З.П. Соколова
Культ медведя и медвежий праздник — одно из тех феноменальных явлений человеческой культуры, которое уникально тем, что, зародившееся еще в палеолите (вспомним склады медвежьих черепов и костей в пещерах Альп, северного Причерноморья и Кавказа, датируемых не менее чем 40 тыс. лет), оно бытует еще и сейчас у народов Сибири, сохраняя ряд архаических черт вплоть до хранения черепов и костей. «Удивительную архаичность медвежьего праздника» отмечал Б.А. Рыбаков. Особое отношение к медведю вплоть до его почитания было свойственно практически всем народам Северной Евразии и Северной Америки на лесной или таежной территории, где был распространен медведь.
Для того чтобы понять сущность и происхождение этого уникального и древнего явления, необходимо, во-первых, взглянуть на него с точки зрения широкого круга источников по этнографии разных народов, во-вторых, разделить понятия «культ медведя» и «медвежий праздник», которые обычно в литературе подменяют друг друга.
Культ медведя — широкое понятие, включающее в себя представления о медведе, обряды, связанные и с охотой на него, и с поеданием его мяса, и с хранением его костей; тогда как медвежий праздник — более узкое понятие и охватывает лишь те обряды, которые относятся к поеданию медвежьего мяса, а именно извинительные и умилостивительные. В число последних входит и развлечение медведя — песни, танцы, игры, пантомимы, состязания и пр. Эти обряды развиты далеко не у всех народов и не все народы имеют такой медвежий праздник, какой известен, например, обским уграм, о котором А. Альквист писал: «Неподражаемая область народной
поэзии, которая едва ли встречается у народов современности».
Медвежий праздник — условное название, в переводе с языков народов Сибири дословно это «пляски», или «игра» (манс. яних йикв — главные пляски, пупих йикв — пляски духов; хант. вой як — звериный танец, лэнгх як — танцы духов; нивх, чхыф леранд — медвежья игра). Т. Молданов предлагает термин «игрища» (обрядовая игра). Ближе к сути термин «медвежьи пляски».
О культе медведя и медвежьем празднике существует обширная литература. Классической работой на эту тему можно считать статью Б.А. Васильева 1948 г. Под медвежьим праздником он понимает комплекс обрядов, связанных с охотой на медведя, со свежеванием его туши и поеданием его мяса, похоронами черепа и костей. Б.А. Васильев отметил связь этого праздника с охотничьим хозяйством и потому его «глубокую древность», а также изменения, происшедшие в этом явлении со временем, в том числе у амуро-сахалинских народов и обских угров. Заслуга этого исследователя и в том, что, основываясь на собственных полевых материалах 1927 г. по орочам, он обобщил имевшиеся тогда публикации по данному вопросу и выделил общие и особенные черты в медвежьем празднике. Он подчеркнул отсутствие связи медвежьих праздников и обрядов шаманства, отметил, что медведь воспринимается одновременно и зверем, и существом высшего порядка, указал на близость медвежьих обрядов к «праздникам голов» у народов северо-востока Азии. Из общего ряда медвежьих церемоний Б.А. Васильев выделил древнейший евразийско-американский пласт и его элементы, а также более поздний пласт — так называемый айнский (или амуро-сахалинский) — с его особенностями: содержание медведя в клетке, обряд вождения его по домам селения, выкармливание медвежат грудью, подпиливание и чернение зубов медведя, жертвоприношение медведя и убиение медведя на специальном стрельбище, многодневные состязания и игры, особый ритуал по отношению к голове медведя (обращение к ней с речью, кормление и украшение ее, близкие к обрядам народов Юго-Восточной Азии — охотников за головами), многочисленные детали похоронного обряда (жертвоприношение собак, снабжение медведя так называемым «дорожным поясом» с продуктами и другими предметами, которыми обычно снаряжают умершего человека, приуроченность медвежьего праздника к поминкам), использование ритуальной посуды и стружек инао. Отметив сходство медвежьего праздника с погребальными обрядами, Б.А. Васильев подчеркнул и его промысловомагическое значение.
А.В. Смоляк придерживается иного взгляда на происхождение ряда элементов медвежьего культа у народов Амура и Сахалина. Она считает, что они не являются айнскими по происхождению, а напротив, свойственны только народам Амура и Сахалина (вождение медведя по домам, собачьи бега, культ стружек инао, использование музыкального бревна). Перечислив лишь три элемента сходства этих церемоний у айнов и амуро-сахалинских народов (содержание медведя в клетке, праздник при его убиении, похороны костей), она нашла не менее 12 их отличий от айнских, в том числе отсутствие жарения мяса медведя и подпиливания и чернения его зубов. А.В. Смоляк подчеркнула самобытность культуры народов Амура и Сахалина, ее аборигенный характер, а также влияние на нее не столько айнской культуры, сколько культуры южных народов (Китай, Маньчжурия). В.И. Цинциус, побывавшая у негидальцев р.Амгунь в 1926-1927 гг., выделила в их медвежьих церемониях четыре цикла: убиение медведя, его умилостивление, причастная трапеза и воскрешение, связав культ медведя у негидальцев с тотемизмом.
Е.А. Крейнович в своих двух статьях описал медвежий праздник, изученный им в 1926-1928 и 1931 гг. у нивхов низовьев Амура и Сахалина как по случаю удачной охоты на медведя, так и после убиения медведя, выращенного в клетке. Он отметил, что нивхи, убив животное, надевают ему на шею ременную петлю и, привязывая его к дереву, как собаку», издают победный клич (три раза по медведю, четыре – по медведице). Разрезая шкуру на брюхе, они оставляют неразрезанными три или четыре полоски («пуговицы»), которые потом разрывают12; жарят табуированные части туши медведя, запретные для женщин (голову, язык, глаза). Е.А. Крейнович сопоставил медвежьи обряды с обычаями неандертальцев хранить в пещерах (Драхенлох и Петерсхэле в Альпах) медвежьи черепа. Отметив, что у каждого рода нивхов есть свой род горных медведей, что они охотятся на медведя вместе с зятем и тестем, он связал культ медведя у них с культом близнецов. Подчеркнем также две интересные детали в описании Е.А. Крейновича: почти все мясо и жир убитого медведя отдается представителям рода зятьев — нархам (нельзя есть «своего» медведя, только убитого чужеродцами); после кормления медвежьим мясом нархов обливают водой, а когда они выходят из дома, кидают в них снегом.
