30 августа 1839
Мороз был такой сильный, что промерзла земля. Жители Березова удивляются, что до сих пор нет снега.
Все суда, которые отплыли за уловом на море, возвращаются домой. Но этот улов был только в торговых целях. Всю рыбу засолили и продали на тобольские суда, которые специально для этого были отправлены на море; домой не привезли ничего.
Одно трагическое происшествие, которое случилось на этих днях, развлекло все березовское общество. Купец из селения Самарово, который вместе с другими был на рыбном промысле, забив свое судно рыбой, возвращался домой. Случайно он сел на мель, а из-за того, что сплавщики не справились с его спасением, судно с рыбой затонуло. Хозяин и все люди спаслись на лодках, которые были привязаны к судну.
После этой катастрофы купец вернулся домой. Жена, как обычно, поставила самовар, соседи сошлись, чтобы поприветствовать вернувшегося, но никакие уговоры не могли развеять черной тоски, которая наполнила его душу после этого случая.
Прежде чем подали чай, он вышел на минутку из избы. Через несколько минут вбежал кто-то из домашних с известием, что хозяин повесился.
На эту весть все, испуганные, выбежали толпой, в самом деле, нашли купца повесившимся, вовремя обрезали веревку и возвратили к жизни придавленного.
Когда прошло замешательство, вызванное этим происшествием, вернулись в избу, которую покинули. Какое же зрелище ожидало несчастную мать! Самовар опрокинут, трехлетний сын, весь в пузырях, корчась от боли, катается по полу, залитому кипящей водой.
На другой день ребенок умер. Спасенный купец все же нашел в себе достаточно силы, чтобы пережить потерю и рыбы, и сына, которого, говорят, он очень любил.
1 сентября 1839
В Березове есть такой праздник, называемый капустка. Березовские хозяйки садят капусту, и хотя по причине короткого лета она не завивается в кочаны, все равно капустный лист используют для борща.
Когда уже наступают морозы, каждая хозяйка выбирает подходящее время, приглашает приятельниц и родных, которые помогают срубать капусту, сносить ее в дом, после чего приносят корыта, и женщины и девочки, вооружившись сечками, проворно принимаются за работу, припевая песенки, кто какие знает.
Порубленную капусту солят и сразу же выносят в подвал, по окончании же работы хозяйка угощает чаем и полдником, после чего играют в разные игры, прыгают, проказничают, развлекаются как кому угодно.
Хозяйки, которые капусты не садят вообще или выращивают ее мало, только для домашней необходимости, рубят ботву редьки и репы и используют ее так же, как капусту. Борщ из всех этих изрубленных по-березовски листьев, не исключая и капусты, очень невкусный.
4 сентября 1839
Один молодой купец, вернувшись из леса запыхавшимся, посеял в Березове панику. Он говорил, что, войдя в лес, чтобы поохотиться, услышал рычание медведя в нескольких шагах от себя, акогда скосил глаза в эту сторону, увидел медведя, пожиравшего черную корову. Естественно, что он бежал оттуда что было духу.
Жители Березова, за малым исключением, — изнеженные трусы. Достаток, легкость добывания всего от остяков за малую цену не побуждают их к борьбе с трудностями. Они любят только легкую охоту, не требующую труда и не доставляющую опасности. Сети, капканы — это их дело.
Хоть эти края и являются родиной медведей, но они редко приближаются к городку, держась подальше, в глубине леса. Однако жители Березова любят рассказывать о них — сказки обэ тих зверях скрашивают долгие зимние вечера и производят на слушателей впечатление, сходное с впечатлениями от историй с привидениями. Местный миф хочет показать в медведе падшего человека, за грехи превращенного в дикого зверя, сохраняющего, однако, в своем превращении определенную часть человеческих понятий и склонностей. Истории о таких оборотнях всегда оказывают влияние на воображение суеверных сибиряков.
Остяки также относятся к медведям с религиозным почтением, однако воюют с ними отважно. Не раз случалось видеть остяка, покалеченного медведем, — такие происшествия случаются обычно с самыми смелыми.
Есть в традициях остяков один способ охоты на этого зверя, требующий необыкновенной ловкости и смелости.
Обнаружив берлогу медведя, остяк, вооруженный острым ножом, выходит на встречу с ним и старается его раздразнить. Когда разгневанный медведь поднимается на задние лапы и идет навстречу обидчику, тот приостанавливается, а когда медведь хочет сжать его в своих объятиях, он приседает и должен распороть медведю брюхо ножом.
Остяки едят медвежье мясо, однако после снятия с медведя шкуры не забывают попросить у него прощения за свою дерзость; потом отрезают лапу, помещают ее рядом со своими домашними богами и тем самым воздают ей религиозную честь.
Медведи в окрестностях Березова обычно темно-бурые. Ближе к морю появляются белые медведи, которые иногда наведываются на стоянки рыбаков. Заканчивается это все тем, что, нагнав страху, они съедают запасы провизии и рыбы, какие только найдут, и спокойно уходят, не причинив никакого зла людям.
6 сентября 1839
Выпало много снегу. Березовское общество нарядилось в остяцкие одежды. Впечатление такое, что улицы превратились в зверинцы. Непривычному трудно освоиться с той мыслью, что под этими косматыми шкурами скрываются человеческие особи.
Остяк всей своей внешностью так отличается от людей, которых мы привыкли видеть, что нужно обязательно его увидеть, чтобы представить себе, какое особенное он производит впечатление.
