А. Голодников
Г. Сургут Тобольской губернии расположен по водному пути между городами Тобольском и Нарымом на берегу небольшой речушки Бардаковки, впадающей в многоводную матушку Обь. Окружённый с трёх сторон водою, с четвёртой к нему примыкают непроходимые болота. Пароходная пристань находится вниз по течению р. Бардаковки в 7 верстах от города на р. Оби. Благодаря своему географическому положению он имеет сообщение с остальным миром летом – по воде, зимой же – по льду, но весной и осенью в течение 1½ – 2 месяцев сургутцы отделены от всего миpa. Ещё в кон. 70-х и нач. 80-х гг. поднимался тобольской администрацией вопрос о необходимости провода телеграфной линии от Тобольска до Сургута, была даже отпущена сумма в несколько тысяч рублей на производство для этой цели изысканий, снаряжались экспедиции, но… телеграфа нет как нет и до сих пор, между тем как он является крайне необходимым как в административных, так и в коммерческих целях.
Основание города относят к первым годам по завоеванию Сибири Ермаком, и коренные жители, считая себя потомками, и по настоящее время крайне неохотно подписываются мещанами, считая до сих пор себя казаками. Немало трудов было при перечислении этих казаков в мещане, но зато ещё более трудов и денежных затрат было положено со стороны вновь испечённых мещан, отстаивавших своё казачество. Русская пословица говорит: «Придёт беда – отворяй ворота», и сургутцам всю тяжесть этой пословицы пришлось испытать на себе: не успели они прийти в себя после того, как их превратили из казаков, потомков доблестного Ермака Тимофеевича, в мещане, над головами их стряслась новая беда. Сотни лет они привыкли считать себя полновластными хозяевами на необъятные пространства таёжных лесов, рубили его сколько и где хотели как для себя, так и для продажи, но лесная реформа сразу прекратила хищническую эксплуатацию леса. С другой стороны, исследование быта инородцев Тобольской губернии известным профессором Якобием и другими путешественниками значительно сократили эксплуатацию сургутянами инородцев.
Что город действительно является одним из стариннейших в своей губернии, то это можно судить по тому, что в бытность мою там в кон. 80-х гг. нередко приходилось покупать у проживавшего в то время там на самом берегу р. Бардаковки сапожника Д-ва старинные серебряные, неправильной формы, монеты, на которых с трудом можно было разобрать: «Царь Мих. Феод.» и др. К сожалению, безграмотный сапожник, находя эти деньги и другие старинные серебряные вещи в обвалах берега около своей избушки, переплавлял их в кольца или же продавал на пристани путешественникам.
В настоящее время город насчитывает несколько сот домов, две церкви – одну в городе, а другую на кладбище, тесно примыкающем к городу, 1 училище, полицейское уездное управление, инородческую больницу, мещанскую управу и пр. Дома обывателей, в большинстве полуразвалившиеся, представляют из себя крайне печальный вид; ясно, что город идёт быстрыми шагами к падению.
Главными занятиями жителей служат рыболовство, звероловство и шишкованье, но первые два промысла с каждым годом всё более и более падают: рыболовство – благодаря сотням лет хищнической ловли рыбы, а отчасти и увеличивающемуся по р. Оби пароходству; звероловство же – благодаря истреблению лесов и лесным пожарам. Землепашеством и огородничеством вследствие суровости климата не занимаются, хотя из огородных овощей – картофель – и может здесь культивироваться.
Первенствующее место из промыслов занимает и ныне рыболовство, которым занимаются, как говорится, почти все от мала до велика; причем более зажиточные имеют свои рыболовные пески, на которых работают нередко инородцы. Рыба ловится: осётр, стерлядь, щука, муксун и др. Звероловство и шишкованье служат уже побочными промыслами. Из зверя здесь добываются лисицы, редко соболя, колонок, горностай, выдра и пр.