Ч.М. Таксами отделил спорадический охотничий медвежий праздник нивхов по случаю охоты на медведя от периодического (с убиением выращенного в неволе медведя), в прошлом, по его мнению, промыслового, связанного с кормлением духов-хозяев земли, леса и гор, когда медведь выступал посредником между людьми и духами-хозяевами тайги. Эти периодические праздники — календарные, они были приурочены к Новому году и проводились в январе-феврале. Ч.М. Таксами выделил в них шесть этапов: 1) изготовление стружек, 2) убиение медведя, 3) водворение головы медведя на помост, 4) кормление гостей медвежьим мясом, 5) убиение собак, 6) разъезд гостей. Он отметил также наличие трех трапез, посвященных медведю, и подчеркнул родовой характер праздника: гости — члены рода, хозяин водит медведя вокруг родового дома вместе с сородичами, медведя убивают представители рода зятьев, кости хранят в родовом амбаре. Интересны его данные о том, что все дары медведю уходят к лесным сородичам медведя, а медвежью шкуру вносят в полуземлянку не через дверь, а через дымовое отверстие.
Кетский культ медведя и медвежий праздник со временем сильно изменились и не сохранили многих древних черт, что отметили и Е.А. Алексеенко, и Е.А. Крейнович. Но в них есть немало общего с такими же обрядами у других народов Сибири: подставные названия медведя, иносказательная речь, касающаяся охоты на медведя и обрядов с ним, представление о медведе как о лесном человеке (кайгусь) и госте праздника, воплощение в нем души умершего родственника (кеты верили, что у медведя есть душа), гадание на его лапе, табуирование частей тела (голова, глаза, сердце), обряды превращения человека в медведя при помощи маски из его носа и части губ (норка), которую охотники надевают на голову. На празднике в честь медведя кеты использовали лишь его изображение (реже — череп, голову либо норку). Любопытно, что кеты, не имевшие детей, выращивали медвежонка до трех лет, а потом отпускали его в лес; при этом его называли сынком или дочкой, что Е.А. Алексеенко считает признаком тотемизма. Она отметила три этапа праздника: 1) варка мяса (непременно в одном котле, а не в разных), поедание его (в первый день праздника), изготовление изображения медведя, 2) угощение медведя, сцены имитации охоты, пантомима, магические действия с целью обеспечить удачную охоту и благополучие людей, 3) проводы души медведя, захоронение его костей. Исследовательница подчеркнула, что первый и последний этапы представлены у всех охотничьих народов, при этом последний восходит к обряду «магического оживления животного». У кетов этот праздник был в прошлом, по ее мнению, тотемическим (родовым), а со временем стал межродовым.
Культ медведя у эвенков описан А.Ф. Анисимовым и Г.М. Василевич. Они также считали его промысловым, имеющим и тотемические корни (от палеосибирских предков), очень древним, формировавшимся при участии палеоазиатских народов. Очень интересны данные Г.М. Василевич о том, что нашедший берлогу охотник приглашал на охоту свойственника (нимак, нимэк), чаще всего брата жены, отдавая ему свою рогатину или ружье; тот и убивал медведя.
Если говорить о народах Сибири, то в наибольшей степени изучен культ медведя и медвежий праздник у обских угров — хантов и манси. И это не случайно: в нем особенно ярко представлены именно праздничные, игровые моменты, на его примере можно увидеть, как из древней охотничьей мистерии родился народный театр. Обско-угорский медвежий праздник изучали как русские ученые и путешественники (Н.Л. Гондатти, Н.Н. Харузин, A.M. Золотарев, В. Новицкий, В.Н. Чернецов, В.М. Кулемзин, Н.В. Лукина, Н.И. Новикова, И.Н. Гемуев, Т. Молданов и др.), так и зарубежные: финны — А. Альквист, А. Каннисто, К.Ф. Карьялайнен, венгры — Б. Мункачи, Й. Папай, Б. Кальман, Е. Шмидт и др.
Отметим статьи, посвященные описанию медвежьего праздника, авторы которых сами присутствовали на нем у хантов или манси. Их не так много: это работы А. Альквиста, Н.Л. Гондатти, А. Каннисто, В. Новицкого, В.Н. Чернецова, В.М. Кулемзина, Е. Шмидт, Т. Молданова. Дело в том, что попасть на подобный праздник не так легко: надо оказаться в поселке во время удачной охоты на медведя, а такие совпадения во времени и пространстве редки.
Мне тоже посчастливилось в 1966 г. побывать на таком празднике у северных манси — в д. Щекурья Березовского р-на Ханты-Мансийского автономного округа (р. Ляпин, приток Северной Сосьвы, левого притока Оби). Следует сказать, что он произвел на меня неизгладимое впечатление и вызвал настоящий восторг.
Из числа упомянутых авторов выделю тех, кто не ограничился простым описанием культа медведя и медвежьего праздника, а проводил сравнительные и теоретические исследования данной проблемы.
Работа H.Л. Гондатти отличается не только ярким и детальным описанием медвежьих церемоний очевидцем, но и систематизацией элементов этого удивительного явления. Он отметил также, что «прежние обряды и верования забываются настолько, что в настоящее время почти невозможно встретить человека вполне знающего все эти обряды, соединенные с празднествами в честь медведя». Н.Н. Харузин сравнил этот культ у хантов и манси с Обрядами подобного рода у других народов, отнес его к числу зоолатрических (основанных на анимизме, тотемизме, страхе перед хищником или почитании его полезных свойств), выявил две линии в фольклоре относительно происхождения медведя и сущности его образа (медведь как сын небесного бога и как потомок людей), на основе литературных данных подробно описал обряд «медвежьей присяги» — клятвы на туше или шкуре медведя, ее частях (лапе, морде, черепе, носе, зубе). Н.Н. Харузин приводит также интересные данные (по Эрману, использовавшему материалы Ф. Белявского, позаимствовавшего их, в свою очередь, у первоисточника — В.Н. Шаврова): кое-где остяки (ханты) относятся к убитому медведю насмешливо — перед медвежьим праздником сеном набивают его шкуру, топчут ее, плюют на нее, поют насмешливые песни (такой сильный зверь не мог устоять перед человеком); после этого чучело чествуют как своего бога-покровителя. Эти данные никем более не были подтверждены.
- Каннисто очень подробно описал драматическое искусство, представленное на медвежьем празднике у манси («вогульский театр», в том числе кукольный), отметив, что танцы и пантомимы, подражания животным на празднике — более древние, чем драматические сценки. Он подчеркнул близость медвежьих обрядов похоронным, роль в них Мир-сусне-хума (одного из важнейших духов манси), а также отметил наличие военного танца семи мужчин с деревянными саблями. К.Ф. Карьялайнен проанализировал культ медведя и медвежий праздник в общем контексте мировоззрения хантов и манси, их религии и обрядов. Важно то, что он выявил различия в церемониях при добыче медведя, доставке его домой и во время «медвежьего пира» у разных групп хантов и манси, подчеркнув, что последние достигают кульминации у северных манси, а первые — у южных хантов (Иртыш). По мнению ученого, главная цель церемонии — «обольщение» медведя, при этом она напоминает обращение с умершим человеком. Черты региональной специфики в обско-угорском медвежьем празднике отметил и Б.А. Васильев в упомянутой выше работе. Интересен и его вывод о том, что этот праздник связан с культом коня, характерным для степной полосы Западной Сибири, Юго-Западной Азии и южной Европы, в том числе и для древних арийцев, массагетов (Геродота), западных гуннов и алтайцев: «Весь ритуалжертвоприношения коня в целом, а также его эротический аспект связывают ритуал Алтая, Оби и Урала с древними ритуалами Индии и Индо-Китая».