Мужчины этого народа вырывают себе волосы из бороды до тех пор, пока они не утратят способности расти, и поэтому лица у мужчин гладкие, как у женщин. Волосы на голове не стригут, но, разделив их на две части, заплетают в две косы, в которые вплетают длинные шнурки бус. На шее они тоже завязывают шнурок больших бусин, на котором обычно вешают также медный крестик как знак того, что принадлежат к христианской вере.
Одежда их состоит из, прежде всего, рубашки из оленьих шкур, шерстью обращенных внутрь. Эта рубашка называется малица. В теплое время или в юрте при огне этого достаточно. В сильные холода они надевают вторую рубашку, так же, как и первая, не распахивающуюся спереди — ее нужно надевать через голову, только шерсть у этой второй наружу, называют ее парка. К ней пришит капюшон, который, выходя из юрты, остяк надевает на голову и стягивает ремешком, завязывающимся под подбородком, так что закрывается лоб и часть лица, только глаза, нос и рот оказываются подвластными воздействию ветра. Этот капюшон делают из шкуры, снятой с головы оленя, и на нем торчат на положенном месте уши этого животного.
Рукавицы, тоже косматые, навечно прикреплены к этой верхней одежде, называемой парка, только изнутри оставлено отверстие в том месте, где рукавицы соединяются с одеждой, для того, чтобы можно было вынуть руки тогда, когда нет необходимости их прятать. В таком случае рукавицы откидываются на рукава.
Ноги остяка одеты прежде всего длинными чулками из оленьих шкур, шерстью обращенных к телу, стягиваются они выше колен, и называют их чизы.
На эти чулки надевается обувь также из оленьих шкур, но уже шерстью наружу. Эту обувь называют пимы. Делают их из шкур, снятых с оленьих ног, с красиво нашитыми разными полосками. Завязываются они так высоко, что нужно пристегивать ремешками к поясу. Подошвы у них тоже косматые, обращенные шерстью наружу, — это оберегает остяков от скольжения по льду.
Если остяк уезжает далеко от дома в крепкие морозы, то на всю названную выше одежду, то есть на малицу и парку, надевает еще третью, еще более широкую, тоже из шкур оленя, тоже с капюшоном с торчащими ушами и тоже, как первые две, не распахивающуюся спереди. Это одеяние называется гусь.
Одетым таким образом можно легко выдержать 50-градусные морозы. Местные жители не припомнят, чтобы в здешних местах были случаи, когда люди замерзали, что у нас не такая уж редкость при морозах значительно более мягких. Иногда только бывает, что обмораживают лицо; в таком случае его сразу же обкладывают водкой, и все заканчивается красными пятнами, которые через некоторое время проходят.
Остяки и остячки имеют обычай украшать свою кожу наколками с разными рисунками и окрашиванием их голубоватой краской. Сдается, что этот удивительный обычай, общий с обычаями некоторых племен Америки, говорит о связи, существовавшей когда-то между этими двумя столь разобщенными материками. Мысль настолько дикая, неестественная, не вытекающая ни из какой необходимости, разве могла бы случайно родиться в двух головах на двух концах земли, так отдаленных один от другого.
У остяцких женщин повседневная одежда совершенно такая же, как у мужчин, и отличается только занавеской, без которой остячка не может обойтись даже в собственной юрте. В семье есть люди, перед которыми она никогда не должна открывать свое лицо, — это отец мужа и старший брат мужа. В присутствии чужих остячки поднимают свои занавески.
Русские жители Березова, как только наступает зима, тоже переодеваются в остяцкие одежды, особенно когда выходят из дома; только чиновники, вынужденные соблюдать декор своего учреждения, носят в городке пальто или шубы, однако в дорогу они одеваются по-остяцки.
Остяки и летом носят ту же самую повседневную одежду, выбирая ту, которая волосом обращена наружу и которая уже хорошенько выношена. Праздничная же одежда летом состоит из рубашки красного или желтого сукна, а иногда белого полотна. Воротник у такой рубашки бывает красного сукна с нашитыми разноцветными бусинками и оловянными бляшками. Такие же украшения и снизу, и на груди. К этому наряду надевают обувь из красного сукна, с острыми носами, очень неудобную.
Праздничная одежда женщин отличается от наряда мужчин. Хоть и носят они, как и мужчины, волосы, сплетенные в две косы, однако не соединяют их друг с другом одним шнурком бус, как у остяков, — обе они своими концами скреплены с грубой и твердой лентой шириной в 3 дюйма с нашитыми бусинками. Эта лента походит на такую же в конской упряжи для повозки, к ней с двух концов и посредине прицеплены как бы кисти из нескольких шнурков крупных стеклянных бус, цветных, ниспадающих почти до земли. В нижней части каждого из этих шнурков привязаны круглые медные бляшки, как у краковских хомутов, которые при каждом движении головы, стукаясь друг о друга, громко бренчат. Такой головной убор необыкновенно тяжел.
При подобном убранстве головы остячка надевает на тело снизу короткую юбку из цветного сукна, обшитую по подолу галунами, сверху кафтан, тоже из цветного сукна, обшитый широкой каймой вкруговую с бусинками и оловянными бляшками. Этот узкий и короткий кафтан завязывается спереди ремешками. При каждой завязке по обеим сторонам прикреплены маленькие колокольчики такой же формы, как у бильярдных карманов.
Обувь с такой одеждой носят также из цветного сукна с острыми носами, такую же неуклюжую, как у мужчин.
