Первый философ югорского края

Геннадий Николаевич Тимофеев

Первым профессиональным философом Югорского края был Владимир Иванович Плесовских (1930-1985). Его дипломная работа при окончании МГУ «Система религиозных представлений ханты и манси» поразила многих его преподавателей и тем, что в нее вошли более 200 литературных и архивных источников, и многими фактами личных его наблюдений из жизни народов Югры. Работа «Динамика духовной культуры коренного населения Обского Севера» была им закончена в 1981 году и в настоящее время хранится в фондах Ханты-Мансийского окружного музея.

Вполне справедливо в своем очерке в газете «Новости Югры» (20 июля 1995 г.) журналист В.К.Белобородов, который долгие годы знал и работал с Владимиром Ивановичем, писал: «Он был одной из крупных фигур в нашей местной культуре… Он был прирожденным лидером… Он был личностью большой притягательной силы».

Семья Плесовских жила в небольшой двухкомнатной квартире при школе, в которой работала техничкой мать Владимира. Это была женщина высокого роста, крепкого телосложения, добрая, работящая, общительная и красивая, как и все полячки. В их семье было еще две дочери: Александра, похожая на мать, высокая блондинка, и красавица Зоя с пышными белыми кудрями, как и у ее брата.

Учились мы в разных классах, но были оба членами кружков драматического, музыкального и изобразительного искусства.

В школе и в Доме народов Севера были прекрасные, большие по тем временам библиотеки, и все свободное время мы отдавались чтению. Это была пора, когда мы, читая «запоем», с детских лет прикоснулись к великим и бессмертным творениям гениев русской и зарубежной классики. Владимир, обладая превосходной памятью, поражал нас не только знаниями содержания прочитанных книг. Он всегда имел свои собственные суждения, восхищая нас нестандартными и неординарными оценками прочитанного.

После окончания отделения русского языка и литературы Тобольского учительского института Владимир был направлен в Микояновский (Октябрьский) район. В Кеушинской семилетней школе он встретил свою судьбу: маленькую, изящную красавицу Веру Григорьевну Загайнову, любовь к которой он пронес через всю свою жизнь как бесценный, божественный дар, как редчайшую награду судьбы и человеческого счастья.

Вера была очаровательной женщиной, которая вызывала восторг и восхищение у всех мужчин. Ее обворожительный свет больших серых глаз, излучавший доброту и ласку, был способен покорить самого дремучего женоненавистника, воспламенить душу каждого, кому она дарила свою улыбку. Она обладала редчайшей музыкальной способностью. Всю свою жизнь Вера Григорьевна руководила хоровыми коллективами учителей и учащихся. Ее способность «читать» с листа партитуру голосов хоровых произведений была поистине гениальной. Вместе с Владимиром Ивановичем, который обладал большим поэтическим даром и красивым тенором, они были в центре драматических и хоровых коллективов. С их помощью люди приобщались к высокой эстетической культуре и к бессмертным творениям русской классики.

Владимир Иванович и Вера Григорьевна долгие годы работали в Октябрьском. Они возглавили художественную самодеятельность учителей райцентра. Под их руководством и при их участии в районном Доме культуры, с привлечением большого струнного оркестра школьников (им руководил замечательный скрипач Емельян Александрович Драбик, сосланный сюда из Западной Украины, которого писатель Б. Галязимов называл «Обским Паганини») систематически для населения ставились концерты, исполнительские возможности которых приобщали местное население к сценическому искусству, знакомили с русской и зарубежной драматургией.

Владимир Иванович, будучи профессиональным философом, был талантливым поэтом и художником. В своих стихах он оставил на память нам образ любимой им женщины Веры Григорьевны. О ней он писал:

…Я люблю голубое

и зеленое тоже.

Цвет земли, цвет сибирских

разливов речных.

И родных твоих глаз,

как две капли похожих

На загадки березовой

тишины.

Мать Веры Григорьевны — маленькая, подвижная, миловидная даже в своем пожилом возрасте, была не только добрым, умным, справедливым и честным человеком, — она была нашим духовным наставником. В свободные часы мы часто собирались в доме Владимира Ивановича и Веры Григорьевны, который стоял на берегу Оби. Эти встречи стали своеобразным клубом философских дискуссий, которые заканчивались чаепитием с пирожками удивительного вкуса, которые так хорошо готовила наша наставница.

Наш клуб любомудров был крайне узким и состоял из сотрудников отдела пропаганды: Ахмадшина Ю.С., Загваздина С.Ф., Мачехина Г.С. Все наши жены работали учителями школ райцентра.

О чем бы ни шла речь: о политике, искусстве, философии или литературе, лидировал всегда Владимир Иванович. Мы, его друзья, накопив приличную сумму прожитых лет, обогащенные жизненным опытом, до сих пор не перестаем восхищаться человеком, отдавшем всю свою жизнь служению науке, литературе, истории своего края, людям, населяющим его, и воплощению всего этого в его научных изысканиях, в его таланте поэта, философа, прозаика и художника.

О чем бы ни шел разговор, выводы Владимира Ивановича всегда были удивительными, грамотными. Они нас всегда удивляли своей логикой и страстностью. В его речи никогда не было дежурного шаблона и штампов догматики обычной риторики.

