Патрикеев Новомир Борисович
Статью-исследование П.И. Лопарева «Гуси и гусиный промысел на Тобольском Севере» (Уральский охотник. 1924. № 5. С. 15-20) мы выбрали для обзора как своеобразное продолжение пленарного доклада об охоте на гусей и уток в воспоминаниях X. М. Лопарева и его переписке с земляками-самаровцами.
В основе статьи лежит огромный личный опыт Платона Ильича Лопарева и не только как добычливого охотника, но и пытливого наблюдателя природы. Так, он объясняет причины замеченной еще его дядей Хрисанфом Мефодиевичем особой концентрации гусей в окрестностях с. Самарово тем, что при весеннем перелете на север гуси вылетают на р. Иртыш в 60-80 км от его устья, около р. Конды, и останавливаются на заливных сорах, где пасутся на открытых топких лугах с мелкой травой-полевицей, по-местному «гусником» или «мургом» (мурком). Такие излюбленные птицами места называются садбищами.
После продолжительных перелетов гуси, по многолетним наблюдениям П.И. Лопарева, с жадностью набрасываются на выходящую сразу из-под снега зелень и обжираются ею, в результате чего у них появляется сильный понос. Лечатся от него гуси просто – поглощая песок. «Вылет на пески с садбища в хорошую погоду происходит ежедневно и весь день с небольшими перерывами. Ночь гуси проводят почти всегда на садбищах. Нередко случается, что гуси прилетают на песок и размещаются на ночевку…».
Раньше стаи задерживались здесь от полутора до двух месяцев. В условиях раннего наступления тепла, которое сменялось резким похолоданием (отзимком), они собирались в больших количествах по Иртышу до его устья и по правобережью Оби около ее слияния с Иртышом.
«В хорошие годы количество гуся бывает так велико, — пишет Лопарев, — что в расстоянии одной-двух верст от садбища трудно слышать в двух шагах стоящего товарища. Над такими садбищами гусь, играя, поднимается целыми тучами, и тогда вблизи от садбища разговаривать — напрасный труд. В прошлом году, когда главные партии гуся «прошли» в три дня, с утра и до позднего вечера весь видимый горизонт был покрыт громаднейшими стаями, наполнявшими воздух несмолкаемыми криками. Картина захватывающая по красоте и мощности…
Причем, иногда в 15-20 верстах к северу не найдешь ни одного гуся, в то время когда южнее их уже целые тучи. Поэтому и специальный промысел велся, главным образом, на территории Самаровского района и преимущественно в бывшей Самаровской волости, где гусятников в процентном отношении было вдвое-втрое больше, чем в соседних Реполовской, Елизаровской и Зенковской волостях».
И улетали на Север из года в год почти одним и тем же путем. П. Лопарев не раз наблюдал, как гусиные стаи, идущие над Иртышом, не долетая около 15 км до с. Самарово, разделялись — одна летела к Северной горе (правый берег Оби), а другая — на левый берег Иртыша.
Замеченные им маршруты пролетов и места кормежки гусей были не только точными, но и не изменялись в течение полувека. Еще в начале 70 гг. прошлого века я не раз наблюдал многосотенные весенние скопления гусей по Иртышу около д. Добрино и по Оби — на сору у протоки Рыбная. А перелетая с Иртыша на Обь, гуси как пересекали, так и пересекают, конечно, в меньших количествах, Самаровский «полуостров» в 10-15 км от современного Ханты-Мансийска. Уже около 10 лет, регулярно живя на даче недалеко от устья лесной речушки Вьюшка, я наблюдаю пролетные стаи гусей, чаще белолобых. А по дороге из города всегда обращаю внимание на высоченный кедр около приводного пункта аэропорта. К нему прибиты поперечные палки, по которым охотник забирался к своей «воздушной» засидке и стрелял летевших исконным маршрутом гусей. И было это не так уж давно, до начала строительства шоссе, в начале 1990 гг.
«Гуси прилетают всегда «на лед и снег», — пишет автор, — и рассыпаются по проталинам. Сначала приходят «разведчики» по четыре-семь гусей в стае». Самый ранний прилет, записанный Лопаревым, — 9 апреля, самый ранний срок охоты — 14 апреля, когда добыта пара гусей. До 25 апреля охотники, как и сейчас, только мерзли, пока не начинался сносный промысел. Главные «косяки» гусей подходят к 12-15 мая, а к первому июня остаются незначительные стайки.