Этот наряд дополняют занавеской из розовой тафты, обшитой каймой из голубой тафты, а также бахромой, или же наоборот. Ею закрывается голова, плечи и часть лица. Занавеска эта называется вакшим.
8 сентября 1839
Остяки обычно покупают себе жен. Та, за которую больше заплатили, пользуется большим почетом и сама, и ее родители. Самой низкой ценой за жену является стоимость одного оленя, которая равна 5 рублям ассигнациями. Однако в зависимости от достатка соединяющейся пары цена может значительно повышаться.
Шаманской религией, которой придерживались ранее, да и теперь еще придерживается значительная часть остяков, многоженство разрешено, однако те, кто принял христианскую веру, ограничиваются одной женой. Но помимо христианских, давние обычаи, привычки, суеверия так вошли в традиции этого народа, что остяк без них обойтись не может: они определяют каждый поступок в его жизни. Старая вера как может уживается с новой. И потому крестик на груди и шайтан в кармане взаимно не мешают друг другу.
Шайтан — это божок, вырезанный из дерева, одетый по-остяцки во множество рубашек и кафтанов из шкур и других материй, в бусах и с денежкой, привязанной у пояса под рубашками. Остяк, который не принял еще христианской веры, обязательно держит в своей юрте такого шайтана, который занимает почетное место в углу дома. Перед ним первым ставят еду; и только тогда, когда, по их предположениям, бог наестся, остяки сами приступают к еде.
Остяки чрезвычайно почитают лиственницы и медвежьи лапы.
Священнослужителями у них являются шаманы, которые имеют большое влияние на помыслы остяков как через обладание определенными секретами, так и через пророчества. В роду шаманов из поколения в поколение передается наука определенных шарлатанских действий, которые поражают верящих в них остяков своими чудесами. Шаманы в присутствии остяков втыкают нож в грудь, от чего позднее не остается никакого следа, сжигают в огне бумажки, а затем достают их невредимыми из пепла и делают множество подобных вещей, о которых я не буду говорить.
Вера в эти чудеса живет не только среди остяков, но и среди русских; незнание поразительным образом настраивает воображение этих народов, вне зависимости от их религии, на веру во все, что удивляет. Чем рассказы чудеснее, чем больше они отличаются от правдоподобных, тем шире круг людей, которые им верят, и тем более рьяно их защищают. Меня уверяли, что шаман может разрубить человека на мелкие кусочки, а потом он сложит разрозненные части, помажет какой-то мазью — и возвращает человека к жизни. Мне приводили множество подобных примеров.
У нас шарлатанские проделки утратили уважительное к себе отношение даже у простонародья, ибо жиды, которые ими занимаются, показывая их каждому желающему за несколько грошей, тем самым заставили привыкнуть к ним, снизили их значимость, — но остяки, и даже русские из здешних окрестностей, считают их проявлением сверхъестественной силы.
Пророчества шаманов до сегодняшнего дня пользуются большой славой и спросом у жителей разных вероисповеданий; не только остяки, но и русские прибегают к их советам в самых важных случаях жизни.
Шаманы придерживаются той политики, что не прибегают к своему искусству в ответ на каждое к ним обращение: нужно много просьб и хлопот. При этом они не ворожат ни даром, ни за что попало. За каждое свое предсказание они берут не меньше чем стоимость оленя, что соответствует 5 рублям ассигнациями и является значительной суммой для бедных остяков. Именно поэтому к пророчествам прибегают только в крайних случаях, и пророчества и пророки приобретают уважение.
Мне рассказывал один из высших духовных руководителей греко-российского обряда, который своей разумностью намного превосходил своих «овечек», что, объезжая однажды по должности подведомственный ему приход, он попал в метель и был вынужден искать спасения в первой же попавшейся по дороге юрте. Только после того, как его приветили, он узнал от своих провожатых, что находится в юрте известного шамана.
Из-за метели он вынужден был задержаться здесь на несколько дней. В большей степени из-за скуки, чем из любопытства, а тем более из доверия, он начал просить шамана, чтобы тот ему поворожил. Долго шаман, зная о том, кто перед ним, не хотел открывать ему свое искусство, однако же, когда поближе познакомился со своим гостем и немного осмелел, позволил уговорить себя.
Этот священник находится под таким впечатлением от того, что услышал, что до сих пор не может хладнокровно рассказывать, как ему этот шаман, не спрашивая у него о прошлом, которое угадал очень точно, предсказал скорое изменение его положения, смерть сына, полного сил и надежд, и дочери, что и исполнилось в течение ближайших месяцев.
Потом он меланхолично добавил: «Все исполнилось, что он мне предсказывал, до последней детали; исполнения оставшегося я ожидаю спокойно, даже смертного часа, который вскоре должен наступить».
Этот рассказ задел меня за живое. Я видела, что он был в убитом состоянии. Я захотела как-то облегчить его состояние, сказала, что считаю остяка слишком самонадеянным, коли он решился на такого рода пророчества, которые хоть и являются выдумками, всегда могут произвести то или иное впечатление.
«В этом моя вина, — ответил протопоп. — Шаман долго отказывался удовлетворить мое любопытство, но в конце концов уступил настойчивым просьбам и сказал, что появление первого же седого волоса будет для меня сигналом прощания с этим светом».
Потом он погладил свою бороду и волосы, черные, как смоль, и добавил: «Мне уже 50 лет, но у меня еще, против обычного, волосы не поседели. Видимо, Богу угодно продлить дни моей жизни, но, конечно же, ненадолго».