B.Н. Чернецов в своих работах впервые обоснованно выделил два вида медвежьего праздника у хантов и манси: спорадический (по случаю охоты на медведя) и периодический, календарный, связав последний с фратриальными обрядами (медведь – предок одной из фратрий — Пор). Подробно описав этот праздник, он заметил присутствие иранского элемента в драматическом искусстве, кукольном представлении и костюмах танцоров. Впервые описаны им и танцы предков генеалогических групп – так называемые «звериные и птичьи танцы».
Опираясь на материалы по восточным хантам, В.М. Кулемзин отнес культ медведя и связанные с ним обряды к промысловым культам, отметив двойственность природы медведя в представлениях хантов: с одной стороны, это мясо зверя, которое едят, с другой — гость-родственник (в виде шкуры с головой), которого чествуют. В.Н. Топоров, исследуя мифологию народов Сибири, обнаружил в обско-угорских мифах значительное иранское влияние и сделал вывод о том, что образ мансийского божества Мир-сусне-хума, младшего сына Нуми-Торума может отождествляться с иранским богом Митра. Е.А. Хелимский, Н.И. Новикова и И.Н. Гемуев успешно развивали эту идею.
Венгерская исследовательница Е. Шмидт, отметив особенность культа медведя северных хантов в ряду подобных культов, рассмотрела его «внутренние мировоззренческие связи» — место данного культа в их традиционном мировоззрении в связи с трехчленным делением Вселенной (Верхний, Средний и Нижний миры). Она показала, что медведь в образе Старика священного города (Ялпус-ойка – хозяин священного места в селении Вежакоры на Нижней Оби, центре фратрии Пор) воспринимается хантами и манси как представитель нижнего, земного начала и обладает медиаторско-охранительными функциями (между Средним миром людей и Нижним миром духов), основанными на его роли в моделировке мира (наряду с Мир-сусне-хумом, имеющим черты южного, солнечного всадника-бога, являющегося медиатором между Средним и Верхним мирами). По ее мнению, сущность культа медведя v обских угров — медиаторская функция медведя во всех трех мирах, возникшая в результате контаминации двух образов: Священного старика и Мир-сусне-хума. Она высказала также мнение о том, что драматическая традиция медвежьего праздника хантов и манси «в древности» была свойственна обрядности духов.
Н.И. Новикова, посвятившая монографию праздникам манси, обобщила все имеющиеся в литературе материалы по медвежьему празднику, сравнив их с хантыйскими обрядами в честь медведя и подробно остановившись на периодических церемониях северных манси и спорадических у других их групп. Сославшись на труды Б. Мункачи, В.Н. Чернецова, В.Н. Топорова и других, она охарактеризовала южные элементы в медвежьем празднике угров. На основе своих полевых материалов Н.И. Новикова описала и проанализировала данные о кукольном театре манси как части праздника. И.Н. Гемуев подчеркнул наличие двух пластов в обско-угорском культе медведя — палеосибирского, с образом Ялпус-ойки и древнеугорского, с образом Мир-сусне-хума, угорского Митры. Он отнес медвежий культ к промысловому, отвергнув мысль о его причастности к тотемизму, хотя и отметил, что в клятве на лапе медведя последний проступает как предок. Н.В. Лукина выявила общие и особенные черты в культе медведя хантов и манси, сравнив отдельные его элементы с подобными же в культуре их соседей, и обнаружила параллели с кумандинцами и другими группами северных алтайцев, сославшись при этом на исследования С.В. Иванова. Н.В. Лукина считает, что этническая специфика обско-угорского медвежьего праздника проявляется в пяти его элементах: 1) «медвежий язык», 2) обряды очищения водой и снегом, 3) народный театр, 4) набор специальных атрибутов, 5) периодичность обрядов. Смысл медвежьего праздника исследовательница видит в примирении души медведя-предка с охотниками, возрождении промыслового животного, совершении погребальных церемоний. Она отмечает также три варианта представлений о медведе: небесное (сын бога); земное (предок человека и лесного духа менква); связанное с духом земли. Говоря о причинах локальных различий в медвежьих церемониях у разных групп хантов и манси, Н.В. Лукина ссылается на точки зрения В.Н. Чернецова (разная степень сохранности обрядов) и К.Ф. Карьялайнена (ранняя и поздняя стадии развития культа).
Т. Молданов подробно описал весь цикл спорадического медвежьего праздника северных (казымских) хантов, показав, как в нем отражено (а через него воспроизводится в каждом поколении хантов) их традиционное мировоззрение, их представления о Вселенной, ее горизонтальной и вертикальной модели, духах Верхнего, Среднего и Нижнего миров. Интересны его данные о том, что после проведения медвежьего праздника медведь становится духом-охранителем семьи или рода охотника, убившего медведя. Мне также приходилось писать о культе медведя и медвежьем празднике как у обских угров, так и у народов, особенно народов Сибири. В этих работах я высказала несколько идей по поводу типологии и происхождения данного интересного явления культуры, в частности о связи его происхождения у обских угров как с тотемизмом, так и с промысловым культом, о существенном отличии амуро-сахалинского варианта праздника от обско-угорского и общесибирского в целом (связь с родом и погребальным культом), о позднем зоолатрическом характере культа медведя у народов Сибири в XIX-XX вв. Сегодня, когда накоплена обширная источниковая база по данной проблеме, есть смысл еще раз вернуться к ней. В этой связи рассмотрим проблему происхождения культа медведя и медвежьего праздника. В его древности никто не сомневается, поскольку, как верно подметил Б.А. Васильев, он связан с охотничьим хозяйством, которое существует с палеолита.
Большинство авторов видит в культе медведя и медвежьем празднике проявления промыслового культа. Г.М. Василевич считала, что медвежий миф возник позднее охотничьих мистерий (промысловой охотничьей магии), а Б.А. Васильев и В.М. Кулемзин — что медвежьи мифы архаичнее шаманских и медвежий культ сложился раньше шаманизма. Б.А. Васильев, рассмотрев особенности амуро-сахалинского варианта медвежьего праздника, сделал вывод о двух хронологически неоднородных пластах в нем — древнейшем евразийско-американском и более позднем, связанном с южным влиянием. К такому же выводу пришли исследователи обско-угорского культа медведя. В этом аспекте особенно интересен вывод И.Н. Гемуева о связи представлений хантов и манси о Ялпус-ойке (Священном старике) в облике медведя с палеосибирским субстратом и образа Мир-сусне-хума (угорского Митры) с собственно угорским компонентом.
