Александр Петрушин
В 1918 году в Березовском уезде было 257 селений, действовало 17 православных церквей, 11 часовен, 1 библиотека, 13 школ, 6 постоялых дворов, 6 винных лавок, 1 чайная, 68 торговых лавок, 1 водяная мельница, 11 кузниц, 1 пожарная, 2 ярмарки, 25 почтовых станций.
Горячие ссыльные парни
Считается: «…В Березове в конце января 1918 года на общем собрании городской бедноты и демобилизованных солдат под председательством талантливого организатора, политического ссыльного большевика Т.Д. Сенькина было принято решение образовать революционный комитет. Вслед за этим большевики организовали из бедноты Березова «Рабочий союз», в который вошло около 500 человек. В марте власть в Березове полностью перешла в руки Совета рабочих и солдатских депутатов. Земская, волостная и «инородческие» управы были упразднены. Организована Красная гвардия под командованием Т.Д. Сенькина. Беднота начала отбирать у рыбопромышленников снасти и невода и делить их между собой».
Налицо местное «триумфальное шествие советской власти» и своя «красногвардейская атака на капитал».
Назван состав первого ревкома: кроме упомянутого Сенькина — Ф.Ф. Котовщиков, И.Ф. Филиппов, H.JT. Ильин, Д.Н. Ильин, М.П. Кузнецов, Н.С. Михайлов, П.И. Сосунов, Л.Я. Железнов, А.Г. Нижегородцев, Ф.М. Защипов, К.Г. Шмуклер.
В октябре 1937 года НКВД арестовал Ивана Филипповича Филиппова, 1888 года рождения, уроженца Березова, зырянина. В анкете арестованного отмечено: «служил в Красной гвардии с февраля по май 1918 года, в армиях белой и красной не служил, состоял в ВКП(б) с 1918 по 1922 годы, выбыл в связи с судебным делом, работал в Тобольске председателем артели «2-я пятилетка », предъявлено обвинение за знакомство с Углановым и за контрреволюционные разговоры».
Николай Александрович Угланов был с 1925 по 1929 годы секретарем Московского комитета партии и кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б). За оппозиционную деятельность назначен в мае 1933 года управляющим Обьрыбтрестом в Тобольске — фактически отправлен в ссылку. После его ареста в 1937 году десятки обских рыбников расстреляли по обвинению в «углановщине», то есть только за знакомство с Углановым.
Доказывая свою невиновность, Филиппов представил следствию свои собственноручные показания — воспоминания о событиях весны—лета 1918 года в Березове и о своем участии в поисках кладов белогвардейцев и местных богатеев.
«…В январе 1918 года, — писал Филиппов, — в Березов из Кондинска приехали Михаил Петрович Кузнецов, председатель потребительской кооперации и кредитного товарищества, со своим бухгалтером Павлом Ильичом Сосуновым. Образовалась группа в составе:
- Федор Федорович Котовщиков, работал бухгалтером, потом председателем кредитного товарищества, очень способный кооператор, окончил городское училище, после смерти родителей имел в своем иждивении двух братьев, четырех сестер и престарелую тетку, прекрасный оратор;
- Тихон Данилович Сенькин, политический ссыльный с 1905 года, социал-демократ, большевик, малограмотный;
- Филипп Мелентьевич Защипов, политический ссыльный, большевик, мастер на все руки: часовщик, фотограф, химик, художник;
- Лев Яковлевич Железнов, рыбак, кооператор, хорошо владел языком ханты и манси, трудолюбивый мужик, шестеро ребятишек мал мала меньше:
- Иван Филиппович Филиппов;
- Николай Львович Ильин, старый кооператор, хорошо грамотный, бухгалтер, председатель кооператива;
- Ал. Георгиевич Нижегородцев, сын чиновника, телеграфист;
- Константин Георгиевич Шмуклер, окончил городское училище, телеграфист;
- Дем. Николаевич Ильин;
- Константин Георгиевич Нижегородцев;
- Николай Иванович (фамилию не помню), политссыльный;
- Михаил Петрович Кузнецов, окончил городское училище, до революции работал помощником писаря;
- Павел Ильич Сосунов, сын ссыльного черкеса, батрак, хорошо грамотный, после военной службы телеграфист, исключительно честный и смелый человек».
