Ссыльная любовь

Валентина Патранова

В 1991 году в газете «Новости Югры» была опубликована статья «По первой категории», подготовленная по материалам, представленным окружным отделом КГБ. В ней впервые затрагивалась тема политической ссылки в округе. Речь шла о политссыльных поселка Берёзово, которые оказались здесь после убийства Кирова. Среди них едва ли не самой заметной фигурой был журналист из Москвы, 27-летний Виктор Гулидов.

В это же время здесь, в Берёзово, находился и другой москвич -Александр Айхенвальд, учёный, соратник Бухарина, знакомый с самим товарищем Сталиным. Два незаурядных человека — Гулидов и Айхенвальд — потянулись друг к другу, между ними завязалась дружба.

Первым в начале 1937 года арестовали Айхенвальда, и он был расстрелян в сентябре 1941 года. Через восемь месяцев взяли Гулидова и ещё шестерых ссыльных, предъявив чудовищное обвинение в создании контрреволюционной организации. Всех семерых (Гулидов проходил как глава организации) расстреляли в ноябре 1937 года в Тюмени, так и не добившись признаний. Все осуждённые проявили необычайное мужество и стойкость духа.

Трудно было надеяться на то, что после публикации материала о Гулидове откликнется кто-то из его родных. Но судьба иногда преподносит сюрпризы: после выхода статьи об Айхенвальде нам удалось связаться с его сыном Юрием Александровичем, который и познакомил затем с женой Гулидова — Ириной Васильевной, которая проживала в Москве.

В телефонном разговоре с ней выяснилось, что Ирина Васильевна не только сама побывала в наших местах, а точнее в Берёзово в 1936 году, но и располагает богатейшим архивом, где собраны письма Виктора Гулидова из ссылки. Она любезно согласилась предоставить письма для публикации.

Ирина и Виктор поженились в 1930 году, а в 1935 году его арестовали «за недоносительство». Не сложись его судьба столь трагически, Виктор Гулидов, возможно, стал бы крупным писателем — до ареста он работал над большим романом. Из его писем видно, как он любит жену, как страдает от невозможности увидеться. Как только забрезжила надежда на встречу, он неистово ждёт приезда жены. И вот на исходе лета 1936 года эта встреча состоялась. Ирина Васильевна в то время училась в Тимирязевской сельхозакадемии, была распределена на практику, но сбежала к ссыльному мужу. В то время на такое могла решиться только очень мужественная и любящая женщина.

После поездки в Берёзово у Гулидовых родился сын, который так никогда и не увидел отца. Ирина Васильевна стала кандидатом наук. По её признанию, жизнь после ареста мужа складывалась очень тяжело — надо было учиться, одной воспитывать сына.

1935-1936 годы. Село Берёзово. Из писем Виктора Гулидова к жене Ирине.

18 июня. Я в Берёзово. Берёзово — полудеревня, имеются две школы, рыбный завод, клуб (с пианино), несколько продуктовых магазинов, общественная столовая, базар и ещё другие учреждения, имеющие отношение или к рыбной ловле, или к охоте.

30 сентября. Вчера, 29 сентября, шёл в клубе «Медведь». На спектакль пришли из НКВД и от райкома партии. Публики было довольно много. Декорации были неплохие и костюмы также, удачен был и грим. Но беда в том, что занимались мы очень мало и поставили скорее для того, чтобы собрались актеры. Я ничего хорошего от этой постановки не ждал (они даже, пожалуй, сыграли лучше, чем я ожидал).

Хотел бы поставить «Лес», но нигде не могу достать книги, так что придётся ставить что-нибудь другое и, вероятно, что-нибудь из современных пьес. Сегодня пойду в библиотеку и выберу. Но «Лес» Вы всё-таки вышлите. Завтра или послезавтра буду читать актёрам новую пьесу.

Сам я тоже пишу и занимаюсь, но последние дни в связи со спешкой занимался мало. За немецкую книжку спасибо. Очень хорошая.

