А. Иконников
Мы говорили в предыдущей статье, как много значит для благосостояния здешнего крестьянина, не имеющего хлебопашества, домашний скот — корова и лошадь. В этом отношении прошлогоднее наводнение особенно тяжело отозвалось для здешнего населения. Быстрое возвышение цен на хлеб в последние три, четыре года отняло всякую возможность у жителей при недостатке хлеба прокармливать скот хлебом, как это удавалось в прежние, подобные же годы, например, в 1857 г., когда наводнение было едва ли не более прошлогоднего; от этого нынче население лишилось почти всего своего скота. Коров перебили, а лошадей предоставили воле божьей — большую часть их пустили в поле на более удобные места в том чаянии, что авось они сами отыщут себе корм, отроют его из-под снега. Разумеется, почти все они погибли от холода и голода, но некоторые, немногие, все-таки каким-то чудом уцелели. В самом Березове нам доводилось видеть, как иная лошадь, о которой и забыл совсем хозяин, печально побродит по улицам города, потолкается в тот или другой двор и тут же, где-нибудь недалеко от полиции, издохнет. В Обдорске, сказывают,один тамошний купец, чтобы не видеть томления своих любимых лошадей, предупредил грозившую им голодную смерть: велел их перерезать. Один здешний казак, хотевший какими ни есть средствами сберечь свою лошадь, в конце зимы ухитрился кормить ее рыбой, мелкими щучками, которые в изобилии ловятся в Сосве, и та поневоле должна была преобразиться из травоядного животного в плотоядное. Лошадей по тракту в Тобольск едва достало на то, чтобы возить почту и земскиеподводы. В начале зимы еще можно было найти возчиков до Тобольска, но ко времени Ирбитской ярмарки уже нельзя было и думать отправлять товары и даже пускаться налегке, на переменных, без подорожной. Хорошо еще, что, при всей беззаботности русского крестьянина, нашлось несколько хозяев, у которых оставались от прежних годов запасы сена: это только предотвратило поголовный падеж скота. Березов же в этом отношении очень много обязан пригородным остякам. По речке Вогулке, впадающей поблизости города в Сосву, они нашли уже зимою удобные места, оставшиеся безопасными от наводнения и покрытые густою высокою травою, на которой, конечно, лежал толстый слой снега; снег этот остяки разгребали, резали потом ножами и рвали руками траву и на нартах, запряженных собаками, привозили в город для продажи. Только благодаря этому город оставался зимою не вовсе без молока, которое продавалось, да и то с трудом, по 15 коп. сер. за штоф, и уцелело у более зажиточных обывателей десятка два-три лошадей, способных возить воду. Кто хотел сберечь свою лошадь, тот не жалел платить за нарту сена, что не составит и копны, от 1 р. 20 к. до 1 р. 40 к. сер., тогда как обыкновенно здесь сено бывает нипочем — коп. 40—50 воз с вывозкою. Имея порядочный запас сена от прошлых годов, можно было нажить хорошие для крестьянина деньги; так, в Кондинском селе один тамошний крестьянин, имевший такой запас сена, выручил от продажи его в одну нынешнюю зиму до 200 р. сер., кроме того, что прокормил свой скот.
Недостаток в лошадях тяжело отозвался и на других предметах домашнего хозяйства жителей. Дрова, стоящие обыкновенно 60—65 коп. сажень, а лучшие, березовые — 75—80 коп. с вывозкою, нынешней зимою продавались по 2 р., 2 р. 50 к. сажень, а березовые доходили до 3 р., тогда как почти кругом Березова лес. Возить дрова из лесу нужно было на собаках или на оленях, что им вовсе не под силу, и некоторые горожане предпочитали рубить на дрова ограды своих, а не то и чужих (был один такой случай) дворов или старые строения. Подвозу товаров из Тобольска по зимнему пути решительно не было, прошлогодние же запасы у здешних купцов к Ирбитской ярмарке истощились, так что некоторое время, пока купцы ездили в Ирбит, откуда они успели захватить с собой более необходимые товары, Березов оставался почти вовсе без чая, сахара и табака.
Это все, впрочем, уже дальнейшие и, так сказать, второстепенные последствия бывшего в прошлом году наводнения; ближайшим же его последствием был дурной исход в том году летних рыбных промыслов, которые всегда будут составлять самую важную отрасль местной промышленности.