Не случайно присутствие в группе трех телеграфистов: все политические новости доходили тогда до уездного Березова по телеграфу. Так узнали о февральских событиях 1917 года в Петрограде, об отречении царя от престола и об Октябрьском перевороте. Ссыльным и примкнувшим к ним местным романтикам терять было нечего.
«В начале марта, — повествовал Филиппов, — наша группа решила захватить власть в свои руки революционным путем и создать уездный Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Вооруженная сила в Березове была представлена штабс-капитаном Салминым, командиром роты солдат в количестве 72 человек. Это Георгиевские кавалеры из разных частей действующей армии, имевшие ранения на фронте и считавшиеся выздоравливающими.
Был намечен такой план действий:
- Арестовать уездного исправника Л. Н. Ямзина, его помощника Н.Т. Кушникова, купца С.П. Шахова. Это задание было дано Сенькину и К. Г. Нижегородцеву;
- Арестовать штабс-капитана Салмина, предъявив ему обвинение в неисполнении декрета Совета Народных Комиссаров о роспуске старой армии и организации Красной гвардии, разоружить местную команду и распустить ее по домам. Это было поручено мне и Сосунову;
- Арестовать начальника Березовской тюрьмы и освободить заключенных в ней. Поручено Защипову и Д.Н. Ильину;
- Взять под контроль почту и телеграф поручено А.Г. Нижегородцеву и Шмуклеру.
В ночь на 9 марта каждый отправился выполнять свое задание. Все получилось как нельзя лучше, только Салмин, как заядлый монархист, заупрямился и не сразу подчинился нашему приказу от имени Совета по Березовскому гарнизону, который мы написали заранее.
Салмин со своей семьей жил в отдельной квартире, при нем находился денщик. Мы разоружили штабс-капитана, произвели у него обыск и отвели Салмина в канцелярию команды, где он по нашему требованию предложил писарю составить приказ о роспуске солдат местной команды и сдаче всего оружия и боеприпасов Березовскому военно-революционному комитету. Потом мы отвели офицера в тюрьму и отправились в казарму, где зачитали солдатам декрет СНК и приказ Салмина о демобилизации и разоружении. Было также сказано, что утром 9 марта они могут ехать по домам, для них будут поданы подводы. Солдаты приняли наше предложение с большой радостью и тут же стали сдавать оружие.
На следующий день по городу на столбах были расклеены объявления и разослан по учреждениям под расписку приказ ВРК о том, что власть Временного правительства закончилась».
Попытка березовских купцов натравить на бунтовщиков окрестных охотников ханты и манси провалилась. Происходивших в городе событий «инородческое» население не понимало: по большому счету им было все равно, кто в уезде представляет «власть», с которой ассоциировались «порядок» и «товарообмен». Купцов, как всегда, подвела жадность, а новые «хозяева» Березова не скупились: «вызвали в ревком заведующего хлебозапасным магазином и приказали ему отпустить каждому приехавшему на сход ханты по мешку муки. Ханты были очень довольны и на следующий день все разъехались по своим угодьям».
Однако «на призыв Березовского РВК желающих добровольно вступить в Красную гвардию оказалось очень мало». Записались только Сенькин, который стал начальником, Филиппов, Д.Н. Ильин, К.Г. Нижегородцев, К.И. Ануфриев, С.Е. Попов и И.И. Конкуров. Какие уж там 500 человек из поздних исторических исследований. «Сочувствующих, — считал Филиппов, — было больше, но положиться на них мы не могли, так как они были заняты на хозяйственных работах по найму». Некогда было другим людям заниматься революционными делами, они трудились, содержали семьи, растили детей и всегда и во всем полагались только на себя.
Показать характер
Родственники арестованных Ямзина, Кушникова и Шахова жаловались в Тобольск губернскому комиссару В.Н. Пигнатти на самоуправство ревкома. Опасаясь наказания за захват власти, березовские заговорщики обратились за помощью в Тюмень, Омск, Екатеринбург и даже в Петроград. Из «колыбели революции» в Березов прислали трех балтийских матросов-радистов с радиоприемником. Они наладили прием сообщений об обстановке в стране, но общаться с другими городами можно было только по телеграфу, и то через Тобольск. Омск и Екатеринбург предлагали насаждать в уезде советы и для придания законности новой власти провести 15 апреля уездный съезд в Березове.
