Сергей Комиссаров
Однажды, ближе к концу осени, Витька вернулся из школы хмурый, одним словом — не в настроении. Я ещё в школу не ходил по малолетству (не было семи лет) и от безделья шлялся по территории лесничества, дожидаясь Витькиного возвращения из «храма знаний».
На моё приветствие Витька, буркнул что-то невразумительное и зашёл к себе домой. Я уже было собрался уходить, как появившийся на крыльце Витька с небольшим свертком в руке, окликнул меня:
— Подожди, дело есть!
Я был рад любому делу и остановился в ожидании чего-то интересного. Витька молча развернул свёрток, в котором оказалась медаль. С одной ее стороны была надпись «За победу над Германией», на второй — усатый человек. Медалью Витька меня не удивил. Такая награда была и у моего отца, но её давно потерял мой старший брат.
— Похоронить надо, — ошарашил меня Витька.
Я непроизвольно оглянулся, ища глазами покойного. На глаза попался сидящий на цепи Трезор. По радостным взмахам хвоста Трезора было понятно, что умирать он не собирается.
— Кого? — почему-то шёпотом спросил я.
— Сталина, – пробурчал Витька.
Про Сталина я уже чего-то слышал, но ещё не знал, кто это.
— А где он? – почему-то снова шёпотом спросил я.
— Где, где, – проворчал Витька. – Вот он.
И при этом указал на усатого мужика, изображенного на медали.
— А что он натворил, чтобы его хоронить? – не унимался я.
Витька на время задумался, соображая, как мне несмышленому объяснить вину Сталина. Наконец стал путано пересказывать, что им сообщила про этого товарища учительница в школе. Из всего сказанного я понял, что хоронить Сталина нужно и как можно быстрее, но на всякий случай спросил:
— Отец-то про похороны знает?
Витька как-то встрепенулся. Было видно, что к такому вопросу он был не подготовлен. Я уже было решил, что погребальная церемония отменяется и похороненная команда, включая Трезора, будет распущена, но ошибся. Старший по похоронам был настроен серьёзно.
— Это будет наш секрет! — строго сказал Витька.
После его слов даже Трезор перестал вилять хвостом. Мы с Витькой, предусмотрительно взяв лопату, двинулись в сторону третьего участника похорон — Трезора. Пес снова принялся радостно размахивать своим хвостом, не понимая серьёзности происходящего. Витька пригрозил «нарушителю» траурной процессии черенком лопаты и Трезор сразу сделал серьёзную морду.
Придать земле Сталина похоронная команда решила рядом с собачьей будкой, под надёжной охраной. Трезор не возражал и, как мне показалось, был рад нашему решению. Отбросив ещё неглубокий осенний снег, продолбив не успевшую замёрзнуть землю, мы вырыли неглубокую, сантиметров десять, могилку. Постелили на её дно тряпочку, а сверху уложили «покойного». Помолчав с минуту, закопали, а потом вернулись на крыльцо, удовлетворенные своей работой и оставив пса на почетном боевом посту.
Вдруг мы заметили, что наш постовой ведёт себя как-то не по-уставному. Вместо того, чтобы стоять поджав хвост в трауре, наш охранник, весело им виляя, бросился разрывать захоронение. Пока мы бежали к могиле, «эксгумация покойного» была проведена охранником без разрешительной документации.
Похоронная команда единогласно исключила Трезора из своего списка. Повторно погребение было проведено на расстоянии недосягаемости цепи охранника.
Следующий день был выходным, и я с утра побежал к Витьке. По правде сказать, мне хотелось посмотреть, в порядке ли захоронение. Прибежав в лесничество, я сразу заметил, что на его территории происходит оживление. Конюх Ковригин запрягал выездную лошадь в нарядную кошевку. Рядом бегал Витька и играл с со своим любимым жеребенком. Жеребенок то весело убегал прочь, то подбегал и толкал Витьку в спину головой. Со стороны было интересно смотреть на игравших.
И вдруг прямо на моих глазах жеребенок встал на передние ноги, а задними играючи ударил прямо в лицо Витьке. Витька как подкошенный упал без сознания на снег. Я оторопел от неожиданности и не мог даже закричать. Хорошо, что в это время отец Витьки, дядя Алёша, только сел в кошевку и не успел отъехать.
Боковым зрением дядя Алёша увидел произошедшее. Быстро подбежал к пострадавшему, схватил его на руки и умчался в кошевке в больницу. Жеребенок под ругань конюха ускакал в конюшню.
Наступила тишина. Я и конюх Ковригин тупо смотрели на красное пятно Витькиной крови на белом снегу. Потом я без настроения отправился домой. Всю ночь мне снились то Витька, то Сталин. Витька снился весёлым, а Сталин сердито шевелил усами и молча грозил пальцем.
На утро я узнал, что с Витькой все хорошо и его даже можно навестить. Естественно, я побежал в больницу. Встретиться с раненым можно было только через окно. Витька стоял на подоконнике, голова его была перевязана бинтами, а сам он улыбался. Почему-то мне показалось, что Витька стал похож на Александра Матросова. По-моему, так же считал и сам раненый. Он громко через форточку крикнул:
— А тебе скобки ставили?
Скобки мне, к сожалению, не ставили, в чем я честно признался.
— А мне поставили! — радостно сообщил Витька. – Хочешь, покажу?
И начал копаться в своих бинтах на голове. Эти обещания услышала медсестра и громко заругалась на Витьку, а мне велела удалиться и не мешать больному выздоравливать.
Я побежал домой в хорошем настроении. Я был рад, что Витька жив, здоров и даже весел. Мне только немножко было жалко, что у меня нет скобок.
«Ничего, — оптимистично думал я, — Скобки — дело наживное!»
