Гастроли Тобольского драмтеатра на теплоходе

Источник

Об «Аркадии Гайдаре»

«Гайдар» ко времени моего появления в театре уже превратился в легенду. «Старики» с удовольствием вспоминали об этом почтенном судне, которое было не новым уже тогда, когда его передавали театру, а плавали на нем лет шестнадцать…  С горящими глазами рассказывал один из моих коллег про уютные каюты, которые были у каждого актера, устроенный на самой верхней палубе малый зрительный зал – на тот случай, если не окажется сцены в каком-нибудь поселке – а таких случаев было немало! Один из них рассказал мне тот же коллега, актер Виталий Козлов. Приплыли, говорит, к стойбищу оленеводов – не то зырян, не то хантов. Ну, пошли, пригласили на спектакль. На теплоход, понятно, а то где еще. Ну, пришли, все солидные, неторопливые, с трубками во рту. Расселись, молча смотрят. Показали им какую-то комедию, самую смешную. Смотрели без единого звука или слова – актеры в растерянности, провал или нет? После поклона – расходиться не стали. Давай, говорят, еще! Оп-па! Опять купили билеты – смотрят следующий спектакль – уже драму. Так же молча, посапывая трубками. Еще давай! – говорят после спектакля.  У всех уже глаза расширились… но – директор говорит – играем! И так они просмотрели все гастрольные спектакли, включая детские.

Впрочем, поскольку сам я знаю об этом судне только понаслышке, лучше дам слово своим коллегам. Вот цитата из книги стихов и воспоминаний Бориса Петровича Павлова:

«Аркадий Гайдар» — это трехпалубный «колесник», чудо техники начала века. Работал на мазуте, поэтому ужасно коптил. Зато гудок был слышен на весь Обь-Иртышский бассейн.

Профессиональных речников было всего трое: капитан, штурман и механик. На остальных должностях подрабатывали работники театра, включая и ведущих актеров. Я работал радистом. В мои обязанности входило утром и вечером включать трансляцию последних известий и передавать экстренные сообщения. Тем более, что пароход напоминал плавучий городок с множеством кают, надстроек, огромным трюмом, где жили начинающие артисты и технический состав, включая зрительный зал и сцену на третьей палубе, где зачастую мы давали спектакли в маленьких поселках.

Весь увешанный афишами и рекламными щитами, «Гайдар» представлял собой незабываемое зрелище и был узнаваем издалека. Его любил и ждал весь Север, особенно дети, не слишком избалованные цивилизацией. Единственный в мире театральный пароход. Он становился нашим родным домом на целых три месяца. Невероятно долго. За это время почти все успевали перессориться друг с другом, общались только на спектаклях и собраниях. Утешало одно: скоро домой. А возвращались домой не пустые. Почти у каждого было не по одной бочке рыбы: соленая, вяленая, копченая. Шапки, кисы, шкуры, оленьи рога и много-много других даров Севера. Затем это все так же спокойно раздавалось родным, друзьям, знакомым, и налегке отправлялись в отпуск. А в начале сезона встречались, обнимались, радовались… И никаких обид. Да, это была большая театральная семья.

Вспоминает уже упомянутый мною Виталий Козлов, бывший свояк Б.Павлова, актер театра в 1976-1989 гг.:

«Гайдар» — это колесный пароход.  Как говорят — 1936 года выпуска. Винтов у него не было, были плицы — справа и слева по борту…  У него было четыре палубы: трюм, главная пассажирская палуба, прогулочная палуба и четвертая палуба, где и был театр. На третьей палубе хранилась декорация, а на четвертой был зал мест на 200 (стояли скамейки) и была небольшая сцена. Но была полная одежда сцены: занавес, два плана кулис, задник. Сзади — в арьерсцене были две гримерки — мужская и женская. Последний раз он ходил в 1977 году. Это был мой первый сезон в театре. А следующей весной в 1978 году дали «Шлеев». Мы ходили его переделывать. Я лично красил каюты в трюме. А напротив — на другой стороне реки стоял списанный «Гайдар»… И мы вместе с командой ходили на него и снимали все что можно: лампочки, детали… Потому что через неделю его сожгли на середине реки. Это обычная практика — технология утилизации флота. А корпус потом отбуксировали на металлолом.