Меня роднила с Владимиром Ивановичем особая любовь к природе нашего края. Ей мы поклонялись с детства, пережив вместе голодные, холодные и суровые лихолетья войны и посвятивших всю свою жизнь стремлению показать всеми доступными нам средствами изумительную красоту нашего края, пытаясь убедить людей в святости отношений к истории, к природе, к высоким морально-этическим воззрениям, к духовной культуре народов ханты и манси и бережном их сохранении.

Однако нас разделяло неоднозначное отношение к религиозным воззрениям народностей Севера. Наши разногласия касались принципиальных оценок шаманизма. Владимир Иванович всегда отстаивал точку зрения о промежуточной стадии и невысокой степени уровня шаманизма у народностей ханты и манси. Я настаивал на том, что Югра, как и вся Сибирь, была регионом классического шаманизма, уступавшая только Бурятии, Якутии и Алтаю.

Весной и осенью, в период летних отпусков, наш «клуб любомудров» сужался и перемещался на левобережье Оби к ночным кострам страстных любителей охоты и рыбной ловли. Однако нас меньше всего интересовали охотничьи трофеи. Ахмадшин Ю.С., отъявленный балагур и весельчак, выражая наше общее отношение к охоте и рыбалке, часто цитировал классика: «Важен не результат охоты, а ее процесс».

Любуясь вечерними зорями, величественной панорамой Оби и всем торжественным благолепием, разлитым в благостной тишине, нас роднили восторженные чувства неиссякаемой любви к родной природе. Предметами наших разговоров были искусство, философия и литература. Здесь, на природе, я слушал первым стихи Владимира Ивановича и Юрия Спартаковича Ахмадшина, прелесть которых всегда углубляет во мне доброкачественную ностальгию.

Владимир Иванович в те годы учился в Московском государственном университете, мы с Юрием Спартаковичем были заочниками Тюменского пединститута. Как философ, Владимир Иванович исследовал динамику духовной культуры народов ханты и манси. Наши общие разговоры о религиозных воззрениях северян были постоянными. Готовясь к дипломной работе, Владимир Иванович тщательно, по крупицам собирал факты, используя весь свой личный опыт из постоянного общения с коренными жителями округа. Он накапливал материалы о шаманизме и роли в нем искусства.

Точка зрения Владимира Ивановича была и остается более проблематичной в том смысле, что шаман у народов Югры, как служитель культа, как хранитель и ретранслятор традиций, обычаев, обрядов, во всей совокупности мировоззренческих понятий и всей суммы духовной культуры в целом не раскрывает до конца сути шаманизма как религии.

Мы сидели на берегу Лорбинской протоки после прихода с «утренней зорьки». Легкий туман рассеялся над голубой полоской лесистого правобережья Оби. В далеком розовом мареве неторопливо вставало ласковое сентябрьское солнце.

Было то начало «бабьего лета», которое в нашем крае часто бывает «бархатным сезоном». Хрустальный звон тишины, освободившейся от гудения гнуса, и природа, расцвеченная буйными красками наступающей осени в разливах рек и озер, с ее щедрыми дарами ягод, грибов, рыбы, дичи, пышущая ядреной силой, с пьянящим ароматом сосновой и кедровой хвои и золотыми куполами березовских перелесков.

Рядом с нашей палаткой, которую мы называли «литературным салоном», у самой воды перед нами разгуливали важные, как генералы, кулики, турухтаны и веретенники. Над тальниками и вдоль протоки пролетали с шумом торопливые чирки. Где-то далеко-далеко на озерах слышались печальные крики гусей, собиравшихся в табуны для осеннего перелета. Высшая гармония, разлитая в природе, незабываемые мгновения прекрасной осенней поры на речной протоке, мудрая тишина, скрытая от человека в ее мыслящем миротворении и в буйной вибрации всезаполняющей Вселенной, укладывались в душе поэта-философа, позднее написавшего прекрасные строчки об этом:

Я грыз гранит веков бытия,

Постичь хотел причину

всех чудес.

Но, видно, философия моя

Еще дремала, как осенний лес.

А фолианты древних мудрецов

Внушали мысль,

Что есть в конце концов

Святая философия небес.

Теперь я с полной уверенностью могу сказать о том, что эта мысль — не только кредо его жизни. Это было в целом мировоззрение философа-поэта Владимира Ивановича Плесовских, отдавшего всю свою жизнь поискам «святой философии небес».

В постоянных дискуссиях о шаманизме автор отстаивал свои соображения о том, что шаманизм на землях Югры, впрочем, как и во всей Сибири, был классическим. Однако единого мнения по этому поводу до сих пор не сформировалось.

Наши дискуссии хотя и были непримиримыми, но они лежали в одной плоскости. Несовпадение в признании шаманизма как религии или промежуточной стадии ее не исключало, а, наоборот, утверждало, что шаманизм у народов Югры был конкретной реальностью. А сами шаманы сыграли выдающуюся роль в сохранении и ретрансляции традиционной духовной культуры, ее философии и нравственности, а шаманы-целители, хранители народной медицины, спасли малые народы от вымирания. Эта мысль прошла красной нитью в главном труде Владимира Ивановича «Система религиозных верований ханты и манси».

Наша беседа на берегу Лорбинской протоки в то памятное осеннее утро окончилась чтением прекрасных стихов философа-поэта. Последние строчки его остались навсегда в моей памяти:

Как детской радужной мечте

Навеки я предан милой Югре…

Это была последняя моя встреча с первым философом Югры Владимиром Ивановичем Плесовских.