Здесь живёт, также недавно, один известный профессор, с которым я познакомился и который мне понравился тем, что не сообщает первому встречному, что он профессор.

Здесь был один очень тёплый и тихий вечер, и мы отправились с ним гулять. Разговор зашёл о Достоевском, и мы так заговорились, что я даже не заметил, как наступила ночь. Мы с ним с удовольствием поговорили на тему, не касающуюся нашего материального благополучия, и он оказался из встреченных мною людей вторым человеком, который понял «Братьев Карамазовых».

Пароходы будут ходить ещё две недели, и я напишу Вам ещё много раз. Очень-очень скучаю по Вам, а ждать ещё целых 9 месяцев.

3 октября. Вчера читал моим актёрам пьесу «Чудесный сплав», которую буду теперь ставить. Народу собралось довольно много, и читка прошла удачно. Ставить эту пьесу, наверное, буду долго, так как её нужно поставить хорошо, и, кроме того, есть разные затруднения (декорация, парики и так далее). Но всё это преодолимо, тем более, что есть у меня и помощники.

Вообще я живу сейчас хорошо, и особенно хорошо идут занятия музыкой. Каждый день с 8 часов утра и до 11 играю в совершенно свободном помещении на пианино, к которому никто, кроме меня, не прикасается.

12 ноября. Сегодня наконец появилось объявление на почте о приёме корреспонденции, чему я очень рад, так как это означает, что готов зимний путь и через неделю я должен получить от Вас письма.

Это первое моё письмо после перерыва, и поэтому я подробно расскажу Вам о своём житье за это время. Я уже писал Вам, что ставил «Чудесный сплав». Пьеса эта прошла в первый раз с чрезвычайным успехом. Уже за неделю весь город говорил о постановке и всюду спрашивали, когда же она состоится. Эта пьеса была во многих отношениях решающей, и поэтому я сделал для неё всё, что мог. Наконец, настал день постановки. Афиша — три версты в длину и ширину. С трёх часов дня расхватываются билеты. Зал полон. Присутствуют все чины НКВД и все власти. Всё кончилось очень хорошо, и все говорили о спектакле как о большом событии. Наконец, наступили праздники, к которым, собственно говоря, главным образом и готовилась постановка. Это время я ждал с некоторым опасением, так как по берёзовской традиции в дни отдыха трезвыми бывают только одни собаки.

И вот с утра меня извещают, что такой-то актер пьёт водку со вчерашнего вечера и сейчас уже — нечто вроде трупа. Я полетел к актёру. Прихожу и вижу: сидит он за столом, перед ним пустые бутылки и одна недопитая, а сам он меня не узнаёт. Водку у него отняли и положили тело его на кровать. Впрочем, на прощание, отходя в небытие, он махал нам руками и говорил: «Люди — мелочь! Душу пропить не могут!»

Попросите «Паганини» — ноты простые для скрипки в сопровождении фортепьяно.

18 ноября. Я ставлю пьесы, пишу, читаю, играю на пианино, а в свободное время мы с профессором удаляемся в лес и затеваем какой-нибудь умный спор о Пушкине, о Достоевском и так далее. А так, кроме этих разговоров, живой речи нет. Весь язык состоит из трёх слов: лешак, няша и плошкот.

Самым отрадным событием за последнее время было установление зимнего пути. Почта пришла сегодня и будет завтра. Сегодня ещё не разбирали письма, но мне передавали, что на моё имя видели письмо и ноты. Это, вероятно, то, что застряло в пути, когда кончилась навигация. Завтра получу. Хотя это и старая почта, но всё же я жду её с нетерпением. Кроме того, вероятно, пришли и газеты, из которых наконец толком можно будет узнать все последние события.

Между прочим, я всё высчитываю, когда Вы приедете. Забыл, когда у Вас каникулы. Кажется, 15 июня. Или июля?

Словом, в конце июля Вы уже должны быть здесь. Надеюсь скоро выслать Вам деньги. Вы как-нибудь устройте так, чтобы часть из них откладывать к весне, а то ничего не получится, и я начну опускаться на дно «поллитрия».

