Казымская трагедия

Геннадий Николаевич Тимофеев

О трагических событиях в Приказымьи начала 1930-х годов автору стало известно более шестидесяти лет тому назад в 1940 году от Дедюкина Льва Николаевича, ветерана лесной промышленности, организатора Няганьского лесоучастка.

Его родной дядя Апполон Дмитриевич Дедюкин, посланец Свердловского обкома партии с 1927 года работал секретарем Березовского райкома партии, а в 1930 году был назначен начальником строительства Казымской и Сосвинской культбаз. В 1934 году при загадочных обстоятельствах А.Д. Дедюкин погиб в Казымской тайге. Причину его гибели установить не удалось.

Позднее о Казымской трагедии автору подробно рассказывали А.В. Голошубин, работавший в 1933 году в школе Казымской культбазы, и учитель Сартыньинской школы А.Н. Лоскутов, который долгие годы затем работал директором Ханты-Мансийского окружного музея.

Также рассказывали об этой трагедии автору очерка секретари Березовского райкома КПСС А.К. Мальчиков и А.А. Голованов, ученый-сибировед М.Е. Бударин, который на основе архивных документов Омского УНКВД описал эти события в своих монографиях «Путь малых народов Крайнего Севера к коммунизму» и «Чекисты».

О Казымском вооруженном восстании 1933-34 годов в общих чертах упоминается в «Очерках истории партийных организаций Тюменской области, а также в документах «Судьбы народов Обь-Иртышского Севера», «История Ханты-Мансийского автономного округа с древности до конца XX века».

Скудность материалов о Казымском восстании, вероятно, объясняется тем, что до недавнего времени документы об этом событии находились в архивах под грифом «секретно».

В конце марта 1996 года окружной Комитет по радиовещанию и телевидению, желая каким-то образом воссоздать историю Казымского восстания, сделал вполне своевременную попытку собрать в своей студии людей, знающих что-либо об этой кровавой трагедии, которая когда-то развернулась в далеких лесах Приказымья. О них в радиопередачах рассказывали жители Ханты-Мансийска Пухленкина, Петухина, Василенко и Аксарина, имевшие к этим событиям прямое или косвенное отношение.

В Ханты-Мансийском окружном архиве хранится уникальный документ о самом ходе вооруженного восстания в Казыме — воспоминания Лидии Николаевны Астраханцевой, жены Петра Васильевича Астраханцева, погибшего при «усмирении» этого восстания в декабре 1933года.

Автор данного очерка, используя различные источники, предпринял попытку восстановить историю Казымского вооруженного восстания, приведя некоторые эпизоды тех давних событий, описанные писателем Е.Д. Айпиным в рассказе «Русский лекарь», которые им были записаны со слов бывшего оленевода Иосифа Александровича Сердакова, жившего в те времена на среднем течении реки Аган.

Река Казым — «священная Мекка» Нижнего Приобья

Приказымье — это сплошной возвышенный материк, поросший хвойными лесами. Казымская дача разрезана сетью типичных равнинных рек Амней, Помутом, Лыхней, Сорумом, верховьями рек Казыма и Моима. Главная из них — река Казым. Она протекает по этой лесной даче на протяжении 659 км.

В начале XX века в Казымской волости проживало 3000 человек на площади 20 тыс.кв.км. В основном это были ханты и коми. Урманы Казыма до самого Священного озера Нум-то от отрогов Северных Увалов были населены кочующими лесными ненцами.

Нум-то — это огромное озеро овальной формы, вытянутое с юга на север на расстоянии более 20 и шириной более 15 верст. Площадь озера более 250 кв. верст. Это царство удивительно прозрачной воды, до середины XX века не омывшей ни одной ступни человека. Озеро окаймлено с южной стороны низкорослым кедрачом, северной частью уходит в болота ямальской лесотундры, поросшей невысокой корявой болотной сосной.

Здесь летом жили кочующие лесные ненцы. Число их было невелико не более 30 чумов. В центре озера Нум-то расположен поросший соснами остров Сумут-Пай. Это было главное святилище всего Казыма. Здесь совершали большие шаманские камлания, идолопоклонство и жертвоприношения. Озеро Нум-то было богато щукой, сырком, окунем, плотвой. Местное население в нем рыбу не ловило. Озеро считалось священным местом. В него впадало шесть речек, вытекала только одна — река Надым. Недалеко от озера Нум-то, к северу от него находится водораздел четырех больших рек, текущих на север и на юг — Сибирские Увалы ханты их еще называют Межземельной Грядой. Река Казым течет от своего истока на запад.

Там, где берет свое начало река Казым, раскинулись необозримые пространства лесотундры с невысокими сопками. Они окружены топкими зыбунами, со дна которых бьют подземные ключи. В этих болотах берут свое начало реки Пим, Тром и Казым. Здесь находится величайший источник чистейшей питьевой воды.

Само озеро Нум-то с островом Сумут-Пай, реками Казым, Мозямы со святилищем Чохрым-Ойка овеяны седыми легендами. Здесь на Казыме — центр главного угорского божества Казымской Богини. Легенды о ней до сих пор живут в песнях казымцев…

В песнях казымских хантов Богиня Вут-Ими, как и богиня восточных хантов Пугос — это «подательница детей», это «Мать Огня» «она оживила людей своим дыханием», «она принесла с неба пищу людям» и все то, что есть на Земле — все это ее творение, она «священна и не прикосновенна».

Суть легенды о Казымской Богине (Вут-Ими) состоит в ее грехопадении и покаянии, о ее внутренней борьбе Доброго и Злого начала. В песнях и легендах о ней рассказывается, что она была дочерью верховного Бога Торума, жила раньше в низовьях реки Оби, на берегу Полярного моря. У нее был весьма своенравный характер.

В своих песнях об этом шаманы рассказывали, что однажды в порыве гнева она уничтожила все живое на земле, но потом одумалась и поняла, что совершила большое зло и большой грех. Она взлетела селезнем к отцу, покаялась в грехе и попросила совета. Отец Торум ей ответил: «Раз ты такая сильная, иди в Нум-то живи там сделай так, чтобы было все хорошо». Она опустилась на Землю. В устье реки Казыма «сажает своих слуг, которые пасли ее оленей, строит через реку священный каменный запор, чтобы берестяные лодки духа болезней не могли прийти на реку Казым. Затем Богиня едет дальше и «садится» на озере Нум-то, расставляя на всем Приказымьи духов, добрых, сильных, духов-охранителей.

Богиня Вут-Ими стала главным Духом Казыма. Ханты стали ее сравнивать с «утренней зарей», называть «золотой» и «священной», которая «посылает на Землю детей с помощью солнечных лучей». Это оно дала людям «рай на краю земли». Казымская Богиня была духом воплощения охраны мира, добра и порядка. Человек

стал ее творением и носил на земле ее общеугорский статус, был ее живым духом.

Богиня сама регулировала все нравственные нормы и отношения человека с окружающим миром. Установив множество запретов на земле, она запретила творить зло, оберегала людей от злых духов, поставив слово «запрет» к слову «святое». Поэтому большая часть названий, обозначающих определенное место, озеро, речку прямо или косвенно включали в себя слово «священный». Охранять такие места она поручила своим избранникам — шаманам.

Охрана окружающей среды освещалась запретами, а тяжесть греха содеянное зло карались возмездием духа Казымской Богини. Эти запреты составляли неписанный кодекс народной мудрости, нравственности. «Он служил, пишет хант-ученый М. А. Лапина, — нашим предкам идеалом жизни и труда».

Запретов было множество. Они охватывали собой всю сумму поведенческих установок в жизни хантов. Они были тесно связаны с обычаями, обрядами, со священным «табу» (лап ерты).

Казымская Мать-Богиня была ужасно строга к своим людям, что приучила весь свой народ не осквернять природу, называть все живое и все явления в ней «потаенным словом». «Мы, пишет Тимофей и Татьяна Молдановы, не имели права произносить слова: змея, ящерица, а должны были говорить про змею, что это «бабушкина коса», а про ящерицу — это «завязка от сахи». (Саха — вид женской одежды в виде халата.) Нам постоянно внедрялись такие эпитеты, как «святой камень», «святое» озеро», «святая речка», «священный огонь» и т. д. С детских лет с именем Казымской Богини в сознание внедрялись две главные жизненные установки — запрет на плохое отношение к природе и на соблазн жить за счет чужого труда.

Подобные запреты не были религиозными, они носили основу всего неписанного морального кодекса всех народов Югры. Вся эта сумма запретов была внутренней стороной жизни этих людей, которую мы называем внутренней культурой.