Было время, ещё до меня, на «Гайдаре», в трюме устроили пивбар. И чтобы в него попасть нужно было купить билет на спектакль — иначе на борт не поднимешься… Ну и сам понимаешь — половина, если не больше зрителей было в баре… Пиво было бочковое, разливное. Загружали в Тобольске и на все гастроли! А помнишь какой дефицит было пиво на Севере? Бутылку водки меняли на бутылку пива!!! Всё это продолжалось до тех пор, пока буфетчица не проворовалась… Но учитывая, что они все воровали и воруют, можешь себе представить — как же это можно было провороваться, чтобы эту лавочку прикрыли…

Однажды, ещё на «Гайдаре», один актёр купил у местных охотников на Севере медвежонка. Медведицу, как водится, убили, а медвежонок остался… И до конца гастролей, недели три, медвежонок жил у него в каюте. А кормить-то его надо! А он это не ест, другое не ест… А Людмила Николаевна Титова в это время ещё Иринку грудью кормила… Она её вообще до пяти лет кормила грудью… Ну вот она нацедила молока и принесла медвежонку… В общем молоко ему очень понравилось! И началось самое смешное — он начал бегать за ней, преследовать — дай молока!!! Всю дверь у неё ободрал в каюте, пытаясь в неё попасть… Ну а коллектив разумеется ржал!..

О Северных гастролях

Северные гастроли многие годы были самым интересным и привлекательным моментом для служивших в Тобольском театре актеров. Со всего Советского Союза ехали, соблазнившись этой необычной возможностью, в том числе из Питера и Москвы. Это было явление уникальное. Возможно, наш театр не был единственным «плавающим», но вряд ли у кого-либо был столь длинный маршрут: от Тобольска, по Иртышу, далее по Оби – сначала против течения вплоть до Томской области (и туда заплывали), затем по течению до низовьев Оби, за Полярный круг, до самой Обской губы! Вы спросите, конечно – да что там делать, в этих пустынных местах? Там и людей-то, наверное, нет, одни олени да белые медведи. На самом деле – хоть людей там и впрямь немного, но живут, поселков много, расположены они все больше по рекам – т.е. по Оби, и ее многочисленным рукавам в нижнем течении. Еще надо сказать, что на всю необъятную Тюменскую землю в то время было всего-то два театра – Тюменский областной и Тобольский городской (когда-то был окружным, статусом повыше, но это было давно). Областной театр драмы тоже, конечно, выезжал на гастроли по области, но – брал только крупные точки, города, либо юг области. А весь север со всеми его городами и весями доверено было «культурно обслуживать» старейшему театру Сибири. Замечу в скобках, что Тобольский театр неизменно пользовался гораздо большей популярностью у зрителя, нежели областной театр…

И все же – что там такого привлекательного, в этих гастролях? Конечно, романтика – для ее любителей. Почти два месяца на теплоходе, по великой сибирской реке, так сказать – по экологически чистым местам, куда цивилизация еще толком не добралась. Ведь хоть мы и работали почти каждый день с полной нагрузкой, но оставалось время осмотреть и окрестности, погулять, даже порыбачить. А дневные и ночные переходы на теплоходе, под плеск волн, крик чаек? На севере мы оказывались аккурат в период белых ночей и сполна могли насладиться редким зрелищем – когда ночи почти нет, а один сплошной закат… А увидеть северное сияние за полярным кругом? «Ой, что это? Это северное сияние, да?» «НУ!»-ответ местного паренька…

Даже горы можно увидеть! Доплывешь до Салехарда – и вот они, встают на закате, Полярный Урал… Красотища!..