18 сентября 1839
Я была на похоронах молодой и богатой купчихи, которая умерла в родах, жертвой предрассудков и средств коновалов.
Хотя правительство и прислало сюда акушерку и врачей, однако местное население так предано некоторым суеверным традициям, коим необходимо следовать в самые критические дни человеческой жизни, что ни один здравый совет не может заставить их сразу отвернуться от предрассудков.
Похороны были великолепны. Когда гроб проводили до церкви и поставили там посредине, многочисленная мужняя семья окружила его и хором завела ритуальный плач.
Сначала мать мужа начала кричать очень пронзительно, заходясь от плача и перечисляя достоинства и добродетели умершей, не забывая выразить горе, постигшее всю семью, от такой утраты.
Когда закончила мать, сестры мужа по очереди начали импровизировать свои жалобы, насколько у каждой хватало способностей.
«Как прекрасно пани Н. плачет, — сказала какая-то женщина рядом со мной своей соседке, — ни одна из ее дочерей с ней не сравнится».
«Сегодня — это еще не то, — отвечала соседка. — Если бы ты слышала, как она прелестно плакала на похоронах своего покойного мужа. Можно, не погрешив против истины, сказать, что никто в нашем городке с ней не сравнится».
Этот выученный плач производил впечатление, противоположное своей цели. Сцена печальная, серьезная утрачивала свою торжественность и превращалась в какое-то театральное представление, особенно для тех, кто знал, что умершая не была любима в семье мужа. Но три маленькие дочки, которых она оставила сиротами, и внезапное несдержанное отчаяние мужа сжимали сердце.
Из Спасской церкви, где проходила служба, мы все отправились в похоронном кортеже на заручейное кладбище, где тело было положено в семейную могилу.
Те же самые особы, что и в церкви, на могиле снова оплакивали свои печали, пока труп не присыпали землей; после этого все кончилось, и, спокойно разговаривая со знакомыми, все вернулись домой.
Березовская Спасская церковь богата, обширна, но росписи ее безобразны. Головы у святых чудовищно огромны, все в пепельном цвете, конечности немилосердно покалечены. К счастью, золотые и серебряные одежды и другие украшения, сделанные из ценных металлов, частично скрывают уродливость живописи.
На сегодняшнем погребении одно происшествие очень взволновало общественность здешнего городка.
Здесь находится женщина, сосланная из России несколько лет назад не знаю за что, она производит впечатление очень набожной и носит монашеские одежды {черницы). И вот эта женщина подняла и спрятала платочек, который в толпе обронила с плеч какая-то девушка.
Казак, шедший рядом, заметил эту кражу, и не только он вынудил отдать взятую вещь, но и все общество пришло в негодование и хотело запретить этой женщине даже появляться в церкви.
Вмешалось духовенство и запретило распространять месть так далеко.
Целый день только и говорили что об этом неслыханном происшествии.
В Березове случаи кражи неимоверно редки. Ни один из местных, ни остяк, ни русский, не был еще замечен в подобном прегрешении. Если такое и обнаруживалось, то абсолютно точно, что это «фрукт привозной». Сосланные иногда понемногу крадут, но эти мелкие кражи тотчас же обнаруживаются благодаря отсутствию сообщников и ловкости в сбыте украденной вещи. Традиции так же, как и сама местность, оберегают березовских жителей от этой напасти. Собственность каждого находится здесь под охраной всеобщего доверия, в домах нет даже замков, однако ничего не пропадает.
Жители Березова на все лето выпускают крупный рогатый скот и лошадей на пастбище в лес (за исключением коров, которых доят), не беспокоясь о том, где они находятся. Только когда выпадет снег, хозяин идет искать свою собственность и иногда находит ее за двадцать и более верст. Ни разу еще не случилось, чтобы остяк или русский злоупотребил этим всеобщим доверием и зарезал чужую корову, хотя иногда, в случае неудачной рыбалки или охоты, остяки, которые не делают никаких запасов в кладовых, испытывают очень жестокий голод.
Скот в Березове, пользуясь большой свободой, выказывает значительно больше сообразительности по сравнению с нашим. Я не раз видела, как целые стада, выев пастбище в каком-нибудь одном месте, все вместе мигрируют на другое. Для этого скотина из нескольких домов, собравшись в одном месте где-нибудь на берегу реки словно на совет, решительно бросается в воду и плывет во главе целого стада, которое бросается в воду по ее примеру, и все выходят на берег на таком острове, где пастбище еще не тронуто.
Меня чрезвычайно поразил разум, или, что то же самое, материнский инстинкт у коров.
В Березове принято, как только рождается теленок, отлучать его от коровы и кормить из рук выдоенным у матери молоком. Для этого молоко наливают в миску, погружают туда руку, выставив наружу только кончик пальца. Подсаженный теленок инстинктивно сосет этот палец, а вместе с ним и молоко. Это повторяется несколько дней подряд, прежде чем теленок научится сам пить хорошо молоко из миски; тогда ему уже не подсовывают палец, а оставляют молоко, которое теленок превосходно пьет.
Это искусственное вскармливание имеет то преимущество, что позднее можно отпускать теленка с матерью, не опасаясь, что у него будет соблазн высосать молоко. Второе то, что корова, у которой отняли теленка, бывает стельной каждый год.