Казымская тайга с ее обилием священных мест и святилищ, со священными запретами, возведенными в степень неписанных законов человеческой нравственности, была духовным оазисом, угорской священной Меккой, местом угорского Эдема, символом добра и справедливости, символом земного рая народов Обского Севера.

Казым — обитель древняя, мирская

Ровно сто лет тому назад тобольский ученый — исследователь Обского Севера А.А. Дунин-Горкавич писал: «Казымцы-народ физически крепкий, трудолюбивый и трезвый… они замечательно подходят по типу к русским…Табаку они не курят, но лишь нюхают и редкие из них кладут табак за губу».

Автору довелось два года прожить на Казыме в самой гуще туземного населения и убедится в правоте Дунина-Горкавича в том, что это красивый народ, объединяет в себе черты индейских племен и индоевропейских народов. Казымцы честны и правдивы, целомудренны, высоконравственны, они имеют чувство собственного достоинства, преданы своим религиозным и национально-бытовым традициям. Казымцы извечные рыбаки, охотники и оленеводы. Одним из главных занятий казымских хантов была охота. Меха ценных зверьков шли на обмен нужных товаров.

Хант П.С. Бахлыков писал: «Охотничий промысел двигал человека к действию, приносил ему заботу, радость и печаль. Охота — это тяжкий таежный труд. И живущие тут люди не знали другой жизни, они покорно несли все тяготы и лишения своей судьбы, не мечтая о лучшей доле, и тем были счастливы».

У местного населения существовало отчетливое представление о передаваемых по наследству «своих» охотничьих и рыболовных угодий. Журнал «Советский Север» в одной из редакционных статей отмечал: «В силу традиций от отца к сыну переходят данные участки в промышление.» Можно встретить такие заявления туземцев: «…здесь мой отец ходил, и кости деда здесь лежат, век здесь наша дорога и никуда отсюда мы не уйдем».

В большинстве же случаев охотничьими, другими угодьями туземное население пользовалось сообща. Общность средств производства распространялась и на некоторые орудия промыслов. Так, например, запоры на речках и на соровых устьях устраивались сообща всеми членами соседской общины. Добываемая рыба делилась пропорционально числу участников лова.

Как в рыболовстве, так и в оленеводстве у жителей Приказымья преобладал коллективный труд. Все вопросы, связанные с общим промыслом, решались коллегиально на «миру» (сходке). Одинокие, престарелые, сироты и инвалиды были на полном обеспечении общины. Забота о них была святой обязанностью общины. Общность угодий, совместный труд веками крепились в традициях этих народов.

В конце XIX столетия после тщательного изучения обычного права в разных регионах Обского Севера «законы» коренных жителей были сведены в «Юридические обычаи остяков Березовского уезда», «Юридические обычаи остяков Сургутского уезда» и «Юридические обычаи самоедов Березовского округа». Правовые обычаи аборигенов Обского Севера, сведенные в правовые нормы соотносились с разностью трех диалектов обских угров. По этим «Юридическим обычаям…», точнее по этим подлинно правовым законам, основанных на обычаях жили ханты и манси вплоть до Октября 1917 года.

В соответствии с этими законами все промысловые, пастбищные угодья находились в собственности отдельных родов, общин. Родовые угодья с наследственным и благоприобретенным имуществом «…проданы быть не могут, а благоприобретенным имуществом остяк владеет бесконтрольно». Угодья не были частной собственностью отдельных семей, они находились лишь в их наследственном пользовании. Сам хозяин не имел права продавать или закладывать в залог свои угодья. Но он имел право на определенное время сдавать свои угодья в аренду. Однако в практике это встречалось крайне редко.

Политика русского правительства сводилась к консервации подобного обычного права и образа жизни северян, их быта, хозяйственных занятий, социальной организации. Право вершить суд и расправу правительство признало за местными князьями и старшинами.

Основы этой политики были закреплены в «Уставе об управлении инородцами в Сибири» (1822 г). В вопросах религии «Устав…» провозглашал свободу вероисповедания и принципы добровольного принятия христианства. Крещеные казымцы все свои церковные требы отправляли в Полноватской церкви либо в Матлымском приходе. По вопросам образования «Устав…» провозглашал создание «инородческих» школ. Однако образование и школа были мало востребованы традиционным укладом жизни казымских хантов, они «…народ трудолюбивый и трезвый, мало восприимчивый к русской культуре». Равнодушны и к догматам православия, свято хранили заветы духа Казымской Богини, свои обычаи, свой быт, свое философско-религиозное миропонимание, «гнушаясь пагубных идей».

Ханты и манси, живя в рамках соседской общины, были прочно связаны с ней материально, в то же время каждый из них был носителем ее духовности и мировоззрения.

Прав был К.Маркс в том, что подобная община была ячейкой первобытного коммунизма, а «казымские остяки еще в большей степени, — писал Заместитель председателя комитета Севера при ВЦИК СССР А.Е. Скачко в 1934 году, — сохранили родовую первобытно-коммунистическую организацию».

Здесь в лесах Приказымья, в своеобразной среде социальной справедливости люди хранили свои традиции, берегли их в священной неприкосновенности, а их земля была для них земным «раем», местом вечного земного блаженства.

Приход Советской власти в Приказымье

В историографии Обского Севера советского периода существовала единая точка зрения о том, что «триумфальное шествие Советской власти распространилось и на районы расселения народностей Севера, которые встретили ее с горячим чувством».

Надо признать, что неграмотный человек стоит вне политики, а советская власть, провозглашенная на Обском Севере только в январе 1918 года на Съезде Советов (в частности на нем присутствовал политический ссыльный в с. Демьяновске С.Г. Чудновский, в последствии активный участник расследования вооруженных событий в Казыме в 1933-1934 г.г.), была ликвидирована в ходе контрреволюционного мятежа 1918 года. К осени 1918 года на всем Обском Севере Советы были распущены. Здесь была установлена власть Колчака и белогвардейцев вплоть до лета 1921 года.

Таким образом, ханты и манси, будучи неграмотными и ошеломленными столь стремительной сменой власти, были не только не способны судить о новой власти, они даже не успели ознакомиться с первыми декретами Советов, в частности с тем, в котором еще в ноябре 1917 года было провозглашено «свободное развитие национальных меньшинств и этнических групп, населяющих территорию России».

По этому поводу в «Истории Ханты-Мансийского автономного округа отмечено: «Советских органов власти северяне не видели, поскольку ревкомы в начале существовали только в уездных городах и в других немногих населенных пунктах. Повсеместно продолжали функционировать родовые (ватажные, юртовые) управления и родовые управы».

В некоторых ревкомах, в частности в Кондинском (ныне Октябрьский район) их руководители в условиях военного положения не смогли установить контроль над обстановкой. Часть членов ревкомов при поддержке уголовных элементов занялись грабежом, мародерством и двурушничеством.

Жители села Кондинского (Октябрьское) И. Ярков, А. Быков, А. Оренхов, Н. Добрынин написали об этом письмо в Центральную контрольную комиссию, по которому было проведено служебное расследование, и виновные были наказаны.

Гражданская война отразилась «…в общем и целом страшным потрясением туземного хозяйства. Относительная устойчивость экономики, как всего Обского Севера, так и Приказымья была нарушена. Рыболовно-охотничье население было в тяжелом положении. Один из делегатов Первого съезда Советов Сургутского уезда (1920г.) от Васюганской волости высказал общую беду всех охотников. На съезде он говорил: «Нет пороха, дроби, свинца и пистонов, а без этого инородцу жить нельзя».

Юганские ханты просили делегатов съезда принять срочные меры по снабжению их мукой, охотничьими припасами, мануфактурой, холстами или выдать им мешки из бывших хлебозапасных магазинов для пошива одежды. Угроза вымирания туземных народностей была не пустым звуком и не громким словом, «а самая неподдельная неприкрашенная действительность ужасного, бедственного положения туземцев».

Президиум ВЦИК вынужден был признать, что «в наследство от лет разрухи нам досталось голодное, раздетое, обнищавшее население, раскиданное в просторах бездорожной тайги и тундры, население, лишенное возможности вступиться за свое право на человеческое существование.

В силу этих обстоятельств первоочередной задачей новой власти явилось оказание продовольственной помощи и организация снабжения хлебом, охотничьими и рыболовными припасами туземного населения. В начале 1920-х годов, несмотря на тяжелое положение страны в целом, в районы Обского Севера было направлено большое количество продовольствия, предметов первой необходимости, промысловых орудий, охотничьих припасов и ружей. Только в 1922 году население Тобольского Севера получило 400 тысяч пудов хлеба.

Во многих местах обитания малых народностей Севера появились первые государственные и кооперативные заведения. В снабжении населения принимал участие Обьрыбтрест. Частная торговля была разрешена только там, где не было советской торговли.

