Ф.К. Зобнин
Жители Сургута свои жилища строят исключительно из соснового леса, который по причине малой населенности края в изобилии находится невдалеке от поселений, почему все дома сургутян выстроены леса самого высокого качества. Все здания расположены на песчаной почве. Благодаря, вероятно, этому обстоятельству воздух Сургута, несмотря на обилие воды, окружающей его со всех сторон, принадлежит к разряду умеренно-влажного.
Самый обыкновенный тип жилых помещений представляет из себя небольшой пятистенный дом. Одна стена, проходящая внутри поперек дома, делит дом на две половины: кухню и чистую комнату. Первая половина называется еще стряпкой. Вторая половина дощатою перегородкою делится на две части, или половины: одна меньше, другая больше. Меньшая половина называется казенкой. В том случае, когда дом построен в больших размерах, дощатых перегородок делается больше, и дом составляется из нескольких небольшого размера комнат.
Говоря об устройстве домов, нельзя не упомянуть о том, что среди жителей существует обычай, по которому в одном доме живут иногда по две семьи. Подобное сожительство предвидится заранее, при постройке дома, почему такой дом всегда делится капитальною стеною на две независимые друг от друга половины с отдельными ходами. Подобное подразделение дома в большом ходу как между родными братьями, выделившимися от родительского дома, так и между чужими друг от друга, но бедными обывателями.
Первое, что бросается в глаза при входе в жилище богатого и бедного сургутянина — это обилие икон, которые, начинаясь от переднего угла какою-либо особо чтимою или особенно ценною по исполнению и украшению иконою, часто занимают в комнате обе стены до порога. Каждый по мере возможности старается перед всеми иконами повесить лампадку. Накануне дней, посвященных празднованию святого, изображение которого служит главною иконою в доме, вошло в обычай совершать в доме всенощную, или когда недостаток средств, отсутствие священника и пр. тому препятствуют, отслужить на дому молебен. Комната с множеством икон бывает в доме одна (чистая комната). Вносить в эту комнату кипящий самовар, постоянно жить в ней, обедать, ужинать, готовить кушанье в русской печи этого дома считается по меньшей мере предосудительным. Поэтому большая часть жителей во дворе имеет особую стороннюю, которая представляет из себя отдельно построенную избушку с русскою печью. В ней-то и исполняются разного рода черные работы, как-то печение хлеба, изготовление кушаний для семьи, пойло для скота и пр.
Дворы жителей обыкновенно, кроме дров, ничем не занимаются. Летних экипажей сургутяне вовсе не имеют, потому что круглое лето Сургут со всех четырех сторон окружен водой. Взамен колесных экипажей на берегу находится много лодок, из которых по своей величине выдаются так называемые каюки. Это большие лодки, середина которых занята дощатым, крытым сверху и с боков помещением. Лодки эти часто бывают окрашены в полосатый цвет — белой, красной и зеленой краской. Каюки иногда называются просто крытыми лодками. Посередине каюка устанавливается мачта для паруса; наверху мачта заканчивается маленьким флюгером и крестом; часто дощечка флюгера представляет из себя икону св. Николая Чудотворца. Кроме каюков, на речке около Сургута находится множество лодок средней величины и без всякого прикрытия посередине. Наконец, третью группу лодок, существующих в Сургуте, составляет облас. Эта маленькая выдолбленная из одного дерева лодочка очень легка на ходу, но зато плавание на ней сопряжено с опасностями для человека непривычного: малейшее неосторожное движение может окончиться самым печальным образом для неискусного пловца. Почему эту лодку иронически называют иногда душегубкой, в других местах однодеревкой и стружком. Но обыватели, видимо, приспособились к своим обласам, и несчастных случаев при плавании на них, насколько известно, не бывает. Больше двух человек в облас не помещается.
Первый вид лодок имеет торговая часть населения, в каюках купцы отправляются в округ, по которому и разъезжают целые месяцы. Беднейшие из жителей нанимаются на лодку гребцами, что и составляет почти единственный вид отхожего промысла для населения. На лодках средней величины ездят по домашним надобностям на пароходную пристань, на покосы, на рыбную ловлю неводом и пр., а на обласах преимущественно для ловли рыбы сетями.