По свидетельству Филиппова, «делегаты с мест не приехали из-за распутицы, поэтому представительство от волостей распределили между членами ревкома. Председателем уездного совета выбрали Котовщикова, его заместителем — Кузнецова, остальные ревкомовцы стали членами президиума». Волости затаились, а Обдорск не признал полномочий ни ревкома, ни совета.
В Березове по инициативе возвратившихся с фронта прапорщиков С.Ф. Нижегородцева и А.Н. Кушникова был создан «Союз фронтовиков». В него, по словам Филиппова, «записались не только демобилизованные солдаты, но и местные купцы, полицейские и даже попы. Наши попытки распустить «Союз» или ввести туда нам сочувствующих оказались безуспешными. Из-за нашей малочисленности мы не могли применить к ним силу. Кроме того, наш совет был ослаблен отъездом Сенькина в Обдорск».
Непокорный Обдорск требовалось призвать к революционному порядку: сначала дали туда телеграмму о командировании вооруженного отряда в количестве 35 красногвардейцев. На самом деле поехал только Сенькин с сопровождавшими его Д.Н. Ильиным, К.Г. Нижегородцевым и К.И. Ануфриевым.
В Обдорске они созвали собрание, на котором заявили, что «большая часть отряда задержалась на стане Шурышкары за отсутствием подвод и прибудет позже, после чего пообещали за невыполнение распоряжений уездного совета арестовать весь состав земства и отправить в Березовскую тюрьму к заключенным в ней бывшим руководителям уезда».
Так был организован в Обдорске волостной совет. Филиппов считал, что «члены Обдорского земства хорошо знали характер Сенькина, еще со времен его здешней ссылки. Тогда Сенькин открыто, при народе стрелял в полицейского станового пристава Тарасова и его урядников. Поэтому они без всякого сопротивления сдали свои полномочия. А сам Сенькин со своими ребятами завесновал (остался до первого парохода) в Обдорске».
В истории нашего края Сенькин представлен как политический ссыльный, большевик, герой революции и гражданской войны, организатор и руководитель первых советов на Обском Севере.
Крестьянин Орловской губернии Малокрасноярского уезда Успенской волости села Каменки 40-летний Тихон Сенькин, судимый в 1903 году за кражу Орловским окружным судом к одному году арестантских работ, действительно в 1905 году по постановлению Министерства внутренних дел был сослан в Березовский уезд Тобольской губернии под надзор полиции и определен на жительство в селе Обдорском. Только не за революционную деятельность, а «за подстрекательство крестьян к аграрным беспорядкам: погромам, поджогам и др.».
В 1911 году «за буйство и полный дебош в ренсковом погребе Голева-Лебедева в селе Обдорском по постановлению Тобольского губернатора Сенькин отбыл 3-месячное заключение при полиции». В том же 1911 году «за покушение на убийство (о чем говорил Филиппов) по приговору Тобольского окружного суда провел 1,5 года в Тобольских исправительных арестантских отделениях».
После этих случаев политические ссыльные, жившие в Обдорске вместе с Сенькиным, потребовали его удаления в Березов «под более строгий надзор полиции как уголовного преступника».
И вот он, перепоясанный ремнями и увешанный оружием, вернулся в Обдорск.
Бросай и беги
Известный специалист по истории Сибири доктор исторических наук профессор М.Е. Бударин в 1966 году в рецензии на книгу «Очерки истории партийной организации Тюменской области» отметил: «…в большинстве работ по истории Октябрьской революции и гражданской войны в Сибири почти совершенно не освещается классовая борьба на территории Обского Севера. У читателей может сложиться мнение, что эта огромная территория Северо-Западной Сибири в те годы находилась как бы в стороне от ожесточенных сражений».
Такое же впечатление складывалось и после прочтения его собственной монографии «Прошлое и настоящее народов Северо-Западной Сибири», изданной в Омске в 1952 году.