Первым прилетает желтоносый черняк (Anser tabalis, подвид гуменника обыкновенного. — Н.П.). Он крупнее, с более широкой красно-оранжевой или желтой перевязкой на клюве. Другие местные названия гуменников — буряк, сибиряк, на юге — пашенный гусь. Затем подходит синеносый черняк (подвид короткоклювый гуменник. — Н.П.), несколько меньший по величине, с коротким толстым клювом и розовато-красной перевязкой. Одновременно с ним прилетает беляк-речник (Anser anser, серый гусь. — Н.П.).
Не менее чем через неделю, по данным Лопарева, «появляются долгожданные породы ляков (Anser albifrons, белолобый гусь. -Н.П.), наполняющие воздух веселым клыканьем. Ляки пользуются особой любовью местного населения за свою многочисленность, веселость и, главное, «ласковость» (ляк хорошо идет на клыканье) …».
Об этом гусе наши предшественники знали, похоже, намного больше, чем современные охотники и охотоведы. Они различали три разновидности ляков: чернобрюхого — весом около 4 кг, среднего — чуть более 3 кг и малого — около 2,5 кг. Поскольку чернобрюхий почти без остановки проходил на север, малый и средний, тогда очень многочисленные, были главными объектами гусиного промысла. Среди них отличали так называемых «горюнов» — самцов белолобых гусей, самки которых были убиты из станков. Целыми днями с печальными криками летали «горюны» над станками и, увидев приближающуюся стаю, становились в ее голове и вели прямо к манщикам. А не долетев, издавали тревожный сигнал, «клыкание». Его подхватывала вся стая и отворачивала.
Вместе с ляками прилетали кирсемы (Anser eritropus, гусь-пискулька. — Н. П.) — самые маленькие, теперь сравнительно редкие и занесенные в Красную книгу гуси. Пискулька — почти полная копия белолобого гуся, только меньше по размеру и более интенсивно окрашен. Белое пятно на лбу у него больше — захватывает верх головы между глазами, которые окружены голыми припухлыми желтыми веками, словно изящными золотыми очками. Оба вида часто соединялись в одну стаю, а среди прилетавших последними современники Лопарева выделяли «опаленышей», гусей с выцветшим весенним оперением, концы крыльев и перья их были словно обожжены огнем. Они наивно думали, что задержавшиеся в жарких странах гуси опалены солнцем.
Самым последним прилетал чеквой (Rufibrenta rufikollis, краснозобая казарка. — Н. П.), занесенный теперь в Красную книгу. Чеквои, названные так за свой крик — «чек-вой», останавливались главным образом в Елизаровской волости, где и охраняются теперь в одноименном заказнике.
А теперь о самом процессе охоты.
Вот так по описанию П.И. Лопарева выглядели их станки-засидки. Для охоты на песках делалась в шипы рама из четырех брусьев в 2 аршина длины (около 1,5 м) и 1,5×1,5 вершка (около 7 см) в поперечнике. На каждой ее стороне через 5 вершков (22,5 см) сверлились сквозные отверстия, в которые вставляли прямые ивовые прутья в палец толщиной. Они попарно загибались, образуя как бы купол, но с одной стороны оставлялось пространство для дверцы, примерно 12×12 вершков (54 см).
При помощи обычных гвоздей рама обтягивалась плотным холстом. Из него же делали дверцу на двух поперечных палочках и пришивали сверху. С обеих сторон дверцы на высоту 2 вершков (9 см) от рамы вырезали две бойницы, на остальных сторонах — по три, причем для большего сектора обстрела проделывали угловые бойницы.
Рама ставилась на вырытую в песке яму глубиной в 1,5 аршина (106 см) и сверху засыпалась тонким слоем грунта. Некоторые охотники покрывали стенки рогожей, а у входа сбоку помещали железную печурку с трубой, возвышавшейся над крышей на 3 вершка (13,5 см).