Для перестройки отсталой экономики в национальных районах Обского Севера нужны были срочные, особые пути, приемы, средства. Главнейшим «посредствующим путем во всей системе мер должна была стать кооперация производителей».

С 1922 года в Березово была восстановлена ярмарка. На ней сбывались товары, которые оставались у товаропроизводителей после уплаты налогов, введенных в годы НЭПа.

Для более эффективных мер экономических преобразований в национальных районах Севера необходимо было создать такие формы политической власти, которые смогли бы дать возможность самим инородцам обеспечить переход к новому общественному строю. Лучшей формой такой власти были признаны туземные Советы.

Начало планомерного создания органов самоуправления относится к 1923 году. Но уже через год после их создания стало видно, что в родовые Советы были избраны, по мнению высших властей, представители «эксплуататорской верхушки», которая, якобы, мешала экономическим и политическим преобразованиям. В 1924 году родовые Советы были распущенны.

Противоречивость исторического момента состояла в том, что, с одной стороны, было желание властей строить социализм руками самих жителей национальных окраин, а, с другой стороны, предлагалось им решать эти вопросы с классовых позиций при полной изоляции самых уважаемых представителей родовых общин.

В 1924 году был ликвидирован Народный Комиссариат по делам национальностей. Вместо него при ВЦИК был создан Комитет Севера с возложением на него задач по ликвидации политической, хозяйственной и культурной отсталости национальных меньшинств. При органах Советской власти были созданы местные Комитеты Севера. Они успешно решали свои задачи вплоть до 1935 года.

Огромнейшая работа Комитетами была проделана в области подъема народного образовании, здравоохранения, ликвидации безграмотности и малограмотности. Вместе с Советами Комитеты Севера сыграли важнейшую роль в восстановлении промыслового хозяйства, в объединении всех торгово-заготовительных организаций в руках Северосоюза и Госторга, а также в делах кооперирования охотничьих, рыболовецких промыслов и оленеводства.

Материальное положение национального населения стало заметно улучшаться. Были созданы условия для постепенного перехода к преобразованию традиционных производственных отношений и к строительству общества социальной справедливости.

Несмотря на некоторые успехи по ликвидации последствий гражданской войны и иностранной интервенции, некоторое улучшение материального положения коренного населения Обского Севера в период осуществления мер НЭПа и вплоть до 1929 года отношения хантов и манси к новой власти носили противоречивый характер.

«Местное население, — пишет ученый из Нижневартовска Я. Алексеева, — не принимало советскую власть ханты, манси, ненцы уходили в тайгу и тундру, где труднее было до них добраться новой власти».

Такое неприятие особенно остро проявилось у коренных жителей Казыма, которое было более благополучно, более зажиточно, культурнее, чем их соседи. Недовольство коренного населения усиливалось ошибками местных властей, непродуманными мерами, которые иногда принимались без учета национальных интересов, резко ломавших обычаи, традиции, обряды.

В сентябре 1925 года в казымскую деревушку Кислор пришел с Большого Югана молодой охотник Леня Коганчин, Он рассказал, что ушел из дома в лес как только узнал о том, что по юртам реки Югана молодых хантов забирают в армию. По законодательству тех лет коренных жителей Севера в армию не призывали.

18-го августа 1925 года распоряжением № 204 Сургутского райисполкома по Юганскому сельсовету был объявлен призыв на срочную военную службу всех граждан 1902 и 1903 годов рождения. Юганский сельсовет начал сбор молодых хантов для отправки их в Сургут. Среди юганских хантов начался переполох.

4-го сентября из Сургутского райисполкома поступило сообщение, что остяки от призыва освобождаются. Молодые ханты, оказавшиеся в бегах, не могли знать об этом, не знал об этом и Леонид Коганчин. «Наверное, опять будет война? – строил догадки старый охотник хант Енизоров, услышав рассказ молодого юганца. Обещали нам не брать в армию, а сами берут. Разве можно верить Советской власти: говорит одно, а делает другое, она живет обманом».

По Казымской тайге из дома в дом, из селения в селение поползли тревожные слухи о военном призыве и о войне. Юганские ханты решили вступиться за призывников. В село Юган въехало около 50 вооруженных охотников. Облетевшая весть взбудоражила всех туземцев. Многие стали готовиться к въезду в Юганск. Однако сообщение об освобождении от призыва в армию настолько обрадовало хантов, что они совершили недалеко от Югана обильное жертвоприношение, а те, кто были крещеными, отнесли свои богатые приклады к иконам и алтарю, осветив церковную обитель обилием купленных у старосты свечей.

Советская власть в конце 1920-х годов сумела провести ряд перемен в жизни национальных районов Обского Севера. Коренные жители, как и во всей России, пережили продразверстку, «военный коммунизм» и годы НЭПа. После отмены «военного коммунизма» и продразверстки ханты и манси, получив возможность самостоятельно хозяйствовать, хотели одного: спокойно охотиться, добывать рыбу и пасти оленей. Однако частнокапиталистические отношения были вскоре запрещены, что не могло не сказаться и на жизни коренных народов Обского Севера. Их материальное положение вновь стало ухудшаться. В соседнем с Казымом Сургутском районе по оценке лесничего С.А. Куклина жизненный уровень туземцев был исключительно низким.

Однако местное население, как и все аборигены Обского Севера, не обладая особыми политическими пристрастиями, открыто против Советской власти в эти годы не выступало, некоторое время они, как и все, мирились со своим тяжелым материальным положением. В сводках ОГПУ этих лет отмечалось, что «взгляд остяков на Советскую власть — безразличный. По их мнению, всякая власть хороша, если ей можно сбывать пушнину по высокой цене. Вопросами политики они не интересуются».

Вскоре инородцы, ощутив на себе ущемление своих прав и национальных интересов, а также тяжелый пресс новой власти, начали вступать с ней в конфликт. Уже в конце 1920-х годов в Тобольском округе было не спокойно. Сводки ОГПУ и милиции начали сообщать, что в отдельных селах и деревнях народ бунтует, ожидает войну и 1921 год.

До зимы 1925/26 года на Обском Севере действовала Временное положение по управлению коренными народами. В октябре 1926 года Совнарком вновь был вынужден вернуться к проблемам населения приполярных окраин и принять новое положение о создании органов туземного управления для «защиты прав и интересов северных окраин»

Согласно новым положениям местное самоуправление включало в себя: районный съезд, районный туземный Совет, туземные исполнительные комитеты, а на местах — родовые собрания и родовые Советы. Начало их работы относится к выборной компании 1925/26 года.

Туземные Советы наделялись широкими полномочиями, они были обязаны заботиться о снабжении населения продовольствием, орудиями промыслов, содействовать кооперированию, контролировать соблюдение правил охоты и рыболовства, поддерживать общий порядок, заниматься делами здравоохранения и просвещения.

По сравнению с компетенцией родовых управлений и народных управ, действовавших ранее, полномочия туземных Советов были значительно расширены. Они охватывали практически все стороны жизни национальных меньшинств.

К середине 1928 года на Тобольском Севере действовало 11 туземных райисполкомов и 49 юртовых, ватажных Советов, (37) в которых работало 91 хант, 56 ненцев, 40 манси.

Однако вскоре выявилась ограниченность как территориального, так и классового признаков туземных Советов. Границы родовых Советов не соответствовали исторически сложившимся связям населения, порой члены Советов принадлежали другому роду, нежили большинство населения, зачастую членами Советов избирались представители зажиточной части населения, порой в Советы избирались шаманы и тем самым затрудняли высвобождение рыбаков и охотников из-под влияния богатой прослойки туземного населения.

Туземные Советы не только «не разрушали, а сохраняли традиционную структуру обско-угорского населения чего коммунисты, ожидавшие революционных перемен, допустить не могли.

Кроме того, у некоторой части оседлого населения к этому времени уже заметно были утрачены их родовые основы. Люди, принадлежавшие по происхождению к одному из родов, жили в селениях, отстоящих друг от друга на сотни километров, и, наоборот, в одном селении жили люди, принадлежавшие к разным родовым ветвям.

«Как выбирать трех членов Совета в поселке Хуллор, в котором живут люди пяти родовых семей?»- недоумевал член Березовского тузрика И.З. Немдазин, выражая общее положение в регионе Казыма.

Организация туземных Советов имела и еще одну особенность. Остатки родовой демократии, отношения сотрудничества и взаимопомощи, которые в середине 1920-х годов составляли еще значительную часть общественных отношений, облегчала восприятие новых общественных норм советского строя.

В частности, населению Казыма была близка и понятна идея равенства людей, сменяемость и выборность старшин, близка была им и форма управления через собрания, противоречия же между богатыми и бедными стояли на втором плане в силу слабого социального расслоения населения Казыма, классовая сущность новых Советов им была не понятна.