В культе медведя и медвежьем празднике у всех народов Евразии и Северной Америки обнаруживается единый древний пласт представлений и обрядов, связанных с медведем. С большой долей достоверности мы можем отнести к ним следующие: представления о медведе как о человеке (медведь подобен человеку, особенно он похож на него в освежеванном виде), который все слышит и понимает, в том числе человеческую речь (отсюда так называемый медвежий язык, т.е. подставные имена медведя, иносказательная речь в связи с медведем и охотой на него), поэтому его нельзя ругать, оскорблять, смеяться над ним; меры предосторожности при сборе на охоту и на самой охоте: медведя обычно добывают в берлоге, случайно встреченного — редко, только если он «вызвал» охотника на бой — оставил царапину на дереве, в ответ охотник делает зарубку; охотничий инвентарь окуривают; оставшиеся в селении соблюдают во время охоты разные табу (не кричат, не шумят, поддерживают чистоту). В берлоге медведя сначала будят (спящего убивать нельзя), перед выстрелом предупреждают: «Вылезай, старик»; к нему обращаются с извинительными речами, предлагают выйти и быть гостем охотников. После того, как животное убьют, его вытаскивают, повязав аркан или петлю на шею. Свежуя тушу, охотники имитируют раздевание медведя («Старик, давай снимать шубу»): на брюхо кладут палочки-«пуговицы» или делают надрезы, оставляя полоски-«пуговицы» кожи, затем символически разрезают, ломают («сощелкивают») палочки или разрывают полоски. На дереве делают зарубки о числе убитых медведей либо другие метки. Доставляя тушу медведя в селение, кричат, стреляя в воздух, каркают по-вороньи, возлагая вину за убиение медведя на ворон. Объект поклонения — голова или шкура медведя с неосвежеванными головой и лапами (реже вся туша). Ее приветствуют при встрече в селении (кричат, стреляют) как дорогого почетного гостя, помещают в доме охотника в красном углу, украшают ее, используя серьги, кольца, стружки инао и др., ставят перед ней угощение, табак, спички, вино, жертвуют монеты, платки, теленка, оленя и пр. При этом и медведя, и охотников, и всех остальных участников праздника окуривают дымом чаги, пихтовых веток, хвои, у хантов и манси обрызгивают водой и валяют в снегу. К этому же комплексу относятся и представления о медведе и вороне, о медведе и бурундуке, отразившиеся в криках по-вороньи и свисте по-бурундучьи во время обрядов.
С носа и части губ срезали узкий ремень и использовали его как маску, надевая на лицо, лоб. В этой маске охотник уподоблялся медведю и боролся с ним, отождествляя победу над ним. Затем этот ремень хранили. Борьба с медведем — частый сюжет праздника: это либо охотники в медвежьей шкуре (ваховские ханты), либо журавль и медведь, куклы и медведь (северные угры), либо мальчики (эвенки). У нивхов и орочей был и другой игровой обычай — обхватывать голову медведя в доказательство смелости охотника. Вероятно, это архаичные промыслово-магические обряды.
Широко известен и обряд гадания на медвежьей лапе: об исполнении желания (у эвенков), об удаче в промысле (у ваховских хантов), о следующем медвежьем празднике (у северных хантов), о желательной жертве медведю, его желании проводить праздник и быть домашним духом-охранителем семьи (у казымских хантов), о том, кто из умерших родственников явился в облике медведя (у кетов, восточных хантов).
Поедание мяса медведя составляло главный этап праздника. Медвежье мясо ели, как правило, вареным (в первый же день праздника, кроме обских угров, устраивавших медвежью трапезу лишь в последнюю — четвертую или пятую — ночь). Только народы Амура и Сахалина ели сырыми сердце (также кеты и эвенки), печень, пили кровь. Сахалинские нивхи и айны жарили табуированные части туши — сердце, легкие, грудину, мясо сосков (на табуированном огне). Мозг не ели, за исключением нивхов, негидальцев и орочей. Голову и другие табуированные части туши могли есть не все (только мужчины, только чужеродцы, только охотники). Женщины ели заднюю часть туши (за исключением нивхов, у которых ее давали лишь уважаемым гостям). Голову варили отдельно, в последний день праздника (обычно он был многодневным, хотя и проводился, как правило, ночами) и только мужчины. Совершали обрядовое вынимание глаз. У кетов и восточных хантов охотник глотал их (у эвенков — редко, лишь «на счастье»), айны, ороки, эвенки хоронили их отдельно. Поедание мяса сопровождалось извинительными обрядами и речами (вина за поедание мяса перекладывалась на птиц, в том числе ворон, на ружье, «купленное у русских», на чужеродцев), а также танцами-мистериями с просьбами об удаче в промысле, с кормлением и украшением медведя. Охотники активного участия в празднике не принимали.
У всех народов существовали запреты для женщин по отношению к медведю: не варить и не есть его голову (у угров также переднюю часть туши) и другие табуированные части туши, целовать морду (у угров это разрешалось только через платок), подходить к клетке с медведем, кормить и водить его по селению, прикасаться к священной утвари, видеть убиение медведя (у народов Амура и Сахалина); женщинам необходимо было соблюдать запреты, находясь в селении, во время охоты мужчин на медведя, «избегать» медведя так же, как старших родственников мужа (у угров) и др. В то же время у северных (сосьвинских) и кондинских манси отмечены случаи, когда именно женщина окуривает медведя и охотников.
Непременное правило культа медведя — сохранение его костей и черепа; их не рубили, а разбирали по суставам и хоронили в лесу. Нередко кости собирали на помосте в анатомическом порядке. Черепа держали в лесу, в специальных срубах, амбарах, на деревьях, нанизанными на высокие пни54, на чердаках домов. Считалось, что, если собака изгрызет череп медведя, охотника задерет медведь. Эти обряды были необходимы, чтобы после смерти зверь возродился вновь, что соответствует главному мифу промыслового культа — об умирающем и воскресающем звере. Когти, зубы медведя (клыки) использовали в качестве амулетов.
К промысловому культу относятся представления о том, что медведь – лесной человек (ханты, кеты), горный человек-дух (нивхи), что его посылает дух-хозяин тайги. К нему же относятся, по-видимому, обычаи, касающиеся медведя-убийцы, задравшего человека — его мясо не ели, тушу сжигали (угры, кеты) или же разбрасывали мясо в тайге (нивхи), хоронили в срубе (негидальцы).
По отношению к убитому медведю широко распространены также обычаи и обряды похоронно-поминального цикла, характерные для умершего человека. Медведя и воспринимают как умершего родственника, пришедшего в гости. Это похороны костей и черепа (у эвенков, кондинских манси — на помосте), уподобление праздника поминкам, траур после праздника, внесение и вынос шкуры и мяса медведя не через дверь, а через окно, дымовое отверстие (ханты, манси, саамы, эвенки, нивхи, орочи), накладывание монет, бляшек, берестяных кружков на глаза и нос медведя (у угров этозамена погребальной маски покойного), втыкание топора в порог дома или около морды медведя, расчесывание его шерсти ритуальной (похоронной) расческой, укладывание медведя для свежевания головой на восток, трапеза в лесу после охоты (угры, кеты), жертвоприношение собак, снаряжение медведя как умершего человека (так называемый дорожный пояс), хранение шкуры в течение 40 дней (народы Амура и Сахалина).