* * *
Мы уже объяснили выше, каким образом наводнения препятствуют хорошему улову рыбы по Оби; нам остается сказать, что прошлогоднее наводнение в этом отношении было самое неблагоприятное для рыбопромышленников. Особенно много оно повредило тем из них, которые имеют пески между Березовом и Самаровым и далее вверх по Оби; рыба ловилась лучше на низу да еще, как слышно, в верховьях Оби, в Томской губернии. На низу успели достаточно наловиться, прежде чем подступила самая большая вода; вверху лов был хорош оттого, что вода спала раньше, чем здесь, и рыба по большой воде прошла туда с моря беспрепятственно огромными массами. Здесь же, как мы уже заметили, полая вода стояла чуть не целое лето; большая часть песков оставалась затопленной до половины августа, так что раньше этого не было возможности вовсе приступить к промыслам. Лов был довольно удачен только на так называемых высоких песках, где вода не была глубока9. С убылью воды рыба везде стала ловиться лучше, но дело подходило уже к осени, становилось холодно, и рыбопромышленники, чтобы не замерзнуть по дороге, должны были торопиться в обратный путь. Обыкновенно с началом сентября, а то и в конце августа рыбопромышленники уже начинают сниматься со своих стоянок; в прошлом же году, чтобы идти не вовсе с пустыми посудинами и благодаря нескольким красным дням, выдавшимся в первых числах сентября, они несколько позамешкались — недели на две, на три оставались долее обыкновенного. Между тем к концу сентября ударил 20-градусный мороз, Обь и Иртыш стали неожиданно рано, и рыбопромышленники потеряли последние шансы на успешный исход своих промыслов. Недостаток улова они могли бы вознаградить соразмерным возвышением цен на наличную рыбу, так как этот товар всегда найдет себе покупателей, и, конечно, не остались бы без барышей, если бы только суда и каюки их благополучно дошли, по крайней мере, до Тобольска. Но, сколько нам известно, до Тобольска успел дойти один только паузок тамошнего мещанина Коркушенко, который имеет промыслы дальше всех на низу, на так называемой Хамоельской Оби, верст за 500 ниже Обдорска, и который поднялся с места в обратный путь 17 августа, остальные все суда и каюки замерзли на пути к Тобольску на более или менее дальнем от него расстоянии. Судно главного рыбопромышленника тобольского купца Плеханова зимовало близ Кондинска, в двухстах с небольшим верстах от Березова и, следовательно, не дошло более чем на 800 верст до места своего назначения. Единственное здешнее судно, принадлежащее купцу Нижегородцеву, замерзло на полдороге к Тобольску, в 450 верстах от Березова. Тобольский купец Плотников, промышляющий выше Обдорска, поднялся с места, кажись, и рано — судно его прошло Березов 5 сентября, а все-таки 250 верст не дошел до Тобольска. Рыбу пришлось перегружать с судов на подводы и везти зимним путем по высоким, судя по прошлогодней бессеннице, ценам, да, кроме того, еще надобно нынешнею весною поднять суда вверх, чтобы нагрузить их провиантом, солью и прочими припасами. У некоторых промышленников рыба так и не разгружалась или только разгружалась часть ее, и теперь, как слышно, пароходы собирают разбросанные там и сям по Иртышу и Оби рыбопромышленные суда, дощеники, каюки, лодки, задержанные поосени ранним льдом, и таскают их до Тобольска. Выиграла в прошлом году одна только компания Резанова, единственный пароход которой успел еще как-то вовремя дотащиться до Тобольска (впрочем, к прошлогоднему рейсу он был, кажется, несколько поисправлен); рыба, которую он привез с собой, продана, говорят, очень выгодно. Муксун, например, стоящий обыкновенно не дороже 18 к. (на низу, за Обдорском, он обходится в 4—4 ‘/2к. сер.), продавался осенью в Тобольске от 28 до 30 к. сер. Все это еще раз доказывает необходимость устройства пароходов для развития рыбопромышленности по Оби. Компания Резанова, взявшая себе 10-летнюю привилегию на содержание пароходных сообщений от Березова вниз по течению Оби, не только не подвинула вперед этого дела, но, напротив, наносит ему существенный вред, отнимая у других возможность то же дело устроить более разумным и толковым образом. В этом отношении означенную якобы пароходную компанию скорее следовало бы назвать компанией для помехи развитию пароходства по низовью Оби или, пожалуй, компанией для устройства только парохода, а уж никак не пароходства по Оби: так как в течение пяти лет она посылает сюда только один, да и тот бессильный, пароход наименованием «Иоанн», который до настоящего времени решительно не принес никакой пользы краю, все равно как бы его и не было. Мы слышали, что на этот предмет уже обращено должное внимание губернского начальства, и, видя, с какою энергией и любезной готовностью за 1000 верст от нас предпринимается все, что только служит к пользам края, мы можем надеяться, что с прекращением настоящей пароходной монополии в недалеком от нас будущем пароходы все чаще и чаще станут бороздить широкое низовье Оби на диво остякам и самоедам, которые назвали их на своем языке огненными лодками, будут чаще и чаще заглядывать в Березов, и наш бедный, угрюмый, заброшенный в глушь севера городок оживет и повеселеет, потому что сбросит он тогда с себя иго гнетущих его теперь кулаков-торгашей, потому что не будет он тогда питаться, как прошлую весну, затхлою, сорною мукою, гнилыми щучками и деревянными поземами, не станет покупать, как нынче, трехгодовалых уток, на которых и мясо-то все изветрело и превратилось в никуда негодную тряпку, не будет платить втридорога за все, чем бы он хотел отвести свою душу, будь то кусок черного хлеба, кусок сахара или кусок голландского сыра…