Ежегодно на Рождество Сургут несколько оживает, благодаря открываемой в это время уже в течение многих лет рождественской ярмарке, на которую съезжаются остяки и самоеды, некоторые из них даже из Архангельской губернии. Местная молодежь пользуется этим случаем, чтоб прокатиться на оленях за город. В былые годы ярмарка эта имела весьма значительный оборот, нося характер меновой торговли: инородцы привозят пушнину, рыбу, мороженую ягоду бруснику и клюкву; наши же торговцы сбывают им ситец, муку, блестящие безделушки, дробь, простейшей конструкции ружья и вино. Без вина, к которому так склонны наши северные инородцы, не обходится во время ярмарки ни одна сделка, или, правильнее сказать, почти ни одна сделка не начинается, пока инородец достаточно не хватит живительной влаги, а влаги надо ему много, т. к. в большинстве случаев она им отпускается разбавленной водой по крайней мере на 50%. В течение всей ярмарки, продолжающейся несколько дней, к полудню уже можно встретить группы инородцев, состоящих из различных возрастов и обоих полов, в значительно «приподнятом» настроении духа, распевающих свои незамысловатые заунывные песни, из которых одно из первенствующих мест занимает песня, сложенная про миллионера-купца с. Самаровского Г. Ш-на (ныне умершего). Песня эта рассказывает о том, как Ш. продавал им гнилые сушки и другой никуда не годный товар. К вечеру пениe это переходит в рёв, кончающийся к ночи общей потасовкой, во время которой часть уже взятого ими товара невидимым способом переходит обратно в руки продавцов. Paнее многие из местных торговцев выезжали за несколько вёрст навстречу инородцам-должникам, боясь, чтобы эти последние во избежание уплаты им долга не продали бы свой товар другому лицу. Но за последние годы эти встречи местной администрацией преследовались с целью более правильной постановки ярмарочной торговли.
Кстати, здесь расскажу о двух видах жертвоприношений инородцев, свидетелем которых мне пришлось быть здесь. Ежегодно во время рождественской ярмарки остяки покупают в городе обязательно белой масти лошадь, уводят её в глухую тайгу вёрст за 16, привязывают её к двум большим лесинам, затем шаман распарывает ей ножом живот, и все присутствующие подходят и пьют кровь, а потом съедают и мясо, а кожу вешают здесь же на дерево. После этого шаман, ударяя в бубен и выделывая невозможные гримасы, начинает вертеться, выкрикивать какие-то гортанные звуки, и, уже глядя на него, остальные присутствующие приходят так сказать в религиозный экстаз и подражают своему шаману, чему, без сомнения, немало содействует и выпитое во время этого жертвоприношения вино.
В другой раз, но только летом, местный рыбопромышленник, когда-то гремевший в районе Тобольской губернии своими «песками», Гл-в пригласил меня к себе посмотреть на праздник остяков. Я, разумеется, принял приглашение это с большим удовольствием и к назначенному времени прибыл в дом Г. Здесь, в нижнем этаже дома, я увидел следующую картину: посреди пустой, довольно обширной комнаты, стоял простой белый деревянный стол, на котором лежала голова медведя, обвешанная красными лоскутками. Перед головой красовалась четверть с вином и пирог с какой то рыбой. Сначала было довольно тихо и слышался лишь говор окружавших стол остяков, но вот прошло ещё несколько минут, говор стих, и шаман, ударяя в бубен и что-то выкрикивая, начал вертеться перед головой медведя. Затем, подойдя к столу, обмочил палец в вине, помазал им по губам медвежью голову, дав ей таким же образом закусить и пирогом, при чем не преминул и сам приложиться и к вину и к пирогу. Вслед за ним то же проделали и присутствовавшие тут остяки. Затем, шаман вновь продолжал шаманить, выпивать и закусывать, остяки же следовать его примеру. Четверть вина сменялась новой четвертью, языки молящихся всё более и более завязывались, голоса становились крикливее и финал всего – опять-таки драка.
Русская культура, если только и коснулась инородцев нашего Севера, то, к сожалению, с отрицательной стороны, приучив их к употреблению спиртных напитков и к обману; в остальном же какими они были до появления первых русских в их стране, такими же остались и поныне.
