Лицензия на убийство

Александр Петрушин

В газете «Тобольский рабочий» от 23 апреля 1918 года была опубликована статья со смелым даже для того бурного времени заголовком «Почему я убил», гор. Березов Тоб. губ. (11) 24 марта 1918 г.»:

«18 февраля, по новому стилю 3 марта, в Березове Тоб. губ. В ожидательной комнате электротеатра Гурьянова на почве защиты революции возник спор с солдатом местной команды, ярым монархистом Овчинниковым, первым нанесшим мне оскорбление в присутствии милиционера и нескольких человек частной публики.

Убедившись в глупом предрассудке Овчинникова, но сознательно ведущем агитацию против Советской власти и Красной армии, я пошел на уступки и принял совершенно нейтральное положение, после чего он нанес мне несколько ударов в голову.

Помня патриотический долг предотвращения в корне контрреволюционных выступлений и будучи человеком вспыльчивым, с оскорбленным честолюбием, я достал из кармана имеющийся при мне револьвер, задаваясь целью уничтожить преступный элемент.

Произведя три выстрела в Овчинникова, убедившись в его поражении, я бросил оружие, прося властей и публику арестовать меня, но ареста произведено не было за отсутствием властей (а милиционер сбежал). После долгого промежутка времени, решив пойти в квартиру, я перешел в раздевальную комнату, у дверей которой увидел случайную вторую жертву. Ведя коммунистическую жизнь с председателем местной Уездуправы М.П. Кузнецовым, бывшим в то время в зале театра, направился в квартиру, где я и ожидал ареста, но и опять такового не последовало.

Состоя на должности бухгалтера в местном кредитном Союзе, утром 19 февраля (4 марта) я явился на занятия, куда пришел начальник милиции (бывший помощник исправника) Кушников, предложил мне следовать за ним и вместе со мной еще пяти кооператорам, присутствующих накануне в кинематографе совершенно нейтрально, не объявив ни одного из шести арестованным.

Прибыв в милицию, Кушников благодаря долголетней полицейской практике не счел нужным спросить моих коллег по службе, были ли и знают ли они, что происходило накануне в кинематографе Гурьянова, заманил в камеру для арестованных, где мы и убедились, что нас арестовали.

Не допросив ни одного из свидетелей и ни на чем не основываясь, Кушников предложил нам подписать постановление об аресте соучастников преднамеренного убийства Овчинникова.

Убедившись, что сопротивления не дадут хороших результатов, подписали с грубыми исправлениями и решили ждать производства дознания, из которого и должно выясниться положение настоящего дела. Все арестованные до последнего момента занимали должности кооператоров, неся каждый по отдельности долг ответственности, и одновременно состояли членами местной демократической организации. Также в группе нас, арестованных, имеются двое гласных местной городской Думы.

Настоящему составу местного, чисто монархического образа правления арест наш был давно желанной мечтой — убрать с дороги элемент, идущий против монархии, буржуазии, стоящий на страже закрепления революции и защищавший народные интересы.

Арест наш положительно остановил деятельность кооперативов, которые по инициативе проводников ее (нас, арестованных) успели дать населению и провинции возможность избавиться от эксплуататоров, направляя их на путь к существованию

через кооперативы.

Несмотря на то, что убийство Овчинникова я праздновал единолично, как это и было, и несмотря на неоднократные предложения сущей поспешить окончанием производства дознания, последний, действуя в контакте с монархистами, умышленно затягивает его.

Организации в городе зиждутся на монархистах (исправниках, их помощниках), которые и руководят некультурными массами враждующих народов. Власть Совета Народных Комиссаров публично на собраниях называется немецкими агентами, продавшими Россию Германии за 60 миллионов рублей (исправник Ямзин на собрании гласных, показывая револьвер, заявляет, что «это для большевиков»). Все мечты администрации обращены к восстановлению династии Романова.

Всякие попытки внушить массе течение настоящей жизни остаются тщетны благодаря тому, что монархисты и буржуазия действую сплоченно, усиленно опровергая Советскую власть.

Имею небольшую почву оставшихся на свободе социалистов, которую и постановили об этом происшествии сообщить в Петроград Совету Народных Комиссаров, Тобольскому и Тюменскому Совдепам, прося немедленно назначить следственную комиссию.