Вероятно, с похоронным обрядом сближается и обычай проводить медвежий праздник, содержать медведя в неволе в течение определенного срока (три, пять, семь ночей, три года), кричать, стрелять, разрезать «пуговицы» на «шубе» медведя определенное число раз (от 2 до 7 раз), что скорее всего связано с представлениями о числе ипостасей души у человека и медведя (например, у хантов и манси четыре — у медведицы, пять — у медведя).
Все эти обряды и обычаи укладываются в ряд промысловых в честь умирающего и воскресающего зверя: к нему относятся как к человеку и проводят все обряды, чтобы обеспечить его душе возрождение. На медвежьем празднике нередко просили об удаче в промысле, гадали об этом. Среди подобных обрядов много очень архаических: танцы и пантомимы-подражания медведю (в том числе и в медвежьей шкуре), крики по-вороньи, окуривание (очищение), обряды с глотанием глаз, приготовление медвежьего мяса без соли, запрет резать его ножом и есть ложками (особенно металлическими), запрет отрезать мясо у рта, выковыривать палочками из зубов, пить чай во время медвежьей трапезы (негидальцы), похороны костей и черепа и др.
Отметим также, что культ медведя и медвежий праздник не связаны с шаманством, он проходил без активного участия шаманов, которые присутствовали на нем наравне с другими людьми. Лишь у эвенков после праздника шаман проводил камлание для очищения его участников. Упомянем также использование медвежьей шкуры для изготовления колотушки бубна и плаща шамана у восточных хантов, селькупов и эвенков. Скорее всего это более поздние явления.
Все эти черты, характерные для промыслового культа, в той или иной степени представлены в медвежьих церемониях всех народов Евразии и Северной Америки. В большей степени и чаще они развиты как охотничья магия (ранняя стадия промыслового культа), в меньшей степени и реже — как культ духов-хозяев тайги, представляющий более позднюю стадию промыслового культа. Это деление промыслового культа на две стадии хорошо иллюстрируется материалами по культу медведя у народов Сибири: представления о духах-хозяевах зверей, в том числе медведей, развиты не у всех.
Однако в медвежьем празднике есть ряд элементов, отличных от перечисленных выше и явно не связанных с промысловым культом. Это фратриальный характер периодических медвежьих праздников (игрищ) обских угров и связанные с ним его особенности (танцы предков — птичьи и звериные, цикл медвежьих песен, танцы-пантомимы и сценки-импровизации как основа народного театра, кукольные представления и др.), а также периодические медвежьи праздники амуро-сахалинских народов, приуроченные к большим поминкам, с ритуальным убиением-жертвоприношением выращенного в неволе медведя.
Н.Н. Харузин, A.M. Золотарев, В.Н. Чернецов, Е.А. Алексеенко, А.Ф. Анисимов, Г.М. Василевич, В.И. Цинциус видели в медвежьем культе проявление тотемизма. А.В. Смоляк, С.А. Токарев, а вслед за ними и И.Н. Гемуев выступили категорически против признания тотемических корней культа медведя, считая, что этому животному поклоняются представители всех родов. Действительно, в конце XIX-XX в. Медведь v многих народов стал объектом всеобщего поклонения, превратился из родового (где первоначально был таковым) в межродовой (например, у кетов), а из фратриального — в племенной (у угров). Но это произошло со временем: культ медведя не оставался неизменным, он трансформировался за тысячелетия его существования. Широко бытующие мифы о родстве человека с медведем через брак женщины и медведя, термины родства, с которыми обращаются к медведю, нередко принято рассматривать как признак тотемизма. Однако это не совсем правильно: для тотемизма характерны представления о родстве с медведем целой группы людей (род, фратрия). Возможно, в некоторых случаях эти мифы и термины связаны с древними тотемическими представлениями, утраченными со временем, но в каждом отдельном случае этот вопрос следует изучать с учетом разных материалов.
Наиболее ярко тотемизм выражен в культе медведя у хантов, манси, кетов и селькупов, у которых отмечены роды или фратрии, ведущие свое происхождение от медведя. У северных групп хантов и манси в культе медведя прежде всего ярко выражен фратриальный тотемизм: происхождение людей фратрии Пор от медведицы, названия генеалогических групп — их часто называют родовыми (например, пупи-сир — медвежий род), в связи с этим — особые периодические календарные обряды — «медвежьи игрища», проводившиеся в специальном общественном доме. Они не приурочены к удачной охоте на медведя, а обращены к его священной шкуре и сопровождаются мистериями, в которых мифологические песни о медведе-предке и тотемические танцы зверей и птиц, исполняемые под звуки цитры и арфы, сочетаются с народным театром (бытовые танцы, драматические сценки-пантомимы с актерами в масках и бутафорскими атрибутами, кукольный театр). В этих мистериях усилены мотивы извинения перед медведем и умилостивления его, но не столько за его убиение и поедание мяса, сколько за «грехи» людей. Обско-угорскому культу медведя соответствуют особо развитый «медвежий фольклор» (медвежьи песни и мифы) и «медвежий язык» (до 500 терминов, среди них — 132 подставных названия медведя), а также бытовавший еще в начале XX в. на Конде запрет убивать медведя и есть его мясо, пережитки этого обычая у иртышских хантов и южных манси (мясо не ели, а тушу хоронили в земле), запрет жевать медвежье мясо (его можно только глотать), клятва на медвежьей шкуре, его норке, голове, зубе, лапе. Шкура медведя священна, ее не выделывают (а раньше и не продавали), хранят в священном сундуке (тогда как у эвенков, например, ее используют и как подстилку). Медведь не связан с духом-хозяином: лесной дух Вонт-ики (Урманный старик) ведает всеми зверями, кроме медведя. У хантов и манси женщины «избегают» медведя, как старших родственников мужа, закрывая лицо платком в его присутствии.
Для медвежьего праздника обских угров характерно также то, что тушу убитого медведя везут в селение через все достопримечательные и священные места (казымские ханты), а медвежью шкуру во время церемоний укладывают в доме в так называемой «жертвенной позе», а точнее — в позе спящего медведя, лежащего на животе, вытянувшего передние лапы и положившего голову между ними. Перед зверем ставят угощение и фигурки из теста оленей, лосей, птиц (очевидно, это замена жертвенных животных). На периодическом празднике в дом вносят шкуру медведя с головой, набитой сеном. Известны сообщения о почитании и чучела медведя. У обских угров широко распространен также обряд очищения охотников и участников праздника — обрызгивание или умывание водой, а также обсыпание снегом, землей, мхом (последнее расценивается исследователями как маскировка от медведя). На периодическом празднике лиса с подожженным хвостом огнем очищала помещение. Мясо ели специальными палочками, его нельзя было резать ножом. Спорадический медвежий праздник представлял собой сокращенный вариант периодического. Раньше не все северные ханты и манси проводили медвежьи игрища — только члены фратрии Пор. Орнаменты с мотивом «медведь» священны, их может выполнять лишь опытная мастерица (в семи изделиях за всю свою жизнь) на берестяных кузовах, в которых хранили изображения духов, на ритуальных («медвежьих») рукавицах, мужской одежде; на детской одежде он был оберегом от злых духов.
