Село Кондинское расположено на правом берегу Оби, его 40—50 домишек и монастырь почти не заметны среди массы хвойного леса, в котором не последнее место занимают кедры, но вблизи села кедрового леса сравнительно мало. Ореховый промысел имеет место не здесь, а на левом берегу Оби, верстах в 15 от села; тут есть несколько больших островков, разделенных сорами и протоками и покрытых почти исключительно кедровым лесом; островки эти носят названия Улово, Тунгаут, Засор, Вандам и проч. и, в общем, занимают площадь в 10 квадратных верст или немного больше; все они составляют собственность кондинских крестьян; вблизи их выстроены две маленькие деревушки — Иоганкурт и Войхолым, в которых во время орехового промысла живут кондинцы, некоторые. впрочем, и всегда живут в этих деревушках, лишь изредка наезжая в Кондинск, большинство имеет дома и в Кондинске, и в одной из этих деревушек.
Ореховый промысел ведется здесь с незапамятных времен, но с незапамятных же времен урожаи ореха перемежаются более или менее длинными периодами времени, когда орех совсем не родится, и периоды эти с течением времени становятся все длиннее (1890 году предшествовало более 10 неурожайных лет); урожай бывает обыкновенно три года подряд, так, был урожай в 1890 и 1891 годах, ждут и в нынешнем году.
Причину неурожаев полагают в том, что лес состарился, а молодой почему-то не растет, а главное в самом промысле, что описано ниже. Это, впрочем, один вариант, а существует и другой на эту же тему: «старые-то люди не то, что дедушки, а даже покойный тятинька, как приедут в лес, первым делом ставят угощение «земляным людям» — хлеба, рыбы, водки и проч., а «земляные люди» это такие же почти люди, как и мы, только будто ресниц да бровей у них нет, живут они в земле, из которой по временам выходят и бродят по лесу; не всякому дано видеть этих людей. Топерь обычай угощать их вышел из употребления… ну, и ореха не стало».
Делание орехов производится в два срока — осенью и весной, каждый год одинаково. Опишу подробно осень 1891 года. При весенней выделке было замечено множество шишек, имеющих созреть к осени, и потому, как я уже говорил в предыдущей корреспонденции, на осенний орех возлагались большие надежды, а так как кедровый лес не везде одинакового качества, то, чтобы предупредить захват кем-либо наилучших мест, обществом было постановлено, что никто нс имеет права начать промысел раньше объявленного волостью числа, а число будет объявлено, когда орех окончательно созреет. Таким числом вышло 27 августа. Кроме того, решено было, что до 12 сентября будут делать орех в местах наиболее далеких, а уж после в ближайших. Лет двадцать тому назад кедровый лес часто выгорал; чтобы избавиться от этого страшного бедствия, была заказана серебряная риза на икону Симеона Прав, и дано обещание каждый год 12 сентября совершать крестный ход, а в Петров день возить икону в лес и служить там молебен. Поэтому к 12 сентября обыкновенно все приезжают из лесу.
Чтобы попасть в те места, где разрешено было делание ореха, надо было переплыть огромный (верст в десять) сор, а как на грех, 26, 27 и 28 августа задул сильный ветер, и по сору заходили такие волны, что переправиться было невозможно, а между тем запрещенный лес под руками, и вот поднялся ропот, что в такое горячее время приходится сидеть сложа руки, а затем то один, то другой уйдет в лес и, глядишь, тащит короб шишек вопреки запрещению. 11аконец, наиболее сильная артель не вытерпела и почти на верную смерть отправилась в плавание, за ней другая, третья, большинство, однако, осталось на берегу и соображало: кто будет в ответе, если которую-нибудь лодку зальет, а уж зальет непременно, и с берега подать помощи невозможно. К счастью, этою не случилось, и к вечеру, хотя ветер далеко не стих, переправились и все остальные. Спешили все так не только потому, что жаль времени, а, главным образом, для того, чтобы захватить лучшие места. На каждый кедровый остров пришлось по нескольку артелей. Чем меньше народу на острове, тем больше каждому удается заработать, и потому все стараются, чтобы к их месту приставало меньше артелей. Подъезжает лодка к острову, на котором уже расположилось артелей пять-шесть: «Ну, что, как?» — «Да чего, парень, совсем шишки нет, вот напьюсь чаю только, да поеду в Тунгаут — авось там лучше». — «В Тунгауте как не лучше?! И мы вот только чаю напьемся (устали дюже), да тоже туда махнем». И те, и другие делают вид, что торопятся напиться чаю и ехать, но за всем тем понемногу устраиваются и ложатся спать.