Некоторым было приятно и гордо просто даже знак Полярного Круга, что в Салехарде пощупать…

И что ни говори, хоть мы и здесь, в Тобольске, жили почти что на природе, но красивых мест на севере множество… Кое-где изумительные леса, такой завораживающий шум сосен… Удивительно, как не замечал дома… Поистине, где живешь, там не живешь. Да и больше березняк у города. А там… такие иногда роскошные заводи, плесы увидишь с высокого берега…

Множество старинных селений, уходящих своей историей почти в средние века…Салехард — бывший Обдорск, Березов – знаменитое место ссылки семьи Меншиковых… «Остался домик-то, который сам срубил, своими руками?» — «Да где там…  Давно берег в том месте обвалился, и где дом, стоял, и где могила была…». Н-да. Жалко. Но зато в самом Березове побывал!

Или вот тундра. Где еще ее может увидеть простой смертный, не рыбак и не оленевод? Когда забредаешь вглубь (ну метров триста от поселка), то чувствуешь себя, как на другой планете… Под ногами неведомая растительность, упруго пружинящая под ногами, странного голубоватого цвета… Ягель, олений мох… Совсем на мох не похож… Вокруг сплошные кочки, одни выше, другие ниже, и березы… ели… ростом ровно тебе по пояс…  Незабываемо.

Ну, кроме романтики, есть и что-то вполне конкретное, от чего может разгореться глаз… Да, правильно, РЫБА! Царь-рыба, как называл ее Виктор Астафьев. Обь, с ее многочисленными заводями и протоками, была всегда настоящим заповедником ценной рыбы… От огромных осетра и муксуна до малой ряпушки… Попадались нам и рыбозаводы, но проще было купить у какого-нибудь местного. И не то, что купить – выменять на водку или курево… Тут явно чувствуешь себя, как европеец-колонизатор, что за побрякушки выменивает жемчуг у туземца. Впрочем, муксуна можно было свободно купить кое-где даже в сельском магазине (только вслух нельзя его было называть муксуном, а только щекуром).  Так что тот, кто желал, и не был ленив – мог набрать этого добра столько, сколько мог унести.

Ну, и наконец – кисы. Знаменитые сапожки из оленьего меха, которые шьют оленеводы для себя и на продажу.  Не везде их можно было достать, лучшие шили в зырянском поселке с поэтическим именем Мужи на Сосьве… Некоторые гастролеры ехали на север именно за этими ценными предметами. «Если не достал кисы, весь сезон насмарку. Пропадайте пропадом Салемал с Аксаркой» — такие строчки сочинил мой приятель Виталий Козлов, о котором я уже упоминал.

Ну, актеры народ небогатый, а на гастролях, особенно столь длительных, поневоле заработаешь. Суточные, которые не всегда было где тратить, оплата третьих спектаклей, которых могло набраться немало, переработки, которые некоторые с удовольствием подсчитывали с карандашем… Так что – сплошные плюсы при минимальных минусах. Многие ездили всей семьей, мирясь с некоторой теснотой и недостатком удобств. Наши театральные дети часто разделяли с нами радости и горести путешествия, и конечно, запоминали их на всю жизнь.

О «Петре Шлееве»

Первые ассоциации при этом имени с комедией «Волга-Волга»…

«Наша лыбедь белая!…» — с веселой иронией приветствовала теплоход одна остроумная актриса. Ну, по сравнению с «Гайдаром», «Шлеев», конечно, проигрывал. Поначалу мне он показался немногим больше речного трамвайчика. Почти что так оно и оказалось в действительности. В общем, особой роскоши там не наблюдалось. Половина кают была в трюме, и размером они были как купе в поезде, но только каком-то очень старом поезде! Стены были голые, перегородки из обычной фанеры. Деревянные полки, на которые набрасывали матрацы. Нам сразу посоветовали их прибить гвоздями, а то вовремя хода они могли сползти и можно было проснуться на полу. Так мы и сделали…