П.Г. Смидович, хорошо зная общественный быт северян, писал: «Несложность социального строя, простота общественного уклада, таящего в себе до сих пор элементы первобытного коммунизма, создавали благоприятную почву для советской работы. Но вековые традиции, державшие туземцев в подчинении родовым князцам, явились серьезным тормозом для понимания туземцами сущности Советской власти».

Именно поэтому при создании туземных Советов в них были избраны старшины, богатые оленеводы, то есть влиятельные лица, которые пользовались большим уважением среди местного населения. Их авторитет был «освещен» традициями, так же как и уважение старших по возрасту.

Молодые депутаты Советов ни в коем разе не могли выступать против старших. Обычай не допускал женщин к обсуждению проблем рода. Уже на первых собраниях при новой власти старики, глядя на женщин, приглашенных на собрание, по обычаю еще закрывавшие лицо платком от чужих мужчин, спрашивали: «Зачем баб звали».

Приверженность к патриархальным обычаям составила одну из самых сложных страниц во всех преобразованиях на Обском Севере. Верность и почитание старейшин, бывших князьков и шаманов обеспечили последним большинство мест в туземных Советах в начале 1930-х годов.

В соседнем Ямале, Надыме, Пиме, Назыме и Вахе в силу национальных традиций сложилась такая же обстановка, Советы оказались «под влиянием зажиточной части населения» и не могли выражать интересы бедноты.

Часть казымских хантов, в частности родовая знать, пользуясь слабостью национальных Советов, со своими стойбищами откочевали к северному побережью озера Нум-то, туда же бежала и ямальская родовая знать, расселившись по берегам Священного озера.

В начале 1930-х годов положение в национальных районах Обского Севера оставалось тяжелым. Ощущались большие перебои в снабжении населения товарами. Политическая обстановка осложнялась тем, что в эти годы в таежные районы и в тундру начали ссылать из Центральной России тысячи кулаков и спецпереселенцев.

Первые конфликты с Советской властью

Несмотря на некоторые положительные достижения в годы НЭПа, экономическое развитие России шло крайне медленно. Жизнь требовала принятия срочных мер по подъему всего народного хозяйства, как в центе, так и на местах, особенно в Северных национальных окраинах.

Хозяйство народностей Севера по-прежнему базировалось на частной собственности на средства производства, кроме земли, которая была национализирована. И это тревожило создателей нового общественно-политического строя.

В 1927 году ЦК ВКП(б) была поставлена задача, объединить все мелкие индивидуальные крестьянские хозяйства в крупные коллективные хозяйства. В стране началась коллективизация. В 1930 году было принято Постановление о ликвидации кулацких хозяйств. Коллективизация и раскулачивание явились причинами резкого недовольства крестьян. В условиях Обского Севера это усугублялось еще и целым рядом национальных противоречий.

С переходом на торговые взаимоотношения в 1928 году, исключительно при условии денежного обращения и в связи с повышением закупочных цен на пушнину были резко снижены цены на рыбу.

Казымские ханты перешли на пушной промысел, даже, несмотря на то, что с 1926 года охота на соболя была запрещена. Доходы охотничьего промысла значительно выросли, когда как доходы от рыболовства сократились. Пришлось принимать меры по повышению цен на продукцию рыбных промыслов. Потребовались меры по восстановлению истощенных пушных ресурсов.

Внесение извне директивного вмешательства в традиционное хозяйство хантов и манси, резкая ломка быта, которая сопровождалась ожесточенной борьбой с религиозными верованиями северян, вызывали недовольство местного населения. С другой стороны, из года в год повышались цены на привозные товары. Без особых на то причин на всем Обском Севере резко возросли цены на соль. Этим особенно были недовольны жители, чьи рыбные промыслы были в верховьях притоков Оби и внутренних водоемов.

При нехватке ружей, боеприпасов и повышение цен на них, запрещение отлова пушного зверя традиционными орудиями промысла слопцами, плашками, чирканами, при строгом регламентировании сроков охоты, которые устанавливали власти — все это вызывало недовольство коренных жителей Приказымья.

Ханты Мозяиских юрт в письме секретарю Березовского райкома партии А.Д. Дедюхину писали, что приемщики пушнины их бесконечно обманывают, а шкуры лосей, убитых ружьем или стрелой не принимают либо «… за дырку цены сбавляют». «Казымский народ почти весь в долгу у госторга. Если мы в этом году долги не отдадим, у нас заберут оленей или юрту». В конце письма мозямские ханты писали: «Мы не против Советской власти, но не любим власть Полноватскую, которая не разрешает нам иметь попа. С малых лет мы промышляем в лесах, в которых очень много дьяволов. Уснешь, усталый, и никто не караулит-креста нет…».

Когда власти передали в Полновате церковь под культурное учреждение, все население Казыма выразило свой гневный протест этому.

Экономическое, политическое, идеологическое противоречия и сама практика резкого вторжения в традиционный уклад жизни народов Севера вызвало у них недовольство Советской властью. Охотники, рыбаки, оленеводы, которые в годы НЭПа настроились на частнокапиталистический лад, оказались в западне. Ворота рынка, которым они жили, оказались закрытыми. Хозяйственная политика конца 1920-х годов перешла к жесткому форсированию норм сдачи оленей, рыбы, пушнины. Были установлены твердые задания по грузоперевозкам силами местных жителей для нужд новых советских учреждений. Началась «красная атака» на «кулацкое сословие» и «разоблачение шаманов». Кулаки и шаманы были лишены избирательных прав. Был введен всеобуч для детей, при жестком принуждении отдавать их в школы и интернаты.

В 1930 году по настоянию Казымского кооператива «Интеграл» начался облов «Священного озера». Но святые места во всем Приказымьи были под охраной и защитой шаманов. «С незапамятных времен, — писал этнограф С.К. Патканов, хранители главных священных мест берут свое происхождение от прежних шаманов или князей и даже наследуются родственниками». Под страхом наказания от высшего божества Казымской Богини вход в священные места был запрещен не только для промыслов, но и других каких бы то ни было надобностей. Границы таких участков оберегались не только шаманами, но и всем населением округи.

При входе в такие места, как и у озера Нум-то, было отведено определенное место, где происходили камлания шаманов и жертвоприношения, там стоял лабаз, в который люди, приходившие сюда складывали шкуры зверей, золотые, серебряные монеты, цепочки, кольца, подвески, а близь стоящие деревья украшались разноцветными лентами или кусочками цветной материи. Здесь была святая земля, это был заповедный край Казымской Богини.

Хранителями Священного озера Нум-то был род Сенгеповых, Молдановых, Вагатовых. На Большой Сосьве весь бассейн реки Ялбынья охранялся шаманами рода Сайнаховых, по реке Манья и Северной Сосьве — шаманами рода Дунаевых, Тромаган охраняли шаманы рода Прасиных. Промысловая деятельность в этих местах посторонними людьми вызывала у коренного населения крайнее недовольство.

В 1926 году для выяснения причин конфликта коренного населения с Советской властью в Казым от Тобольского Комитета Севера была направлена экспедиция во главе с В.М. Новицким. Одной из причин недовольства коренного населения Новицкий видел в том, что туземцы, освобожденные от налогов, должны были платить арендную плату за рыбоугодья, которые недавно принадлежали им, и они сами имели право сдавать их в аренду. В этом туземцы усматривали то, что они вообще могут потерять право собственности на родовые угодья.

«Почему мы должны арендовать угодья, которые были нашими и мы могли их сами сдавать в аренду?» — спрашивали ханты. Ни от кого они ответа получить не могли. Ни кто не мог им разъяснить, почему и за что они должны платить новому государству. В прошлом был один налог — ясак. Он собирался один раз в год. Остальными достатками распоряжался их владелец.

Недовольство туземного населения вызывала и система кредитования. Ханты получали припасы и продовольствие в кредит через учреждения государственной кооперации. Новое кредитование было крайне невыгодно коренному населению, и оно быстро оказалось в должниках у кооперации. «У некоторых должников», — отмечал В.М. Новицкий, «…описывать за долги было нечего, а отсутствие снастей в кооперативах и задержки в кредитовании ставило коренное население в безвыходное положение».

Казымские ханты жаловались В.М.Новицкому: «Раньше один раз зимой налог (ясак) платили, и нас больше никто не трогал». «Мы, — жаловался Кислорский рыбак Енизоров Василий Александрович, — за 4 месяца почти всей деревней оказались в должниках у кооперации. А теперь и «кредитку» хотят закрыть, а за долги наши пожитки забрать».