На другой день, как только возможно раньше, все спешат уйти в лес и занять там лучшую гривку, при этом очень стараются не нарушить сна какой-нибудь еще не проснувшейся артели. Кедровый лес по всем направлениям перерезывается болотами, и вот сухие более или менее высокие места называются гривками. Наконец все в лесу. Начинается работа, и прежде всего воздух до такой степени переполняется сквернословием, что всякий немец или француз, попавший в это время в лес, непременно провалился бы сквозь землю.
Выше я несколько раз употреблял слово «артель»; действительно, для промысла обыватели соединяются в артели от трех человек до десяти и больше на различных условиях; то все имеют равные паи, то, например, четверо получают поровну, а пятый уступает половину или треть пая которому-нибудь из этих четвертых или всем им, а он или они его кормят (комбинация, конечно, невыгодная для пятого, но у него, значит, даже хлеба нет, так уж не о выгоде, знать); детям и подросткам назначается то какая-нибудь доля пая, то определенное количество ореха, например, 3-5 пудов, сколько бы ни наделали.
Меньше, чем в три человека, артель не может действовать успешно. Организация труда следующая: один или двое сбивают с дерева шишки, за каждым сбивальщиком ходят 2—3 и больше человек, собирающих упавшие шишки; количество необходимых собирателей зависит от урожая: если урожай обильный и орехи совершенно созрели, то и четверым трудно собрать шишки за одним сбивальщиком — при таком урожае минимальный размер артели пять человек.
Для сбивания шишек устраивается «колот», состоящий из обрубка сырой березы аршина в 1 ½ длиной и весом от пуда, иногда до двух; этот обрубок прикрепляется срединою к длинной (сажени в 1 ½) тонкой ручке, получается нечто вроде буквы Т. Колот ставится вертикально аршинах в 2—3 от кедра тяжелым обрубком кверху, затем верхний конец, сколько возможно, отводи и с размаха бьют по кедру. От сотрясения шишки валятся с дерева. Неудивительно, что после такой операции дерево перестает на несколько лет давать плод. Если попадутся деревья слишком толстые, то колотом бьют двое, именно к концам березового обрубка привязываются веревки, за которые с другой стороны дерева и дергает другой человек, сила удара значительно увеличивается. Бьют по дереву до тех пор, пока шишки не перестанут сыпаться, для чего обыкновенно достаточно пять-шесть ударов. Упавшие шишки собираются в особые короба, укрепленные на спине каждого собирателя и называемые кужмами; размеры кужмы зависят от силы ее носителя; максимальный размер кужмы такой, что в нее помещается около 400 шишек, что составляет больше двух пудов веса (из такого количества шишек получается фунтов 30 орехов); из кужмы среднего размера выходит полпуда орехов. Когда кужма наполнится, шишки ссыпаются в общую для каждой артели кучу (таких куч, впрочем, иногда бывает несколько у каждой артели); до кучи иногда приходится тащиться с полверсты и больше. Вообще собиратель шишек обречен весь день таскать на спине тяжесть в два пуда, с ней наклоняться за шишками и т. д. Но сбивающему шишки еще труднее: так как деревья растут сплошь, то колот, чтобы не терять время всякий раз на поднимание его, переносится от одного дерева к другому в вертикальном положении, т.е. тяжелым обрубком кверху, что очень трудно. Работают до заката солнца, не обращая внимания на погоду. Вечером, возвратившись к шалашам, у пылающих костров делятся впечатлениями и находят, что небольшим бочонком водки в полчаса можно набить больше ореха, чем двухпудовым колотом вдень. «Вот в таком-то году приехал сюда… (имярек) и привез эконькой бочонок водки, да и сказал: «Давайте, ребята, за бутылку кужму шишек… ну и понесли, а кужма-то у него такая, что из нее смело 30 фунтов ореха выйдет, невыгодно это, что и говорить… да как намерзнешься, да намокнешь за день, да колотом-то тебе вывертит и руки, и грудь, и спину… а водка-то, она, брат, согревает».