Однако коровы должны понимать, что таким образом они теряют своего теленка, потому, когда приближается время родить теленка, корова использует всю свою хитрость, чтобы выскользнуть от хозяйки, которая запирает ее в хлев и усиливает бдительность, опасаясь, как бы корова не сбежала.
В связи с этим происходят штучки такие анекдотические, что остается только изумляться. Например, когда корова не может выскользнуть от хозяйки, она притворяется больной, чтобы ей дали больше свободы, показывает всем своим видом, что ей нужна чистая вода, а когда обманувшаяся хозяйка выпускает корову на свежий воздух или к воде, та, идя сначала грустная, повесив голову, вдруг собирается с силами и устремляется в лес с такой скоростью, что ее невозможно догнать.
Убежав за несколько верст, когда уже не видит за собой погони, корова выбирает подходящее место, а родив теленка, прикрывает его опавшей листвой с деревьев; сама же, чтобы не выдать приют новорожденного, отходит пастись далеко.
Если хозяйке не удается найти сбежавшую, корова таким образом держит теленка в укрытии пару недель, прежде чем тот наберет достаточно силы и резвости, чтобы мог доверять собственным ногам. Только тогда мать вместе с теленком выходит на пастбище, а когда хозяин это обнаружит, он должен собрать всех своих слуг, и пеших, и конных, чтобы вступить в схватку с теленком, который еще помучит пару недель, прежде чем даст себя поймать.
25 сентября 1839
Остяк и остячка после года счастливой семейной жизни приехали в Березов венчаться, но духовное начальство не дало благословения их союзу по причине того, что молодые забыли свои христианские имена.
Остяки, так же, как и прочие дикие народы, пользуются обычно домашними именами, характеризующими, как правило, либо определенную их способность, либо достоинство. Это имя произносят между своими, так же обращаются к ним русские. Христианские имена вспоминают только при совершении гражданских актов.
Женитьбы остяков совмещают в себе древние верования и христианство. Остяк, заплативший родителям невесты калым, или условленную цену, за жену, считается уже ее мужем, берет ее в свой дом, а церемонию венчания, или же благословение священников, откладывают на лучшие времена. Иногда годы проходят, прежде чем молодые соберутся устроить свадьбу.
Понятия о женитьбе у жителей Березова русского происхождения похожи на представления остяков. Правда, они не платят калым за жену, но и не берут за нее приданое; тем не менее жена считается в какой-то мере собственностью мужа. Не раз случалось, о чем мне доводилось неоднократно слышать, что муж по причине пьянства или какой-либо другой страсти убивал жену. Подобный грех вызывает негодование местных жителей. Расценивают его как бесчеловечность, однако никому в голову не приходит, что следовало бы применить к такому убийце всю строгость закона. Убивший жену вызывает негодование едва ли большее, чем тот, кто забивает принадлежащую ему корову.
Во время моего пребывания в Березове было одно происшествие подобного рода. Один из низших полицейских служителей возненавидел жену по той причине, что в том же доме, где он жил, проживала и его любовница. Все свои доходы он расходовал на эту последнюю, а жена была в полнейшей нужде.
Пришло время его жене родить. По русскому обычаю каждый из навещающих роженицу жертвует ей какую-то сумму денег.
Когда посещения закончились, муж пришел к жене домогаться, чтобы она отдала ему эти деньги; та не хотела отдавать, считая, что это ее собственность. Этот отпор так разъярил мужа, что он, достав подпорку от ружья, отделывал жену до тех пор, пока не удовлетворил свою ярость. На другой день жена, посинев от ударов, умерла, а муж, идя за гробом во время похорон, плакал и перечислял достоинства жены, ее терпеливость и другие добродетели, обвиняя в том, что несправедливо убил жену, свою вспыльчивость.
Это обвинение себя, справедливость, возданная жене, снискала у местных жителей сочувствие к убийце; никто даже не подумал принести жалобу на это убийство, как если бы это было дело самое естественное.
26 сентября 1839
Остяк и остячка, живущие отсюда в нескольких десятках верст, привезли крестить своего новорожденного ребенка. Еще только дней шесть, как он появился на свет, а мать после совершенного пути в холодное время была так бодра, как если бы не она родила этого ребенка. Не могли найти куму, и поэтому наша служанка стала крестной матерью.
Я должна здесь дать представление о том, как остяки ухаживают за своими младенцами.
Роль детской колыбельки играет корзинка из коры, узкая и плоская, выстланная крошками трухлявого дерева. Вместо подушки под голову кладут кору, соскобленную с ивовых веточек. Эту подстилку накрывают оленьей шкурой, и на ней ребенок лежит без пеленок, без белья, прикрытый только или завернутый в ту же самую шкуру.
К корзинке с обеих сторон прикреплены два кусочка шкуры, которые служат как бы дверками. Эти дверки закрываются, когда в корзинку кладут ребенка, и завязываются ремешками — только лицо остается открытым. Таким способом ребенка, прикрепленного в корзинке, оберегают от падений. Во время поездок корзинка с ребенком забрасывается на плечи.
Соскобленная кора молодых веточек, о которой я уже говорила, очень мягкая, остяки ее используют обычно вместо полотенца. Ею утираются после умывания, ею вытирают новорожденных детей, обтерев их сначала снегом.
Остячки кормят своих детей собственной грудью. Напротив, жительницы Березова русского происхождения не утруждают себя этим. Все березовские дети, за небольшим исключением, не знают ни материнской груди, ни мамкиной. Сразу же после рождения их кормят коровьим молоком, налитым в рожок, в тонкий конец которого вставлен коровий сосок. Дети так привыкают к этой соске, что с ней спят, с ней растут. На протяжении 3, 4, 5 лет они не отвыкают от соски.