Со мной живёт хохол. Работает он грузчиком, а по вечерам я даю ему читать книжки. Он читает их, как ребёнок, и знает, что это сказка, а всё-таки верит и хохочет, как маленький. Я такие свойства очень люблю в людях.

Сегодня на пожарной каланче выкинут флаг. Это означает, что работы на улице воспрещены: мороз 44 градуса.

Без даты. Я выезжал из Берёзово на три дня в Полноват (за 75 км от Берёзово). НКВД разрешил этот выезд, что является хорошим признаком. Ехали на лошадях, укутанные в тысячу одежд, так как нужно было переезжать Обь, где очень холодно. У меня была хорошая лошадь, которая начинала переходить в галоп при крике «Лавуазье!» Почему Лавуазье — не знаю. Это я сам придумал по дороге, но только действовало это на неё поразительно. В особенности хорошо съезжали с гор: лошади летели как ветер, стараясь перегнать друг друга, и со всех сторон неслись окрики. Останавливались в юртах у остяков, которые встречали нас очень гостеприимно: «Узя, руся!»

Мы пили чай, закусывали, потом снова облачались в свои бесконечные тулупы и снова в путь. Опять лес, снег, звёздное небо, опять я лежу на сене, смотрю на звёзды и читаю сам себе стихи и думаю, что, может быть, когда-нибудь, разыскав соответствующий тулупчик, мы будем ехать по таким просторам вместе с Вами. Напишу Вам об этой поездке подробно, так как это было событием.

Без даты. Я писал Вам, что выезжал за 75 км от Берёзово и был в юртах. Очень была хорошая поездка! Ездили мы туда ставить пьесу и по дороге очень хорошо провели время.

Юрт таких, какие имеются в школьных учебниках географии, нет. Эти юрты по внешнему виду те же избушки, а внутреннее устройство другое. Встречали нас очень хорошо. Мы начинали у них дурить, и они очень смеялись. Сватали за туземца одну актрису и требовали за нее 15 лисиц, трёх оленей и т.п., но он, кажется, к женитьбе был не очень склонен. Они вообще русских женщин не любят.

Видел там шаманский домик. Кто влезет наверх и дотронется рукой до хранящихся там предметов, тот останется без руки (отсохнет).

В юрте стоят таинственные сундучки, в которых заперты деревянные боги. Добраться до них невозможно. Почему у них эти деревянные боги, не знаю; вера у них похожа на христианскую. По крайней мере на стене висят обыкновенные иконы. Правда, рядом с иконой висит какая-то палочка, вроде пестика, но объяснений по этому поводу они не дают и только улыбаются.

Получил «Лес». Буду ставить. Сейчас распределяют роли. Трагика будет играть инженер, о котором я упоминал и который напился как собака в прошлый раз.

17 декабря. Живу пока ничего, но иногда одолевает страшная тоска. Выйдем мы с профессором за город. С обрыва над Сосьвой далеко видно: лес и снег, снег и лес. Потом посмотрим на угрюмое сие величие и скажем: н-да!.. и пойдём домой. Он единственный человек с мозгами, если не считать людей попроще.

9 февраля. Теперь преподаю русский язык на курсах. На этих курсах преподаёт профессор математику, и мы теперь занимаемся подготовкой к урокам.

Теперь по поводу приезда. Дело в том, что зимой здесь всегда с работой труднее, чем летом. Я не могу обещать Вам замка из слоновой кости, но, думаю, что при большом желании можно отказаться от некоторых удобств.

Заявление или прошение, о котором Вы в каждом письме упоминаете, пошлю на днях во ВЦИК отсюда. Вам путаться в это дело совершенно не нужно. Когда пошлю, сообщу Вам и тогда можно будет там справиться — получено ли оно.