6 (19) марта городским головой получена телеграмма от Тобольского исполкома о немедленном освобождении меня и вместе со мной арестованных. Администраторы-монархисты, упорно преследуя действия социалистов, не привели в исполнение телеграмму, признавая ее ложной авантюрой, а телеграфировали исполкому, что арестованные могут быть освобождены только с разрешения окружного суда или прокурорского надзора, а также сообщили ложно, что гласные думы расходятся в связи с освобождением арестованных. В то время по газетным сообщениям было известно, что в Тюмень и Тобольск пришла Советская власть и что в Томске уже образован революционный трибунал и старые суды были превращены в современные, но березовские администраторы ловятся еще за царский произвол, как утопающий за соломинку.

Ответа еще не получено, и мы продолжаем томиться в тюрьме, тогда как молодые здоровые силы должны были работать на пользу родины.

Не как ищущий защиты или освобождения, я из сожаления к совершенно невинно заключенным товарищам просил бы граждан, присутствующих на заседании пленума, обсудить всесторонне настоящий вопрос и по возможности представить последним право освободиться, дабы сознательно не рушить кооперативную цель.

Я лично сознаю, что каждый, совершивший преступление, должен нести долг ответственности, хотя лично сопоставляю себе, что я исполнил свой патриотический долг с уничтожением врага революции.

Личных счетов с Овчинниковым и случайной жертвой у меня не могло быть, так как я в Березов на службу явился назад тому ровно месяц и встретил его первый раз в жизни. Случайно павшего до смерти его ни разу также не видел».

Эту статью-оправдание подписал «бывший член Тюменского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, солдат в отпуске П.И. Сосунов».

Павлу Ильичу Сосунову не нашлось места в трехтомной энциклопедии «Югория». Между тем именно он является первым и последовательным теоретиком и практиком предоставления северным этносам административно-хозяйственной и культурно-национальной автономии.

Он считался «хорошо грамотным», имел среднее образование, занимался «канцелярским трудом». Как «неблагонадежный», на военную службу не призывался, но в 1915 году после больших потерь, понесенных русской армией в войне с Германией, Австро-Венгрией и Турцией, его мобилизовали и до февральской революции 1917 года он «18 месяцев служил писарем в штабе дивизии, дислоцированной в Забайкалье».

В газетной статье П.И. Сосунов называет себя «солдатом в отпуске и бывшим членом Тюменского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Можно предположить, что, возвращаясь в родные места, он останавливался в Тюмени и участвовал 23 января 1918 года в перевыборах исполкома Совета, большинство в котором до появления в городе фронтовиков, принадлежало меньшевикам и эсерам. После избрания председателем исполкома возвратившегося с фронта в Тюмень большевика Г.П. Пермякова П.И. Сосунов проследовал в Тобольск и в село Кондинское, где устроился бухгалтером потребительской кооперации и кредитного товарищества, возглавляемых Михаилом Петровичем Кузнецовым.

«В Березов из Кондинска Кузнецов и Сосунов приехали в январе 1918 года, — утверждал в своих воспоминаниях уроженец тех мест зырянин И.Ф. Филиппов. — Образовалась группа в составе: Федор Федорович Котовщиков, Тихон Данилович Сенькин, Филипп Малентьевич Защипов, Лев Яковлевич Железнов, Иван Филиппович Филиппов, Николай Львович Ильин, Алексей Георгиевич Нижегородцев, Константин Георгиевич Шмуклер, Дементий Николаевич Ильин, Константин Георгиевич Нижегородцев, Михаил Петрович Кузнецов, Павел Ильич Сосунов».

«Наша группа, — повествовал позднее Филиппов, — в начале  марта решила захватить власть в свои руки революционнымпутем и создать уездный Совет рабочих, крестьян и солдатских депутатов».

В реализации этого плана Сосунов, как бывший член Тюменского Совдепа, играл главную роль, но публичное убийство 3 марта в помещении городского кинотеатра двух человек (из статьи в «Тобольском рабочем» неясно социальное положение пострадавшего Овчинникова; Сосунов называет его монархистом, а другого пострадавшего считает случайной жертвой) компрометировало его перед населением Березова.

