Русские немцы

Валентина Патранова

В обществе, как и в природе, всё уравновешено: сколько советских немцев в 40-х годах насильственно выселили на восток, почти столько же позже их уехало на запад. «Северная колония немцев сформировалась из двух трагических потоков. Первый хлынул в наш округ в 1942 году и состоял из немцев Поволжья, высланных по Указу от 28 августа 1941 года. Год немецкие семьи жили под Омском, Тюменью, многие, кстати, там и остались, но немало их отправили на север, в основном в лесную промышленность.

Второй поток — это закарпатские немцы, которые в состав СССР вошли только в 1944 году (до этого были в подчинении Австро-Венгрии, с 1919 года — Чехословакии, а с 1938 года Закарпатье попало под оккупацию Венгрии). Галицийские немцы в силу исторических обстоятельств оказались на самом шумном военном перекрёстке, многие попали на работу в Германию, что впоследствии сыграло роковую роль.

После окончания войны закарпатские немцы оказались в советской зоне, многие пожелали вернуться из Германии домой, на свою историческую родину. И вернулись, чтобы через полгода целыми семьями угодить в ссылку на далёкий север. В наших местах закарпатские немцы появились в середине 1946 года.

Личная драма советских немцев наложилась на драматическую военную судьбу стран, и трагический этот коктейль мы пьём до сих пор. Десятилетия беззакония, бесправия, унижения в собственной стране привели к тому, что десятки тысяч немцев — отличных специалистов, трудолюбивых, добропорядочных людей — стали уезжать на Запад, умножая и без того огромный интеллектуальный и профессиональный потенциал развитых стран.

Впрочем, не о них сегодня речь, а о тех, кто, перенеся невероятные лишения, трудности, продолжает жить рядом с нами. Многие годы трагическое прошлое советских немцев было под негласным запретом. Сегодня, наконец, не кривя душой можно разобраться, что же произошло тогда, более 60-ти лет назад?

Понять сложный период в истории страны нам помогут свидетельства очевидцев, а их осталось не так уж много в наших краях. Иные выехали за пределы округа, иные — за границу, тем ценнее живой, искренний рассказ тех, кто остался.

Жителя Ханты-Мансийска Давида Георгиевича Гофмана, в ту пору 15-летнего подростка, выслали из большого поволжского села Гуссенбах в сентябре 1941 года. Ему, если можно так выразиться, ещё повезло, что попал сначала в колхоз под Тюменью, а через год — в Ханты-Мансийск, где тоже работал в колхозе. Труднее пришлось отцу и старшему брату, мобилизованным в так называемую трудармию. В те годы «бойцы» трудармии находились на лесоповале, в шахтах, на строительстве уральских заводов, а жили впроголодь в лагерях, обнесённых колючей проволокой, с автоматчиками на вышках. Отец не выдержал такой жизни и вскоре умер.

Пережитое в те годы на всю жизнь оставило след в душе Давида Георгиевича, отразилось не только на его судьбе, но и судьбе его детей. Женившись в 1949 году, Давид Георгиевич Гофман, уверенный, что его положение — это ненадолго, не стал подвергать унижению — жить под комендатурой — своих детей. По этой причине не регистрировался с женой, по этой причине получили они фамилию и национальность матери.

Впоследствии пенсионер Гофман побывал на своей родине, ночевал в собственном доме, где живут другие люди. Довоенное крепкое село Гуссенбах на тысячу дворов обезлюдело, некоторые дома до сих пор пустуют. На карте области не осталось ни одного немецкого названия, и Гуссенбах теперь зовётся по-иному.

Из того первого потока немцев и семья хантымансийцев Штрак. В трудовой книжке Люции Матвеевны Штрак единственная запись, сделанная в 1942 году, — зачислена рабочей на лесозаготовки — и 23 благодарности за 33 года работы в промкомбинате (первая появилась сразу же после войны, в 1946 году, по времени, далеко не благоприятном для реабилитации немцев).

За эти годы она родила и вырастила шестерых детей, и моя знакомая, чьё детство совпало с детством дочерей Люции Матвеевны, вспоминает, что не было на их улице гостеприимнее и добрее дома, чем немецкий дом Штрак.