На палубе каюты были чуть получше, но не побольше! В носовой части был маленький зальчик, в котором мы могли собраться на собрания, поводов для которых нашлось немало! Вдоль фальшборта верхней палубы были развешены щиты с афишами нашего гастрольного репертуара. Вид судна, хоть и покрашенного в белый цвет был неказист и беден. Но это было настоящее судно, которое плавало по реке не хуже всякого другого. К тому же малые размеры и малая осадка (почти плоское дно) давали «Шлееву» и важные преимущества – не было такого берега, к которому он бы не мог пристать из-за мелководья. Самые мелкие протоки, по которым шныряли разве что лодки рыбаков отважный «Шлеев» брал на раз!  Впрочем, однажды это ему вылезло боком. Все уже настолько привыкли, что суденышко наше чуть только не в ручье может пройти, что однажды близ села Тюли полезли в неизвестную протоку с заросшими берегами, и там таки сели на мель… Что делать? Ну, зацепили канатом какую-то ветлу и попытались притянуться к ней. Выворотили бедное дерево с корнем, но ни с места! Кто-то из местных пытался нас сдернуть на моторке – бесполезно. Пришлось ждать подхода буксира, который нас под утро стащил с мели.

Вы спросите – что это за лоцманы и капитаны такие? Ха! Про «Волгу-Волгу» в начале я упомянул не зря! Ибо у театрального корабля и команда… тоже артисты еще те… Капитан и старпом были настоящие речники, но служили в театре. Оба уже немолодые, краснолицые мужички, не лишенные и пагубной страсти… Под стать им был механик. Две ставки матросов заняли наши молодые актеры. Им и порулить давали. Это ли не романтика – сидишь в рубке, лениво шевелишь штурвалом, гордо смотришь по сторонам… Иногда можно и гудок подать – но лучше не надо! Иначе в округе все, включая рыбу, помрут со смеху. Звук был такой… специфический…  И с дисциплиной, мягко говоря, было неважно…

Ясное дело, что к такому ненадежному кораблю и отношение было соответствующее – всерьез его никто на Оби не принимал, и вообще считал встречу со «Шлеевым» дурной приметой… Зная лихой нрав наших лоцманов, способность пролезть в любую щель и пристать там, где их никто не ждал, все шарахались от нас и гоняли, как сидоровых коз. «Петр Шлеев», немедленно отойдите от причала! Немедленно!» — а что удивляться, если дебаркадер чуть не снесли… Выручало спокойное нахальство – «Отойдите!» — «Не, не отойдем…» — спокойно отвечает наш плюгавенький старпом. Всяких анекдотических историй из плаванья на этом полупиратском судне можно набрать на целую книжку… Одну из них мне взахлеб рассказывали мои товарищи – как «Шлеев» во время паводка пытался подойти к берегу, и этак случайно заплыл в чей-то затопленный огород… Кто уж там был за штурвалом, Бог весть, но въехали прямо в сарай, стоявший с краю… Снесли начисто. Ну, ругани с берега было. Как там выкрутились, история умалчивает.

Добавлю здесь еще воспоминаний Виталия Козлова.

— Ну а ледовые приключения помнишь? Когда Дрижд завёл нас в лёд? (В.В.Дрижд – это директор театра в 1976-83 гг. – прим. мое) А потом на коленях стоял перед Борей-капитаном с «Омского-13» — Только не бросай!!! Так вот ты помнишь, как нас «Омский — 13» взял на жёсткий буксир? Наш нос вплотную привязали к его корме и так тащили до Сургута. Мы тогда ко всему этому довольно легкомысленно относились. До одного момента… Итак нас тащат, рулить не надо. Мы все сидим в рубке, курим, травим анекдоты… Капитан, старпом, я, как рулевой, 5 — 6 актёров А навстречу нам, встречным курсом, идёт контейнеровоз класса «РЕКА -МОРЕ». Ему, как и Омскому-13, лёд нипочём. А на этом контейнеровозе идёт капитан-наставник этого участка реки. А это такая должность — он самый главный начальник над определённым участком реки. Он никакими судами не командует, он командует капитанами этих судов!  Его слово решающее и последнее. Короче ревизор-контролёр! Он-то впоследствии и снял Борю с должности капитана «Омского 13». Потому что тот превысил свои полномочия, взяв нас на буксир. Он не имел права так делать. Он же взял на себя ответственность за наши жизни. Так вот мы сидим, ржём, а переговорное устройство «КАМА» работает в рабочем режиме.