15 марта. Бежит почтальон и кричит: «Гулидов, Гулидов! Письмо!» Он знает, что я очень радуюсь письмам, и поэтому сам всегда улыбается, и, если увидит на улице, то уже издали всегда машет мне рукой. Пришёл я домой, сел, положил письмо перед собой и думаю: вот сейчас я его распечатаю и всё узнаю -то есть когда увижу Вас. Я его долго не распечатывал для продления удовольствия и наконец прочёл. Но в нём опять почти ничего нет о приезде, только в самом конце какой-то маленький намёк насчёт мая…

Теперь по поводу вопросов. Обо всём этом я, правда, писал уже Вам, и не раз, но Вы, видно, забыли.

Сколько платишь за квартиру? За квартиру я плачу 20 рублей в месяц (раньше, когда мы были вдвоём, платил 15 каждый из нас, но заниматься тогда было невозможно). Эту скидку хозяйка сделала, «поскольку человек тилигент, а не уголовник», который причинял ей неприятности.

Сколько стоит молоко, оленье мясо, свечи? Молоко стоило до первого марта 1 р. 50 к., с первого — один рубль за литр. Оленье мясо на рынке стоит 3 р. 90 к. — 4 р. 25 к. килограмм. Через организацию (я беру через организацию) — 2 р. 60 коп. килограмм. Свечи стоили 90 копеек штука (на два вечера), теперь появились какие-то новые, которые стоят 35 копеек штука. Эти тоже горят два вечера.

Сколько получаю? Когда работаю в клубе, получаю 200 рублей. Но клуб ещё и до сих пор со мной полностью не расплатился. Вероятно, эта расплата скоро состоится. Сейчас, как уже писал Вам, работаю на курсах и получаю 3 рубля за час. В день у меня бывает 2 урока и бывает 4 урока. Денег на курсах также еще не получал. Платить будут на днях.

Сколько стоит билет на пароходе? Я Вам писал, что билет -45-50 рублей третий класс. По-моему, третий класс вполне хорош. Это ряд мест таких же, как в поезде. Обедать можно наверху, в столовой, и гулять по палубе. Но и второй класс, вероятно, немногим дороже.

16 марта. Получил деньги. Отдал все долги. Сегодня утром (воскресенье) ходили с хохлом на рынок и купили оленье мясо. Остяки привезли целого оленя, тут же его распилили пилой и разбили топором на куски. Я на все эти приготовления почему-то смотрел с большим удовольствием: сердце, из которого струится кровь, кости, мозг костей и т.п. Всё это выглядело как-то по-рубенсовски. Приятно было видеть не кусочек мяса, а целую тушу, и знать, что ты не ешь, а пожираешь.

Толстой, наверное, перевёртывается в гробу. Вы не подумайте, что это у меня с голоду. Это так… поэзия.

22 мая. Я уже не помню, что я Вам писал в последнем письме, но, кажется, я говорил Вам о том, что устроился работать. С тех пор ничто не изменилось: я по-прежнему работаю, получая 200 рублей.

Сегодня пришла телеграмма, что через 4 дня будет первый пароход! Он идёт следом за льдом. Вы, конечно, не чувствуете, что это значит. Когда тронулся лёд, то это на общем настроении отразилось так, как если бы случилось какое-нибудь огромное, приятное для всех событие. Все сразу оживились, заговорили, стали шутить, улыбаться. На берегу идут оживлённые беседы насчёт того, откуда лед поднажмёт, как вода прибывает.

Итак, значит, идёт пароходик, а нет того, чтобы некоторые жёны ехали в этом пароходике, в то время пока снова всё не покрылось льдом. Письмо Ваше гораздо более печальное, чем Вам кажется: оно означает, что Вы не откладываете поездку, а отменяете её не по своей, конечно, воле. Если Вы ко мне не попадёте, то я превращусь в подлинного берёзовского жителя, который, не нарушая стиля, должен пить как лошадь и трогательно умереть под забором.

Перед праздником я купил копчёного муксуна (целая рыбина), который висел у меня на крючке в комнате, демонстрируя зажиточную жизнь. На столе было молоко, сливочное масло и божественные сосьвинские селёдки. Но не слыша писка Вашего, я съел всё это без удовольствия.