«У нас забирать нечего,- поддерживали его казымцы, «кредитку» редко дают, а у нас снастей совсем не стало, как жить будем?» «Мы не хотим, — говорил Енизоров Новицкому, — чтобы нас грабили и беспокоили. Мы хотим, чтобы нас освободили от ваших забот, а ханты сами выживут».

Коренные жители Казыма были недовольны и тем, что «административными  мерами власти заставляли единоличников вступать в простейшие производственныеобъединения», в которых угадывались меры сплошной коллективизации. Казымские ханты в основном были малоимущими, социально более или менее однородными, им была непонятна «классовая идеология», и она расценивалась ими как враждебная сила всему национальному населению.

Конфликты, неизбежные, объективные, усугублялись субъективными, непродуманными мерами со стороны местных властей, отдельных ее представителей. Все это вызывало недовольство, озлобление и внутренний протест против Советской власти в целом.

Причины восстания

В марте 1929 года в юртах Тоу-Курт, на реке Амне, в 17 верстах выше ее впадения в Казым, началось строительство первой на Обском Севере культбазы. Она должна была обслуживать население: Юильского городка, Ильбигорских, Амнинских, Моимских, Мозямских юрт, Похру и Полноват, также населенные пункты хантов на Горной Оби, живших выше Полновата. Культбаза должна была обслуживать более 170 хозяйств хантов, живших оседло, 20 хозяйств полукочевых и 20 кочевых хозяйств.

Выбор места строительства культбазы диктовался не только природно-зкономическими, но и социально-политическими условиями. На последнем доводе особенно настаивал первый секретарь Березовского райкома партии Аполлон Дмитриевич Дедюхин. (Позднее Дедюхин станет организатором строительства и Сосвинской культбазы). На заседании бюро Березовского райкома партии Апполон Дмитриевич просил учесть густо населенность выбираемого для строительства культбазы участка.

Кроме того, вокруг поселка Тоу-Курт, где и предполагалось строительство культбазы, по берегам реки Амни было много сосновых лесов, пригодных для ее строительства. Через Тоу-Курт шли в разные стороны лесные дороги. Это был узел зимних дорог, а летом до устья реки Амни могли ходить маломерные суда, доставляя необходимые товары и грузы в течение всего лета.

Казымская культбаза строилась под руководством Петра Васильевича Астраханцева (его жена Лидия Николаевна работала в больнице фельдшером и акушером). До приезда сюда П.В. Астраханцев работал председателем Туруханского райисполкома.

В конце 1932 года строительство культбазы подходило к завершению. П.В. Астраханцев с женой выехали в отпуск в г. Томск и возвращаться обратно не собирались. Однако секретарь Березовского райкома партии А.Д. Дедюхин отозвал П.В. Астраханцева из отпуска и предложил ему работу председателя Березовского райисполкома. 22 сентября 1933 году П.В. Астраханцев приступил к работе, в этом качестве. В последствии он станет основным действующим лицом разыгравшейся в этих местах трагедии.

В Казыме было не спокойно. Создаваемая здесь культбаза, оказалась в самом центре священных мест всего Нижнего Приобъя, это вызвало недовольство шаманов и части хантов. Часть семей хантов в знак протеста откочевали в более глухие места. Особенно много выехало к берегам озера Нум-то. На вопрос односельчан о причинах их выезда, они отвечали: «Там, где поселился русский, остякам не жить».

Но было бы несправедливым умолчать о другой оценке, которую давали казымские ханты строительству культбазы. В «Бюллетене общества изучения края при музее Тобольского Севера (1929-1033 гг.)» есть такая запись: «Остяки к постройке культбазы относятся с большим интересом, вполне благожелательно и принимают в работах экспедиции самое непосредственное живое участие путем советов и практических указаний».

Всех жителей Приказымья объединяло общее негодование социально-экономической политикой, которую проводила новая власть, жесткого навязывания им идей «социалистического образа жизни». Фиксированная норма сдачи оленей, рыбы, пушнины, установленная Советской властью на всей территории Обского Севера, вызывала недовольство хозяйственной политикой новой власти. В Полноватском Совете ханты угрожали забить весь скот, если хлеб будут выдавать в зависимости от выполнения хозяйственного налога.

В сводках ПГПУ того времени сообщалось, что на Тобольском Севере и во всем Тобольском округе народ бунтует. Тобольские суды были «завалены» делами крестьян: в день рассматривалось в среднем по 8-13 дел с приглашением от 20 до 40 крестьян. Это было связано с тем, что начался повсеместно переход от «политики ограничения к вытеснению кулачества и ликвидации его как класса». Крестьяне обращались в суд, они искали защиты от произвола местных властей.

В Приказымской тайге это выразилось в «поиске кулаков», к которым, прежде всего, причисляли шаманов, бывших князцов и их родственников. Таких лишали собственности и гражданских прав, что вызывало дополнительное напряжение среди местного населения. Под давлением шаманов недовольство подогревалось антирелигиозной борьбой Советов против национальных верований и обычаев. По-прежнему велся лов рыбы на священном озере Нум-то, грубо разрушался статус заповедных мест, преследовались религиозные обычаи и обряды. Охотники, оленеводы, рыбаки Казыма стали все настойчивее требовать от Советской власти отмены высоких ставок самообложения, отмены твердых заданий по сдаче продукции промыслов, отмены перевода кочевого населения на оседлость.

Казымская культбаза была тем идеологическим центром, с помощью, которой, новая власть вела открытую и скрытую борьбу по разрушению национальных, религиозных, социальных традиций она же стала олицетворением идеи обобществления хозяйств.

Осенью 1931 года шаман Е.Я. Ерныхов решил собрать «большой мир» в Юильске. Однако большой сход не состоялся. Но те, кто приехал на собрание, выработали к властям ультиматум: убрать Казымскую культбазу, закрыть рыбный промысел на озере Нум-то, убрать с него факторию «Уралпушнины», а пушнину продавать свободно, а не в счет государства, уровнять шаманов и «тех, кого записали в кулаки в правах наравне со всеми».

Для предъявления своих требований в декабре 1931 года в юрты Хуллор съехались более 130 человек, «чтобы двумя группами: первая, числом около 30 человек, направиться на культбазу в Амно вторая, числом свыше 100 человек, двинулась к Полновату. В 20 километрах от Полновата бунтовщики были встречены работниками райисполкома. Они успокоили казымцев, пообещав скоро приехать на культбазу и провести собрание, чтобы разрешить все вопросы. Люди разъехались по своим селениям».

Время шло, а «пресс» новой власти не только не ослабевал, он наоборот, набирал свои силы, все более ожесточая позиции «классовой борьбы». Идея коллективизации, хотя и с большим трудом, но проникла и на Обской Север. К концу 1932 года на территории Остяко-Вогульского округа простейшими формами обобществления было охвачено всего 8 процентов от общего числа хозяйств. Процесс раскулачивания и классовой борьбы принимал крайне жесткие формы. Особенно остро это ощущалось в национальных районах Сибири.

На Обском Севере для создания колхозов было крайне мало условий, а форсирование темпов коллективизации повлекло за собой нарушение общих организационных форм, а также изоляцию середняка. «Основная ошибка, отмечалось в документах тех лет; состоит в принятии основной формы колхозного строительства (в Остяко-Вогульском округе) северо-смешанной промысловой артели с полным обобществлением оленей по аналогии с районами центральной части России, без учета конкретных особенностей национального округа».

В Казыме, как и во всем Березовском, районе, стали принудительно обобществлять не только оленей, но и собак, охотничьи ружья, капканы, сети, невода и т.д. Что-что, а слова «Манифеста» об «обобществлении жен» были известны казымцам с приходом новой власти, идея которая, слава Богу, оказалась мертворожденной.

При создании колхозов в Казыме, как и по всей России, допускались факты насильственного включения в колхоз рыбаков, охотников, оленеводов и их семей. Допускались нарушения и иного порядка, когда лучшие рыболовные, охотничьи угодья и пастбища в первую очередь отдавались не колхозам, беднякам и середнякам, а совхозам и государственным учреждениям. Некооперированная же беднота и середняки получали отдаленные пастбища для оленей, бедные рыболовные пески и охотничьи угодья.

Священное озеро Нум-то было передано для промыслового облова госрыбтресту, а также и все священные водоемы, чтимые и охраняемые всем населением Нижнего Приобья.

В объединенных артелях нарушался принцип материальной заинтересованности при распределении доходов. Отсутствовали нормативы выработки. Оплата производилась по принципу уравниловки. Господствовала обезличка. Продолжался перевод сбытоснабженческой и кредитной кооперации в кооперацию производственную, то есть к повсеместному созданию колхозов. «Центральной идеей социалистического преобразования Обского Севера в 1930-е годы была коллективизация».