— Под высылку я попала в 16 лет, — вспоминала Люция Матвеевна. — К этому времени я уже работала в колхозе. На сборы нам дали час и сказали, что взять можно не более 60 килограммов на семью. Всё пришлось оставить — и дом, и скот. Увозили всех жителей, за исключением, как сейчас помню, одного татарина и немки, родившей тройню. Куда нас везут, не ведали. Довезли до Омска, год мы там прожили, а потом 10 суток добирались до Самарово. Голодные, завшивленные — такими мы появились в клубе рыбников, где пришлось ночевать. На следующий день нас разобрали по организациям, я попала в промкомбинат. На первых порах отношение к ссыльным немцам было плохое — обзывали гитлеровцами, бросали камни. За работу нам с русскими платили по-разному. На лесозаготовках приходилось пилить одной пилой, а получать в четыре-пять раз меньше. И всё время мучил голод. Радость была, когда после работы пойдёшь наниматься к хозяйке за ведро картошки вскопать огород или, наоборот, собрать урожай за кормежку. Все более-менее приличные вещи выменяли на продукты. Не поверите: самым счастливым стал для меня день, когда начали продавать по два килограмма хлеба в руки. Этого я никогда не забуду. Легче стало, когда на промкомбинат директором пришёл Губин, очень душевный человек. Он ценил нас, помогал чем мог. При нём отношение к немцам изменилось. Сейчас даже не верится, как мы смогли всё это пережить и выжить.

И Гофман, и Штрак до войны были жителями Немцев Поволжья Автономной Советской Социалистической Республики, сведений о которой вы не найдете сегодня ни в Большой советской энциклопедии, ни в Советском энциклопедическом словаре, где, как известно, зафиксированы эпохи ближние и дальние.

А вот не таким уж давним событиям места не нашлось, что наглядно подтверждает явную дискриминацию исторического прошлого немалого по численности народа (в СССР в 1967 году проживало около 1,6 миллиона немцев, для сравнения — в Австрии 250 тысяч, Венгрии — 200 тысяч, Франции — 180 тысяч, Румынии — 400 тысяч). Эти сведения взяты из исторической энциклопедии 1967 года издания, где бывшей автономной республике посвящено… 22 строчки. И только чудом сохранившаяся в окружной библиотеке довоенная, 1939 года издания, Большая советская энциклопедия отвела автономной республике немцев Поволжья несколько страниц.

Конечно, главной пропагандистской задачей того времени было восхваление истинных или мнимых успехов республики (впоследствии цель стала иной, со знаком минус — замолчать, вытравить саму память о существующей некогда автономии немцев). Безусловно, на страницах довоенной энциклопедии присутствует налёт ложной нескромности, тем не менее здесь можно получить довольно обширные сведения об истории поселения немцев в России.

А история эта такова. В 60-х годах XVIII века Екатерина II выпустила манифест, по которому иностранцев приглашали селиться на свободных землях Российской империи. Им были даны большие льготы. Иностранцы обеспечивались землёй до 30 десятин на семью, они освобождались от рекрутской повинности, им разрешалась беспошлинная торговля в течение десяти лет, была дана беспроцентная ссуда на 10 лет. Иностранцы освобождались также от земельных налогов.

В результате умной и гибкой политики царского правительства на пустующих землях Саратовской и Самарской губерний через сто лет образовалось 190 колоний, которые обрабатывали почти полтора миллиона десятин земли. В Поволжье переселились выходцы из Вестфалии, Баварии, Саксонии, Эльзас-Лотарингии, Швейцарии.

Правда, в 80-х годах XIX века немцы-колонисты потеряли многие льготы и привилегии, а с началом Первой мировой войны в русском обществе усилились антинемецкие настроения. Всерьёз ставился вопрос об их изгнании из Поволжья. Но как написано в довоенной энциклопедии, «свержение монархии помешало осуществлению этого варварского мероприятия». (Впрочем, это «варварское мероприятие» с успехом осуществило советское правительство в 1941 году.)

Немцев Поволжья Автономная Советская Социалистическая Республика стала таковой в 1924 году, и к началу войны она занимала территорию в 28 тысяч квадратных километров, гранича с Саратовской, Сталинградской областями и Казахской ССР. На территории республики было образовано 22 района (кантона), население составляло 600 тысяч человек и было преимущественно сельским. Немцев было свыше 60 процентов, а если точнее — 380 тысяч. Преподавание в школах велось на родном языке, и немцы знали тогда русский в таком же объёме, как мы сегодня знаем немецкий.

Но говорить о какой-то изоляции республики от общих дел страны не приходится. Опять сошлюсь на энциклопедию. Здесь написано, что «в период развёрнутого социалистического наступления на капиталистические элементы в городе и деревне Немцев Поволжья Автономная Советская Социалистическая Республика оказалась передовой по проведению коллективизации в деревне».

Что это означает, мы сегодня прекрасно осведомлены. И ещё цитата: «Дальнейшее развитие народного хозяйства и культуры Немцев Поволжья Автономной Советской Социалистической Республики, её быстрое продвижение к лучшей, ещё более радостной жизни, к коммунизму обеспечивает сталинская Конституция, твёрдое сталинское руководство ВКП(б) и безграничная преданность трудящихся республики».

