Новомир Патрикеев
Постыдил я ее только однажды и по поводу. Подходили к скрадку знакомого охотника. Он сидит в кроссовках, потому что оба сапога порвал, напоровшись на затопленную борону. Недалеко, на илистой отмели, лежит битый чирок-трескунок и не взять его — в кроссовках провалишься, босиком — холодно. Я послал Леду. Она забрела в эту жидкую грязь, вымазалась вся, но чирка принесла, причем с удовольствием.
Только отошли, летит кроншнеп. Посвистел, сбил. Упал он на стерню метрах в двадцати. Ледка к нему, понюхала, перевернула, стоит и смотрит на меня как-то ожидающе, наклонив набок голову, знает, что подойду и возьму кулика, да еще и похвалю за то, что нашла.
— Ах, ты, — говорю, — негодница, за чирком каким-то в грязь не поленилась залезть, а тут на ровном сухом месте кулика принести не хочешь.
И сделал вид, что ухожу, а сам кошу одним глазом. Вижу, хватает кроншнепа и бегом за мной. Я отвернулся и прибавил шагу. Обогнала меня хитрая собака и затанцевала с куликом в зубах, хвостом виляет, глаза виноватые. Ну, пойми, хозяин, могу я, но не хочу. И я больше не настаивал.
Но при этом маленьком недостатке она была на кроншнепиной охоте не менее азартной, чем на бекасино-дупелиной. Закончу одним случаем. Мы ехали по сенокосной дороге на “Запорожце”, когда я увидел на выкошенном лугу пару кроншнепов. Ледку решил оставить в машине, чтобы кулики не испугались на открытом месте. Подкрался к ним из-за стога и быстрым дуплетом выстрелил по взлетевшим. Только хотел подобрать, слышу знакомое дыхание. Ледка бежит к куликам, берет одного, я — другого.
— Хорошо, что ты ее выпустил, — говорю хозяину машины, — а то бы расстроилась собака окончательно.
— Да не выпускал я ее, — отвечает водитель. — Сразу после выстрелов выскользнула в приоткрытое вентиляционное окно передней дверцы. Видишь, в уголке клок шерсти между резиновыми прокладками.
Иногда она необъяснимо усердствовала. Стоя в высокой траве, заметил пару кроншнепов. Стал подманивать. Один шел прямо на штык и после красивого выстрела упал сзади меня на стерню. Другой сделал круг и тоже хорошо налетел, но упал в траву передо мной. После того, как Ледка его принесла, пошли вместе за первым. А он как провалился на чистом месте. Начал ходить кругами, собака — за мной, словно ждет чего-то.
— Ищи, — командую, — ищи! Она бегом к моей временной засидке и появляется с кроншнепом. Оказывается, пока я, сидя в траве, подсвистывал другого кулика, Леда сбегала за первым.
Несмотря на то, что кроншнеп заманчивый трофей, многие старые охотники как-то жалеют этих птиц. А прощальные осенние крики их в вечерней звенящей тишине, по-моему, способны взять за душу любого человека. Мне думается, что в самом виде кулика, его голосе, ярком инстинкте стайности, просто бесшабашном стремлении подлететь на зов раненого товарища или спикировать вслед за сбитой птицей -есть что-то от глубокой древности, мистическое и загадочное, как у вальдшнепа. Недаром он похож (особенно своим клювом) на священную птицу ибиса, которому поклонялись египтяне.
Весной 1995 г. в одной из галерей Бельведера в Ватикане я увидел на стене изображение двух серпоклювых птиц. Это оказалась копия фрески из известного “Золотого дома” римского императора Нерона. Вначале я так и подумал, что нарисованы ибисы. Но сравнив фотографию (а она получилась темноватой из-за строжайшего музейного запрета на применение вспышки, да и сам фон фрески был темно-красный) с описаниями разных ибисов, понял, что это не они. Тот самый африканский ибис вообще не имеет на голове перьев, да и другие его собратья в разной степени лысые. Из европейских похожих птиц оставалась каравайка, но у нее по-другому оперены ноги, короче хвост и голая уздечка (кожистая вершина клюва) доходит до глаз. Возможно, изображены большие кроншнепы, и последующая добыча особи их западного подвида заметно прибавила уверенности в этом.