И мы слышим все переговоры между судами на реке в радиусе 14 километров. И слышим такой диалог:

— Омский 13 что за говно вы на корме тащите?!

— Да это Тобольский театр в беду попал, вот и выручаю…

— Бросай, на х…! Всё равно утонут!!!

После этого мы почему-то долго не смеялись, а в ночь прихода в Сургут здорово перепились от счастья… Аж четыре строгих выговора получили… Он (Дрижд) нас чуть не утопил под Аксаркой в 1982 году. Как всегда «горели» заделки в Аксарке и в соседних посёлках… Вышли из Салехарда в ночь, чтобы к утру быть в Аксарке. А часа через 4-5 разыгрался шторм! Волны метра по 3-4… Бросало так, что мутило. Как нас не переломило?! У «Шлеева» ведь допуск был по малым речкам — Конде, Кызыму, Сосьве и др. Ну, конечно наварили ему поперечных шпангоутов. Вот они, наверное, и спасли… Так вот — разгар шторма — корабль бросает! В рубку врывается Дрижд – орёт

— Назад!!! Назад!!!

Ему Павел Петрович —  капитан, стоит на штурвале, меня отстранил

—  Не могу!!!  Могу только против волны!!! Хоть в море, но только против волны!!!

Он не мог борт поставить под волну — иначе бы перевернуло бы. У него был последний шанс — ловить волну и нос против неё… Так и дошли до Аксарки…

Ну, вот – а теперь о событиях, которым я был сам очевидцем во время летних гастролей 1984 года. Отплыли 17 мая. Начало плаванья было вполне оптимистичным, все весело погрузились на судно, занимая и осваивая излюбленные каюты. Первая точка должна была быть в Увате. Заделкой занимался мой сосед по каюте и добрый товарищ Коля Макаренко, нынешний ветеран и заслуженный артист. Шли ночью – и утром обнаружили, что Уват мы прошли мимо… Смеху было и разборок – но назад не пошли. Спектакли сорвались. Ограничились выпуском стенгазеты с потешными стишками на тему (автор — немолодая костюмер Маина Михайловна). Дальше все пошло более или менее по плану, хотя такое начало должно было бы насторожить. Но все, включая начальство, пребывали в благодушном настроении.

Начался походный быт – готовим себе пищу на кухне (камбузом не называли). Две газовые плиты на всех – и очередь, все жарят, варят. Белье парят. Несколько человек скинулись на «общепит» и им готовила специально нанятая повариха. Пока идем, есть электроэнергия, горит свет, работают приемники, течет вода в рукомойниках и т.д. Как остановились – наступает тишина, все гаснет. Ну, к счастью, это днем. Если наша стоянка затягивалась, время от времени включали небольшой движок по прозвищу «чадо», который и питал нас электроэнергией. Подплываем еще ночью или утром к какой-нибудь деревне, притыкаемся к берегу – и десант. Обычно мы не становились к пристани, а просто перебрасывали трап на берег, неважно, крутой он там, или нет. Монтировщики выгружают на берег декорации, ящики с костюмами и реквизитом. А актеры – дружно по магазинам. Было время дефицита, а в сельмагах иной раз можно было разжиться либо дефицитными книжками, либо кое-какой одеждой или обувью… В каждом селе свои порядки. Свои сельмаги, свои клубы. Иной раз – отличные богатые магазины – и маленький неудобный клубик. Иной раз наоборот. Иногда — ни того, ни другого… Если стоянка на весь день — весь корабль превращался в какую-то рыболовную базу. С каждого борта торчало множество закидушек. Чуть дальше по берегу ветераны, включая женщин, ловили более серьезно. Потом улов шел на стол или вялился на солнышке. Причем вялилась целыми гирляндами, развешанными по всему кораблю! От трюма до рулевой рубки, на которой тоже висела своя гирлянда. Аромат стоял такой, что пропахли все, включая дам…

Во всех крупных точках наш председатель профкома, Юра Мазур, отправлялся в местный ОРС и договаривался о нашем снабжении продуктами – тушенкой, сгущенкой, и прочими благами. Затем все это поровну распределялось между работниками. Ну, все остальное можно было купить и самим.