По плану захвата власти в уездном городе Сосунову поручалось «арестовать главного местного воинского начальника штабс-капитана Салмина, в подчинении которого находилась рота солдат в количестве 72 человек — георгиевских кавалеров из разных частей действующей армии, имевших ранения на фронте и считавшихся выздоравливающими». Сосунов должен был предъявить Салмину обвинение в неисполнении декрета Совета народных комиссаров о роспуске старой армии, разоружить местную команду и распустить ее по домам.

Революция в Березове свершилась, по утверждению Филиппова, «в ночь на 9 марта, когда каждый из заговорщиков отправился выполнять свое задание».

Арестованного штабс-капитана Салмина вынудили отдать приказ о роспуске солдат местной команды и сдаче всего оружия Березовскому военно-революционному комитету. Офицера отвели в тюрьму, а солдатам объявили декрет СНК и приказ командира о разоружении и демобилизации. Им предложили утром 9 марта разъехаться по домам на специально поданных подводах. Солдаты без сопротивления сложили оружие и покинули Березов.

9 марта по городу на столбах появились объявления о том, что власть Временного правительства закончилась.

Значит, Сосунов вышел из тюрьмы раньше этой даты. Думаю, что его тюремное заключение за публичное убийство 4 марта ускорило переворот в Березово. Без участия в нем Сосунова заговорщики не надеялись на успех.

В таком случае зачем Сосунов через 15 дней после захвата власти в уездном городе оправдывался в губернской газете о совершенном им тяжком преступлении? Дело в том, что старые суды были уже упразднены, новые не созданы, да они и не могли обвинять революционеров за действия, даже преступные, но по политическим мотивам.

Поэтому такая форма публичных состязательных процессов, напоминавших дискуссии, на страницах местных газет существовала короткое время в переходный период от судов присяжных к революционным трибуналам.

Но споров о допустимости расправ (убийств) политических противников в местной печати не возникло. В крае началась Гражданская война, и противоборствующие стороны не стесняли себя правовыми и моральными нормами.

В Обдорске Сенькин и сопровождавшие его Ильин, К.Г. Нижегородцев и Ануфриев «пообещали за невыполнение распоряжений Березовского уездного совета арестовать весь состав земства и отправить в тюрьму к заключенным в ней бывшим руководителям уезда».

Так, по воспоминаниям Филиппова, был организован в Обдорске волостной совет. Члены Обдорского земства хорошо знали характер Сенькина еще со времени его здешней ссылки (его выслали  в 1905 году из Орловской губернии в Обдорск за подстрекательствокрестьян к аграрным беспорядкам: погромам, поджогам и др.). Тогда Сенькин открыто при народе стрелял в полицейского станового пристава Тарасова и его урядников. Поэтому земцы без всякого сопротивления сдали Сенькину свои полномочия.

«После активизации контрреволюционных сил в Сибири члены Березовского ВРК, — писал Филиппов, — ждали первого парохода, рассчитывая захватить его и подняться вверх по реке Сосьве ближе к Надеждинским заводам».

Но 2 июня 1918 года сошедший с парохода «Арсений», переименованного в «Отважный», белый десант из 45 вооруженных солдат под командованием поручика Лагуновского через два дня сверг в Березове Советскую власть, освободил из местной тюрьмы уездного исправника Л.Н. Ямзина, его помощника Н.Т. Кушникова, купца С.П. Шахова и арестовал членов уездного совета.

Комендантом города был назначен прапорщик С.Ф. Нижегородцев, который доставил весь состав Березовского совдепа 25—27 июня 1918 года на пароходе «Народник» в Тобольск.

Сосунов, Сенькин и другие их соратники содержались в тобольской каторжной тюрьме. Летом 1919 года их перевели в Иркутск и дальше в Александровский централ с последующей высылкой на русско-китайскую границу.

После поражения колчаковщины они возвратились в Березов предположительно в мае-июне 1920 года. Председатель первого Березовского совдепа Ф.Ф. Котовщиков был расстрелян белогвардейцами на этапе, поэтому Сенькин инициативно занял его место. Сосунов стал народным следователем 2 участка Березовского уезда в селе Обдорском, а в июле-августе 1920 года — уполномоченным Березовского политбюро (так тогда назывались уездные ЧК).

Первая кровь безвинных людей развратила Сосунова, вооруженного револьвером «Смит-Вессон». Оружие стало для него единственным аргументом в политических спорах.

И когда Березовский уезд захватило вспыхнувшее 31 января 1921 года на юге Тюменской (Тобольской) губернии крестьянское восстание, чекист Сосунов не замедлил пустить свой револьвер в ход.