Михаил Ефимович с 1944 года почти десять лет был собственным корреспондентом газеты «Известия» по Омской и Тюменской областям и узнал, я уверен, все тайны нашего края. Бударина еще в 60-е годы, при жестокой цензуре и строгой секретности, допустили, пожалуй, единственного из ученых, писателей и журналистов, к бесценной исторической сокровищнице — архивным документам Омского УКГБ (этот архив имеет региональный статус). Он написал две книги: «Были о сибирских чекистах» и «Чекисты», выдержавшие несколько изданий и ставшие сейчас большой редкостью. Несмотря на понятную сейчас идеологически-ведомственную заданность этих книг, в них приведены уникальные исторические сведения. Там же автор впервые упомянул о пропавших орденах «Освобождение Сибири» и «Возрождение России». Я почти убежден: он видел чекистские материалы 20—30-х годов о розыске этих реликвий Сибирского белого движения. Чувствую, как его подмывало раскрыть эту тайну. Но он не мог этого сделать в то время — я это тоже понимаю. Как ему было рассказать правду об участниках гражданской войны на Обском Севере, когда и побежденные, и победители расстреляны как «враги народа», а в 1952 году эпохе Сталина—Берии, казалось, не будет и конца.
Но сибирские реки в отличие от политических режимов по установленным природой правилам меняются сами и меняют жизнь на своих берегах.
«В конце апреля 1918 года, — сообщил на допросах Филиппов, — мы услышали из Петрограда сообщение по радио об активизации контрреволюционных сил и необходимости членам Советов направляться из глубинки в пролетарские центры для защиты рабоче-крестьянской власти. В самый разгар распутицы мы не смогли выбраться из Березова и ждали первого парохода, рассчитывая захватить его и подняться вверх по реке Сосьве ближе к Надеждинским заводам.
Во второй половине мая пришел первый пароход «Арсений», переименованный в «Отважный», с рыболовецким караваном. На нем прибыл в Березов из Омска через Тобольск продовольственный отряд в количестве 45 хорошо вооруженных солдат под командой поручика Лагуновского, который остановился на квартире Шахова. Хотя все документы Лагуновского были в полном порядке, за подписями и печатью Омского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, мы не решились открываться ему, а стали ждать следующего, более подходящего парохода. Настораживало, что Лагуновский проводил все время в компании прапорщиков С.Ф. Нижегородцева и Кушникова. Мы подозревали, что они затевают заговор против нас, но все еще надеялись на приход другого парохода».
А в Тобольске 17 мая 1918 года в исполкоме совета обсуждался вопрос о положении на Обском Севере. Решили послать в Березов и Обдорск на пароходе «Станкевич», переименованном в «Красную звезду», отряд красногвардейцев во главе с чрезвычайным комиссаром Пейселем. На всем пути своего движения на Север экспедиция должна была устанавливать советскую власть, но главное — отбирать у зажиточной части местного населения «деньги в звонкой монете и другие ценности».
Тогда в Тобольский уезд входило шесть волостей: Демьянская, Денщиковская, Самаровская, Уватская, Филинская, Юровская, да три прибавилось: Батовская, Зенковская, Реполовская. Все села небедные, поэтому Пейсель и его вооруженное сопровождение увлеклись конфискациями и реквизициями. Награбили много, но до Березова не дошли. Остановило известие о мятеже чехословаков и захвате ими Омска.
Тремя днями раньше отряд поручика Лагуновского при содействии местного «Союза фронтовиков» разоружил охрану склада с оружием и боеприпасами, освободил из тюрьмы заключенных, в том числе Ямзина, Кушникова и Шахова, и арестовал членов уездного совета.
Филиппов так описал этот переворот: «Солдаты и фронтовики окружали наши квартиры и, зная, что мы вооружены, открывали огонь. Ко мне в дом Лагуновский послал солдата Георгия Фомина с требованием сдаться. Фомин же так трусил, что сразу в передней, не говоря ни слова, выстрелил (позже он говорил, что нечаянно) и выскочил во двор. Услыхав выстрел, оцепление дома дало залп. Я бросился в кладовку, оттуда на чердак, выломал переборку, спрыгнул с крыши и убежал в лес. Но от нервного волнения у меня так разболелся зуб, что на следующее утро я решился лесом пройти в амбулаторию при больнице на окраине города. Когда я вошел в приемную, фельдшера так перепугались, будто я с того света явился. Едва фельдшер взялся щипцами за мой зуб, как в помещение вошли пять вооруженных солдат: «Руки вверх!». Я рванулся, зуб сломался, фельдшера заломили мне руки, но я вырвался и, выхватив из-за пояса кольт, приказал этой пятерке немедленно убраться прочь, если хотят остаться в живых. Они выскочили в коридор, а фельдшера А. И. Локиц, Пр.Г. Копытов и доктор Малинин стали просить, чтобы я не стрелял в больнице, где есть тяжело больные, а сдался добровольно, потому что все члены совета, за исключением меня, уже арестованы, но, может быть, все обойдется.