В нормах ежедневного отстрела для крупной дичи обычно делаются ограничения. Например, если за сезон разрешается добыть семь водоплавающих птиц, в том числе лишь одного гуся или семь боровых, из них всего пару тетеревов, то и при охоте на болотную дичь можно было бы установить, например, общую норму десять птиц, в том числе только три больших кроншнепа.
А на среднего кроншнепа охоту вообще можно запретить, чтобы его не постигла судьба полностью истребленного эскимосского кроншнепа и двух других видов, занесенных в Красную книгу. Поскольку, я думаю, возможная встреча с ними абсолютно не исключена, поделюсь некоторыми сведениями.
Кроншнеп-малютка — небольшой, с горлицу, кулик. Второе название- карликовый. Темя черно-бурое с охристой продольной полосой, надхвостье темное. Самый западный очаг его распространения по литературе — Таймыр.
Но, да поверят мне читатели, в августе 1948 года на сенокосе под Салехардом я учил стрелять из дробовика десятилетнего брата. Кроншнепов было очень много. Мы вместе подкрадывались к ним из-за стогов или по некошеной кромке травы. Мальчик не мог удержать двустволку на весу, поэтому я опускался на четвереньки, а он клал ружье на мою спину. Таким образом и был застрелен необыкновенно маленький, взрослый, летающий кроншнеп, очень похожий по описанию на малютку.
В природе все бывает, и случай может повториться.
Тонкоклювый кроншнеп. Он еще называется малым и по окраске полностью повторяет большого, только на нижней части груди есть сердцевидные или каплевидные пятна. Клюв тонкий, величина примерно с чирка. Голос в полете: “пи-пи”. Очень редкий вид, находящийся под угрозой исчезновения. В прошлом обитал на болотистых пространствах тайги Западной Сибири от Урала до долины Оби, возможно, до среднего течения реки Конды. Последний раз, судя по литературе, его отмечали в 1924 году в районе Тары по Иртышу, а гнезд не находили много лет. Эту птицу мне довелось подстрелить и точно определить в низовьях Иртыша под Ханты-Мансийском весной 1973 года, за год до учреждения Красной книги СССР.
А почему бы какой-то уцелевшей кочующей негнездящейся особи не залететь снова в наши края? Стоит только отвлечься от погони за добычей. Давайте оглянемся, понаблюдаем, тогда обязательно увидим что-нибудь необычное. И вдруг воскреснет из небытия маленький королевский кулик.
На цветущих осенних лугах Обь-Иртышья немало и других интересных объектов спортивной охоты по перу. Я называю их попутными птицами, поскольку специально за ними пока никто не охотится, а большинство вообще игнорирует как дичь.
Среди куликов, достойных внимания, можно выделить из крупных (после кроншнепов) — веретенников, из средних — турухтанов, которые стайками начинают появляться на илистых топких берегах обмелевших проток и ручьев в конце июля-начале августа и очень рано улетают на юг.
Несомненно, на первом месте и по красоте, и по величине стоит большой веретенник — ближайший родственник кроншнепов. Очень стройный изящный кулик на высоких ногах. Клюв длинный, тонкий, чуть загнут вверх, по цвету черно-бурый, у основания желтый. Сам кулик рыжевато-бурый, живот светлый, надхвостье чистое белое, а хвост черный. На лету заметно белое поле на крыльях и ноги, выступающие за край хвоста. Может, потому и получил свое название, так как в профиль похож на веретено. Есть другая версия — от слова “веретья” — сибирского названия высокой, обычно сенокосной гривы (берега), граничащей с речками, протоками и пойменными разливами.
Малый веретенник — более северный вид, бывает у нас пролетом. Он заметно меньше, не такой стройный, ноги короче, клюв прямой. Грудь и живот — ржаво-рыжие. Отличительные признаки: нет белой полосы на крыльях, надхвостье белое в бурых пятнах, хвост белый с поперечными темными полосами.
Я стреляю веретенников не каждый год и только в первые выходы, если на лугах еще мало благородных куликов. Охота с подхода на протоках и обмелевших речках неспортивна: в сидящих стрелять — позорно, а в угон — очень легко. Да порой по топкому берегу даже и на выстрел не подберешься — завязнешь. Лучше устроиться на каком-нибудь мыске недалеко от воды и стрелять влет самой мелкой дробью. Собака здесь обязательна как для подачи с воды, так и с илистых отмелей. И водяной спаниель опять же предпочтительнее островных сухопутных легавых. Может он вполне посоперничать и с более сильными континентальными легавыми, поскольку нагрузка невелика. С Ледой мы взяли за девять сезонов одиннадцать веретенников.