Что касается здешних, собственно березовских рыбопромышленников, то они надеялись по крайности выгодно сбыть в Ирбити свежую, осеннего улова рыбу (осетра и нельму), которая ловилась порядочно, но и тут не потрафило. Рыбу, как и все другие товары, следовавшие на Ирбитскую ярмарку, отправили Сосвинским оленьим трактом чрез Богословские заводы, за провоз платили дорого — по рублю и более серебром за пуд только до Нового строенья, где товары переваливают на лошадей, и оттуда до Ирбити считается еще с лишком 460 верст, — рыба пришла поздно, когда цена на нее вследствие огромного подвоза ее из Томской губернии, с верховьев Оби, значительно упала, и, таким образом, наших рыбопромышленников не вывезла и Ирбитская. Не остались внакладе только те, у кого были свои олени и кто успел распродать рыбу по заводам; прочие все, кто рассчитывал на Ирбитскую, понесли убыток. Один из здешних казаков, стремившийся также с рыбой в Ирбить, особенно пострадал в этом случае потому только, что хотел пробраться в Ирбить более коротким и дешевым путем — по вершине р. Конды, через Пелым и Туринск. На этот путь сворачивают с Сосвы, проехав верст 500 или 600 Сосвинским оленьим трактом, входят в речку Тапсуй, впадающую в Сосву, и, достигнув вершины речки, пробираются потом волоком верст на 60 до вершины р. Конды, откуда уже на лошадях следуют далее по Туринскому округу. Этот путь действительно ближе, и здешние без особенных затруднений прежде по нему бывали. Но прошлогоднее наводнение отразилось и на Пелыме, корма и там сильно вздорожали, и казак наш дорого поплатился за свою ошибку — за провоз своего товара должен был платить непомерно высокие цены. Между тем по Верхотурскому тракту от Нового строенья до Ирбити сена было вдоволь, вследствие же ранее распространившихся слухов о большом количестве товаров, следующих из Березова на Новое строенье, в этом пункте сделался настоящий наплыв возчиков, из которых большая часть привозила на заводы муку и должна была возвращаться порожняком, а потому провозная плата до Ирбити была нынче почти наполовину дешевле против прошлогодних годов (прежде платили 30 к. сер. с пуда, а ныне 18 к.). Кстати, чтобы показать, в какое критическое положение ставила нынешняя Ирбитская ярмарка наших рыбаков и отчасти для характеристики их нравов, вот еще один случай, бывший на ярмарке с двумя березовцами, которые оба рыбаки. Данилов, мещанин, проживающий постоянно в с. Мужи, отправился на ярмарку вместе со здешним казаком Фофановым и по дороге, на Новом строенье, запродал своему товарищу партию осетров по 4 р. 50 к. сер. за пуд, но ни расписки, ни письменного условия с него не взял, а удовольствовался только 200 р. задатка. Фофанов поехал в Ирбить, а Данилов по своим делам замешкался на заводах, поручив своему брату, раньше его отправившемся на ярмарку, получить там остальные деньги за рыбу. В Ирбити между тем ценана осетра спустилась на 3 и на 2 р. 50 к. за пуд; Фофанов, предвидя чистый убыток, ударился на попятный двор — отобрал за отданные уже им 200 р. что ни лучшего икряного осетра, рассчитал его по 3 с чем-то рубля, а за остальную рыбу сам еще потребовал денежки, утверждая, что он ее не покупал, а только взялся довезти до Ирбити. Долго бились с ним, усовещивали, таскали и к городничему, и в словесный суд, заставляли и крест целовать, и присягу принимать, выставляли и свидетелей, которых ответчик отводил как родственников Даниловым, — казака-горожанина ничего не проняло; мещанин-деревенец так и остался на «бобах» и хотя отдал рыбу тому же Фофанову, но уже по 2 р. 50 к. за пуд. Если, как в настоящем случае, промышленник не постыдился покривить совестью перед своим же братом, русским рыбаком, то что после этого подумать об отношениях здешних мелких торгашей (о крупных мы уже упоминали), и особенно казаков, этих потомков завоевателей края, к инородцам, которых они считают за полулюдей? Подобные случаи, где общий говор положительно указывает на виновного и где, однако ж, недостает некоторых юридических формальностей для обвинения его судом, конечно, гораздо реже будут повторяться с введением так горячо желаемого и здесь, в Сибири, гласного суда с участием присяжных. А еще лучше, если бы подобных случаев вовсе не было, что возможно только при том условии, если будут распространяться, на первый раз хоть между русским здешним населением, современные понятия о гражданской честности и правде, об уважении личности каждого без различия племени, сословия, возраста и пола, о соблюдении интересов каждого, о равенстве всех без различия, русский ли то, остяк или самоедин, перед законом и общественным судом как равноправных граждан одной и той же великой земли русской, но все это только pia desideria — одни только хорошие желания, далекие до действительности… А отчего бы, кажется, не приступить к осуществлению их! Ведь время… И вот опять волей-неволей мы сталкиваемся со здешним уездным училищем, как единственным учреждением, специально назначенным к тому, чтобы разливать свет истинных гуманных понятий в здешнем крае, таком отдаленном и глухом.
* * *
Гораздо лучше шла в прошлую зиму торговля пушным товаром, хотя и здесь не обошлось без затруднений и разного рода скачек с препятствиями; не будь этих затруднений и препятствий, здешнее купечество могло бы еще на этот год поправить свои делишки, да и сами инородцы выиграли бы больше.