Я был в крови, вытекавшей из десны, и в возбужденном состоянии, но, прислушавшись к уговорам, решил сдаться, чтобы умереть вместе со своими товарищам из совета. В полицейском управлении я сдал кольт, и меня посадили в общую камеру. Обстоятельства моего ареста может подтвердить фельдшер Прокопий Георгиевич Копылов, который живет в Тобольске.
А 9 июня пришел пароход «Народник», принадлежавший жителям Березовского уезда, который мы так ждали. Он направлялся в Обдорск. Мне пришлось горько раскаяться, что я сдался. Когда любой пароход приходил в Березово, то все его население бросало работу и бежало на пристань. В такой обстановке я мог бы выскочить из своего лесного убежища, выпустить своих товарищей из тюрьмы, мы захватили бы пароход и оттуда били бы беляков, как куропаток. Но мечтать об упущенном было бесполезно».
Сведение счетов
Еще один член Березовского совдепа Константин Георгиевич Шмуклер, 1896 года рождения, уроженец Тюмени, член ВКП(б), директор фабрики Заводоуспенской Тугулымского района, на допросе в Тюменском отделе ОГПУ в октябре 1928 года показал: «Березовский совет состоял из следующих товарищей: председатель совдепа Федор Котовщиков, расстрелян карательным отрядом при отступлении Колчака в 1919 году, члены совета — Филипп Защипов, Лев Железнов, Иван Филиппов. Начальником Красной гвардии был Тихон Сенькин. Я был членом совета, состоял председателем военно-революционного трибунала, заведовал отделом по борьбе с контрреволюцией, считался комиссаром тюрьмы и казначейства.
…Приблизительно 30 мая, или 2—4 июня по нов. стилю, в Березов прибыл пароход «Отважный», командир — Перепелкин, отъявленный белогвардеец, ныне проживающий в Тобольске. С парохода сошел отряд чехов, командир — поручик Лагуновский, всего 75 человек, вооруженных винтовками, но без патронов; имелись только фанаты. Лагуновский предъявил мне удостоверение: отряд продовольственный, заградительный, не пропускать баржи с рыбой частных владельцев. По решению совета отряду было выдано 2000 патронов к винтовкам «Гра».
4 июня этот отряд при содействии «Союза фронтовиков» в лице их заправил Георгия Фомина, прапорщиков Соленика, Кушникова под общим командованием Лагуновского произвели налет на совет и арестовали его членов. Меня взяли за обеденным столом. После арестов у контрреволюционеров состоялось совещание, на котором комендантом города был назначен прапорщик Нижегородцев». Шмуклера допросили в связи с обвинением Нижегородцева «в участии в перевороте против Советской власти в Березове в 1918 году». Через десять лет после тех событий суд Уральской области приговорил Нижегородцева к трем годам тюрьмы. Он отбыл наказание, жил в Тюмени, работал бухгалтером на автодорожном рабфаке.
Но в августе 1937 года его арестовали. Из старого дела изъяли протокол допроса Шмуклера и вновь предъявили эти показания в качестве обвинения. Тогда свидетель отметил: «Прапорщик Нижегородцев участия в разгроме Березовского совета и обстрелах наших домов не принимал». Не забыл он объяснить мотивы своей объективности: «В августе 1919 года в селе Самаровском я был словлен контрразведкой. Меня не расстреляли, потому что пришел пароход, которым командовал Нижегородцев. Он меня и отстоял».