Следует признать, что дети так хорошо растут на этом искусственном вскармливании, будто им всего хватает. Может быть, именно этому обычаю отбирать детей от груди сразу же после рождения следует приписать значительное увеличение русского населения в этой местности, столь неблагоприятной для жизни. В редкой березовской семье мало детей. 8, 9 — это обычное число. Часто можно видеть более 10 детей у одной матери. Ибо женщины, не кормящие сами, ежегодно одаривают новым потомством.
5 ноября 1839
Мороз сегодня в 30 градусов. Я ездила на прогулку на оленях. Северный олень — это животное не больше рослого двухлетнего теленка, с мордой и копытами, подобными коровьим, с волосами под подбородком, как у козла, с огромными ветвистыми рогами на голове, как у обычного оленя, и коротким хвостом, как у серны.
Ноги у них тонкие, шерсть белая, пестрая и каштановая. Оленей запрягают в сани, называемые нарты. Нарты значительно длиннее, чем наши обычные сани. Полозья у них очень тонкие, все крепление не крепкое. Они должны соответствовать силе оленя, у которого ее не очень много. Сверху на креплении нарты прикреплены доски, ровно, как на столе, так, что нет в этих санях углубления, куда можно было бы поставить ноги или где можно было бы положить что-нибудь из вещей. Нужно сидеть как на топчане, спустив ноги набок. Груз, если есть что везти, укладывают на этот топчан, накрывают его оленьими шкурами и увязывают толстыми веревками. Прикрепленный таким образом, груз не выпадет, даже если бы сани перевернулись. Для человека же нет ни поручней, за которые он мог бы держаться в случае опасности, ни подножки — он должен уповать единственно на собственную ловкость, на пружинистость своих конечностей.
Эти сани без дышла. Обычно в них запрягают трех оленей. Небольшая шлейка с одним ремнем, проходящим у оленя под брюхом и привязанным к нартам, составляет всю упряжь. Один повод, заброшенный на рога среднего оленя, служит для управления всеми тремя, так как боковые олени вынуждены идти в направлении среднего.
Когда упряжь уже приготовлена, возница садится на нарты боком, вооруженный тонкой жердью, длиною в несколько аршин, с железным наконечником. Эта жердь используется для остановки оленей на бегу. Для этого возница втыкает жердь в снег, закручивая на нее поводья, и олени вынуждены остановиться.
Северные олени бегут быстро, как ветер. Пригорки, ямы и не останавливают их, и не заставляют замедлить бег, поэтому, чем выше пригорок, тем быстрее олень вынужден с него бежать, потому что, если бы он не убегал от настигающих его саней без дышла, то они влетели бы ему на ноги и переломали их.
Возница не может, или же не умеет, править оленями так, как правят лошадьми. Будь хоть поворот, хоть небезопасное место, олени не замедляют шаг.
Когда я села на нарты и оленей пустили, я узнала неприятные ощущения. Я боялась, потому что увидела, что ни одна разумная сила не может вмешаться и руководить направлением движения, что я полностью зависима от животных. Однако вскоре я несколько освоилась, видя, что нарты не переворачиваются, несмотря на то, что их бросает из стороны в сторону.
Если повороты не очень частые, то это происходит из-за необычайной длины нарт: повторю, что ширина нарт снизу равна ширине сверху. Однако не раз случалось, что нарты переворачиваются, но снова поднимаются, а путешественник в таком случае должен призвать всю свою ловкость, чтобы снова вскочить на нарты, прежде чем олени убегут, ибо в противном случае он должен будет идти пешком до того места, где олени остановятся для подкрепления сил или для перепряжки.
Северные олени питаются мхом, похожим на исландский, не требуют, чтобы им заготовляли корм на зиму: каким бы глубоким ни был снег, они разрывают его копытами и добывают себе корм. Хозяева обычно держат стада оленей по лесам, где достаточно мха, и забирают их оттуда только тогда, когда олени нужны для поездок.
Северные олени не могут переносить жару. В конце апреля или в мае, когда начинают таять снега, хозяева пересчитывают своих оленей, метят молодых и высылают с пастухами к Ледовитому океану в Уральские горы, где снег никогда не тает и где по причине холода нет комаров, которых олени не могут переносить. Только с первым снегом олени возвращаются на свои зимние стойбища, и только тогда начинают приносить пользу своим хозяевам.
Северные олени очень выносливы в отношении голода и работы. Бегут без привала верст 50 и больше, но, когда чувствуют себя уставшими, падают на снег, и никакие самые сильные удары не заставят их подняться, хоть убей их, пока они не отдохнут хорошенько и не встанут добровольно.
Используя оленя во зло ему, можно проехать без остановки верст 100 и более. Хозяева, имеющие много оленей, когда собираются отправиться в дальнюю дорогу, расставляют по привалам перепряжки со свежими оленями и таким образом выигрывают во времени, потому что отдых у оленя занимает более 10 часов.
Оленя и в дороге нет необходимости кормить заранее приготовленным кормом. Путешественник может остановиться в любом месте на привал, выпрячь оленей, и те сразу же разгребают снег и находят для себя еду. Инстинкт не подводит никогда.