Воспользовавшись отсутствием в Березове Сенькина («говорили, что он сейчас в разъездах по уезду и место его нахождения никому не известно»), Обдорский ревком 20 февраля объявил себя военно-революционным комитетом всего Тобольского Севера (Тобсеввоенревкомом), подчинил себе Березовский и Сургутский ревкомы и приказал взять заложников.

Между тем повстанцы из села Демьянского разгромили у села Цингалы объединенные отряды березовских и сургутских коммунистов под руководством «главнокомандующего революционными войсками Тобольского Севера Данилова (березовский уездный военком) и его заместителя Хорохорина (сургутский уездный военком). Начались паника и бессудные расстрелы заложников.

В Сургуте торопливо казнили родного брата Сосунова. А сам Павел Ильич, ссылаясь на «специфические условия Севера», расправился с активными гражданами Березова. Иван Добровольский, Дмитрий Суровцев, Михаил Карсканов, Филипп Гурьянов, Алексей Охранов, Алексей Григорьев, Тарас Оводов, Семен Шахов, Николай Попов, Петр Равский, Михаил Первов, Николай Кушников, Григорий и Ларион Кузьмины, Александр Поленов… — неполный список жертв красного террора. Их тела сбросили под лед Сосьвы. Но безумные казни лишь расширяли масштабы и ярость восстания. Пойманного в лесах у села Кондинского Сенькина повстанцы застрелили.

Коммунистические отряды без боя оставили Самарово, Сургут, Кондинск, Березово и отступили в Обдорск. Там продолжились бессудные расстрелы: по свидетельствам очевидцев, убили 218 безвинных.

Из Обдорска 23 марта несколькими транспортами красные бежали по направлению к Уральскому хребту через Лабытнанги и до мыса Маре-Сале на западном берегу Ямальского полуострова через зимовки на реках Щучья и Юрибей.

Сосунов с новой женой Антониной Протасовой, сестрой председателя Тобсеввоенревкома Протасова-Жизнева, возглавил один из эвакуационных транспортов. От преследования повстанцев, занявших 4 апреля брошенный коммунистами Обдорск, их спасло наступление из Тобольска на север по вскрывшимся ото льда рекам на пароходах «Мария», «Волна» и «Сергий» экспедиционного отряда А.П. Баткунова. 2 июня после артиллерийского обстрела красный десант высадился в Обдорске. «Все, кто имел ноги и мог двигаться, — писал очевидец, — бросились кто куда — за Шайтанку в лес, на берег в лодки, вверх берегом Полуя. Видя это, и защитники Ангальского мыса бросили окопы и тоже пустились в беспорядочное бегство».

В ликвидации разбежавшихся по лесам и тундре повстанцев «особенно активно действовал Сосунов. Он носился на пароходике «Межень», вооруженном двумя пулеметами Кольта по реке Усе и ее притокам, безжалостно уничтожал мятежников, которые прозвали его «красным карателем».

Есть данные, что «…Сосунов с вооруженным отрядом обдорцев, человек 30, возвратился из-за Урала в Обдорск в конце июня или в первых числах июля 1921 года». Он упорно искал пропавшее из эвакуационных обозов золото.

После разгрома 29 июня отряда поручика Рочева у деревни Калякурья на реке Усе восстание на территории Печорского уезда считалось подавленным, хотя отдельные банды скрывались в тундре до конца 1922 года, и, по мнению современников, «каждый оленевод был для них приютом, и долго еще пришлось их искать».

Несмотря на возражения губернского чекистского начальства, Сосунов оставил службу в Обдорском политбюро (уездной ЧК) и перешел на работу в местное отделение треста «Областьрыба».

Надо отдать должное: он хорошо знал край и пользовался большим авторитетом у коренного населения.

В феврале 1922 года его старанием был созван в Обдорске съезд ватажных старшин. Ненецкие и хантыйские вожди настойчиво требовали местного самоуправления в области хозяйственной, политической и культурной жизни. Съезд уполномочил Сосунова довести эти требования до правительства и снабдил его соответствующей доверенностью, скрепленной тамгами В. Тайшина и Н. Вануйто.

В Москве Сосунов заручился поддержкой заведующего отделом национальных меньшинств Наркомата по делам национальностей Плича, а тот обратился с запиской к заместителю наркома Карклину (наркомом был И.В. Сталин).

