Петр Александрович Вишняков
С июля 1946 года в Заречном я был единственным коммунистом. И только по приезду на работу нового директора детского дома Акимова Александра Семеновича нас стало двое, а потом трое — с лета 1947 года, когда прибыл на должность завбольницей вояка-санинструктор. На собрания мы ездили в Малый Атлым на лодочке — один в гребях, второй — на корме, третий пассажиром. Собрания проводили в помещении Совета на втором этаже. Это был еще крепкий старый купеческий дом, за тридцать лет повидавший многих хозяев.
В первичной организации нас было человек 12—15: начальник почтового отделения Медведев Н.В., председатель рыбкоопа Будылгин П.Х., председатель Совета Моисеев, секретарь Совета — жена Будылгина; несколько матлымских рыбаков; я с Акимовым А.С. Кандидатом в члены ВКП(б) была Доровина Антонина — деваха из местных…
Секретарем был Медведев Н.В., довольно добродушный мужчина, глуховатый; говорил негромко, кратко, была в нем настойчивость в деле и принципиальность. Обсуждали вопросы в основном хозяйственные — выполнение планов по рыбодобыче, сенозаготовкам, содержании скота в зимний период, торговле. Вопросы подготовки к выборам и их проведения; подписка на заем; о работе изб-читален, медпунктов на территории Совета и другие.
Вскоре Медведев обнаружил, что мне не представляет труда написать протокол собрания более-менее грамотно: записать суть выступления коммунистов, подредактировать постановление. И я надолго стал неофициальным «писарем» по оформлению и переоформлению протоколов. Выберут вести собрание партийное одних, запишут они на черновик, а оформлять протокол мне передают… Вот и сижу, пишу. Акимову скажет, чтобы выделил время для этого, если написать надо было срочно.
…Лето 1947 года было полноводное — вода поднялась высоко, протоки разлились, затопило гривы, а потом и кусты подтопило. Широким потоком по луговой стороне катилась вода… Только самые высокие места виднелись узкими полосками.
Шел июль. Вот-вот ожидали, что вода станет на меру, а значит и начнется рыбалка. Готовы ли рыбаки к началу этих работ? Видимо в Совете была нужда знать состояние дел на местах. И вот меня посылают в командировку в Захарку — юрты километрах в пятнадцати на луговой стороне, а в них — рыбартель. Председателем артели была Дятлова Парасковья, а муж ее был бригадиром рыбаков.
Медведев сообщил: «Ехать надо на лодке, попроси у Акимова пару ребят надежных. А в Захарку вас подбросит рыбоучастковый катер. Он мимо пройдет дальше, а вы на ходу отцепитесь у юрт. Надо узнать все — готовы ли неводы, сети… Где думают рыбачить, где плашкоуты надо ставить, когда рыбалка начнется?.. Как рыбаков снабжают?.. А Дятлову Парасковью… Кажется, Ильиничной зовут-величают, привезете с собой, послушаем ее на партийном собрании. Утром подъезжайте к рыбоучастку, я уже договорился насчет вас…».
Утром, часам к девяти, мы были на месте. Лодку взяли в артели, а гребцы — ребята из детдома поехали с охотой.
На реке шел вал, дул низовой, но это нас не беспокоило: лодка причалена тросом за кормой, а мы — в каюте…
Перевалили Обь. Качало. Катер шел под углом, волны накатывались справа и чуть с кормы. Зашли в Поснокортскую протоку, а потом «нырнули» влево и где-то вышли на Полуденную протоку. Часа через два на узкой полоске земли показалась Захарка — с десяток домиков; конюшни без клока сена на поветях; шатры — из плавника и кустарника; вешала. По берегу носились собаки — видели посторонний народ. Дальше вдоль берега протоки виднелись кусты, течение было сильным. Капитан катера посоветовал: «Сбавим ход — отцепляйтесь! Если будете ждать — завтра к утру пойдем обратно с плашкоутами мимо — прицепитесь… Самим не перевалить — за день Обь раскачается…».