Скоро пятилетний юбилей Остяко-Вогульского округа и местные организации решили преподнести комиссии альбом. Для этого всех сколько-нибудь могущих рисовать освободили от основной работы для выполнения разных диаграмм и прочего. В эту бригаду по оформлению выделили и меня, где теперь и работаю. Заработок основной службы за нами сохраняется, а сверх того нас должны премировать, если мы закончим работу к сроку.

Ночей у нас теперь не бывает: светло круглые сутки. Перед сном часов в 12 я хожу к реке — прогуляться. Светло, как днём, и очень тепло. Даже как-то странно ложиться спать… Я всё думаю и думаю о Вашем приезде…

26 мая. Все надеются, что завтра придёт пароход, но уж, наверное, это враки. Сегодня опять холодно. Настроение у меня сегодня очень плохое. Может быть, потому, что я устал сегодня. Но и, кроме того… Всё это время я ждал парохода, а теперь неизвестно, чего ждать.

26 мая. Никакого парохода! Ждут 28-го. Погода сейчас, после дождя, устанавливается хорошая. Утром я проснулся и подумал: а вдруг Вы каким-нибудь чудом с первым пароходом окажетесь здесь. Я лежу в постели и только ещё хочу вставать, как вдруг входите Вы!..

1 июня. Напишите мне, что Вы думаете о нашем будущем, по поводу чего у меня есть неприятные мысли. Скажите самые наималейшие сомнения, предложения и предчувствия Ваши в отношении нас обоих. Это не кокетство и пожелание слышать: «Нет, нет, что вы, живите, живите!» А это вопрос, становящийся действительно очень серьёзным для Вас и для меня.

Пароход пришёл. Пришёл вдруг самым неожиданным образом и загудел так, что и медведям, наверное, было слышно. Народ кинулся на пристань, как бешеный. Я хотя и шёл в столовую, но тоже повернул и понёсся через поле к реке. Бегу и думаю: а вдруг (хотя не может быть, телеграмму бы дала), а всё-таки… Прибегаю, смотрю — нет… Я хотя и знал, что Вы никак уж не можете приехать с этим пароходом, но всё-таки… Когда увидел собственными глазами, что Вас нет, на пароход обозлился и погрузился в полное равнодушие. Но другой день принёс мне много удовольствий: я получил сразу 10 писем, написанных Вами в разное время.

Трезво рассуждая, я сейчас очень сомневаюсь в Вашем приезде после сообщения о предстоящей практике. Я рассчитывал в крайнем случае на август, но, кажется, и эта последняя надежда рушится: Вы говорите о сентябре. В конце сентября пароходы могут перестать ходить. Вообще точный срок, как я понял, неизвестен, а следовательно, всё в тумане. Очень печальная история получается. Удавиться можно. Узнайте поскорее всё о сроках и сообщите мне.

12 часов давно пробило. Нужно ложиться спать. Неужели когда-нибудь увидимся? Ведь это, между прочим, будет что-то вроде второй женитьбы для меня… Я, кажется, стесняться Вас буду… Целую Вас. У меня сейчас окно открыто, и пишу я Вам без огня, а ведь первый час ночи.

Без даты. В прошлом письме я Вам писал о том, что участвую в оформлении альбома к юбилею округа. Свою часть работы я сделал, но в целом альбом ещё не закончен. Кроме того, празднование юбилея перенесли на июль, и поэтому дело сейчас заглохло как в смысле самой работы, так и в смысле обещанных нам премий. С деньгами будем делать так: я буду оставлять себе необходимый минимум, а остальное буду высылать Вам. Если Вам удастся откладывать их для поездки — хорошо, не удастся — ничего не поделаешь.

7 июня. Сегодня воскресенье. Был с утра в бане. Одеяла, пальто, тулуп — всё вынес на двор, выбил палкой пыль, проветрил. Это проделывается каждый выходной. Это у меня теперь мания — чистая постель и чистое бельё. Вероятно, от желания контраста с пройденным.