Олени — это благо для северных местностей. Шкуры старых оленей служат для жителей этих холодных мест бельем, одеждой, постелью, обувью, головными уборами; шкурки молодых оленей, называемые пешками, имеют мягкий волос, и их используют для более легкой одежды: подшивают ими тулупы, салопы, шапки; шкурки годовалых оленей называются неплюи, из них делают, вывернув их шерстью наверх, что-то вроде тулупов, которые называют ягами. Такие яги идут на продажу в Тобольск и Ирбит и приносят хорошую прибыль.
Неплюи и пешки каштанового цвета ценятся больше всего, и только они идут на продажу. Чем темнее волос на шкурках, тем они дороже стоят.
Мясо оленей, если оно жирное, вкусное, вкусом напоминает мясо косули и лося, однако русские не советуют его есть, по крайней мере, когда едят сами, не очень об этом распространяются. Они испытывают пренебрежение к этому мясу как к пище исключительно для остяков. С удовольствием едят только оленьи языки.
Северный олень так необходим самоеду или остяку, что его отсутствие воспринимается как отсутствие какой-то части тела. На олене остяк проворен, резв, свободен, храбр, способен преодолеть 1000 верст — без оленя же он как без собственных ног. При этом в случае неудачной охоты или плохого улова олени остаются единственным средством пропитания.
6 декабря 1839
В Березове во всех жилых домах, за исключением нескольких парадных, вставляют на зиму окна из рыбьей кожи, которые имеют то преимущество перед стеклянными, что с них можно соскабливать намерзший лед. Они пропускают в комнату достаточно света, однако внешние предметы увидеть через них невозможно. Но в этом отношении те, кто ставит окна стеклянные, не выигрывают: изморозь на них оседает таким толстым слоем, что приходится, хочешь не хочешь, ограничить поле зрения предметами, находящимися внутри дома.
Раньше в Березове пользовались окнами из слюды — множество поломанных слюдяных кусочков еще и сегодня валяется на помойках, однако в связи с несложностью доставки сюда стекла слюда вышла из употребления.
Взошло солнце, и над ним словно выросла огненная колонна, ярко-палящая, как если бы солнце плавилось. По этому знаку местные жители предвидели изменение погоды, и мороз, который вчера был 44° R, сегодня упал до 33° R.
Я не могу объяснить себе, почему березовские дома очень теплые, несмотря на то, что неплотно построены, с плохо сделанными окнами. В нашей комнате внутренние окна выбиты, топят всего раз в сутки, однако я обхожусь без ватного халата, потому что не чувствую в нем необходимости. Вероятно, толщина дерева, из которого сложены стены, невысокие потолки и хорошо сложенные печи являются причиной этого.
Дома в Березове строят из кедра, это же дерево прежде прочих идет на топливо.
Смотрю на часы: ровно три часа дня. В течение этого короткого времени, пока светит солнце, дни стоят ясные, но кажется, что ветер дует постоянно.
В Березове нет больших часов, которые показывали бы время для всего города. В полиции есть песочные часы, по ним все и регулируется.
10 декабря 1839
Мой хозяин Козлов и все торгующие жители города выезжают на ярмарку в Обдорск, которая длится целый месяц.
Городок Обдорск — это самый северный населенный пункт Березовского уезда, расположен недалеко от устья Оби, впадающей в море. В нем очень немного жителей, однако он является важным центром этих северных мест по причине своей ярмарки.
Около половины декабря под Обдорск подтягиваются со своими чумами все кочующие народы, как остяки, так и самоеды, не только из Березовского уезда, но и из Енисейской губернии, чтобы совершить необходимые им обмены. С другой стороны, туда приезжают купцы из Тобольска, разносчики из Суздаля и зыряне из Архангельской губернии, привозя товары для обмена с дикими народами.
Зыряне живут по реке Печоре. Они хорошо сложены, отважны и смекалисты. У них своеобразный язык, однако они хорошо говорят по-русски.
Когда выпадет снег и промерзнут реки, эти жители Севера запрягают оленей и через Уральские горы, без дороги, по снежной пустыне преодолевают тысячи верст, чтобы реализовать свои интересы. Они привозят в Обдорск, и даже в Березов, свои плоды и изделия, а именно: масло, шерстяные чулки, сети, веревки, нитки; взамен берут утиный пух, шкуры оленей и других животных, кость мамонта, а иногда даже муку.
Так как все кочующее население Березовского уезда собирается под Обдорском во время ярмарки, березовский исправник приезжает туда для сбора ясака, или податей, звериными шкурами, которые надлежит собрать для казны с этих диких народов.
Остяки и самоеды, как и все народы первобытных цивилизаций, делятся на племена, которые на здешнем административном языке называются ватаги. Каждая подобная ватага имеет своего патриарха, власть которого передается из поколения в поколение по праву наследования.
Этот патриарх, или начальник, разрешает все споры, распределяет подати, собирает их, а все беспрекословно ему подчиняются. В голодные времена или для удовлетворения насущных потребностей начальник должен находить способы для того, чтобы прокормить свою ватагу. Случаются нападения сборными силами одной ватаги на другую, и побежденная должна заплатить победителю контрибуцию оленями. Правительство вынуждено время от времени усмирять подобные злоупотребления.
Ватага состоит, как правило, из нескольких сотен чумов, или палаток, лучше сказать, семей. Правительство собирает подати и выдает свои распоряжения через посредство таких начальников
В Обдорске живет обдорский князь. Главное начальство остяков издавна происхождением из его рода. Царица Екатерина II прислала его отцу патент, парадный кафтан и обувь с острыми носами. В важных ситуациях, например, во время приезда губернатора или какого-нибудь другого важного чиновника, князь предстает одетым в свои парадные одежды, с «привилегией» на голове.