Все эти особенности выделяют культ медведя и медвежий праздник хантов и манси в особый вариант, связанный с тотемизмом. Некоторые из этих особенностей можно обнаружить и у других народов. Например, коми раньше не ели медвежье мясо, а тушу хоронили (позднее стали продавать по дешевой цене либо отдавать соседям). Сахалинские нивхи не едят мясо «своего» медведя (убитого на охоте или выращенного), а лишь того, которого добудут или вырастят чужеродцы — их свойственники (из рода зятьев). Тотемические этнонимы известны у эвенков. Как у хантов и манси, так и у эвенков, эвенов и кетов зафиксированы мифы, в которых говорится о том, что медведь сам завещал людям, как проводить медвежьи церемонии.
У амуро-сахалинских народов (нивхов, ульчей, нанайцев, ороков, негидальцев) были как спорадические (после охоты на медведя), так и периодические медвежьи праздники, проводившиеся в январе-феврале. Для них были характерны иные особенности: выращивание медведя в неволе (в клетке около дома), вождение его по селению, угощение и увеселение (пение и пляски под игру на музыкальном бревне, спортивные игры и состязания — собачьи гонки, прыжки в длину и высоту, фехтование на палках и др.), ритуальное убиение зверя на специальном стрельбище, приуроченность медвежьих церемоний к большим поминкам (после смерти детей, супругов, родителей покупали или отлавливали медвежонка и выращивали его в течение трех лет), на которых шаман отправлял душу умершего в загробный мир; наличие ритуального инвентаря (стружки инао, ковши, ложки), обмазывание пищей («кормление») черепа, наконец, связь культа медведя с культом близнецов.
У нивхов медвежий культ носит четко выраженный родовой характер. У каждого их рода есть свой род горных медведей; водят медведя по домам лишь члены рода, его вырастившего; варят и жарят медвежье мясо на родовом огне. Участвуют в охоте и убивают медведя на стрельбище чужеродцы — зятья и тести, они же режут мясо, поедают табуированные части туши (жир, печень, сердце и др.), ломают и рубят кости таза, готовят угощение медведю. Члены рода зятьев — почетные гости праздника.
Роль чужеродцев, членов родов зятьев и тестей на празднике, обязательное наделение их мясом медведя (у сахалинских нивхов все медвежье мясо получали они) весьма напоминают тунгусский обычай нимат, который диктует обязательность отдачи добычи соседям (у эвенков есть подобный обычай, касающийся мяса медведя; в охоте принимает участие, свежует медведя, ест его сердце чужеродец (нимак)).
При детальном рассмотрении этих особенностей можно заметить, что некоторые из них встречаются и у других народов. Так, выращивание зверей в неволе известно многим охотничьим племенам, а медведя — кетам. Интересно провести параллель между содержанием медведя в клетке и обычаем кетов и сургутских хантов сооружать нечто вроде клетки или домика (стенка из планок, дощечек, лучинок) вокруг шкуры медведя или его изображения. Грудью выкармливали медвежат «заболотные» татары из рода (тохум) медведя. Возможно, у народов Евразии обычаи выкармливания и выращивания медвежат возникли на основе существовавших у охотничьих народов обычаев приручения детенышей зверей и птиц.
Вождению медведя тоже можно найти аналогии: русская медвежья комедия (скоморохи водили медведя), ряжение медведем на сретенских, святочных, рождественских гуляниях-карнавалах народов Европы и др. Интересно, что кондинские манси заносили медвежью шкуру в каждый дом. Эти обычаи и обряды особенно развиты у амуро-сахалинских народов, составляя специфику их праздника.
Некоторые детали культа медведя и медвежьего праздника можно отнести как к промысловому культу, так и к тотемизму. Так, например, мифы и предания о связи женщины с медведем, браке с ним и рождении у них детей и в связи с этим представления о родстве медведя и людей характерны для обеих форм религии. Однако не все данные такого рода могут свидетельствовать о тотемизме. Многие из этих представлений могли сформироваться и на основе промыслового культа, т.е. представлений о близости медведя человеку, женских духах-покровительницах охотников (Дал у сванов, греческая Артемида-охотница, римская Диана, герои европейских сказок о медведе-супруге и др.). Со временем часть из них превратилась в суеверия. Фаллические обряды, которые сопровождают медвежьи церемонии (эротические сценки, хранение половых органов медведя, имитация полового акта с собранным скелетом медведя, использование в танцах деревянного фаллоса и др.) также могут быть истолкованы и как тотемические обряды возрождения предка, и как промысловые обряды возрождения зверя. То же самое можно сказать и о танцах на медвежьем празднике в медвежьей шкуре (в том числе и женских): они напоминают и тотемические пляски и могут быть истолкованы как развлечение и умилостивление промыслового зверя, с которым после его возрождения возможна встреча в лесу. В дальнейшем с развитием общества подобные верования и обряды привели к возникновению веры в оборотничество — представлений и суеверий, сформировавшихся на почве древних форм почитания животных. По всей видимости, и клятва на лапе или морде медведя (его шкуре, зубе) могла столь широко распространиться (кроме угров у эвенков, ненцев, якутов) именно на такой почве и в более поздний период, чем формирование промыслового культа и тотемизма.
Н.Н. Харузин считал культ медведя у народов Сибири зоолатрическим, основанным на разных формах религии, страхе перед грозным хищником тайги, вере в его полезные свойства. К этому же мнению склоняемся и мы. Зоолатрия – сравнительно поздняя форма почитания животных, связанного своими корнями и с промысловым культом, и с тотемизмом, и с иными религиозными воззрениями (погребально-поминальные обряды, культ близнецов и др.). Классический пример зоолатрии — почитание животных-богов и богов-животных в политеистической религии древнего Египта. У эвенков медведь еще и полезен: он выполняет лечебную функцию, а кроме того, выступает как культурный герой, давший эвенкам оленей, и помощник бога в создании людей — это тоже явно позднее явление.
Таким образом, можно сказать, что возникший на почве промыслового культа культ медведя и медвежий праздник как наиболее яркое его проявление в XIX-XX вв. были уже зоолатрическими, впитавшими в себя элементы разных культур и религий.