В ней Плич в энергичных выражениях обосновал необходимость срочных мер по охране народов севера, положение которых после революции «невероятно ухудшилось». 13 марта 1922 года в Наркомнаце был создан подотдел во главе с Сосуновым по управлению и охране туземных племен севера.

Сосунов стал готовить конференцию представителей северных этносов. Предполагалось созвать ее в Москве и пригласить в столицу делегатов Березовского, Сургутского, Тобольского уездов Тюменской, Нарымского уезда Томской, Туруханского уезда Енисейской и Печорского уезда Архангельской губерний. По норме представительства — один делегат от 2000 туземных жителей.

Однако из-за недостатка средств (Сосунов не нашел пропавшее в 1921 году при бегстве из Обдорска золото) конференцию провели 24—29 июля 1922 года в селе Самаровском Тобольского уезда, ограничившись представительством только трех уездов Тюменской (Тобольской) губернии.

В своих выступлениях делегаты (15 с правом решающего голова и 3 работника местных хозяйственных организаций и администраций с правом совещательного голоса) описали крайний упадок северного хозяйства, обнищание северян по причине их ограбления сонмищем разного рода заготовительных организаций и частных предпринимателей. Отмечалась неэффективность работы Советов: «…Все мероприятия центральной власти, — говорил делегат Березовского уезда Г.И. Артеев, — проводятся на местах, не отступая от буквы закона, не сообразуя их ни с местными условиями, ни с интересами населения… Работы соваппаратов состоят в постоянных попытках, обычно безуспешных, прямолинейно, слово в слово, применять к тундре декреты центра, рассчитанные на более культурных народов и местностей республики, имеющих определенные культурные формы хозяйства, но никак не для самоедов и остяков, и в результатах — горы переписки, масса ненужного труда и ничтожные результаты».

Конференция постановила ходатайствовать перед правительством РСФСР о том, чтобы признать за туземным населением полярного севера право выделения в административную единицу на началах восстановления национального аппарата в масштабе краевого исполкома, подведомственного Тюменскому губисполкому, под руководством и наблюдением Народного Комиссариата по делам национальностей. Делегаты просили Наркомнац разработать положение по административному управлению северных народов и их хозяйственному строительству, «согласованное с бытовыми особенностями края, для чего привлечь научные и практические силы».

В области судопроизводства конференция высказалась за широкое участие аборигенов в работе народных судов и ведение судебного процесса на национальных наречиях или, в крайнем случае, с переводом на эти наречия. С учетом своеобразия национальных традиций и всего уклада жизни должна быть построена система образования и здравоохранения.

Иными словами, Сосунов видел решение проблем северных этносов в предоставлении им административно-хозяйственной и культурно-национальной автономии в пределах Березовского, Сургутского и северной части Тобольского уездов (территория нынешних ХМАО, ЯНАО и Уватского района. — А.П.), объединенных в единый округ, административно входящий в Тюменскую губернию.

Эта довольно скромная программа северных преобразований перепугала Тюмень. Уже через два дня после конференции в Самарово президиум Тюменского губкома РКП(б) в своем постановлении признал выделение Тобольского Севера в автономную национальную административно-хозяйственную единицу «опасным для политического состояния края», а саму идею автономии — плодом «домогательства частного капитала».

Губернский отдел ГПУ начал оперативную разработку Сосунова и его единомышленников, якобы ведущих контрреволюционную агитацию за создание и отделение «остяко-зырянской и самоедской республики».

По мнению члена Обдорского райкома РКП(б) И.П. Волкова, «…обдорская вольница встретилась с открытой неприязнью многими губернскими начальниками, привыкшими к чиновничьей почтительности своих аппаратчиков… На всю жизнь запомнились мне слова председателя губчека Студитова: «Вы там, в Обдорске, слишком дружны. Надо послать вам хорошую собаку, чтобы она всех вас перессорила».

«Собакой раздора» Студитов сделал Березовское уездное чекистское начальство. Уполномоченный губотдела ГПУ по Березовскому уезду Ворончихин получил приказ арестовать Сосунова. Но тот оторвался от чекистской погони известными только ему по 1921 году тайными тропами и ушел через Урал в Москву.