Мы благополучно подгребли к берегу, сошли. Покачивало, два часа на волнах. Так бывает часто. В домике, где жила Дятлова, аккуратная молодая женщина, было тепло, уютно и чисто. Встретили нас приветливо, выслушали просьбы. А потом рассказала, что рыбаков в Захарке почти никого нет — выехали к месту лова «калатить» и ремонтировать запоры. Там и снасти. А насчет выезда в Матлым сказала:
— Ждать катер до утра не будем. Поедем в вашей лодке после двенадцати ночи, ветер притухнет немного к утру… Как доберемся до Оби — может до солнцевсхода и перевалим. А нет — дождемся катера. И с ним перевалим.
Так и порешили. Ребята улеглись на полу отдыхать. Я пошел по берегу протоки. Горного берега было не видно. Куда ни посмотришь — вода, трава, вытянувшаяся на сорах по течению; кусты по колено в воде.
Действительно, поздно вечером ветер ослабел; течением быстро успокоило гребни валов — можно было ехать. К двенадцати чуть притемнело — погода была обычная. Уселись в лодку. Решили ехать напрямик — по сорам с общим направлением на Матлым. Дятлова эти места знала хорошо.
Едем; переехали сора и соришки; протоки; пробираемся через гривы с кустарником — для нашей лодки глубина достаточная… Часам к трем заподувало. А к солнцевсходу, когда мы выехали к берегу против Атлыма — низовой ветер вовсю трепал тальник и кусты на береговых, откосах и гриве. Воздух был необычайно чист. Матлымская гора в зеленой шапке кедрача, строения на берегу от здания Совета до калмыцкого поселка казались рядом — рукой подать, но двухкилометровая полоса реки яро пенилась гребнями волн; переваливать было нельзя. Между затопленными кустами и деревьями мы заплыли выше и решили здесь ждать подхода катера. По нашим расчетам он тоже должен был переваливать отсюда…
Солнце не выглядывало из-за низких облаков, на ветру было холодно. Что делать? Ребята мерзнут… Решили: заплывем вглубь затопленной гривы, наберем с кустов и деревьев сухих сучьев и устроим костер на полатях из сучьев над водой — хотя бы немного обогреться. Так и сделали. Не без труда разожгли на настиле костерчик. Он быстро разгорелся — искры несло в нашу сторону. Нам пришлось поставить лодку с наветренной стороны. Тепло обогревало понемногу — стало веселее. Скоро настил прогорел; остатки костра рухнули в воду. Но мы успели слегка перекусить. И тут услышали отдаленный, то громче, то тише, шум катера.
Идет! Скорей к берегу, чтобы нас увидели, чтобы не прошел мимо… Быстро выезжаем. Шум приближается. Вот он — до него не более полукилометра. За катером два ныряющих на волнах плашкоута: ветер давит в их высокие борта — они парусят… Но что это? Катер пошел на перевалку…
Опоздали!!! Машем веслами — возможно увидят… Нет, не видят… На катере не до нас: его и плашкоуты бросает с волны на волну так, что нам страшно, и мы уже больше беспокоимся за них. И вдруг плашкоуты совершенно беспомощно запрыгали на волнах, а катер стал от них удаляться. Да, их оборвало, видимо, лопнул канат-буксир. Кто-то выскочил из каюты — машет в сторону катера рукой. А плашкоуты под напором ветра понесло против течения к берегу, к тальнику. Катер делает разворот направо и возвращается обратно к плашкоутам. Женщина-шкипер успевает бросить якорь, чтобы посудины не выбило на береговую мель. Вскоре и мы подъехали: привязали лодку, перебрались на плашкоут. Недалеко от нас на якорь стал и катер — прибрежный тальник не дал выбить посудины на мель.