По-видимому, у всех народов основа культа медведя — древняя, палеосибирская (или автохтонно-сибирская), связанная с промысловым культом (точнее, с промысловой магией как ранней стадией этого культа, сформировавшейся раньше представлений о духах-хозяевах). У обских угров, кетов, селькупов, нивхов образовались и тотемические роды, и генеалогические группы, и фратрии, ведущие свое происхождение от медведя. Наиболее ярко это выражено у северных хантов и манси, у которых можно отметить ряд отличительных (от других народов Сибири) черт медвежьего праздника: 1) периодичность и календарность праздника в честь предка зратрии, 2) укладывание шкуры медведя в так называемой жертвенной позе и отношение к ней как к умершему (монеты на глазах, украшение, угощение), 3) народный театр (сценки-пантомимы, диалоги масок, кукольные представления) с актерами-мужчинами в костюмах и масках, говорящих фальцетом, с бутафорией (маски, посохи-палицы, сабли, костюм — халаты, шапки, платки, шкурки, рукавицы, а также деревянные журавль, фаллос, металлические колокольчики, счетные бирки для отсчета песен — своеобразный конферанс — или фиксации числа жертв медведю), 4) общественный дом для проведения периодических медвежьих праздников, 5) большая роль культа медведя в мировоззрении хантов и манси. К этому можно добавить еще два пункта, выделенные Н.В. Лукиной, хотя они известны и другим народам Сибири: 6) многочисленные обряды очищения водой, снегом, огнем, землей, мхом, 7) фигурки из теста (известны алтайцам, но не в связи с культом медведя).
В силу того что у обских угров медведь — и промысловый зверь, и тотем фратрии Пор, его культ оказался очень тесно связанным с их мировоззрением. Медведь, в их представлении, и земное существо, потомок людей, человек (без пятого пальца), и сын женщины и лесного духа менква, и сын героя, и рожденный от духа земли, и медиатор между людьми и Нижним миром, и небесное существо, спущенное богом Торумом на землю, и культурный герой, получивший от Торума и отдавший людям лук, стрелы и огонь, и представитель истины и справедливости на земле, и дух-охранитель семьи. Он и умерший родственник, а мясо его — пища людей. Эти порой противоречивые представления могли сформироваться лишь разновременно в течение длительного времени. Прав Ю.В. Ширин, говоря, что в культе медведя мы находим «смешение нескольких явлений», «медведь поглотил сущности нескольких религиозных обрядов».
У хантов и манси можно четко проследить более поздние напластования ряда элементов на первоначальный промысловый характер медвежьего праздника, что связано с их двухкомпонентным происхождением, слиянием таежных аборигенных уральских племен охотников и рыболовов с южными скотоводческими угорскими племенами, испытавшими на себе влияние индо-иранских племен скифов и сарматов. Это связь с культом коня (в медвежьих мифах младший сын Нуми-Торума Мир-сусне-хум, побеждающий медведя — всадник на белом коне; маски менквов, персонажей праздника, с конскими хвостами); тряпичные куклы на ногах и деревянные куклы, управляемые с помощью музыкального инструмента, с которым они связаны нитью, аналогичные индийским; актеры-мужчины, говорящие фальцетом; драма как жанр; маски с нарисованными бородой и усами (не характерны для угров); костюмы (возможно, распашная одежда — халаты актеров, изображающих духов, с запахом справа налево, не свойственны алтайским и шорским в отличие от повседневных женских с полами, соединенными встык, как у шорцев; манера подпоясывания их широкими полосами ткани; платки поверх этих халатов, перекрещенные на груди; островерхие конусообразные шапки, не имеющие аналогий у народов северной Сибири); танцы с мечами или саблями, имеющие аналогии на юге (Кавказ, Передняя Азия). Если учитывать, что первую волну угров в Западной Сибири связывают с андроновцами, то эти явления или хотя бы часть их можно датировать не позднее II тыс. до н.э., а точнее — XII в. до н.э. (эпоха поздней бронзы).
Более поздние напластования — это черты сходства в обрядах и обычаях с северными алтайцами (фигурки из теста, каша саламат, которой кормили медведя), а также, возможно, с кетами и эвенками (медведь и бурундук, глотание глаз, сожжение туши медведя-убийцы). В медвежьем празднике обских угров отразились также и христианизация, и современная трансформация мировоззрения и уклада. Примером поздних интерпретаций медвежьих обрядов может служить миф о том, что бог Торум разрешил людям охоту на медведя потому, что тот нарушил волю бога и стал есть людей (легализация убиения тотема-предка).
У народов Амура и Сахалина (нивхи, орочи, ульчи, ороки, нанайцы, удэгейцы, а также айны) тоже можно отметить ряд местных особенностей медвежьего праздника, составляющих более поздний пласт, чем промысловый. Это следующие особенности: I) у них, как и у обских угров, помимо спорадических медвежьих праздников (после охоты на медведя) были и периодические, приуроченные к большим поминкам. Это первое и главное различие, явление, несвойственное другим народам Сибири. Из этой особенности амуро-сахалинского варианта медвежьего праздника вытекают и другие; 2) после смерти ближайшего родственника (родителя, супруга, ребенка) надо было в течение трех лет растить в клетке около дома купленного или пойманного медвежонка, иногда выкармливая сосунка грудью; 3) медведя водили по домам, что можно рассматривать как драматизацию медвежьего мифа; 4) медведя убивали на специальном стрельбище, оформленном с особой символикой; 5) в жертву приносили собак (собака — провожатый души умершего); 6) на празднике устраивали игры и состязания; 7) праздник носил ярко выраженный родовой характер, особую роль играли в нем члены рода зятьев и тестей, что, возможно, связано с особым характером взаимоотношений родов амуро-сахалинских народов (союзы доха), а также тунгусским обычаем нимапт, 8) череп медведя обмазывали пищей («кормление» черепа); 9) на празднике использовали местный музыкальный инструмент — бревно; 10) большую роль играли на нем стружки инао; 11) использовали специальную ритуальную посуду.
Выращивание медвежонка и вождение медведя по домам, а также, возможно, и использование ритуальной посуды не оригинальны, но у народов Амура и Сахалина они представлены особенно ярко. Обмазывание черепа медведя пищей, вероятно, южного происхождения. Вопрос о происхождении подпиливания зубов медведя, известном у айнов, остается неясным. Все эти особенности амуро-сахалинского медвежьего праздника скорее всего местного происхождения, развившиеся в более позднее время, чем пласт, связанный с промысловым культом.
Таким образом, можно выделить три варианта медвежьего праздника у народов Сибири: 1) общесибирский, или палеосибирский, как проявление древнего промыслового культа, 2) обско-угорский, фратриальный, 3) амуро-сахалинский, приуроченный к поминкам родственника.