На третий день путешествия мы дошли до Ханты-Мансийска. Сейчас уже трудно поверить, глядя на этот супергород, что в те времена он был таким же сплошь деревянным, как и старый Тобольск. Попадая в такие города, как бы возвращаешься в более отдаленное прошлое – в 50-60 годы… У берега стояла тогда внушительная трехэтажная деревянная пристань, но мы к ней приставать не стали, а как всегда сбоку. До чего приятно погулять по этому месту, словно растворенному в лесном пейзаже. Да и столь любимые нами магазины ломились от товара. А главное – на наши спектакли пришли артисты-любители из местного Дворца культуры и пригласили нас к себе в гости попить чаю, побеседовать об искусстве – и даже поимпровизировать, показать себя в творчестве. Даже автор этих строк сподобился — ни до, ни после у меня не было таких шикарных импровизаций и этюдов! Такие славные ребята! Просто душой отдохнули.

Продвинувшись немного на север, мы вернулись назад, в устье Конды, и довольно долго работали в благодатных кондинских краях, поднявшись до Урая. Поселки Болчары, Кондинское, Междуреченский, …Половинка! Управившись за две недели с Кондинским бассейном, мы поплыли опять по течению до Хантов. (Эти маневры были связаны с особенностями климата — когда мы в мае дошли до Хантов, на реке еще плавали льдины, дальше идти было опасно. Поэтому и вернулись). Затем пошли против течения Оби – пошли села Белогорье, Нялино, Сытомино, Покур. Затем три дня в Стрежевом, останавливались в протоке у городского парка, место дивное, красивая, но комариная роща!  От Стрежевого — дальше в Томскую область, до райцентра Александровское.

Затем двинулись обратно, опять по течению, заходя в те пункты, которые пропустили. Уже было в разгаре лето, можно было купаться и загорать, что мы и делали при случае. Всем коллективом весело праздновали День Нептуна — на Ивана Купалу.  Прошли Мегион, Нижневартовск – там пять работали дней. Затем – Сургут. Пришли ночью. Встаем утром, пасмурно, туман. Стоим у берега – как оказалось, у старого центра города, где еще были целы кварталы частных домов. Что-то странное замечаю на палубе – поперек лежит… наша мачта. Невольно поднял глаза – над нами висели провода ЛЭП. Один был прилично ободран… Тихие маты вырвались из глубин моего сердца… Так и плавали… В городах мы стояли обычно по нескольку дней, все можно было обойти. Но график был плотнее! Здесь старались сделать большую часть плана по выручке. Мы работали двумя параллелями – чтобы одновременно в двух дворцах. В общем, города – это интересно, но не так, как дикая местность! Невольно становишься туристом… За Сургутом – путь на Север, Кедровый и Урманный (названия-то какие!), Карымкары, Сергино, Шеркалы…

Обычным делом на этих гастролях было посещение мест не столь отдаленных… Всякий раз мы посещали поселок Локосово – сам по себе ничем не примечательный, с неважным клубом. Но каждый раз выезжали с вечерним спектаклем в зону усиленного режима. Вначале с опаской, потом уже как к старым знакомым. Конечно, реакция на происходящее у зрителей специфическая… особенно если симпатичные девушки на сцене.

Утром 25 июля мы подошли к Салехарду… Движок уже заглушили, надо зажигать свечу. Коля чиркает спичкой – она с шипением гаснет. Не зажигается, и все! Как на горе высокой себя чувствуешь – голова тяжелая, дышать тяжело. Мало кислорода, Север. Тоже почтенный старинный город, почти весь деревянный. Все же не столь живописный, как Ханты. Зато горы видны – в ясную погоду. Однако было как-то пасмурно большей частью, и ощущение низкого, давящего неба…

Авария за Полярным кругом

Утром мы должны были быть в Аксарке. Выходим на палубу – стоим. Вокруг сплошной туман. Стоим… не у берега. Посередь реки! Постепенно выяснилось – сломался один из двух ходовых двигателей. До цели мы не дошли, и вот стоим на якоре.