Буря продолжалась весь день. Весь день я с ребятами валялся на прогретом солнцем мхе. Дятлова ушла в каюту к шкиперу. Рассказывали разные истории. От нечего делать отыскивали среди водной стихии девятый вал. А я про себя думал: дома беспокоятся, знают, что мы где-то на этой стороне — сухого места нет… Представил, как бы нам пришлось «кукарекать» вчетвером на лодке…
К вечеру ветер переменился и стал стихать. Благополучно перевалили. В рыбоучастке встретился с Медведевым: он ждал нас, беспокоился. От почты и конторы рыбоучастка было видно, что катер с плашкоутами на причале… Распрощавшись с ним и Дятловой, на своей лодке направились домой, в Заречное. Там на берегу я отдал остатки продуктов ребятам, и они побежали в детдом, полные впечатлений: такую бурю на реке они видели впервые…
Подходил к концу июль, вода на реке нехотя стала на меру, но все еще не сбывала. Пришло время покосов и рыбной ловли на сорах и протоках, а план III квартала был на нуле. Меня снова направили в командировку на дальний участок рыбодобычи в сторону Лорбы — на рыбацкий стан у запора.
В этот раз я поехал один: неизвестно было, сколько я там пробуду — день, два, неделю… Было сказано: надо дать знать, как начнется спад воды и рыба пойдет из соров — у завесок начнется лов рыбы неводами.
В артели взял лодочку-душегубку. Их готовили в промартели — двухносые, с распорами из досок и одним сиденьем, они действительно могли душу загубить при неосторожном плавании на них или, по крайней мере, искупать. На них удобно было грести двухлопастным веслом. В носовую часть вбил гвоздь и закрепил им цепь. Дома собрали мне продукты: пару буханок хлеба, немного сухарей, сахара, чай, бидон (рассчитывал собрать смородины). Оделся по-летнему — пиджак, сапоги кирзовые, кепка — погода стояла теплая. Рыбоучастковым катером из Матлыма забрасывали на дальние участки покосников — везли сенокосилки, конные грабли, вилы, косы, хозяйственную утварь. Все это было загружено в два неводника. До покосов было часа четыре езды. Катер шел по протокам, в основном по течению. Я присматривался, стараясь запомнить характерные места. «Так как обратно добираться придется на лодочке», — думал я, — «по крайней мере, до Оби». К концу пути проехали пару сенокосных стоянок — люди только еще устраивались, по гривам бродили лошади, отмахиваясь хвостами от пауков и комаров. Наконец, катер убавил ход. Мне указали в сторону, где среди сора виднелся низкий островок с избой в густом тальнике. Вдали маячили стойки сорового запора… Я отвязал лодочку, сел в нее и отчалил.
Встретили меня на берегу мужчины, женщины, несколько мальчиков. Я поздоровался и объяснил бригадиру, зачем приехал. Из разговора выяснилось, что рыбаки жили здесь давненько: ремонтировали запор, ставили завески, а теперь ждут спада воды. Это должно наступить со дня на день. А пока два-три раза в сутки смотрят завески, чистят от тины и мусора, поднятого водой. Рыбы почти нет — она гуляет на сорах. Но на еду добывают…
Рыбаки (в основном — ханты) жили в бараке без окон, с открытым проемом дверным. Посредине стоял грубо сколоченный стол на распорах-крестовинах. Еду и чай варили на костре. Спали в палатках, натянутых вдоль стен. Дети жили тут же. Комаров на острове было не так много — ветер его обвевал со всех сторон.
Вечером, когда все уселись за стол есть уху, я вынул из мешка буханку хлеба и стал нарезать себе кусок-два для еды. И тут я приметил: все как-то странно смотрят на меня. В чем дело? Выдали глаза детей: они с жадностью смотрели на хлеб, на только что отрезанные куски… Я повел глазами по столу — хлеба ни у кого не было. Я смущенно передал хозяйке булку и попросил разрезать на всех. Чай я тоже отдал на общий стол, а сахар достался ребятишкам…
На следующий день мы ездили с рыбаками к запору, смотрели завеску — набрали на уху к ужину. Чайки реденько сидели на запоре. Недалеко на якоре стоял неводник с набранным неводом. Бригадир оставил на ночь дежурить рыбаков: контрольная метка за ночь поднялась над уровнем воды — значит вода хорошо спала, на 4—5 сантиметров. Это значит, что рыба вот-вот пойдет из соров в протоку через горловину сора, где установлен запор с завеской… У всех было какое-то возбужденное состояние: ужин прошел торопливо, доели остатки хлеба и сухари; мужчины и женщины побыстрее залезли в палатки, видимо раньше укладывались спать.