Особенность коллективизации в нашем крае состояла в том, что на Обском Севере не было предприятий промышленности, не было хлебопашества, а примитивность хозяйства национального населения, его сезонно-кочевой и полукочевой характер по-прежнему находился на крайне низком уровне производительности. Поголовная неграмотность и малограмотность населения, его низкий культурный уровень усложняли и без того непопулярные меры разрушения традиционного уклада жизни северян.

Коллективизации на Обском Севере предшествовали простейшие формы кооперации: сезонные бытовые артели, которые не имели обобществленных средств производства. Их сущность в прошлом состояла или в совместном сезонном выпасе оленей, вылове рыбы, или использовании охотничьих угодий. Эти объединения строились только на обобществлении труда с временно-сезонным обобществлением средств производства с минимальным общественным фондом для отдельных промысловых объединений или страховых запасов.

В 1933 году Президиум ВЦИК СССР постановил: «…произвести экспроприацию всего оленьего стада и прочих средств и орудий производства в зонах тундры и лесотундры Крайнего Севера у отдельных полуфеодалов».

Коллективизация, раскулачивание, жесткость экономических мер, грубое разрушение национальных традиций, воинствующий атеизм, введение всеобуча настолько обострили обстановку, что она была готова, перерасти в вооруженный конфликт.

В конце марта 1933 года Остяко-Вогульекий окружком на секретариате Уральского обкома ВКП (б) отмечал, что в «Ломбовожском и Казымском национальных советах — кулачество и шаманы агитацию против Советов маскировали агитацией против учебы хантов и манси в школах».

Таким образом, причина конфликта коренного населения Казыма с Советской властью была вызвана резким вторжением чуждой идеологии и практики хозяйствования, вмешательством в традиционный жизненный уклад северян. Местные Советы и партийные организации часто не считались с национальными традициями, вероломно их разрушали, грубо оскорбляли религиозные обряды и обычаи, разоряли святилища, запрещали медвежьи праздники, оскверняли священные для хантов и манси места, разрушали веками сложившийся традиционно-хозяйственный уклад.

Самые агрессивные поборники «чистого социализма» за факты грубейших нарушений национальной политики несли наказания. Так в августе 1933 года за факты неуважительного отношения к национальным традициям был исключен из партии секретарь Полноватской партячейки Рычков. Однако в целом это не могло изменить общей ситуации.

Совокупность непродуманных жестких и вероломных мер в социально-политических и экономических преобразованиях вызвали массовый протест населения всего Приказымья. Ущемление национальных, экономических прав со стороны Советской власти явилось причиной вооруженного восстания на Казыме. Это было наиболее организованное выступление в нашем округе, которое с обеих сторон привело к человеческим жертвам.

Накануне восстания

На всей территории Приказымья в 1931 -1932 учебном году местные власти ввели в действие закона о всеобуче. Более того, Казымский тузсовет вынес решение о привлечении к судебной ответственности родителей, которые отказывались отдавать детей в школу. Детей насильно отнимали и отправляли в Казымскую культбазу.

Новый заведующий культбазой Бабкин, которому казымцы дали прозвище «Баби-тек-ики», что значит «крепкий мужик» осенью 1931 года направил во все юрты культбригады по вербовке детей в школу. В Юильских юртах, где жили оседлые ханты, отец семейства Иван Алексеевич Аликов не захотел отдавать своих детей в школу. Ему было «… предъявлено административное взыскание, отобрано ружье в виде штрафа.». Используя подобные методы, в школу культбазы было собрано 50, а затем еще 100 учеников.

Несколько раз шаманы вместе с рядовыми охотниками, рыбаками, вооруженные ружьями, приезжали зимними вечерами на культбазу и увозили детей домой. Зимой 1932/33 года школа практически не работала. Шаманы настойчиво убеждали своих родичей: «Если дети будут учиться, они не захотят жить в юртах, они потребуют русские дома, русскую одежду…».

Шаманы в этой части были правы. Культбаза имела хорошую материальную базу: школу, интернат, больницу, Дом народов Севера, факторию «Уралпушнина», баню, библиотеку, электростанцию и.т.д. Она являлась «форпостом» культуры и новой жизни. Все равно ханты своих детей в школе учить не хотели.

С 28 декабря 1931 года по 12 января 1932 года на Казымской культбазе началось открытое выступление казымских хантов, организованное местными представителями родовой знати и шаманами против мероприятий тузсовета и культбазы.

В декабре 1931 года на тайном миру (собрании) в далеком селении, в вершине Казыма, в Юильске ханты выработали свои требования и в форме ультиматума предъявили их Советской власти. В категорической форме казымские ханты требовали: отменить всеобучь, убрать все фактории, восстановить в избирательных правах местных князцов и шаманов, ликвидировать Советы в Казыме.

Ходили слухи, что здесь в Юильских юртах скрывался русский человек, который тайно руководил подготовкой к открытому выступлению местного населения против Советской власти. В частности заведующий Нумтовской фактории Никитин, позднее на допросе показал, что слышал, как в разговорах между собой ханты упоминали о каком-то русском человеке, тайно проживающем в Юильске.

Председатель народного суда Уральской области Самуил Гдальеваич Чудновский, прибыв в Казым в связи с вооруженным восстанием, также предполагал, что «казымское восстание не обошлось без бывших колчаковских офицеров», которые могли укрыться в глухих таежных местах после разгрома армии адмирала Колчака. Однако документальных подтверждений этому в литературе о нашем крае пока нет. Позднее сам ход вооруженного восстания показал, что оно было тщательно спланировано и подготовлено, во всем чувствовалась «сильная рука» его руководителя.

Холодным декабрьским утром 1931 года « выждав момент, когда заведующий Бабкин уедет с культбазы, туземцы в большом количестве нагрянули на базу, разобрали детей из школы, потребовали переизбрать туземный Совет, восстановить в правах шаманов и грозили сжечь избы культбазы».

За антисоветскую деятельность часть организаторов и участников этих событий шаманы Уфрем Каксин, Александр Егизоров, Артем Емпожехов и Роман Рандымов были арестованы. Арест проводил первый чекист ханты Захар Никифорович Посохов.

Родился он в юртах Мулигорт (ныне Октябрьский район). В 1926-1927 годах работал председателем правления Чемашинского кооператива, позднее был председателем рыбартели в Чемашах. С 1931 года работал в аппарате Березовского районного комитета ВКП(б), учился на курсах школы ОГПУ в г. Свердловске.В 1933 году был назначен помощником оперуполномоченного ОГПУ по Березовскому району.

После ареста шаманов власти были вынуждены пойти на некоторые уступки требованиям взбунтовавшихся туземцев, во избежание более серьезных конфликтов. Остяко-Вогульский окружной исполком разрешил провести перевыборы Казымского туземного Совета. Председателем Совета был избран небогатый хант Прокопий Спиридонов. Он хорошо читал по-русски, умел читать и писать печатными буквами, обучившись этому на краткосрочных курсах в Березово.

Высокий, приятной наружности пятидесятилетний седовласый Прокопий имел осанистую фигуру. В роскошной меховой одежде, перехваченной широким ремнем с бесчисленными блестящими подвесками и большим охотничьим ножом, он был похож на вождя индейского племени. Очень хитрый и изворотливый Прокопий был на стороне шаманов, одному из которых он приходился дольним родственником. Членами тузсовета были избраны близкие люди Спиридонова Каксин и Волдин.

В Казымской тайге было неспокойно, ходили различные тревожные слухи. Очередной всплеск недовольства туземцев вызвало сообщение о том, что по решению кооператива было намечено начать облов рыбы на священном озере Нум-то, неприкосновенность которого веками охранялась священным запретом. В озере было изобилие рыбных запасов: водилось много щуки, окуня, ерша, пеляди, плотвы, нельмы. Однако с незапамятных времен озеро считалось священным, и никогда на нем не проводилась никакая промысловая деятельность.

Как только казымцы узнали о том, что кооператив направил на озеро Нум-то рыбаков для облова рыбы, они тут же догнали рыболовецкую бригаду и принудили ее вернуться обратно, были приняты меры по усилению охраны священного озера. Казымские ханты попросили самоедов, живших на северном побережье Нум-то оказать им помощь в охране озера. После приезда самоедов все подъездные дороги к озеру были перекрыты.

Казымские ханты и ненцы (самоеды), через рыбаков рыболовецкой бригады, изгнанных ими с озера, передали, что они требуют личного приезда на озеро Нум-то председателя кооператива и заведующего культбазой, для ведения переговоров о недопустимости ведения лова рыбы на озере Нум-то, почитавшееся ими как священное место.

На Нум-то были командированы Шершнев, исполнявший обязанности заведующего культбазой, Хозяинов председатель интеграл-товарищества, председатель Казымского тузсовета Спиридонов и переводчик из числа спецпереселенцев.