20 июля. Вчера в 9 часов пришла телеграмма, извещающая о смерти Горького. На меня это сильно подействовало. Вчера и сегодня я всё думаю о нём, и мне всё больше не по себе. Не выходят из головы его хорошие строки о смерти Толстого: «Лежит теперь гладкий, точно речной камень, и руки сложены -отработали каторжный труд свой!…»

Всюду развесили траурные флаги. Настроение у меня в связи с этой смертью очень плохое. Из-за Вас тоже. Ко всем уже приезжают скоро жёны, а от Вас даже и телеграммы нет, в которой говорилось бы о возможности приезда хотя бы в августе. О письмах уж не говорю — Вы их не пишите теперь. Всё, что я получил, написано ещё в мае, а новых писем нет, нет ответа и на телеграмму. В приезд Ваш я верю всё меньше и меньше, да и Вы, кажется, тоже верите немного. О сентябре, конечно, говорить не приходится — это просто оттяжка для успокоения души, а раньше, как видно, нельзя…

Я вернулся сейчас с работы. Сижу дома, на столе у меня в кринке стоят в воде берёзовые ветки, принесённые из лесу. Кажется, будет дождь. Завтра ждём парохода. К инженеру с этим пароходом едут жена и сын. Н-дас! Не как некоторые к некоторым! Завтра допишу.

Вы, наверное, пойдёте Горького хоронить. Напишите мне обязательно о похоронах подробно.

Без даты. Сегодня получил от Вас письмо, оно как будто даёт понять, что предвидится возможность выехать сюда раньше 20 августа, но, может быть, мне это так показалось?

На дорогу у Вас уйдёт 10 суток. Поезжайте до Тюмени — до Омска не имеет смысла. Телеграмму дайте дважды. Одну из Москвы: «20 августа выехала», а другую из Тобольска: «Выехала Тобольска пароходом таким-то». Лишнего ничего, пожалуйста, не берите с собой — не устраивайте себе никакой дорожной муки. Но возьмите то, о чём я Вас попрошу, если будет возможность. Я Вам всё это перечислю.

Из книг нужны следующие: «История» Соловьёва, том, относящийся к царствованию Алексея Михайловича. Очень нужно! Если можно — «Князя Серебряного» Толстого. Главное — Соловьёва. Я тут читал его о Петре, и мне очень нравится. Он много помещает писем, и вообще много фактического материала. Постарайтесь его достать. Здесь есть единственный том его, касающийся исключительно Петра.

Всё как будто правильно, и может так быть, как Вы говорите, но мне всё-таки не верится, что Вы приедете. Не верится, и только. Бабушка-татарка всё видит во сне, что меня освобождают, говорит: «Скоро поедешь домой». Я таких снов не вижу, но надеяться на что-либо хорошее для меня за последнее время стало больше оснований.

20 сентября. Уже три дня, как Вас нет. Настроение у меня тяжёлое. Все думается, что больше я Вас не увижу… Проводив, я ещё долго стоял и глядел на огни парохода, думая, что сейчас можно вернуться и проститься ещё раз. Но почему-то не вернулся, и теперь раскаиваюсь. Домой было идти трудно — не хотелось видеть пустую комнату, и я пошёл к А. Долго сидел у него, но гудка отходного так и не слышал… Потом вернулся домой, долго не спал и снова не слышал гудка. Говорят, что «Магнитострой» ушёл на рассвете, но никто толком не знает.

С радостью нахожу теперь Ваши вещи: нашёл Вашу ленточку — она, оказывается, у меня в кармане была, вероятно вы сами мне её положили в карман на прогулке. Нашёл пояс от платья. Вам я его посылать не буду, пусть у меня висит в комнате.

Тоска все эти дни смертная…

Да, был великий разлом в стране, большой террор. Но была и большая любовь. Любовь мужчины и женщины. Прекрасная ссыльная любовь…