже по одной семье Ремезовых, в XVII веке Сибирь основывали, изучали, описывали духовно здоровые люди.
И как бы ни был хорош созданный С. У. Ремезовым Тобольский кремль, именно его карты («чертежи») являются главным памятником русскому сибирскому первопроходчеству. Этому «русскому духу», который, дай Бог, не выветрился за самый тяжелый в народной истории ХХ век.
Основу карт С. У. Ремезова составляли детально изученные, измеренные “речные и сухопутные маршруты, при отсутствии математического обоснования, заменяющие привычную для нас географическую, по широте и долготе, «сетку». Ни одно из значительных событий в области географии и картографии Сибири того времени не проходило мимо сибирского ученого. Он был хорошо знаком с географическими описаниями посольства Н. Спафария, плавания С. И. Дежнева, похода В. Атласова. Ему были известны китайские, бухарские, арабские, европейские источники. В 1698 году Семен Ульянович ознакомился с московскими картохранилищами, пополнил снятыми копиями свою коллекцию чертежей Сибири. Он еще застал в Сибирском приказе огромный картографический фонд, позднее бесследно исчезнувший. «Бесследно» исчезали и многие из работ С. У. Ремезова, впоследствии оказывавшиеся в музейных и частных коллекциях, вывезенных на запад. Корыстный интерес иностранцев к работам сибиряка проявлялся еще при его жизни, когда западноевропейские исследователи издавали его труды, естественно, без указания имени автора.
Геокартографическая энциклопедия Сибири, созданная С. У. Ремезовым, и сегодня отвечает на многочисленные запросы наших современников о самом интенсивном периоде русских географических открытий и динамике развития освоения Сибири и Дальнего Востока. Чтобы не быть голословным в этом утверждении, вспомним, что именно чертежами Камчатки, с прилегающими Курильскими и Японскими островами семидесятитрехлетний С. У. Ремезов завершил свою картографическую деятельность.
В 1713 году мореплаватель Козыревский представил (использованный Ремезовым) свой отчетный чертеж с точными сведениями о Курильских островах. И цитата из книги Л. А. Гольденберга «Изограф земли сибирской»: «Важно это обстоятельство и потому, что Япония в то время, как полагают и японские исследователи, почти ничего не знали о Курильских островах и не имели сведений о каждом из них (Акидзуки, 1968, с. 157)».
Что ж, «влияние невежества в географии» продолжает воздействовать на «историю народов». Но думать приходится «не с только о «невежестве», сколько о преднамеренном замалчивании русской истории. Кто знает ее, останется при убеждении, что занятие это безнадежное. Надежны только труды, направленные, как писал С. У. Ремезов, «ко утешней всенародной пользе». Создающие государственную географию и историю. Надежные и вечные…
Журнал «Югра», 1993, №1