А отстоять самого Нижегородцева было некому: его расстреляли 31 октября 1937 года вместе с другими 48 тюменцами, служившими офицерами в царской и белой армиях. Реабилитировали в 1956 году. Остались лишь анкета и короткие показания: «Нижегородцев Сергей Федорович, 1898 года рождения, уроженец г. Березова, до 1915 года учился, потом на военной службе: в царской армии по 1918 год, прапорщик; у белых с июля 1918 по январь 1920 года, поручик; в красном речном флоте с 1920 по 1924 годы, помощник командира парохода. Отец был рыбак, имел свой небольшой промысел, в 1929 году его раскулачили и вместе с матерью выслали из Березова. Моя семья — 3 человека: жена Вера, 39 лет, медсестра, сын Борис — 17 лет, дочь Валентина — 9 лет. Меня уже судили в г. Свердловске в 1928 году по статье 58, п. 2, и я отбыл 3 года в тюрьме и лагере за участие в свержении Советской власти в Березове в 1918 году. Кроме меня в этом выступлении участвовали Дубов (умер), Кушников (убит) и Лагуновский (ничего о нем не знаю). Я был назначен начальником команды из 20 человек, производил аресты работников совдепа и конвоировал их в Тобольскую тюрьму. В расстрелах не участвовал. Членом офицерской контрреволюционной организации в Тюмени в 1937 году я не состоял».
Органы не обделили своим вниманием и капитана парохода «Арсений»—«Отважный». Константин Александрович Перепелкин, 1889 года рождения, уроженец Тобольска, работал на водном транспорте с 1906 года, окончил Казанское (Волжское) речное училище и считался одним из самых опытных северных речников: семь лет был первым помощником командира парохода и 17 лет командиром (капитаном). При белых служил у пароходчика Плотникова командиром парохода, носившего имя одного из сыновей хозяина. В 1921 году, во время крестьянского восстания, после ухода повстанцев из Тобольска Перепелкин спас караван из 30 судов от весеннего ледохода, за что «получил от местной фракции РКП(б) звание Герой Труда».
Тем не менее его арестовали в ноябре 1933 года «за антисоветскую агитацию против посылки рабочих затона для помощи в момент осенних заготовок овощей и картофеля». Но тогда транспортному прокурору Обь-Иртышского бассейна еще хватило смелости прекратить это дело. Он счел возможным «ограничиться взысканием по профсоюзной линии».
А как же буйный красногвардеец Сенькин? Что с ним стало? Обратимся к показаниям Филиппова: «Обратным рейсом на пароходе «Народник» (потом его переименовали в «Могучий») прибыл Сенькин с тремя своими красногвардейцами. Их тут же на пристани пытались арестовать, но он бросился на Лагуновского с гранатой и наганом. Поручик с солдатами отступили. Но и Сенькин не решился в толпе взрывать гранату и стрелять. Поэтому, когда народ разошелся с пристани, его и обезоружили».
По утверждению Филиппова, «25—27 июня 1918 года всех арестованных членов Березовского совдепа отправили на этом же пароходе «Народник» в Тобольск. В Демьянском к нам в трюм посадили еще одного избранника народа, омского большевика Петра Хотеенкова. Когда мы прибыли в Тобольск, то на пристани нас увидели Д.П. Реут и Михаил Петров, работники кооперации, бывшие политссыльные, и стали выкрикивать: «Вы видите, товарищи и граждане, первых избранников народа. Черная реакция наложила руки на рабоче-крестьянских депутатов. Дойдет очередь и до всех вас, если вы не будете оказывать сопротивления». При этих выкриках конвой не рискнул сопровождать нас до тюрьмы, а отвел в бывший губернаторский дом, где ранее содержался Николай Романов, и сдал нас городской администрации. Оттуда нас под охраной доставили в тюрьму».
Филиппов подробно изложил в своих показаниях обстоятельства своего заключения в Тобольской каторжной тюрьме, эвакуационного этапа летом 1919 года в Иркутск и дальше, в Александровский каторжный централ, знакомства с еще одним «героем революции и гражданской войны» А.В. Протасовым-Жизневым, совместного с ним бегства из тюрьмы, скитаний по глухой ангарской тайге, пребывания в красном партизанском отряде, работы в уже советском Иркутске, возвращения в январе 1920 года в Тобольск… Но о Сенькине — ни слова. Чем занимался тот в это время — неизвестно. Как будто ждал где-то нового безвластия в Березове. Дождался. И вновь, как чертик из шкатулки, появился в городе, привычно захватил в нем власть, объявив себя председателем уездного ревкома и «красным наместником Севера». У него были и власть, и золото, и то, что всегда дороже золота, — хлеб!
