Я.Г. Солодкин
Уже в конце XVI столетия, в процессе вхождения «Югорской земли» в состав Московского государства, отдельные представители знати «остяцкой страны» начали принимать христианство, что «имело существенное политико-правовое значение», ибо превращало «туземных вождей» в полноценных подданных.
Так, в 1590-х годах крестились родной брат кодского князя Алача (Алачея), получив имя Георгия (Юрия), вдова Алача, ставшая Анастасией, с внуком, нареченным Петром, а вскоре – жена следующего властителя Коды Игичея Алачева (отныне Анна), урожденная Пуртиева, а также их сыновья, известные по документам как Иван, Михаил и Григорий. Не исключено, что, оставив «басурманскую веру», в православие перешел и сам Игичей (крестильное имя которого, однако, остается неизвестным), выстроивший, как порой считается, в своей главной резиденции храм святых Зосимы и Савватия. Новокрещеном в одной из царских грамот 1601 г. называется Степан Пуртиев, очевидно, родственник Анны (жаловавшийся на бегство к куноватско-ляпинскому князю Шатрову Лугуеву трех «жонок полоненок купленных»). Христианство принял и ее брат Гаврила. С точки зрения А. Т. Шашкова, помимо кодских князей, православными по настоянию хозяев сделалось, видимо, и несколько их холопов.
На рубеже XVI—XVII вв. в христианство перешли ляпинский князь Петр Куланов, казымский князь Богдан Сенгепов (Цынгопов), сыновья куноватского князя Артинзея Лугуева Даниил и Яков. Как писала А. Е. Ульянова, «немало новокрещенов зачислили на службу после похода сургутских служилых людей на Пегую Орду в 1597 г., в ходе которого было взято в плен много инородцев». Согласно относящейся к следующему году грамоте «святоцаря» Федора Ивановича в Сургут, его воеводе князю С. М. Лобанову-Ростовскому надлежало отобрать «погромный ясырь», захваченный участниками этой экспедиции, и вернуть его в юрты, кроме тех, кого служилые успели крестить, превратив в своих холопов; последних предписывалось зачислить в ряды гарнизона. В царской же грамоте от 5 февраля 1602 г. о возвращении ясыря участвовавшим в походе в Пегую Орду березовским атаманам И. Пешему, И. Аргунову, казаку С. Прохорову «с товарыщи» о крестившихся следом не упоминалось. По указанию А. Т. Шашкова и А. Е. Ульяновой, в конце XVI в. в Сургуте нес службу новокрещен Н. Осипов, благодаря доносу которого сургутский воевода князь Я. П. Барятинский подавил бунт нарымских остяков (десять его «руководителей» во главе с Басаргой якобы были повешены). Зачисленный тогда в казаки, Осипов, будучи на «годовой» в Кетском остроге, сумел и там раскрыть заговор «иноземцев», о котором сообщил воеводе П. Бельскому; позднее (не ранее 1618 г.) Никита выступал в качестве толмача. Из челобитной Осипова следует, что он крестился и был поверстан в казаки после того, как в 1597/98 г. подал извет князю Я. Барятинскому на князцов, есаулов и ясачных людей Нарымского уезда и антирусское выступление сорвалось. В действительности, этот захудалый князь воеводствовал в Сургуте на протяжении 1601—1603 годов (бунт нарымских «иноземцев» принято относить к 1602 г.).
И. В. Щеглов, включивший Н. Осипова в число заговорщиков (подобно Г. Ф. Миллеру), писал о наказании кнутом части из них, как и десяти кетских остяков в 1605 г. Судя по челобитной этого новокрещена, такому наказанию подверглись не нарымские князцы, есаулы и ясачные, а (хотя преждевременно утверждать, что десять) кетские «лутчие люди», когда впоследствии тот был годовальщиком. Считалось, что «несение службы новокрещеными остяками являлось для Сургута большой редкостью». В середине 1620-х годов в гарнизоне этого города, насчитывавшего 202 служилых человека, значились и новокрещены; согласно окладной книге 1625/26 г., их было семь: Ивашко Харпицкий, «Юшко» Момот, Карпик Аманатка, Андрюшка Торокан, Андрюшка Чаус, Федька Паруня, Петруша Парабельский. Последний происходил из семьи парабельских князей.
В 1619 г. Иван Парабельский с сургутским подьячим И. Афанасьевым посылался против изменивших русским «Бардаковых сыновей» Кинемы и Суеты, дабы как толмач вести переговоры со смутьянами.
В 1609 и 1613 годах за ясаком в Кетский уезд, «в Тунгусы» и «Тюлькину землицу» посылался толмач Карпик Аманатка, служивший в Сургуте в 1625/26 г. Толмачом являлся и новокрещен Семен Тумач, в 1609—1610 и 1620 годах собиравший ясак на реках Кас, Енисей, Сым и возивший отписку из осажденного тунгусами Маковского («Намацкого») острога в Кетск. «Московскую грамоту» от 27 января 1611 г. доставил в Кетский острог в конце того же года новокрещен «Урнучко Онтонов». За 1610 г. известен и сургутский новокрещен «Олешка» Апатаков. В 1618 г. первый воевода Нарыма М. Т. Хлопов посылал местного новокрещена «Олешку» Сулбучеева (Санбычеева) с отпиской в Тобольск. В следующем году «Олешка» и сургутский литвин Я. Сергунов были направлены из Маковского острога в сибирскую столицу «с службою и с иными делами». По указаниям С. В. Бахрушина, в 1620-х – 1630-х годах в нарымском гарнизоне служил брат Вангая Кичеева (из Нижнего Нарыма) Григорий; крестились и стали нести службу также его двоюродные братья Иван Боярко и Олоша Олонтайко Санбычеевы, затем сын Григория Кичеева «Олешка». Быть может, новокрещеном являлся ясатчик Иван Ясырь, посылавшийся в 1595 г. из Сургута к правителю Пегой Орды князю Воне, а в 1613 г. находившийся в Кетском остроге, где обычно «годовали» сургутяне.