Князь живет в деревянной юрте, несколько более приличной, чем у других остяков, недалеко от Обдорска, чтобы ему легче было сноситься с правительством. Живет он так же, как и другие остяки, и воспитание у него такое же. Несмотря на это, остяки относятся к нему с уважением, как к своему господину.
Знаки проявления уважения у здешних народов такие же, как у южных азиатских народов. Например, остяки и самоеды, как и киргизы, желая выразить высшее почтение кому-нибудь в соответствии со своими обычаями, не допустят, чтобы эта почитаемая особа отправляла еду в рот собственными руками: когда они подают еду, то сами ее нарезают и кладут в рот особе своими пальцами вареные кусочки мяса.
Если начальник плюнет, окружающие его опережают один другого, чтобы вытереть место, где упала слюна.
Сырая голова оленя — это величайшее лакомство как для остяков, так и для самоедов, следовательно, всегда самая уважаемая в обществе особа имеет на него право, а именно глава семьи, гость или начальник.
Несколько лет назад тобольский губернатор хотел взять сына обдорского князя и поместить его за счет казны в гимназию, чтобы через него заронить зерно просвещения в этот дикий народ.
Князю через переводчика перевели эту волю губернатора. Возмущенный князь ответил, что никогда добровольно не отдаст своего сына в чужие руки, а если его у него украдут, то он клянется, что из мести готов спалить Тобольск. По причине незнания как языка, так и местного права обдорские князья не пользуются теми исключительными правами, какие власти хотели бы им предоставить. Обдорский князь, несмотря на печатную привилегию, — это самый низший слуга обдорского заседателя, и не раз случались по отношению к нему нападки совершенно неприятные, и он вынужден был сносить не только злоупотребления, но и произвол по отношению к себе, на которые был не в состоянии ответить по причине незнания языка.
Остяки и самоеды необычайно добросовестные, правдивые и поэтому доверчивые. Они не соврут ни из-за какой личной выгоды, расплатятся с долгами и обязательствами со скрупулезностью тем более достойной поклонения, что кочевая жизнь, которую они ведут, предоставляет им возможности избежать всех встреч с кредитором.
Исправник, приезжая на Обдорскую ярмарку, посылает вперед себя предписание к собравшимся старшинам, или начальникам, чтобы каждый из них вносил за свою ватагу положенный ясак, и одновременно посылает приказ, чтобы ни один не отваживался самостоятельно приступать к торговому обмену прежде, чем отдаст подати.
Остяки и самоеды, призванные через старшин, отдают дань, на какую смогли решиться, и лишь затем начинают обмен.
Только неудачная охота бывает иногда причиной недоимок. Самоеды и остяки не знают отговорок и рассчитываются насколько это возможно.
28 декабря 1839
Вот и закончились Рождественские праздники. Здесь нет на этот праздник никаких народных обрядов: ни Сочельника, ни облаток, ничего им подобного; закончился лишь шестинедельный пост и начались взаимные визиты и маскарады.
Туалеты березовских дам во время этих праздничных визитов самые роскошные. Не один наряд стоит нескольких тысяч рублей. Здесь можно налюбоваться дорогими китайскими тканями, соболями, золотом, жемчугами, драгоценными камнями, различными прекрасными шубами.
Забава, посвященная исключительно празднику Рождества, которую жители Березова любят страстно, — это переодевания, или маскарад.
Начиная со второго дня праздника и до Трех Королей все по вечерам превращаются в маски: от исправника, купцов до самых беднейших, молодые и старые — все принимают участие в этой излюбленной потехе.
У богатых в домах есть маски и дорогие наряды, специально для этой цели приготовленные, у бедных тоже есть разная одежда, предназначенная единственно для маскарада; у кого не хватает средств на свой маскарадный наряд, те меняются костюмами, берут напрокат один у другого и, занавесив лица платками, развлекаются так же охотно, как и прочие.
Когда наступает вечер, Березов наполняется компаниями масок, которые пешком и на санях переходят из дома в дом независимо от того, знаком или незнаком им этот дом, и очень благодарны, если хозяин не закрывает перед ними двери. Чаще всего случается наоборот.
Большая часть масок входит в дом, ничего не говоря; проходит по комнатам и выходит, как и пришла. У них великолепная мимика, соответствующая роли.
Сегодняшняя самая знатная компания составилась из чиновников и высшей аристократии Березова. Исправник был одет по-казацки, стряпчий — по-гусарски, казначей — по-улански, почтмейстер — в мундире, какие прежде носили канцелярские служители. Доктор был в женском костюме, исправница оделась по-краковски, сестра профессора — не знаю по-каковски, пани X. с братом — по-турецки.
Эта компания приехала со скрипкой. Я приняла ее. Скрипка сыграла на слух мазурку С…, маски как бы танцевали (нужно иметь в виду, что жители Березова не имеют никакого представления о танцах) — во всяком случае, все очень хорошо развлекались и, проведя у меня часть вечера, поехали дальше.
В Березове существует один обычай, который мне нравится. В каждой семье хранится подвенечное платье как свое, так и своих предков. Это те памятные вещи, которые позволяется и сейчас надевать во время маскарада.
Эти вещи лучше, чем какие-нибудь рассказы, верно хранят воспоминания о прошлом. Я рассматривала их с нескрываемым любопытством.
Продолжение следует