Жители привыкли к такому способу передвижения и неохотно меняют его. Так, например, пароходная пристань, находящаяся в 7 верстах от города, недавно была соединена с ним дорогой (правда, слишком плохою), но никто из жителей по ней не ездит, даже почтовые и земские ямщики, обязанные ездить на пристань в тяжелых крытых повозках два раза в неделю в течение всего лета, находят более удобным для себя ездить на лодках.
Средства к существованию доставляют жителям лес и вода. Земледелие совершенно отсутствует и не в силу только суровости климата. Попытки некоторых лиц доказали, что и в Сургутском крае можно вести сеяние злаков. Огородничество также принадлежит к числу занятий, нелюбимых жителями, и из огородных овощей разводится в ничтожных размерах только картофель, который дает блестящие урожаи. Из других овощей могли бы успешно родиться репа, морковь, редька и даже огурцы.
Главным по доходности занятием жители считают доставку дров на пароходную пристань. Целую зиму большая часть населения занята этим промыслом. Дрова сдают по 1 руб. 30 коп. за сажень и в течение зимы с лошадьми зарабатывают до 80 рублей на семью. Вместе с зимою кончается дровяной промысел и наступает промысел на уток и гусей. Уток стреляют, но мало, главным же образом ловят их перевесами. Способ ловли перевесами описан в предыдущей тетради. Гусей бьют в станках. Где-нибудь на песчаной площадке расставляются чучела, или манчаки, гусей и садятся в засаду, из которой и стреляют подлетевших гусей. Набитую дичь солят по возможности в таком количестве, чтобы хватило на круглый год.
Время с конца мая до начала августа более или менее свободно. В это время, если вода не слишком разлилась, ловят рыбу для собственного потребления, но больших запасов из нее не делают. В это же время нанимаются гребцами на лодку.
С наступлением августа, когда вода сойдет с лугов, начинается сенокос. Домашнего скота много не держат. Лошади, коровы, овцы, курицы составляют всю домашнюю живность. Мясо овец жители в пищу не употребляют и на вопрос о причине этого отвечают, что овец едят только татары. Поэтому овцы разводятся в самом ничтожном количестве для шерсти. Мясо куриц, домашних гусей и свиней употреблять в пищу также считается предосудительным.
Речка с одной стороны Сургута называется — Сайма, с другой — Бардаковка; третья часть ее — протока Боровая речка. Гусиное — название острова; Барсова гора — местность около Сургута. Расстояние от Сургута до пароходной пристани, называющейся Белый Яр, измеряется кедровыми: Первая Кедровая, Вторая Кедровая.
Умственное и нравственное развитие жителей г. Сургута
Важнейшая черта характера жителей Сургута — это упорство и стойкость враз выработанных убеждений, энергетическое, неустанное преследование цели и способность вести самую упорную борьбу за то, что они признали правдой. Жизненная же правда их не особенно высокой пробы и вполне формулируется словами: «То хорошо, что для нас выгодно». Эти основные черты характера сургутян лучше всего иллюстрируются их борьбой за отстаивания казачьего звания. Лет 10 тому назад казачья команда была упразднена, и сургутские казаки были перечислены в мещане. Но мещанское звание казакам было ненавистно главным образом потому, что оно лишало их некоторых льгот и пособий, сопряженных с казачьим званием. Казаки просили возвратить их в казачество, и им предложено было выселиться в те местности, где существование казачества правительством признано необходимым. Но сургутские казаки на переселение не согласились и стали подавать прошение за прошением о возвращении их в первобытное состояние на прежних основаниях. Начальство убеждало, разъясняло, что это невозможно, но ничто не помогало: казаки стояли на своем и из всех убеждений принимали только то, что клонилось к их выгоде, остальное же, клонившееся к перемене их состояния, они отвергали как незаконное. «Не может быть, чтобы потомки Ермака были лишены своего звания», — вот крепко сознанный и неукоснительно проводимый ими на деле девиз, проводимый без сомнений и колебаний.