Далее выясняется – двигатель сломался не сам, он прекратил работать после того, как в нем поковырялся наш вечно нетрезвый механик. ЧП! На корабле в это время случился директор, Н. Лаптев – это был его первый сезон. В те советские времена не нашли ничего лучше, как собрать общее собрание и судить виновного товарищеским судом! Навели следствие, сурово осудили… Все возмущались. Завершилось собрание гневной речью Лаптева. Он сказал, что никогда больше не пойдет на гастроли с такой командой. Заметим, слово сдержал. Этот рейс «Шлеева» оказался для него последним.

Однако шутки шутками – а что делать дальше? С одним двигателем, на самой малой скорости, против течения – через всю Обь и Иртыш?? Другого выхода, однако, не было – и пришлось нам развернуться, и, забыв об Аксарке на этот раз, двинуться вверх по Оби. Пошли по Сосьве – мелководному рукаву Оби. Здесь течение было послабее, река помельче. Теперь было уже не до работы. Дальнейший план сорвался, хотя кое-где мы еще ухитрялись выступать. Доползли до Мужей и сыграли сказку. Через три дня после поломки доползли до Березова и там попытались отремонтировать машину – но безуспешно! Почти неделю продолжалось наше безнадежное путешествие. Было ясно, что такими темпами мы доберемся до Тобольска недели за три, не меньше! Конечно, мы не теряли времени даром и днем загорали, играли в шахматы, кое-кто разминался.

Все судно от рубки до фальшборта было увешено гирляндами вялящейся рыбы, отчего провоняло насквозь… Но главное было вечером. Белые ночи уже давно кончились, и стало темновато! А у нас освещение пропало полностью. Теперь даже во время хода судно не освещалось. Между тем «Шлеев», кряхтя по-стариковски единственным движком, продолжал двигаться и ночью.  Ясно, что так делать было нельзя, даже таким пиратам, как мы. Столкновения было не избежать, если кто попадется навстречу. Выход нашли чисто театральный – взяли из реквизита фонари для спектакля «Мария Тюдор» и подвесили их на рубке с двух сторон. Свет они давали тусклый, но на реке ночью хорошо видно… Батареек надолго не хватило бы, позаимствовали аккумуляторы. Итак, снаружи проблему решили – а внутри? Вечером наступала кромешная тьма, а народ еще суетился и сновал взад-вперед, ужин, то-се… Ну, свечей закупили, конечно – но идешь по коридору, заставленному ящиками с реквизитом – а навстречу кто-то с шипящей сковородкой… сигналят – это мы. Сразу прячешься в дырку, даешь пройти. Романтика! Дружи – не хочу!

Спасение, как и в прошлые годы, пришло в виде сухогрузов, двигавшихся вверх по течению. От поселка Октябрьского нас прихватил и взял на буксир могучий «Беломорский». Пришло счастье – мы понеслись как ураган! «Шлееву» не снилась такая скорость, даже когда он был еще живой. Кроме того, сразу появился свет, причем круглосуточно – нам кинули кабель. Высокий борт сухогруза возвышался над нами, как двухэтажный дом, откуда с усмешкой посматривали на нас речники. Но мы только радовались – к тому же, возле нашей кормы у «Беломорского» был слив отработанной воды из машины, мощная струя падала так, что до нее можно было дотянуться, и она была горячая! Это восторг! Мы уже заросли грязью, а тут все дружно начали стираться и увешали весь наш теплоходик чистым бельем. Словом, начался настоящий курорт – играть спектакли уже не приходилось, был чистый прогон – все отдыхали, как только могли. Кто в шахматы, кто в преферанс. Кто стихи пишет, кто рыбу ловит. От Хантов наши пути с «Беломорским» разошлись, но уже успели договориться, и до Тобольска нас потянул другой, не менее мощный сухогруз «Заполярный». Так что менее чем за неделю эти могучие ребята вернули нас домой. Перед Тобольском нас отцепили, дав прощальный гудок, и мы гордо двинулись к пристани, как будто добрались сами. Отплыв 17 мая, вернулись 7 августа…