Уловом зверя вообще нельзя было похвалиться в прошлом году. Соболя и горностая была самая малость, лисицы и белки, сравнительно с прошлыми годами, было тоже немного, но песец, водящийся в северной части Березовского округа, на самоедской тундре и по отлогостям Урала, ловился не в пример хорошо. А как песец-то главным образом и поддерживает все более и более упадающий здесь пушной промысел и дает жизнь единственной ярмарке в этом крае, бывающей в начале каждого года в Обдорске, то можно было ожидать, что Обдорская ярмарка в нынешнем году сойдет как нельзя лучше — выручит как продавцов рухляди — инородцев, так и покупателей — русских купцов, сбывающих потом этот товар оптом на Ирбитской ярмарке и давно уже жалующихся в этом отношении на убытки. Но тут встретилось одно маленькое затруднение, которое испортило все дело. Самоедов с песцами и оленями наехало много, гораздо больше, чем сколько бывает их в Обдорске обыкновенно, а покупателей оказалось мало, то есть, пожалуй, их было и немало, да покупать было не на что: у купцов, приехавших за рухлядью, было в запасе все, кроме… денег. Надобно ли видеть в этом горестном обстоятельстве отражение общего безденежья, тяготеющего над российским купечеством, или это говорит только о крайнем обеднении здешнего купечества вследствие местных причин и условий, о которых мы объясняли в первой нашей статье, — решать не беремся, однако ж, судя по тому, что денег не оказалось не только собственно у березовских (им уж и Бог простит!), но и у тобольских, хотя бы и первостатейных, купцов и даже у самих архангельских зырян, можно с большею вероятностью заключить, что недостаток денег на ярмарке был только симптомом общего недуга, которым страдает наша родная коммерция. Впрочем, относительно зырян, бывших в Обдорске, надобно сделать оговорку; слышно было, что они сильно поджидали денег от своих из-за Урала, и если их не получили, то потому, что посланный будто бы где-то застрял в дороге. Конечно, со стороны зырян это могли быть и шутки, делающие честь их коммерческой ловкости и изворотливости. Как бы то ни было, только песца навезено было на ярмарку значительно более, чем сколько шло его в предыдущие годы, а денег привезено значительно менее — предложение перевысило запрос, и цены на песца, с давнего времени довольно прочно установившиеся в этом крае, сильно упали. Толстого белого песца, обыкновенная цена которого от 80 до 90 к. сер., покупали нынче не свыше 71 */2 к., а к концу ярмарки можно было купить и на 65 к. и даже дешевле. Песец-крестоватик, стоящий обыкновенно 50—60 к., шел на 35 копеек. Разумеется, для инородцев это было вдвойне невыгодно. Кроме того что песец их шел задешево, часть песца осталась вовсе непроданною. Во время или вслед за Обдорской ярмаркой здешнее начальство обыкновенно продает с торгов ясак, поступающий с инородцев на удовлетворение их частных общественных повинностей, как-то: на отправление земской гоньбы, на содержание писарей и т.п. К нынешнему году в счет этого ясака собрано было 5 тыс. белых песцов, но вся эта партия осталась и до сих пор остается непроданною за неимением покупателей с наличными деньгами. Главный покупатель пушного товара на Обдорской ярмарке тобольский купец П., за которым обыкновенно оставался и ясак (не потому, впрочем, чтобы это было особенно выгодно для инородческой казны, а более, так сказать, по уважению к особе покупателя, который в этом деле пользовался до сих пор неограниченным кредитом), нынче вовсе и не был на ярмарке, а послал вместо себя приказчика, снабдив его нужными инструкциями еще более, чем деньгами. Сей последний, уверенный в могуществе своего патрона, кинулся было на торги, храбро представляя вместо всяких денег и залогов собственноручное письмо хозяина, не подкрепленное даже формальной доверенностью, но на этот раз патрон ошибся в своих расчетах. Его клиенту было отказано, чем он, кажется, сильно обиделся и чуть ли даже не пригрозил обидчикам… В простоте сердца он все еще не мог сообразить, что времена стали уже не те и что в каких-нибудь 3—4 месяца многое изменилось — многое из того, что считалось доселе непоколебимым авторитетом, чему готовы были служить и служили, как кумиру, заподозрено и разоблачено. Впрочем, на этот раз как клиент, так и его патрон могут утешиться: времена их силы и владычества в здешнем крае еще не совсем миновали, доказательством чего может служить то, что означенную партию песцов, остающуюся непроданною, по необходимости придется отдать в их же руки, хотя уж, конечно, со значительною уступкою против той цены, в какую он принят от инородцев. Других, более выгодных покупателей нет и никого не имеется в виду. Рассчитывали было на пароходную компанию Резанова, предназначенную служить пользам края, даже были уверены, что она, по крайней мере на этот раз, выручит инородцев, тем более что пушной товар, как было слышно, продан был ею нынче в Ирбити с большою выгодою, — но не тут-то было. Так много наобещавшая компания отозвалась тоже неимением денег.
* * *
Итак, безденежье расстроило в нынешнем году Обдорскую ярмарку; несмотря на большой съезд инородцев и значительное количество бывшего в ярмарке песца, она кончилась далеко не так удовлетворительно, как бы того можно было ожидать, судя по улову зверя. Большая часть покупателей, явившихся на ярмарку с маленькими средствами, обрадовавшись неожиданному понижению прежних высоких цен на песца вдруг на 15, 20 к. сер., поторопились накупиться в начале ярмарки, а потом, как цены еще более понизились, покупать уж было не на что, и им поневоле приходилось разыгрывать роль лисицы, решившей в известной басне, что виноград зелен. Кто был пожилистее и подогадливее, тот и выиграл больше. Купцы, что покрупнее, разумеется, не горевали; набравши порядочные партии песца, они торопились в Ирбить, где надеялись продать его с хорошим барышом.
