«Старуха никак не хотела тонуть, все цеплялась за края льда…»

Воспоминания старожила с. Самарово Клавдии Васильевны Хабаровой

О Гражданской войне и установлении советской власти в Самарово

Я спросила свою маму – Хабарову Агафью Андреевну: «Почему у нас ворота и весь забор в дырах?». Ответ был таков: «Когда тебе было 3 года, в Самарово вошли белогвардейцы. Несколько солдат остановились у нас, офицеры разместились в доме напротив. Солдаты утром уходили и приходили домой вечером. Солдаты были добродушными дядьками – играли с тобой: брали на руки, качали на коленях. Однако соседи рассказывали, что они занимались расстрелом сельских жителей. И это подтвердилось. Однажды вечером они принесли хорошо сшитые сапоги-бродни. Аннушка – старушка, жившая у нас долгие годы (у нее не было никого из родных и жилья), увидев сапоги, воскликнула: «Это ж сапоги … (и называет имя-отчество односельчанина)». Я ей из кухни машу – молчи, мол, молчи. Но солдаты – ничего, промолчали. Впоследствии мы узнали, что этот человек действительно был расстрелян. Через какое-то время солдаты попросили отца (Василия Ананьевича Хабарова) показать, где находятся картофельные ямы. В те времена сельчане картошку хранили в ямах на огородах. Василий Ананьевич отказался, и они его увели. Его не успели расстрелять, поскольку рано утром началась сильная стрельба, начался бой. Стреляли с Самаровской горы. Все мы спрятались в погребе. Когда стрельба стихла, выбрались из погреба и вышли на улицу. В переулке к реке лежали мертвые – офицер и его лошадь. Вышедший сосед снял с лошади богато убранное седло и уздечку. В село вошли красные.

Вскоре отцу сказали, что семья подпадает под раскулачивание так как имеет большое хозяйство. У нас было 4 коровы, 7 лошадей и множество другой живности (до 30 голов). Василий Ананьевич занимался добычей рыбы. Возил ее в Тобольск. В амбаре всегда было много рыбы – вяленой и мороженой. Рыба лежала штабелями. Двор располагался до самой реки. Семье пришлось быстро распродать всю живность.

Однажды Василий Ананьевич, вернувшись с реки, сказал, что лошади не пьют воду из проруби. Фыркают. Все проруби забрызганы кровью. В то время жители поили лошадей из прорубей, которые находились напротив улицы (сейчас это ул. Мичурина). Сказал: «Пойду в сельсовет, чтобы проруби для казни людей перенесли». Вскоре проруби перенесли к мысу (Санаторке).

Один молодой парень, очень близкий знакомый нашей семьи, рассказывал позже мне: «В то время мне было 15 лет. Я был кошевым. Ночью ко мне в кошевку сажали богатых людей, и я отвозил их на реку к прорубям. Однажды одна старуха никак не хотела тонуть, все цеплялась и цеплялась руками за края льда. Тогда красноармеец саблей отрубил ей руки».

О разрушении кладбища и строительстве рыбокомбината

Напротив нашего дома размещалась больница, за ней – часовня, за часовней – кладбище. Я с девчонками иногда играла на кладбище. На кладбище было красиво. На крестах иконки, лампадки. В логу жил старичок Афанасий Петрович, он из глины делал горшки и кирпичи для печей, знал лекарское дело. Мы его дразнили – Дедушка Горох.

К 1930-му году нам сказали, что на кладбище будут строить рыбокомбинат. Там, где должны были стоять цеха, начались земляные работа. Начали раскапывать могилы. У нас на квартире жили два ссыльных грузина, они этим и занимались. Выкапывали гробы и останки, клали возле ям. Приходили родные, забирали и перезахоранивали выше по склону горы. К кому не приходили, перезахоранивали рабочие. За год до этого умер отец – Василий Ананьевич. Мы его перезахоронили выше по горе. Запомнилась красивая женщина с рыжими большими волосами. Несколько дней она лежала возле ямы. Затем прибежали собаки, оторвали и унесли ее голову. Стоял июнь. Была жара, и смрад из раскопанных могил доносился аж до Барабы.

Когда все было сделано, закопали ямы и начали строить цеха. Цеха строили из кирпича сломанной церкви. Один из наших постояльцев умер; мы посчитали, что он заразился при раскопке могил. Так как цеха были построены на слабом грунте, то начали растрескиваться стены. Арестовали начальника комбината. Как вредителя.

Так как наш дом уже находился на территории рыбокомбината, нам предложили другой дом. Мама от этого дома отказалась. Тогда ей дали 700 рублей. На эти деньги мы смогли купить старую гнилую избушку у горы по улице Краснопартизанской. В 1943 г. мама Агафья Андреевна умерла. Избушка развалилась, и я перешла жить к сестре Вассе, которая жила напротив, тоже в избушке. В нашем доме сделали магазин. Многие его помнят. Он стоял возле проходной рыбокомбината, и закрыли его в 1970-х гг.

О церкви

До 11 лет я ходила с мамой в церковь. На ней кресты на солнце горели, как жар. С Мануйлова, когда лодки отъезжали, люди видели сияние от крестов. В церкви тоже было красиво. Внутри она делилась на две полвины – зимнюю и летнюю. Рядом с церковью располагалась церковноприходская школа, в ней же проживал батюшка. Однажды школа сгорела.

В конце 1920-х гг. власти села объявили, что церковь будет сломана, так как в стене появилась трещина, и церковь может упасть. Стали выносить иконы. Иконы снесли в школу, где на уроках труда старшеклассники делали из них табуретки и столы.

Стали искать желающих снять крест. Никто из [коренных] самаровцев не согласился. Взялся снять крест житель – Жигалин. Когда он подымался к кресту по куполу, то подскользнулся, упал вниз и разбился насмерть. Потом крест срывали веревками. Когда падал колокол, был слышен сильный грохот. Колокол пробил пристройку и пол, ушел в землю. Все считают, что он до сих пор находится там, так как его никто не подымал. Леонид Иванов, наш сосед участвовал в расчистке места под сломанной церковью. Но, кроме большого золотого креста, ничего не нашли. Крест сдали в сельсовет Чукреевой.