Артель в 5—6 взрослых человек успевала собрать за день нынешней осенью 20— 40 кужом шишек. При встрече двух артелей на одной гривке употребляется «спутывание» леса, т. е. сбивальщики и той и другой артели чуть не бегом переходят от дерева к дереву, от этого получается то, что становится невозможно разобрать, какое дерево бито, какое нет, и которой-нибудь артели приходится уступить или обеим бездействовать. Бывают такие случаи, что артель заблудится в лесу и случайно наткнется на другую, так эта другая не только не покажет ей дороги, но старается направить ее куда-нибудь в болото: «пускай их поблудят, а мы тем временем кончим эту гривку, да на ихнюю». Бывают, хотя и не часто, случаи воровства шишек из сложенных в кучу. По праздникам, за редкими исключениями, совсем не работают. Через 9—10 дней после начала работ часть артели отделяется и начинает молотить собранные шишки, а дня за два-три до отъезда и все принимаются за молотьбу, которая состоит в следующем: делается неширокая доска, на ней несколько зарубок, на которые кладется шишка, а по шишке бьют вальком с зарубами же (вроде тех. что употребляются для катанья белья). Затем ситами орехи отсеваются от крупной тунги (так называется ось и чешуйки шишки). Орех с мелкой тунгой ссыпается в мешки, вмещающие пуда по 2—3, и выносится к шалашу версты за 1 ½—2 и больше. Так как вода быстро убывает, то иногда не успевают измолотить всех собранных шишек; в этом случае строится небольшой сруб, в который и ссыпаются оставшиеся шишки, где, прикрытые жердями и хворостом, они лежат до весны, если только их не съест медведь, что бывает нередко. Наконец, 10—11 сентября все уезжают из лесу. Осталось только высушить и провеять орехи. Сушка производится в обыкновенных кухонных печах, для чего последние после топки тщательно выметаются, и прямо на под высыпаются орехи. При сушке держится в памяти соображение, что чем меньше сушить орех, тем он тяжелее, вследствие чего орехи бывают иногда сине-зеленого цвета (это недостаточно просушенные). Провевают орех где-нибудь на открытом месте, на ветру. Орех готов, и сдается купцам частью за прежние долги, частью в обмен за муку; покупать орехи за деньги местные купцы не выказывали склонности, предпочитая меновую торговлю, а так как в то же время они решительно отказывались давать муки в долг, хотя в данном случае они ничем не рисковали, ибо их должники, может быть, единственный раз в своей жизни имели некоторое имущество — орехи, которые могли продать выгодно, например, на пароходе и приезжим покупателям, то и вышло из всего этого, что в результате жестоких трудов, описанных выше, кондинцев поздравить не с чем.
16 сентября вновь отправляются на промысел в раньше запрещенные, более низкие участки кедровника. Этот период промысла продолжается до выпада снега; беднота собирает шишки и зимой, вырывая шишки из снега. Молотьба собранных в этот период шишек производится уже зимой в банях. Весенний промысел состоит, главным образом, в собирании упавших за зиму шишек, колот употребляется в дело редко. Сушится весенний орех не в печах, а на солнце. Так как во время таяния снега шишки намокают и преют, то весенние орехи гораздо хуже на вкус, чем осенние, почему и ценятся вдвое дешевле, и собирается весной гораздо меньше, чем осенью. Выезжают на весенний промысел, как только стает снег, и живут в лесу, самое позднее, до Петрова дня.
С лиц, не принадлежащих к кондинскому обществу, за право выделывания ореха нынче была определена плата по 8 рублей от человека за годовой промысел.
Мука ржаная — 1 р. 60 коп. пуд. Вновь разрешено отпустить по 20 фунтов муки на душу из казенного хлебозапасного магазина, но только самым наибеднейшим обывателям.
Крупчатка 1-й с. — 14 р., первач — 15 р., 2-й с. — 10 р. 50 к. за мешок.
П.С.
«Сибирский листок», №12 (9 февр.) 1892 г.