Ирбитская ярмарка вот уже несколько лет кряду очень не благоприятствует здешним оптовым торговцам мягкой рухлядью. Спрос на пушной товар, видимо, уменьшился с того времени, как поднят был в России крестьянский вопрос, и чем дороже и ценнее зверь, тем хуже пошла продажа его. Это тем более было накладно для здешнего купечества, что поворот этот совершился вдруг, неожиданно, круто; в короткий промежуток времени между Крымскою кампанией (в продолжение Восточной войны здешняя рухлядь шла очень тихо, по самым дешевым ценам) и крестьянской реформой пушной товар быстро поднялся в цене, и надобно было быть очень дальновидным, чтобы не соблазниться этим, как оказалось после, эфемерным явлением. Как было, например, не попробовать счастья на горностае, когда он в 1856 и 1857 гг. ценился чуть не на вес золота: в Москве, говорят, продавался в розницу по рублю сер. за штуку. Горностаевые тальмы были тогда в большой моде и ценились, самые худшие из них, — свыше 50 р. В Ирбити в ярмарку 1857 г. горностай отдавался на 50 и более коп., а на следующий год он шел уже в 28—30 коп., в последние же два года упал почти на 20 коп. Один из тобольских купцов П. привозил в Ирбить назад тому года три или четыре большую партию горностая,но по тем ценам, какие в то время существовали на ярмарке, отдать поскупился, а может быть, что также очень вероятно, и самолюбие не позволило. Ну и возился он потом со своим горностаем целых три или четыре года, заставив его в это время совершить путешествие из Ирбити обратно в Тобольск, из Тобольска в Нижний, из Нижнего в Москву, из Москвы обратною дорогою опять в Ирбить, где будто бы нынче только удалось ему разменять этот товар на кяхтинский чай. Цены на лисицу, белку также понизились, хотя, впрочем, говоря вообще, и не в такой резкой пропорции. Лисицы черно-бурые и сиводушки идут в последнее время вяло. У одного из здешних купцов есть пара богатых черно-бурых лисиц, которые ценятся им в 300 р. сер., но вот уж несколько ярмарок он возвращается с ними обратно из Ирбити, где не дают за них и 100 рублей. Лисицы-сиводушки заметно также теряют свое прежнее значение; насчет лисиц-белодушек — они отдаются нынче по большей части в одних партиях с сиводушками с незначительною надбавкою цены на этих последних. Это обстоятельство, очень невыгодное для здешних купцов, которым при розничной покупке сиводушка обходится более чем вдвое дороже против белодушки, приписывают все более и более процветающему в Москве искусству подкрашиванья мехов, благодаря которому вы можете задешево купить лисицу, в сущности дрянную, но по виду нисколько не уступающую самой хорошей сиводушке. Поэтому лисица-белодушка спрашивается на Ирбитской ярмарке охотнее и идет еще ладно, туда-сюда. Белку в 1857 г. отдавали на 13 коп., а в 1858 г. она шла уже на 8 коп., в последующие годы цены на нее колебались между 9 и 10 коп.
Тверже стояли цены во все это, можно сказать, критическое для пушной торговли время на соболя и песца. Соболь идет отчасти в Европу, на Лейпцигскую ярмарку, и это обстоятельство, по всей вероятности, более всего поддерживает ценность этого зверя. Нынче в Ирбити, слышно, он ценился очень хорошо — 9, 10 и более рублей, но это вовсе не утешение для здешних торговцев рухлядью. Березовский край, как мы уже замечаливыше, сильно обеднел этим роскошным зверем. В прошлом году в Ирбитскую ярмарку отправлено было из здешнего края не более семи сорочков. В нынешнем году собственно из Березова не было увезено ни одного соболя, из округа же отправлено всего только четыре или много-много пять сорочков, из коих два принадлежали шеркальскому крестьянину Новицких, недавно приписавшемуся в березовские 3-й гильдии купцы.
Что касается до песца, то цены на него в последние три года даже возвысились сравнительно с ценами 1857 г. как вообще самого лучшего в течение десяти лет в отношении сбыта пушного товара. Так, в 1856 г. толстый белый песец шел в Ирбити на 60 к., в 1857 г. — на 86 к., в 1859 г. — на 80 к., а в 1860-м поднялся на 90 к., и эта цена оставалась преобладающей на ярмарке до нынешнего года. Здешний белый песец находит себе сбыт не в одной России, он требуется также на Кяхту, в Китай, хотя, впрочем, это требование, бывшее назад тому лет 10 очень значительным, все более и более уменьшается. Зато в последнее время стали охотнее покупать песца московские и казанские купцы. В Петербург часть песца доставляется из Архангельской губернии от тамошних зырян, которые берут его в Обдорской ярмарке. Нынче и в прошлом году они были бедны деньгами и в оба года вывезли песца не более 7 тыс. (в нынешнем году только около 2 тыс.), тогда как в предыдущие годы в один год вывозили до 10 и более тысяч. Зыряне набирают одного только белого песца — песца-крестоватика и норника они, пожалуй, сами продают в Обдорской ярмарке.