Приехавшие на Нум-то Шершнев и Хозяинов на случай если ненцы окажутся кулаками приготовили веревки, чтобы их связать и доставить на культбазу и самодельные гранаты. Но ненцы на встречу не пришли, видимо Спиридонову удалось каким-то образом предупредить их о намерениях Шершнева и Хозяинова. В тот же день Шершнев и Хозяинов выехали на культбазу. Через день ханты приехали на культбазу, по их словам хотели обо всем договориться мирно, а не воевать.

Для переговоров с ними были направлены председатель Березовского райисполкома А.В.Ганин и еще два работника аппарата райисполкома, с целью разъяснить им о неправильных действиях Шершнева и Хозяинова, которые к тому времени уже были уволены с работы за неправомерные действия. Ганин предложил бастующим отказаться от осады озера Нум-то и допустить бригады для облова рыбы. Это предложение туземцами было категорически отвергнуто.

С целью призвать хантов и ненцев к повиновению была направлена новая бригада во главе с учителями школы Казымской культбазы Лоскутовым и Мякушко. Но переговоры успехов не имели. Взбунтовавшиеся туземцы отказывались повиноваться, требовали отменить всеобучь, убрать все фактории, восстановить в правах шаманов, ликвидировать Советы в Казыме.

Окружной комитет ВКП (б) предложил Березовскому райисполкому создать авторитетную комиссию, чтобы она могла решить все вопросы на месте, в Казыме. В состав комиссии вошли уполномоченная Уральского обкома партии Шнейдер, председатель Березовского райисполкома П.В. Астраханцев, сотрудник Березовского ОГПУ Захар Посохов, заведующий культбазой Смирнов, от тузсовета в состав комиссии вошли Прокопий Спиридонов, Егор Каксин, Никита Каксин, а также шаман Мозямов.

Накануне отъезда в Казым Захар Посохов зашел к Астраханцеву:

— Нельзя нам в Казымскую тундру брать с собой женщину.

— Какую женщину? Шнайдер? Она представитель Уральского обкома партии и послана специально для разбора дел в Казыме.

— Все равно нельзя, — настаивал Посохов,- вдруг кулаки встретят нас пулями.

— Шнайдер — старая большевичка, ее не испугаешь. Да в чем дело, почему ты встревожился? Рассказывай, — потребовал Астраханцев.

— Надежные люди из охотников ханты нам сообщили, что казымскими кулаками и шаманами руководит белый офицер. Говорят, что у него даже пулемет с собой имеется.

— Откуда офицер на Казыме взялся? — усомнился Астраханцев.

— Все может быть. От Колчака мог остаться.

— Хорошо,- согласился председатель райисполкома. Я скажу ей. А что еще известно о Казыме?

Посохов рассказал о положении в Казыме и привел несколько дополнительных сведений.

— Ненцы и примкнувшие к ним казымские и обские ханты, где-то около 300 человек, грозятся сжечь культбазу и разгромить советские учреждения в Березово.

Астраханцев покачал головой и сказал:

— Ну и дела. А у нас на пять членов бригады всего три револьвера.

— На открытое вооруженное восстание, я думаю, они все-таки не пойдут.

На предложение Посохова вооружить бригаду винтовками Астраханцев категорически отказался:

— Этого делать не надо. Они люди обманутые. Им надо помочь во всем разобраться.

Казымское вооруженное восстание

Будучи в конце 1960-х годов в г. Омске мы с известным сибирским ученым Будариным М.Е. проходили мимо большого серого здания. «Здесь в подвальном помещении, сказал Михаил Ефимович, — под большим секретом раньше хранились тайны кровавой Казымской трагедии начала 1930 годов» (в тот год ученому разрешили работать с документами Казымского вооруженного восстания, на которых стоял гриф «совершенно секретно»).

Позже, уже в 1987 году в третьем, дополненном и переработанном издании «Чекисты» М.Е. Бударин напишет о событиях в Казымской тайге конца 1930-годов довольно подробно в четырех небольших рассказах.

Астраханцев, Шнейдер и Смирнов в октябре еще по воде выехали в Казым. Но ранняя осень сковала льдом Казым и его огромный «сор» при впадении в реку Обь. Бригада была вынуждена оставаться в Полновате до установки зимнего пути.

В то время часть казымцев решила откочевать к озеру Нум-то, чтобы собрать силы для борьбы с новой властью. По пути, на острове Сумут-Пай старший шаман Ефим Вандымов, совершив жертвоприношение в честь Казымской Богини, устроил большое камлание. В жертву принесли четырнадцать белых оленей. Шкуры убитых животных по обычаю развесили на соснах, окутав их стволы кусками разноцветной материи.

На третий день казымские ханты подъехали к стойбищу ненцев. Ефим Вандымов и самоедский шаман Атлята совершили совместное камлание, сообщив, что духи требуют от собравшихся принести в жертву русских, которые будут встречаться в тундре. Впервые в святой Мекке Приобья лесные Боги потребовали себе в жертву живых людей.

Не дожидаясь санного пути пешком по таежным тропам начальник культбазы Смирнов ушел из Полновата в Казым. Шнейдер и Астраханцев со своей бригадой только в ночь на 12 ноября смогли выехать на оленях в Казым на культбазу. Через несколько дней туда приехал Захар Посохов. В этом составе бригада Астраханцева выехала на озеро Нум-то. Бастующие казымцы и самоеды в то время находились в вершине реки Казым, километрах в 100 от Священного озера. Свой лагерь бастующие разбили между сопками, поросшими кустарниками и низкорослыми березками. В верховых болотах у них паслись большие стада оленей.

Было решено послать к бастующим Спиридонова и Каксина, которые должны были передать им приглашение приехать на озеро Нум-то для переговоров. Бастующими предложение о встрече было отвергнуто. Они просили бригаду Астраханцева приехать к ним самим в их стойбище.

3-го декабря, уже поздно вечером, в чуме ненца Аны Комзя эта встреча состоялась. Однако в этот день, точнее уже ночь, ни к какому решению стороны не пришли. 4-го декабря в чум, в котором расположилась бригада Астраханцева, ворвались ханты и ненцы. Они связали всех арканами, отобрали имевшиеся у них три револьвера, вытащили из чума, избили и снова затащили в чум.

Когда в чум вошел работник Уралпушнины Никитин, который только что подъехал к месту событий, то увидел лежащими на полу всех членов бригады Астраханцева, туго перевязанных тынзянами по рукам и ногам.

4-го декабря свои требования бастующие высказали в трех пунктах, которые и были записаны Никитиным, хорошо знавшим хантыйский язык:

1. Вернуть четырех арестованных в 1933 году шаманов.
2. Убрать торговые организации с берегов Нум-то.
3. Не вербовать детей в школу.

С этим письмом Никитин, Смирнов, и Егор Каксин были отпущены на культбазу для передачи ультиматума. Остальные члены бригады Астраханцева были оставлены в стойбище бастующих в качестве заложников. Срок истечения ультиматума определялся в один месяц.

Уже через два дня, 6-го декабря, об ультиматуме стало известно на культбазе, еще через два дня в Березово. Еще через день о событиях на Казыме был извещен первый секретарь Уральского обкома партии И.Д. Кабаков, он поручил разобраться в ситуации, сложившейся на Казыме председателя Уральского областного суда Самуила Гдальевича Чудновского.

Перед революцией С.Г. Чудновский в течение четырех лет отбывал царскую ссылку в селе Демьянском на реке Иртыш, в 1920-х годах был председателем Иркутского ГубЧека и председателем следственной комиссии по делу Адмирала Колчака, который вместе с Пепеляевым по решению военно-революционного комитета был расстрелян.

10-го декабря из Свердловска на Казым выехала экспедиция в составе сотрудников ОГПУ, подразделения красноармейской воинской части особого назначения. Экспедицию возглавили С.Г.Чудновский и его заместитель Булатов.

По прибытии С.Г. Чудновский трижды посылал парламентеров в стан бастующих. Их задерживали по неделям. Из второй группы парламентеров бастующие не отпустили Белозерова. Вместе с тем, все вернувшиеся от бастующих уверяли, что видели всех членов бригады Астраханцева живыми и здоровыми. Бастующие по-прежнему настаивали, чтобы власти полностью удовлетворили их требования.

Чудновским была предпринята еще одна попытка договориться с бастующими. В состав делегации для переговоров вошли Спиридонов и Волгин. Бастующим было предъявлено требование о немедленном освобождении заложников. Этот ультиматум должен был предъявить Прокопий Спиридонов и как представитель Советской власти потребовать немедленно отпустить заложников и если это требование не будет выполнено, то Советская власть вынуждена будет принять самые жесткие меры.