После упразднения в 1924 году Наркомата по делам национальностей и подотдела по управлению и охране туземных племен севера Сосунов с присущим ему напором «пробил» создание при ВЦИК Комитета содействия народностям северных окраин, или, сокращенно, Комитета Севера. В феврале 1925 года учреждена местная структура этого комитета. Чтобы быть ближе к проблемам аборигенов, Сосунов возвратился в Тобольск (его губернских преследователей предгубисполкома Новоселова и начгуботдела ГПУ Студитова перевели из Тюмени в другие места, да и сама Тюменская губерния в ноябре 1923 года была упразднена, а ее территория, разделенная на Ишимский, Тюменский и Тобольский округа, вошла в Уральскую область). Там он разработал Положение о местном национальном самоуправлении — туземных родовых советах.

Переход к родовым советам начался на Тобольском Севере во время выборной кампании 1925—1926 годов и сопровождался реформой судоустройства и судопроизводства. Инициатива и здесь шла от Сосунова. Он правильно определил главное направление поиска наиболее приемлемых для северян форм национально-государственного строительства: постепенно, исключая любое насилие, приобщать северные этносы к современной цивилизации, бережно сохраняя их своеобразный психологический характер, нравственные ценности и органическую связь с природой. Тогда перед севером открывались обнадеживающие перспективы, которым, однако, не суждено было воплотиться в жизнь.

Утвердившийся в стране тоталитарный режим положил конец реформам Сосунова. В соответствии со сталинской концепцией перехода к социализму во главу угла ставилась идея непримиримой и возрастающей классовой борьбы. Принимаемый за универсальный, классовый подход был распространен и на север. Здесь обнаружилось, что внедряемая Сосуновым система родовых советов принципиально несовместима с ним.

Вставший на ортодоксальную большевистскую позицию, Уральский комитет Севера 15 января 1929 года заявил: «Туземные советы оказались совершенно не приспособленными к проведению в гуще туземных масс директив правительства, особенно в части осуществления классовой политики».

Строптивого Сосунова сместили с его поста и исключили из партии. Сменившие его партийные функционеры в письме Комитету Севера при ВЦИК в феврале 1930 года от имени Тобольского окружного комитета предложили заменить родовые советы территориальными (в то время уже действовало 12 туземных районов и 64 родовых совета).

При новом районировании родовые советы были ликвидированы. 10 декабря 1930 года Президиум ВЦИК принял постановление «Об организации национальных объединений в районах расселения малых народностей Севера» — создано 8 национальных округов (в том числе Остяко-Вогульский и Ямало-Ненецкий). Туземные районы и родовые советы заменили системой стандартных территориальных советов.

Образование национальных округов национальная пропаганда немедленно выдала за очередной триумф советской национальной политики.

В действительности формальное провозглашение национальной государственности лишило северные народности всякой автономии. Власть в национальных округах и в территориальных советах оказалась в руках партийной советской бюрократии, преимущественно русской. Новые советы существенной роли в жизни севера не играли. Они оказались неспособными остановить массовые репрессии 30-х годов над аборигенами во имя «социалистического будущего» (достаточно назвать подавленные в результате чекистско-войсковых операций волнения ханты и ненцев в Приуралье, в Казымской и Ларьякской тундре).

В такой обстановке главный идеолог национального самоуправления северных народностей Сосунов перебрался в Красноярский край, и следы его затерялись.

В октябре 1938 года НКВД вспомнил о Сосунове после получения из Омска материалов о спрятанных в предгорьях Полярного Урала ценностях сибирского белого движения, которых не нашел в 1921-1922 годах горячий «кабардинец».

На Лубянку запросили его архивное чекистское дело. Официальная переписка о нем совпала с организацией в апреле 1941 года секретной экспедиции НКВД на Ямал. Неизвестно, находился ли Сосунов среди чекистов-кладоискателей, которые из Омска через Тобольск и Остяко-Вогульск по Иртышу и Оби на пароходе «Жорес» добрались в июне до Салехарда. Война помешала дальнейшим прицельным поискам сокровищ. Развитие национального самоуправления северных народностей никого уже не интересовало. Кроме Сосунова. Может быть, из-за его несогласия с официальной национальной политикой он не упомянут в советских и постсоветских изданиях.

Кто-то и сегодня скажет, что судьба этого человека — не пример для новых поколений. Но ведь и энциклопедия — не книга почета.