Прибавим к этому, что вследствие плохого улова зверя в прошлом году, за исключением песца, прочего пушного товара пришлось ныне везти в Ирбить гораздо меньше против прошлогоднего количества. Так, лисиц-сиводушек и белодушек вместе в прошлом году отправлено было примерно 2700 шт., а нынче — около 1400, белки в прошлом году шло до 250 тыс., горностая — до 10 тыс., ныне же первой отправлено до 80 тыс., а последнего — только 2 тысячи. Таким образом, весь расчет у здешних торговцев рухлядью в нынешнем году был на песца, так дешево купленного в Обдорске, откуда его повезли в Ирбить, примерно до 27 тыс. голов, считая тут и песцов-крестоватиков и недопесков.
Но здесь мы опять встречаемся с тем же затруднением, которое так много наделало вреда здешним рыбным торговцам, рассчитывавшим также на Ирбитскую ярмарку, — мы говорим о затруднении в перевозке товаров от Березова до Ирбити вследствие бессенницы и упадка лошадей по Тобольскому тракту. Оттого, собственно, что товары замедлили приходом на Ирбитскую ярмарку, здешнее купечество если и не проиграло нынче на пушном товаре, то все-таки выиграло много меньше против того, как это было бы при своевременной доставке товара.
Весь пушной товар приходилось везти тем же Сосвинским оленьим трактом, по которому была отправлена и рыба. А как этим трактом до сих пор проезжали немногие, то в оленях и в возчиках, знающих дорогу, встретился большой недостаток, не говоря уже о дороговизне провозной платы. Приказчик одноготобольского купца, торгующего здесь постоянно, по необходимости должен был взять за себя предназначавшуюся в Ирбить значительную партию рыбы, которая вовсе была ему не нужна, для того только, чтобы освободить подводы для отправки своей пушнины. Главный тобольский торговец рухлядью Плеханов отправил свою кладь с зырянами, которые раньше ни разу не бывали по Сосвинскому тракту. Купец Чечуров, постоянно живущий в Обдорске, хотел пробраться в Ирбить на своих оленях совершенно особым трактом — по Оби и потом по р. Конде на Пелым и Туринск, но как тот, так и другой, оба из числа первых здешних торговцев рухлядью, потерпели неудачу. Партия Плеханова, в которой было одного песца до 10 тыс. голов, пришла в Ирбить уже совсем по окончании ярмарки, спустя четыре или пять дней после ее закрытия, и продана, говорят, не на наличные деньги, а на срок — чуть ли не на год. Чечуров должен был бросить своих оленей на полдороге, потому что хороших кормовых мест по этому тракту не оказалось или, может, не умели их найти, и кое-как довез свой товар на переменных лошадях, что стоило ему очень дорого. Остальные здешние купцы также опоздали более или менее на ярмарку, отчего немало потеряли. Пушной товар вообще шел ныне в Ирбити довольно хорошо, но гораздо лучше он шел в начале ярмарки; к концу ярмарки цены постепенно падали. Таким образом, белку продавали раньше якутские и другие купцы по 12—13 коп., а здешние отдали ее большею частию по 9 ‘/2 коп. (в покупке 8 ½ коп.); песец белый ушел на 80 к., крестоватик — на 79 к., но те, кто успел приехать пораньше, числу к 20, продали несколько дороже.
* * *
В корреспонденции моей, напечатанной в № 29 «Тоб. губ. вед.», допущена довольно важная ошибка, которую считаю обязанностью исправить. Там сказано, что за песцов, которые в прошлом году собраны были с инородцев в ясак на удовлетворение их частных повинностей и продавались с торгов, доверенный тобольского купца П. предлагал в Обдорске в кредит ту самую цену, по какой они принимались в ясак, т.е. 71 1/2 к. сер. за песца. Это сведение, полученное мною от частного лица, ошибочно. Из дела о торгах на помянутые песцы, которое недавно мне довелось читать, видно, что доверенный П-ва давал только 61 к. за песца, т.е. разница сведения, раньше мною сообщенного, против официального, которое, конечно, в этом случае надобно считать истинным, составляет более чем 10 к. сер. При этом считаем кстати заметить для тех, кто интересуется пушными товарами, что означенные песцы в числе 5045 голов остаются до сих пор еще непроданными, купец П-в хотя и обещался взять их с надбавкою одной копеечки против цены, выданной его доверенным, однако ж обещания своего не исполнил, и несчастные песцы, которые, впрочем, сохранились во всей целости и недавно в предотвращение порчи просушены и проветрены, все еще ждут себе покупателя. Мы думаем, что люди не богатые, но нуждающиеся в теплых шубах, как-то: чиновники средней руки, учителя семинарии и гимназии и т.п., могли бы составить кампанию для покупки помянутых песцов, что обошлось бы для них довольно дешево и без всякого обмана и затруднений, так как они будут иметь дело с начальством, до сих пор не подававшим повода сомневаться в его беспристрастности и честности. Да и для инородцев, которые менее всего виноваты в этой истории и больше всех терпят от нее, приглашаемая кампания сделала бы доброе дело.