Перед отъездом делегации Прокопий Споридонов зашел к С.Г. Чудговскому, притворно гневаясь, стал возмущаться коварными действиями кулаков, захвативших бригаду Астраханцева: «Что наделали варнаки-шаманы. Прямо, беда. Они же убьют Астраханцева и его людей. У меня душа болит, прямо плачет…. Пиши сердитую бумагу ненцам-кулакам и шаманам-хантам на озеро Нум-то. Пусть вернут бригаду Астраханцева».

С.Г. Чудновский написал письмо «ненцам озера Нум-то», в котором разъяснил о противоправных действиях по удержанию заложников и в конце письма сделал приписку: «Требую немедленно отправить ко мне Астраханцева, Шнейдер, Посохова, Нестерова Смирнова и их проводников — переводчиков Каксина и Лозямова. Председатель Уральского областного суда Чудновский. 25 декабря 1933 года, Амня-Вож.

Спиридонов со своей делегацией вернулся через 26 дней и без заложников, но заверил Чудновского, что все заложники живы. « Астраханцев, Смирнров, Посохов, Нестеров находятся у самоедов, а Павел Лозямов, Костин и Белозеров — у остяков. Однако самоеды и ханты откочевали еще дальше. Обратно мы ехали 13 дней, вперед — 9, жили у самоедов 4 дня, скрывая правду», — рассказывал Чудновскому Прокопий Спиридонов.

2 февраля самолетом («Л-108»-легкокрылый биплан) и на оленях Чудновский отправил своих людей на озеро Нум-то. С ними выехал его помощник Булатов. Пилот Антюшев на опушке леса, у костра, увидел красноармейцев, которые махали руками, указывая направление на восток. Через полчаса пилот и чекист увидели у подножий Северных Увалов несколько чумов, оленьи упряжки и стада оленей. Несколько десятков людей выбежали из чумов и открыли стрельбу из ружей по самолету. Пилот Антюшев резко снизил высоту и на бреющем полете, с ужасающим ревом мотора пронесся над головами стрелявших. Среди них началась паника. Кто-то успел вскочить на нарты и, стоя, с гиканьем погнали упряжки в лес.

Артюшев совершил посадку недалеко от чумов. Пропеллер, при заглушенном двигателе самолета, еще вращался, когда пилот и чекист подбежали к ближней юрте. «Выходи!»- крикнул пилот. Из чума с поднятыми руками стали выходить вооруженные люди.

Расспросы о судьбе бригады Астраханцева ничего не дали. Чекист и пилот взяли под руки двух мужчин, отобрали у них ружья, подвели к самолету и заставили сесть в кабину. Доставленные Чудновскому двое из участников поведали следователю страшную историю.

В то время отряд 55-го дивизиона войск ОГПУ под командованием Булатова остановил обоз из 12 нарт, которые выехали, по словам задержанных, по заданию кооператива на озеро Нум-то за выловленной там рыбой.

Булатов потребовал всем вернуться по домам, четверых ненцев задержал и повез на культбазу, другим ненцам передал письмо к повстанцам с требованием немедленно привести на озеро Нум-то заложников во главе с Астраханцевым, за которыми через два дня будет послан самолет. Только после этого задержанные самоеды будут отпущены.

Оказавшись в заложниках, Астраханцев и его товарищи в течение двух недель ежедневно вели переговоры с бастующими. Но все эти переговоры ни к чему не привели. На 17-ое декабря вновь была назначена встреча для переговоров. В то утро Астраханцева разбудила хозяйка чума, которая вытаскивала все из чума на улицу. «Наверное, готовят чум для собрания», решил Петр Васильевич. Один за другим в чум вошли самоеды, казымцы и несколько мужчин, которых заложники увидели впервые. Их было много, в чуме стало тесно.

По команде Ефима и Ивана Вандымовых всех членов бригады связали арканами. Астраханцев попытался остановить произвол, но в это время к нему подошел высокого роста, довольно крупного телосложения главный шаман Казыма Ефим Вандымов, ударил его по лицу кулаком и приказал всех заложников вывести на мороз. Возмущенный чекист Посохов, обращаясь к Спиридонову, потребовал остановить избиение: «Ты же Советская власть — напомнил Посохов. Ты нас предал, собака. Об этом мы поговорим с тобой в Березово». Прокопий, зло, ухмыляясь, ответил: «На дне Казыма с рыбами поговоришь». С заложников сняли обувь, снова связали ноги и поставили на снег. Женщины зароптали: «Зачем их убивать. Они ведь люди». Ефим Вандымов прохрипел русскую матерщину и пригрозил убить всех, кто будет заступаться за русских.

Прокопий Спиридонов, не дожидаясь конца расправы, уехал на культбазу. Продолжая лгать Чудновскому, Спиридонов заверял, что члены бригады Астраханцева живы, но ханты-кулаки и шаманы-ненцы увезли их или в сторону Сургута или на Ямал. А он, обстрелянный кулаками, едва успел от них уехать. Чудновский усомнился в правдивости рассказа председателя Казымского Совета. Спиридонов, выйдя от Чудновского, послал всех своих трех сыновей с наказом «шаманам и богачам обских селений создавать вооруженные отряды, чтобы выступить на помощь казымской банде». Сыновей Спиридонова удалось задержать, сразу же, как только стали известны подробности кровавой расправы над Астраханцевым и его товарищами.

Главный шаман Казыма Ефим Вандымов провел камлание. В момент камлания заявил, что духи требуют принести в жертву этих пятерых русских. После этого всех пленных вывезли на озеро Нум-то. Астраханцеву, Шнейдер, Посохову, Нестерову и Смирнову накинули на шею веревки, привязали к оленям, оленей погнали и таким образом задушили, после чего задушенных скальпировали, а у Шнейдер вырезали груди.

Так впервые на святых местах Казыма люди убивали людей. На том же святилище озера Нум-то острове Сумут-Пай было совершено шаманское камлание, на котором были принесены в жертву духам пять несчастных русских и семь белых оленей.

В кровавой расправе над бригадой Астраханцева участвовал председатель Толькинского национального Совета Семен Сигильетов, перешедший на сторону восставших. При его участии (некоторые полагают, что он лично) были убиты на реке Надым, уполномоченный уголовного розыска Мурашев, милиционер Дмитрий Логай и член правления интегралкооператива Максим Ануфриев.

Главный шаман Казыма Ефим Вандымов и руководитель восстания Иван Вандымов отдавали свои последние распоряжения. Если придут красноармейцы, всем шаманам нужно уехать на оленях, остальные должны остаться на месте и стрелять по русским из винтовок и ружей.

На ближних сопках Северных Увалов, куда снова откочевали восставшие, были устроены сторожевые вышки. Тесным кругом были поставлены чумы. В них находились только вооруженные мужчины, не менее 150 человек. Рядом с этим кольцом постоянно находилось 20-30 оленьих упряжек с разъездными разведчиками.

Прошло несколько дней, восставшие, оценив свою безнадежность, стали постепенно разъезжаться по тайге в разные стороны, мелкими группами и поодиночке, чтобы скрыться от возмездия.

8 февраля отряд Булатова наткнулся на группу вооруженных самоедов, вступил с ним в перестрелку. Вооруженное столкновение продолжалось около часа. Самоеды были разоружены. В отряде Булатова было три убитых и один ранен. Самоеды в перестрелке потеряли десять человек. Здесь Булатов узнал, что пять человек бригады Астраханцева были зверски убиты. Четвертого марта 1934 года в Березово был траурный день: хоронили восьмерых погибших от рук восставших.

Несколько месяцев чекисты ходили по следам, разбежавшихся по тайге участников кровавой расправы. Было арестовано 60 человек, участников вооруженного восстания. Органами ОГПУ, под предлогом борьбы с суеверием 150 шаманов из самых авторитетных родов хантов, манси и ненцев были репрессированы. Летом 1934 года Остяко-Вагульским судом одиннадцать активных участников Казымского вооруженного восстания (1933-1934 гг.) П. Спиридонов, Е. Вандымов, И. Вандымов, П. Молданов, Е. Молданов, Ю. Молданов, М. Каксин, Сенгепов, Е. Молданов, А. Молданов и В. Оксятах были приговорены к высшей мере наказания.

По свидетельству Л.Н. Астраханцевой (жены убитого П.В. Астраханцева) по апелляции осужденные были помилованы и смертную казнь им заменили тюремным заключением. Однако, как пишет писатель Е.Д. Айпин: «…ни один из них до тюремной камеры не дожил… Официальные власти объявили, что все умерли в следственном изолятор от сердечной недостаточности…, но все одиннадцать человек не могли одновременно умереть».

Так завершилась Казымская трагедия.