Другие теплоходы

«Шлеева» списали. Он встал на свой последний прикол под Чувашским мысом, с другой стороны Иртыша. Утилизировать его не успели – через год при паводке выбросило на берег, где он вскоре сгорел. Кто ему помог – неизвестно. Грустно было смотреть на останки «лыбеди белой»… Наш директор развил активную деятельность по предоставлению нам другого судна. Было решено посадить нас на пассажирский теплоход более высокого класса. Теперь уже не нашего, а зафрахтованного у пароходства. С этих пор у театра не стало своего корабля. И хотя ностальгия пробивала в дальнейшем не раз, а воспоминания превращались в легенду, все, конечно, радовались тому комфорту, который был на мощных речных лайнерах. Первым нас принял летом 1985 года «Механик Калашников», затем «Римский-Корсаков», затем еще «Ленинский Комсомол», близнец «Калашникова». С каждым из них наша труппа ходила по два раза. «Корсаков» был самым большим и роскошным. А последнее наше путешествие состоялось осенью в 1990 году на «Комсомоле».

Что сказать? Жизнь наша изменилась. Если раньше мы были чуть ли не хозяева в своем плавучем колхозе, то теперь стали пассажирами на солидном судне. Здесь были отделанные ценными породами дерева каюты и салоны, надраенные лестницы, большие зеркала. В ресторане белые скатерти и салфетки. В каютах были рукомойники, шкафчики, мягкие диваны. Солидная немецкая отделка проявлялась даже в мелочах. Нам сопутствовала многочисленная команда и повара. Да-да, теперь не было нужды готовить самим, и даже не было такой возможности. Время обеда – пожалуйте в ресторан, обед из трех блюд, который тебе подадут. Словом, все как у белых людей. Всегда свет, всегда горячая вода, душ, прачечная… Ну, конечно, наша специфика все равно как-то влияла на речников, они долго не знали, как к нам относиться, не всегда к тому же наши вели себя хорошо… К концу, уже как-то сдружились и к нам относились как к безобидным чудакам.

Теперь, правда, мы уже не могли гулять по мелким протокам – у теплоходов была большая осадка. Дважды садился на мель бедняга «Калашников», пытаясь пролезть в малоизвестных местах. Но маршрут остался в целом прежним, без Конды, зато стали подниматься и вверх по Иртышу, доходя до райцентра Тара, т.е. в Омскую область. Кроме того, стали дольше работать в городах. В этих путешествиях была своя прелесть, особенно для тех, кто плавал впервые. Ведь Север оставался прежним, очаровывая всех новичков. Но прежней залихватской романтики уже не было, все стало суше, скучнее, мельче – как и вся жизнь в театре тогда, заметим.

Последнюю нашу экспедицию на Север омрачила грустная история: когда мы дошли до Аксарки, то там у женщины-повара утонул маленький сын. Дурная примета – тихо пронеслось на корабле. На нас стали посматривать косо, хотя мы-то тут причем? Однако суеверие есть суеверие.  И все же примета оправдалась – больше мы не ходили на Север на теплоходе. А если к этому присовокупить, что в этот же год сгорел старый театр – становится ясно: кончилась целая эпоха.

Примечание к фотографии «Цыгане». Во время первого рейса «Механика Калашникова» мы зашли в село Мужи, где и были сделаны эти фото. Во время нашей стоянки там высадили на берег целый цыганский табор – ребята решили прокатиться на шару… Те сначала шумели, возмущались, затем занялись делом – попытались сесть на наш теплоход. Ну, понятно, ничего не вышло: нам не по пути, и зачем нам такая радость вообще? «Не нужен нам такой теплоход! Уплывай!» Но – что делать? Для кочевников дело привычное – пяти минут не прошло, раскинули прямо на пристани палатки, развесили белье сушиться, женщины с детьми суетятся, пытались нам предлагать всякие бусы, погадать… Девочки скромненько ручку протягивают за подаянием, мальчишки каратэ крутят… шумно, весело. Проводили нас с улыбками, пожелали удачи. Лев Николаевич Морозов, наш старейший актер, смеялся: «Встретились одни цыгане с другими!..»