* * *
В довершение всех неприятностей, какие принес с собою Березову прошлый, 1862 год, он не был хорошим годом и в отношении климатических условий, которые так много значат для народного здоровья. Лето здесь стояло холодное и дождливое; в половине осени чуть не сделалась зима, а первая половина зимы вышла совершенно похожа на осень. Прибыв сюда в первой половине сентября, я имел случай наблюдать за изменениями температуры, и в первое время не мог надивиться резким переменам погоды, свойственным здешнему климату. Конечно, более или менее быстрые переходы с тепла на холод и наоборот — очень обыкновенное явление и в других местностях нашего обширного отечества и вообще характеризуют климат Европейской России, но нам не доводилось раньше встречать, чтобы перемены эти были так резки, как здесь, на севере. Здесь иногда зимою, в декабре месяце, идет дождь, зато летом, в июне, выпадает глубокий снег. 15-градусный мороз в апреле месяце здесь не редкость, но бывает и так, что в апреле же разражаются сильные грозы. В Обдорске, который, по крайней мере, на три градуса севернее Березова, в 1857 г. во время праздника Рождества Христова было так тепло, что на второй день праздника шел дождик и некоторые из приехавших на ярмарку купцов визитировали и прогуливались в легком платье и черных пуховых шляпах. Здесь, в Березове, 23 декабря прошлого года почти таяло, снег под ногами был рыхлый и мокрый, ртуть в термометре Реомюра поднималась до 1 1/2° тепла. 22 апреля нынешнего года прошла несколько в стороне от Березова, к западу, грозная туча с громом и молнией. Через три дня, 26 апреля, такая же туча разразилась над самым Березовом. Чтобы были такие ранние грозы, например, в Казани, где нам пришлось прожить несколько лет, или в Перми, которая еще ближе знакома нам, мы не припомним. Правда и то, что после апреля месяца до последних чисел июля нынче мы гроз уж более не видали. Или вот еще противоположные явления. В прошлом году 9 апреля был настоящий мороз, 16-градусный, 4 мая было до 9° холода, а около 10 июня выпал снег по колено. А то, если не ошибаемся, в 1852 г., рассказывают здесь, на второй или на третий день Пасхи, которая была чуть ли не в апреле, Березов буквально чуть не занесло снегом совсем, и с улицами и домами. В этот день протопоп, как водится, служил обедню, и когда кончилась служба, он, чтобы переждать метель, которая началась с утра, зашел неподалеку в один дом — в нынешнее здание училища, но тут и принужден был остаться до следующего утра, потому что ни выйти, ни выехать не было никакой возможности. Те, которые приехали к обедне в экипажах, возвращаясь из церкви, должны были бросить на дороге экипажи и спасаться до дому чуть не ползком. Чтобы попасть в дом, надобно было лазить чуть не по крышам. Такие необыкновенные бураны случаются здесь, впрочем, очень редко и бывают непродолжительны, тот, о котором мы говорим, продолжался не более полутора суток, через день вся эта груда навалившего снега стаяла настолько, что можно было свободно ходить и ездить по улицам.
В гигиеническом отношении, мы полагаем, нет ничего хуже, как это несоответствие температуры с временем года, эти быстрые, по-видимому, совершенно случайные перемены в погоде. Прошлый год дал себя почувствовать в этом отношении березовцам. Здесь в простом народе существует общее убеждение, что чем суровее и холоднее зима, тем это лучше — легче — для здоровья. А уж если пойдет тепло и с ним сырость, слякоть, когда следует быть морозам, не жди ничего доброго. Это именно и было в прошедшую зиму и первую половину нынешней.
…Но каково, скажите, им было выносить это полузимье, которое тянулось целых три месяца, эту продолжительную борьбу зимы с осенью? И действительно, прошлогодняя осень и первая половина зимы имели неблагоприятное влияние на здоровье здешних жителей; между ними открылись болезни, большею частию простудные, смертность увеличилась. Население заметно приуныло. А тут еще как раз против города на Сосве образовалась довольно большая полынья, чего прежде никогда не бывало, хотя на Оби полыньи во время зимы бывают нередко. Некоторые из простонародья, которое здесь порядочно-таки предано суеверию, с недоверчивостью смотрели на это новое явление и толковали, что это для жителей приготовлена могила, которая до тех пор будет требовать все новых и новых жертв, пока совсем не закроется.