В связи с этим возникает очень сложный вопрос о времени формирования промыслового культа и тотемизма, а также погребально-поминальных обрядов. С.А. Токарев считал погребально-поминальные обряды древнейшими, а самой древней формой почитания животных — тотемизм. Возникновение промыслового культа он относил к более позднему периоду (начало разложения первобытной общины), подчеркивая, что «на ранних ступенях развития… элементы промыслового культа не выделяются из тотемизма» и «промысловый культ в родовой форме — модификация тотемизма». Все изложенное выше, как мне представляется, свидетельствует о раннем появлении промысловой магии как составной части промыслового культа.
Роль культа медведя в мировоззрении хантов очень велика, но вряд ли он составляет его основу — скорее всего лишь в связи с общими представлениями о живой и неживой природе и промысловым культом в целом.
Несколько слов об обско-угорском медвежьем празднике в связи с двухкомпонентным происхождением хантов и манси. При детальном рассмотрении описаний праздника разными авторами оказывается, что отдельные его элементы (а именно связанные с южными культурами) характерны лишь для манси и северных, отчасти южных групп хантов; у восточных хантов они не встречаются либо представлены слабо, в размытой форме. Это отсутствие представлений о медведе как о предке фратрии, сыне богатыря, культурном герое, духе-охранителе семьи, представителе истины и справедливости, отсутствие периодических праздников и связанных с ним элементов (общественный дом, танцы предков групп, танцы с оружием, народный театр с актерами-масками, куклами, костюмами, богатой бутафорией). Бутафория праздника намного беднее, медведеподобные маски скорее напоминают шапки (т.е. их цель — превращение человека в медведя, а не маскировка); нет масок менквов с конскими хвостами. Таким образом, в медвежьем празднике восточных хантов отсутствуют элементы либо южного происхождения, либо более поздние; в нем больше элементов, связанных с охотой на медведя, чем с поеданием его мяса, в том числе и архаичных.
Все эти материалы позволяют предположить, что волны угорских племен переселялись с юга на север преимущественно по Иртышу на Нижнюю Обь и их левые притоки. Правобережье Оби развивалось во II—I тыс. до н.э., очевидно, по-иному. Согласно данным В.М. Могильникова, в основе формирования северных, южных и восточных хантов лежали разные культуры: у северных — нижнеобская культура, унаследовавшая влияние угров в эпоху бронзы, у южных — потчевашская и усть-ишимская культуры, унаследовавшие влияние угров первой (в эпоху бронзы) и второй (в эпоху раннего железа VI-V вв. до н.э.) волн угров, у восточных – нижнеобская культура, испытавшая влияние кулайской и усть-ишимской культур. В восточной группе хантов влияние угров на аборигенное население было либо слабее, либо ослаблено последующими этногенетическими процессами. Данный вывод подтверждают и иные материалы, касающиеся южных элементов в культуре восточных хантов (не столь значительная роль металла и изделий из него в религии и культах, отсутствие культа Золотой Бабы, женской распашной одежды, сочетающей платье и халат, музыкального инструмента арфы и др.).
В связи со сказанным выше возникает также вопрос о происхождении дуально-фратриального деления хантов и манси: кто прав — В.Н. Чернецов (автор данной статьи придерживается его точки зрения) или В. Штейниц? Если у восточных хантов нет фратриального предка-медведя и соответственно периодического медвежьего праздника, следовательно, у них не было и дуального деления? Тогда фратриальное деление могло возникнуть, как считал В. Штейниц, с приходом на север угров в результате слияния их с аборигенами: пришлые угры — Мось, аборигены — Пор. Однако, как нам представляется, все не так просто. Стоит обратить внимание на два параллельных сюжета медвежьего праздника, касающихся борьбы представителей двух фратрий: с одной стороны, это медведь и журавль, с другой — медведь и Мир-сусне-хум. Если второй, безусловно, относится к периоду смешения аборигенов и пришлого угорского населения, то относительно первого можно предположить более древнее и автохтонное происхождение.
Из всего сказанного выше можно сделать несколько выводов.
- В медвежьих церемониях различаются три комплекса: первый связан с охотой на медведя, его свежеванием и доставкой туши в селение, второй — с поеданием медвежьего мяса, третий — с похоронами костей и хранением черепа медведя. Первый и последний комплексы почти идентичны у всех народов, от саамов на западе до нивхов на востоке. Они восходят к промысловой магии как ранней стадии промыслового культа, связанной с представлениями о том, что медведь подобен человеку и может возрождаться, т.е. с мифом об умирающем и воскресающем звере, нередко также с представлениями о духах-хозяевах промыслового культа (особенно у кетов, эвенков, юкагиров, якутов, бурят, нивхов, нанайцев, эскимосов). Второй комплекс различается у разных народов: у одних он целиком соответствует промысловому культу (это пантомимы и сцены подражания медведю, борьба с ним, извинения перед ним и умилостивление его как возрождающегося зверя), у обских угров это комплекс обрядов фратриально-тотемического характера (медведь — предок фратрии, посредник между людьми и духами), у амуро-сахалинских народов — родового погребально-поминального характера (медведь — посланник, переносящий душу умершего родственника в загробный мир).
- В медвежьих церемониях следует различать собственно культ медведя и медвежий праздник. Если культ медведя у различных народов в целом имеет много общего, то медвежий праздник, напротив, проявляется по-разному. Рассматривая медвежьи церемонии подобным образом, легко выделить в них три варианта медвежьего праздника: 1) палеосибирский (автохтонно-сибирский, общесибирский, возможно, универсальный для всех народов), 2) обско-угорский, 3) амуро-сахалинский.
III. Обряды медвежьего праздника и представления, связанные с ним, в конце XIX-XX в. приобрели у народов Евразии зоолатрический характер. Они развивались в более поздний период, чем формирование промыслового культа, и на различной почве: у угров — на почве тотемизма, представлений о Вселенной и населяющих ее духах, этногенетических и этнических процессов, у амуро-сахалинских народов – на почве родового погребально-поминального культа, особых отношений внутри союзов родов, культа близнецов, межэтнических связей, у других народов — суеверий на основе веры в оборотничество и возможность браков между женщиной и медведем, обычаев нимата, представлений о культурном герое, влияния христианства (представления о медведе как помощнике бога в создании людей) и т.п.
- Обско-угорский медвежий праздник испытал большое влияние этногенетических процессов: в нем нашла отражение двухкомпонентность культуры хантов и манси — слияние черт аборигенной таежной культуры (промыслово-магический характер праздника) и элементов южных кочевых скотоводческих культур (периодические фратриальные праздники в честь медведя-предка, народный театр и др.).
- Южные черты в медвежьем празднике слабо или почти не проявляются у восточных хантов, что (вместе с другими данными) говорит об особом характере этно-генетических и этнических процессов в их среде в прошлом.
Итак, культ медведя и медвежий праздник у народов Сибири — сложный синкретичный комплекс представлений и обрядов, свидетельствующий о длительности его развития как на общей охотничье-промысловой основе, так и под влиянием этногенетических процессов и этнических контактов на разных территориях и в различных этнических средах.