Перед утром послышались крики сторожей: «Пошла! Рыба пошла!!!». Все повскакали, быстро оделись, спешно направились к запору. У завески крутились чайки. Все распределились по своим местам: женщины — в греби; мужчины — выбрасывать невод, править лодкой; бригадир — «на пяте» — среди береговой травы, почти по колено в воде. Остальные стояли у места притонения, ближе к завеске. Начался первый заброс невода. Женщины дружно гребут; согласованно с движением неводника выбрасывается невод: от «пяты» тянется плавным полукругом шнурок поплавков на верхней тетиве невода. Невод выброшен, и лодка устремляется к месту притонения — от конца крыла в воду ложится веревка, за нее будут подтягивать невод. Вот уже выбирают длинное крыло — реденько видны запутавшиеся в ячейках щуки, язи… Мотня уже выровнялась — там непрерывно кружатся чайки, ловко бросаются в воду, выхватывают рыбешку и улетают, глотая на ходу… Приближается пятовщик.
Сомкнулась тетива нижняя — теперь рыбе некуда уйти, нижняя тетива с грузилами тянется по дну. Мотня все ближе; в замкнутом полукружии невода все чаще всплески рыбы… И вот то, что стало уловом — в мотне. Подводят небольшой неводничок — и рыбу из мотни переваливают туда. Все радостно переговариваются, кричат — напряжение ожидания прошло. Начался долгожданный лов, а это — еда, заработок, выполнение плана, продукты на «целевое». Это работа без отдыха: надо успевать, пока рыба будет какое-то время задержана завесками у запора. Устаешь черпать…
Все, зачем меня посылали в командировку — на виду, можно ехать обратно с долгожданной вестью. До позднего завтрака-обеда сделали несколько заметов — уловы увеличивались. Рыбу размещали в садки — до прихода катера с плашкоутами. А я собирался домой. Бригадир подсказал, как добраться до Поснокорта; женщины положили в нос лодки несколько распоротых, подсоленных рыбин и прикрыли травой. Я бросил в лодку сумку с пустым бидончиком и потащил лодку по траве до воды. Обернулся. Повариха и ребятишки махали руками, я тоже махнул им и поплыл на протоку. Обратный путь был почти до самого Поснокорта против течения, ехать пришлось вдоль берега. Погода стала меняться — потянул ветер, стало прохладнее. И там, где порывы его были вдоль протоки — появлялись крутые волны. По берегам виднелись кое-где кусты смородины, и я решил остановиться и побрать ее в бидон.
Пристал к берегу. Весло оставил в лодочке, цепочкой прикрепил се к кусту у самого обрывчика, а сам пошел брать смородину. Через полчаса бидончик был полон, для наших будет хороший подарок… Возвращаюсь к лодке, а ее нет. Не то место? Нет, вот этот куст! Ба, да и цепочка тут — конец ее в воде. Где же лодка? Сорвало течением с гвоздя… В сердце — тревога. Пробежал метров двадцать ниже по течению к повороту реки… Вот она!!! Недалеко от берега, из-за нависших кустов видна. Если упущу время — течением снесет за кусты к повороту. А там ветром будет относить к середине реки, прибьет к тому берегу. При таком течении едва ли переплывешь… Что делать?
Времени на раздумье нет. Возвращаюсь на старое место. Сминаю на самом бережке траву, ставлю бидончик, чтобы было с реки видно; спешно раздеваюсь и тоже рядом с бидоном укладываю — одежду, сапоги… На всякий случай… Лодку из-за кустов уже отбивает к середине. Расчет такой: плыву по течению к лодочке, хватаюсь за нос или борт и гребу к берегу. Залезть в лодку на плаву нельзя — слишком мала «душегубка». Вода тоже не так тепла — долго в воде не продержишься, да и течение быстрое.