* * *
Неблагоприятные климатические условия, о которых мы сказали в предыдущей статье, были причиною развития между здешним населением болезней простудного свойства — лихорадок и горячек; сюда надобно отнести также ревматизм, который здесь бывает очень упорен и нередко осложнен другими болезнями. Этого рода болезням, в особенности ревматическим, много способствует и самый характер занятий жителей. Большую часть лета и начало осени они проводят на воде за рыбной ловлей. Ловить рыбу в одиночку колыданом или сетками еще ничего, здесь рыбак не выходит из лодки. Но когда идет в дело невод, тут уж приходится рабочим по колено бродить в воде, и если лето стоит холодное, то до ревматизма или горячки недалеко. Русский рабочий на этот раз обыкновенно запасается броднями, которые хоть сколько-нибудь предохраняют его от сырости и холода, но остяк об этом не заботится. Тем меньше станет заботиться о нем его хозяин: «им это в привычку, — ответит он вам, если вы с сожалением отнесетесь к полунагому, посинелому от холода батраку-инородцу, — это уж такой народ, как есть привычный…». Но ведь не слоновой же крепости костяной состав у инородца, и уж если ревматизм заберется в его кости, то большого труда стоит выжить его оттуда, на полгода и более привяжет он его к больничной койке, и несчастный инородец после открытого приволья природы, попавши в душную атмосферу больницы, под дисциплину фельдшеров и больничных сторожей, истомится здесь до последней степени…
Из прошлогоднего отчета по здешней инородческой больнице, с которою вместе соединена и городская, видно, что в течение года, с 1 ноября 1861 г. по 1 ноября 1862 г., всего больных пользовано было в больнице 146 человек, в том числе инородцев 78. Из общего числа больных более половины, именно 75, страдали простудными болезнями, 57 имели лихорадку простую (Febris continua), катарального и ревматического свойства, у остальных 18 был ревматизм. Из числа первых умерло 5 человек, из последних — 2, пропорция, как видит читатель, дающая слишком невыгодное понятие о здешнем ревматизме. Кроме того, 76 больных горячками и 8 страдавших ревматизмом пользовано было в частной практике по г. Березову, причем, несмотря на слишком большое несоответствие в числе больных горячечных и ревматиков, на тех и других приходится смертных случаев поровну, именно по одному умершему, если же число страдавших этими двумя болезнями сравнить с общим числом больных, пользованных в частной практике, то первые будут относиться к последним, как 1 к 2 1/2, считая при этом больных как внутренними, так и наружными болезнями, и как 1:2, если взять
только одни внутренние болезни, каковых больных показано по отчету 168. Горячки свирепствовали преимущественно во вторую половину года, и именно, по замечанию отчета, в августе, сентябре и октябре. В частной практике по Березовскому округу, или, вернее, по Кондинскому и Обдорскому отделениям, больных всего пользовано 395, из коих 354 страдали внутренними болезнями, каковы горячки, скорбут, ревматизм, воспаление глаз, понос, глисты, золотуха, сифилис и пр., а остальные 41 имели наружные болезни, как нарывы, ушибы, ожоги, раны. Горячкам катаральным и ревматическим подвергались 72 человека, больных ревматизмом было 11, итого больных собственно простудных было пользовано 83. К общему числу больных, страдавших внутренними болезнями, эта последняя цифра будет от носиться, почти как 1:4. Смертных случаев между больными, пользованными в частной практике по округу, не было, по крайней мере, таких случаев не значится в отчете.
Медицинская часть, говоря вообще, далеко еще не устроена в здешнем крае, который требует особенного внимания в этом отношении. Давно уже замечено, что население инородческое в здешнем крае не увеличивается, а уменьшается. Это зависит сколько вообще от крайней бедности и неразвитости, от того нравственного и материального убожества, в каком находится до сих пор это племя, сколько и, в частности, от развития между инородцами губительных болезней, преимущественно сифилиса. Зло это уже давно занесено сюда, разлившись в массе инородческого, в особенности оседлого, населения (кочующие самоеды, как мало соприкасающиеся с русскими, в этом отношении сохранились гораздо более, чем остяки), оно, так сказать, уже сроднилось с натурою этого племени, перешло в наследственный физический порок и в настоящее время выражается общим худосочием, болезненностью, хилостью организма и разными накожными болезнями, преимущественно чешуйчатою сыпью на голове и конечностях, которую медики называют Lepra, проказа. Из помянутого выше отчета по здешней инородческой больнице видно, что, несмотря на частые случаи венерической болезни между инородцами, особенно остяками, редко наблюдались чистые формы этой болезни, большею же частью она осложнялась другими болезнями, преимущественно скорбутом и ревматизмом. В продолжение года пользован был 21 случай сифилитической болезни, но только у одного больного была замечена гонорея, в 20 случаях болезнь имела вторичные и третичные формы. Чаще всего встречались язвы на теле и поражение слизистых оболочек полости рта, зева и носа. В частной практике в отношении сифилитической болезни пользовано было только три случая гонореи: один — в городе, а прочие — по округу. Из этих данных, нам кажется, следует заключить, что врачебно-медицинская помощь в здешнем крае требуется не столько в видах предотвращения развития заразительной болезни, сколько в видах пресечения уже существующего и укоренившегося зла, которое до такой степени проникло в массу разбросанного на огромном пространстве инородческого населения, что едва ли уже есть возможность истребить это зло в самом его корне. Кроме того, как необходимое следствие той незавидной обстановки, среди которой живут инородцы, между ними довольно сильно распространены скорбут, глистная болезнь и воспаление глаз. Сырость и холод в их жилищах, почти исключительное употребление в пищу рыбы, которую они очень часто едят сырую, без хлеба и без соли, постоянный, разъедающий глаза дым в юртах — вот причины этих болезней. Слепые, с проказою на голове остяки и остятки вам нередко попадаются на улицах Березова, большая часть их живет милостыней.
К чести правительства надобно, однако ж, сказать, что в отношении устройства медицинской части в здешнем отдаленном крае оно показало большую заботливость, и если все принятые и предположенные на этот счет меры до сих пор не привели к тем результатам, каких можно было бы ожидать от них, то это зависело уже от ближайших исполнителей правительственных распоряжений, от недостатка во врачах, тем более врачах дельных, глубоко преданных своему долгу, и от самой отдаленности края, куда не всякий решится ехать служить и откуда каждый, заехавший издалека, старается поскорее выбраться вон. Подробнее обо всем этом мы предполагаем сказать в следующий раз.