«Безграничная преданность» советских немцев не помешала Президиуму Верховного Совета СССР утвердить Указ от 28 августа 1941 года о переселении немцев Поволжья «в Новосибирскую, Омскую области, Алтайский край, Казахстан и другие места».

Долгие годы текст этого Указа был засекречен. В журнале «Знамя» за ноябрь 1988 года в статье «Немцы в СССР» есть ссылка на этот Указ. Позволю себе кое-что процитировать: «По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районе Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населённых немцами Поволжья. О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов никто из немцев, проживающих в районе Поволжья, советским властям не сообщил, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти…» И так далее и тому подобное.

Все 380 тысяч немцев-«диверсантов» и «пособников диверсантов», включая и грудных младенцев, были высланы на восток, а сама автономная республика стёрта с лица земли, со всех карт и справочников.

После войны немцы стали поднимать вопрос о возвращении на родную землю, но Указом от 1947 года им было отказано и заявлено, что переселены они навсегда. Только в 1955 году немцев освободили от административного надзора, а в 1964 году сняли обвинение в пособничестве фашистам. И ещё десять лет после этого, вплоть до 1974 года, существовал запрет на возвращение в родные места.

Ни Давид Георгиевич Гофман, ни Люция Матвеевна Штрак, их родные, близкие и дальние родственники к моменту высылки никогда не были за границей, в Германии. Огромной, непростительной на десятилетия виной стала всего лишь их национальность.

Закарпатские немцы до 1944 года, когда вошли в состав СССР, успели прослужить в Чехословацкой и Венгерской армиях, некоторые побывали на работах в Г ермании, и всё это выглядело чрезвычайным криминалом для той поры. Поэтому не считаясь ни с какими объективными обстоятельствами, в 1946 году стали выселять на север целые немецкие деревни. В Ханты-Мансийский район на лесозаготовки была выслана деревня Немецкая Мокра -135 семей, 661 человек. Цифры абсолютно достоверные, в архиве объединения «Хантымансийсклес» хранились списки «спецпереселенцев немцев Закарпатской Украины».

В каком состоянии они находились, свидетельствует акт обследования многодетной семьи Цепецауэр от 24 февраля 1947 года, найденный в архиве окружного управления народного образования: «При обследовании оказалось: семья состоит из 10 человек. Отец и мать резко истощены, не способны к физическому труду. Отец три раза лежал в больнице с диагнозом: резкое истощение. Мать имеет грудного ребёнка, возраст один год. В семье Цепецауэр двое рабочих: сын 17 и дочь 15 лет, которые работают в Красноленинском лесоучастке. Средний заработок на двоих составляет 450 рублей, что крайне недостаточно для обеспечения десяти человек. Подсобного хозяйства семья не имеет, одеждой обеспечены крайне плохо. Пять детей от 13 до 3 лет имеют резкое истощение. Грудной ребёнок в возрасте один год — дистрофия второй степени. Семья никакой помощи от Красноленинского участка не получает. На основании вышеизложенного заключаем: через РОНО Самарово поместить пятерых детей в детский дом, а мать с грудным ребёнком на коечное лечение в Урманную больницу…»

Не все тогда выжили. Умер от истощения глава семьи, умер младший ребёнок, остальных детей спас скудный паёк детского дома. Впоследствии эта семья разделилась: братья и сестра стали жить по разным сторонам нашей государственной границы. Есть Цепецауэры в Ханты-Мансийске, Урманном, есть и в ФРГ.

Аналогично сложилась судьба и другой семьи из закарпатского села Немецкая Мокра — семьи Цаунер. Родители, братья ещё в начале 70-х годов выехали за рубеж, а Маркус Иосифович жил и работал в посёлке Луговском Ханты-Мансийского района. Как-то побывал в ФРГ. Оказывается, не только мы интересуемся трагической судьбой советских немцев, проявляют к ним интерес и на Западе. Маркус Иосифович вспоминал, что с аналогичными вопросами к его родителям обращался корреспондент местной газеты. Пожилые Цаунеры отказали в интервью: нельзя без сердечной боли вспоминать всё, что выпало на их долю. Немецкая Мокра в советское время стала носить название: посёлок Комсомольский Ужгородской области.

Русские немцы… Они до сих пор несут на себе груз несуществующей вины. И связано это с тем, что Указ 1964 года о снятии с немцев обвинения в пособничестве фашистам, Указ 1974 года, разрешающий возвращение на родные земли, не были широко обнародованы. Не была осуждена на государственном уровне сталинская политика решения национальных проблем. Нельзя забывать и другое: тысячи высланных немцев трудились на самых тяжёлых работах, и трудились, как это умеют делать только немцы, очень добросовестно.