Плыву. К счастью, из-за кустов на мысу волны почти нет. А под тем берегом — есть. Меня уже подхватывает течением и тащит к лодке. Но она, чертовка, как перышко, вертится в зависимости от порыва ветра — гонит даже против течения. Мне не успеть за ней, если промахнусь… Приближаюсь к ней, гребу против течения, но все равно сносит. Совсем близко… Но вот опять вильнула и резко отошла в сторону… повернулась носом к ветру и замерла на месте. Напрягаю все силы, надо ухватить ее, иначе… Еще, еще… Плыву на боку, так удобнее, ты на одном уровне. Только не отстать, успеть до порыва ветра… И вот я хватаюсь за боковую доску у носа. Все — наша взяла! Но пока шли маневры, я уже выплыл на середину протоки, а тут такое течение…
Помаленьку подгребаю к берегу, благо ветерок помогает, но все-таки вместе с лодкой сносит к повороту реки. Ну и пусть, там сяду нагишом в лодку и доеду до куста, где цепочка висит… Вот и ноги касаются земли у обрыва. Я прижимаюсь к берегу, не выпуская лодку, и расслабляюсь ненадолго — перевожу дух… Осторожно переваливаюсь через борт, сажусь и — весло в руки — пошел! Вот он новый землепроходец — нагишом… С трудом объезжаю кусты, силы поубавилось, но холода не замечаю… Вот и куст с цепочкой. Надо лодку зацепить на гвоздь в носу лодки. А, вот в чем дело: гвоздь отшатало, он повернулся, и цепь выпала — снялась с него, когда лодку стало ветром отбивать. Что же? «Сама себя раба бьет, что не чисто жнет», — говорила в таких случаях мать. А тут дело совсем плохо могло кончиться: только одежда и бидончик, да плавающая лодочка-душегубка могли кое-что пояснить… Цепочку на кусте едва ли кто усмотрел бы…
Меня бьет дрожь… Быстро одеваюсь и минут пять с напряжением приседаю на одном месте, и в лодку. Гребу веслом что есть силы — надо согреться до поту.
Через полчаса слышу: где-то идет катер; звук такой, как у зареченского «Стахановца». Вот он появляется из-за поворота — тащит пару неводников. Они замечают меня: лодочка-то артельная, да и отец знает, что я где-то здесь должен быть. Катер делает поворот — мы почти рядом. Отец кричит: «Не езди через Обь, там буря! Жди в Поснокорте, через две ночи будем там. Едем полозья рубить за березняком…». Я кричу, что у меня все в порядке… Катер пошел дальше… А я продолжал продвигаться к Поснокорту. Представил картину: вот они встречают на протоке артельную «душегубку» с веслом в ней; возможно, на берегу приметят одежду и бидон. Причалят… Горько думать — отцу все станет ясно. Он-то знал, куда и на чем я поехал. Да и одежда моя… Эта возможная драма из-за неряшества в деле (не укрепил как следует гвоздь) всю жизнь у меня в голове стоит, и я ее помню до мелочей…
В Поснокорте был поздно вечером, в сумерках. Попросился переночевать. Хозяйка затопила железную печурку, напоила горячим молоком. Спал я на полу и простуды еще добавил — дуло из всех щелей пола. Утром начался кашель, голос охрип. Ждать попутчиков не рассчитывал: кто меня возьмет с лодкой на борт. Надо ждать наших. Купил в магазине еды, сахару, чай — пил горячий густой напиток. Наконец, наши вернулись. Лодочку подняли в неводник, полный березовых стволиков для полозьев, оглобель и дуг. Меня приняли на катер в каюту — кашлял от простуды… Через пару часов мы были дома.
За ужином я рассказал, как все было. Мать ахнула и чуть не плакала. Отец молчал. На другой день Нюся решила прогреть меня в бане. Простуда постепенно прошла.
А в Матлым секретарю я послал записку, что рыба у запора на Осиновом острове начала ловиться два дня назад…