Характерную черту жителей представляет также живость и горячность их темперамента. Эту черту неказаки отмечают словами «казачье сердце»; при виде разгорячившегося казака замечают: «Эх, расходилось казачье сердце». (В Сибири говорят про человека сердитого: «Этот человек с сердцем», сердце — синоним сердитости). Всякое породившееся впечатление не задерживается в душе казака, а большею частью тотчас же выражается в громком говоре, частых ругательствах и резких движениях. Примеров для подкрепления высказанной мысли можно было бы привести много, но я ограничусь здесь следующим случаем. Один казак, подходя к дому местного виноторговца и заметив, что дом украшен по случаю царского дня флагами, тут же на улице во всеуслышание стал сыпать по адресу виноторговца укоризнами, сущность которых выражалась долетевшими до меня словами: «иш, на кабашны деньги развесили…». Далеко пройдя неприятное ему явление, казак все продолжал поносить «кабашные» деньги.
По отношению ко всему выходящему из круга их обыденной жизни казаки весьма любопытны, а желание делиться с кем-нибудь новыми впечатлениями до того сильно, что женщина, не находя слушателей дома, непрочь сбегать к соседке с единственною целью поделиться с нею мыслями. Но подобное крайнее любопытство, представляя из себя чувство самого низкого достоинства, ограничивающегося сплетничеством, ни к каким важным результатам никогда не приводит. При всем любопытстве жители от всех прибывающих к ним разного звания и состояния лиц ничему не научились, не переняли никакого мастерства, не приобрели никакого знания, которое бы изменило хотя ни йоту раз заведенный порядок их жизни. Наоборот, заметно, что жители с течением времени утрачивают и то, что знали когда-то. Так, приплывая из России, предки нынешних казаков без сомнения знали приемы земледелия и пр., между тем как в настоящее время сургутская казачка не имеет понятия о том, как изготовляется такой существенно необходимый для нее предмет, как холст. Причиной этого, конечно, следует считать прежнюю жизнь казака, жизнь служилую, оплачиваемую и деньгами, и крупой, и мукой. Если еще упомянуть о том, что в прежнее время весьма легко [было] эксплуатировать простодушного дикаря-остяка, то перед нашими глазами предстанет картина казачьей жизни более или менее покойной, без обременительных трудов и забот о куске насущного хлеба.
Грамотность в Сургуте развита в достаточной степени, и безграмотный казак представляет собою исключительное явление. Все казаки к существующему училищу Министерства народного просвещения относятся неодобрительно, жалуясь, главным образом, на отсутствие «строгости» и баловство, что, однако, не мешает им посылать в это училище своих детей. Кроме школьного обучения, существует и домашнее. Около десятка детей обучаются у одного грамотного казака, но большая часть и этих детей, поучившись год-два, поступает в казенное училище. Существует в Сургуте также училище девочек, но учащихся в нем слишком мало, так как казаки стоят против образования девочек, считая это баловством («вырастут — любовные записки будут писать»). Однако в прежнее время, когда существовало женское училище на средства местного благотворителя И. А. Туполева, родители охотнее отдавали детей в то училище, так как там не требовалось с учениц платы за квартиру, как это практикуется теперь. Но, вообще говоря, грамотных женщин гораздо меньше, нежели мужчин.
По отношению к деревенским жителям и остякам жители Сургута ведут себя высокомерно, считая свой быт и свое нравственное развитие образцовыми. Остяков они называют «собаками», крестьян, в особенности из земледельческих округов губернии, чалдонами, передразнивая их «Эка паря!» (паря — парень) и пр.
По отношению к разного рода служащим казаки относятся крайне неприязненно, обвиняя их в том, что те живут на жалованье, ничего не делая. Из других сословий сургутские казаки особенно не любят солдат местной команды, вытеснивших казаков, причем упрекают солдат также в ничегонеделании, дармоедстве, в полной бесполезности их существования и пр., пр.