Во время розыска о подготовке мятежа в Березовском уезде в 1607 г. повесили новокрещенов Петра Куланова (с сыном Антоном) и Левку, принадлежавшего к числу «лутчих людей» Подгородной волости, тоже с сыном. Одновременно, по доносу сына, ставшего с переходом в православие Григорием и затем поверстанного в казаки, был казнен еще один из «лутчих людей» этой волости Ваюсь.
В отписке березовского воеводы князя П. А. Черкасского, содержание которой передается в ответной царской грамоте от 28 октября 1607 г., хотя подчеркнуто, что «подгородный остяк Ваюско … в расспросе в измене повинился», о Григории не упоминается, так как, возможно, его показания в «приказной избе» Березова о намерениях «иноземцев» осадить русский город, перебить его администраторов и служилых людей лишь подтвердили разоблачения Осдони и свидетельства арестованных заговорщиков. Как мы узнаем из челобитной Ваюсева (1657 г.), поверстанный «в казачю службу», он нес ее более двадцати лет, до отставки «за старость» воеводой Березова князем М. Белосельским. В «книгах имянных березовским служилым людем и ружников и оброчником з денежными оклады» 1620-х годов (одна из них, за 1627/28 г., впрочем, сохранилась со значительными лакунами) Григорий не числится, возможно, потому, что получал только хлебное и соляное жалованье. (Как писал Е. В. Вершинин, нормы православного быта запрещали крещенным «иноземцам» проживать вместе со своими сородичами-язычниками, и Ваюсеву следовало находиться в Березове; с отставкой в 1628/29 г., лишившись казенного содержания, Григорий стал заниматься поблизости рыболовством и разведением на продажу лисиц. Возможно, это позволяли ему делать и прежде).
В относящейся к 1622/23 г. березовской окладной книге «денежного жалованья» – самой ранней из сохранившихся – среди казаков, получавших 6 рублей с четью, назван новокрещен «Ивашко» Денисов. По указанию Е. М. Главацкой, в 1630 г. в Березове насчитывалось 30 новокрещенов во главе с атаманом Корнилом Петровым. Такой атаман в известных нам разнообразных источниках по истории этого города 1620-х – 1630-х годов, однако, не упоминается, слишком сомнительна и указанная уральской исследовательницей цифра местных «иноземцев», накануне сделавшихся православными. Зато благодаря разысканиям Н. И. Никитина известно, что в 1630 г. атаманом трех десятков тобольских новокрещенов являлся Корнила Петров сын Дурынин. Стало быть, Е. М. Главацкой допущена ошибка.
С точки зрения В. Н. Козлякова, для того, чтобы «во времена … Федора Ивановича … сибирские племена» признали «первенство и подданство московского царя», его воеводами «было применено более успешное «оружие»», чем «казацкие сабли», – «борьба за веру».
Малочисленность новокрещенов не только тогда, но и в последующие десятилетия, явно противоречит такому суждению. По сообщению владычного дьяка Саввы Есипова, повторенному редакторами его летописи, с разгромом «Кучумова царства», основанием Тюмени и Тобольска «мнози невернии, уведевше християнскую веру, крестишася … и от неверия бысть верни». Не приходится сомневаться в тенденциозности этого свидетельства, как и воспроизведенного «слогателем», близким к трем кряду тобольским архиепископам, известия синодика «ермаковым казакам», будто знаменитый атаман «со единомысленною и с предоблею дружиною» отправился в Сибирь «очистити место святыни … и разорити … нечестивыя капища». Заметим, что ранее, представив современную ононимику «Сибирской земли», Есипов объявляет татар приверженцами «Моаметова» учения, то есть мусульманства, а всех остальных «языцев» – идолопоклонниками, не зная лишь, «калмыки … которой закон или отец своих предан[и]е [держат]».
Хотя русские книжники с конца XVI в. подчас называли Сибирь «новопросвещенным местом», «новопросвещенной землей», в первой половине следующего столетия, вопреки убеждению Л. С. Соболевой, 48 этот край еще отнюдь не превратился в «новокрещеный».
Приведенные данные, между прочим, заставляют расстаться и с мнением о том, что на рубеже XVI—XVII веков новокрещенами «становились, как правило, представители верхушки аборигенного населения», а ясачные люди могли принимать христианство главным образом в силу «материальной заинтересованности». Нуждается в уточнении и взгляд, будто православие начало проникать в среду коренного населения Северо-Западной Сибири с первых лет XVII в., но «русское правительство стремилось всячески сдерживать процесс христианизации в крае».