При охоте на соровых разливах рама вместо холста обтягивалась частой мережей (сетью), на которую до бойниц тонким слоем укладывалась светлая осока или светлый пырей, и накрывалась уже редкой тонкой мережей. Дверцу делали из веток и также маскировали сверху соломой. Сквозь такую крышу охотник видел подлетающих гусей. Поскольку места в пойме обычно топкие, на дно ямы клали настил, а под ним делали углубление для отчерпывания воды. Применяли на сорах и менее удобные «лежачие» скрадки без ямы, на высоту по колено охотника — до 10 вершков (около 1,5 м).
Поскольку гуси прилетают, как только появляются проталины, иногда в самом начале апреля, а холода держатся порой до конца месяца, некоторые охотники устраивали скрадки в снежных ямах, надевая для маскировки белые халаты.
Засидки располагали на пересечении наиболее вероятных путей перелетов птиц с садбища на садбище и на пески. После тщательной маскировки, разравнивания и подметания вырытого грунта подбирали все подозрительные предметы. Достаточно было забыть топор, оставить свои следы или окровавленное перо, чтобы гуси почувствовали опасность.
«Следующая сложная операция, — рассказывает Лопарев, — это постановка чучел-манъщиков… Количество манъщиков бывает различно. У исправных да бережливых манъщиков бывает и до сорока штук, у других же 8-12-20. Цель постановки манъщиков заключается в том, чтобы посадить гусей именно в то место «поля» (пространство между манъщиками и станком), где нужно. Описать все способы постановки здесь, конечно, невозможно; общее же правило — манъщики становятся головою всегда на ветер».
Забравшись в станок, охотники ждали гусей, а завидев стаю, «подгаркивали» ее, издавая призывные звуки. Кроме приглашающих садиться, гусятники знали крики, предупреждающие об опасности. Но мало различать гусиные крики, главное — уметь их имитировать. А это большое искусство, которым владели лучшие «кликалщики», используя так называемое «берестечко». Полоска бересты толщиной в бумажный лист, шириной 2 см и длиной 15 см, хорошо проваренная в жирных щах да еще пропитанная салом, становится эластичной, крепкой и хорошо вибрирует, превращаясь в настоящий музыкальный инструмент. Охотник берет его большими и указательными пальцами, растягивает и вставляет в рот, служащий одновременно мехами и резонатором. От выдуваемого воздуха береста колеблется и издает нужный звук. Были мастера «кликать» и в обыкновенную травинку.
При помощи берестечка кликальщик как бы разговаривает с гусями, заставляя их спускаться с громадной высоты, кружиться над станком и, наконец, садиться к расставленным чучелам. Выждав момент, когда на мушке сойдется больше птиц, охотник стреляет и бежит собирать гусей.
В 10-20 гг. XX в. гусятники-промысловики региона из русского старожильческого населения уже широко применяли одноствольные дульнозарядные (шомпольные) дробовики, только не кремневые, а пистонные, точнее капсюльного воспламенения, 4, 6, 8, 10 калибров. И если представить, что 4 калибр имеют современные сигнальные пистолеты-ракетницы, то неудивительно, что после выстрела из подобной пищали, приносившего при удаче десяток и больше гусей, охотники нередко силой отдачи перевертывались в станке, повреждали ключицы и руки.
Но и добыча, даже в виде одного гуся, была весомой. А когда десятки и сотни трофеев! Так в начале 20-х годов Платон Лопарев брал за весну 150 гусей, а однажды с обеда и до вечера — 59. Другие охотники, случалось, били в день и по 100 штук. Сезонный результат хорошего гусятника достигал 200-300 птиц, рекордная цифра — 500. Общий отстрел по Самаровскому району за весну поднимался от минимума 2 тысячи до 10-12 тысяч гусей.
Промысловая охота на гусей в Обь-Иртышье не ведется уже более полувека. Единственным гусем, не занесенным в Красную книгу Югры, остается белолобый. Правда, с подачи маститых зоологов из Екатеринбурга разрешен отстрел гуменника тундровой популяции, но как его отличить, тем более в полете, знают, наверное, только они.
А статья П.И. Лопарева остается одной из немногих, если не единственной, так полно охватывающей все тонкости сложного гусиного промысла.
Материалы Лопаревских чтений, 2010