Первого, малого, подстрелил холодным, сырым, ветреным утром над глубокой и широкой протокой. Он летел низко, упал на противоположный берег. Собака, занятая поиском в траве, его не заметила. Я пошел к знакомому броду. Но ил был очень вязкий, зачерпнул в сапог воды и решил подняться на гриву, чтобы отжать портянку. Тут Леда с высоты увидела кулика, но не бросилась сразу, а побежала по твердому берегу обратно, спустилась точно в створе и сплавала за трофеем.
В следующий раз почти на том же месте положил трех малых веретенников в воду у другого берега с интервалом метров в семь-десять. Собака сплавала за одним и снова в протоку. Смотрю, плывет немного в сторону. Понял, рассмеялся, но корректировать не стал. Между куликами торчало затопленное ведро, которое она добросовестно обнюхала, а затем вынесла остальных птиц.
Однажды под вечер мы возвращались с дупелиных лугов, добыв шесть долгоносиков. Леда, прихрамывая, брела за мной. Иногда садилась, поднимала ободранную в кровь на сухой стерне переднюю лапу и скулила. Над протокой стайка за стайкой шли пролетные малые веретенники. Я присел на полуострове и быстро довыполнил дневную норму, взяв четырех куликов. Собачий азарт победил боль, и Леда буквально на трех лапах ходила к воде за трофеями.
Точно так же охотятся на турухтанов. Эти серо-бурые птички встречаются осенью раньше и чаще веретенников. Может показаться, что вместе собрались птицы разных видов — настолько самцы крупнее самок (почти в полтора раза). Турухтаны хорошо известны охотникам по весенним брачным турнирам, которые устраивают пестроокрашенные разноцветные петушки, так и называемые в народе.
Конечно, по сравнению с красной дичью турухтан не деликатес, и я давно уже стреляю их только для натаски собак. Тем более в отличие от веретенников, они встречаются на лугах. Когда мало бекасов и дупелей — все же какая-никакая работа спаниелю. Леда за все время подала 15 турухтанов.
И на весенней, и на осенней пойме можно встретить множество других оседлых и пролетных куликов, в том числе очень мелких, на которых просто жалко поднимать ружье. Но тем не менее все они считаются дичью и разрешены к добыче, кроме кулика-сороки, который охраняется законом, хотя и не занесен в Красную книгу.
В Обь-Иртышье его зовут кипитка за резкий, громкий, свистящий голос: “кипик-кипик-кипик”. С таким криком он любит дразнить, пугать и преследовать других птиц, а порой и охотничьих собак, что я неоднократно наблюдал при осенней охоте со спаниелями.
Оперение кулика нарядное, строго-парадное: голова, грудь и спина черные, брюшко и нижняя часть надхвостья белые. Весной на горле у самца появляется белое пятно-полумесяц как контрастное дополнение к черному фраку. Крепкие красные клюв и ноги, выразительные глаза в «очках” из неоперенной кожи оранжево-красные с разными оттенками. Живет по берегам рек и проток.
Наиболее представлен род улитов. Из них чаще попадает под выстрелы охотников большой улит (примерно с турухтана). В полете похож на веретенника отставленными за конец хвоста ногами. Клюв слегка загнут вверх. Окраска бело-серая. Крик: “витли-витли”. На него похож травник, встречающийся в южной части округа. Отличается красным цветом ног, белой полосой на крыле и пестринками по низу. Оба любят травянистые берега озер и проток. Есть еще краснолапый кулик-щеголь, более северный вид. Его легко узнать по аспидно-черной окраске с белым крапом на спине, низ белый.
Из мелких улитов назовем самых заметных. Это житель речных берегов серый куличок-перевозчик, который часто летает над речкой с одной стороны на другую, обгоняет идущие лодки, садится на затопленные коряги или плывущие бревна и кричит свое “полведра, полведра”, видимо, назначает цену за “перевоз”.
Здесь же бегает суетливый и вездесущий фифи, темно-серый, размером со скворца. Вот он резко остановился и раскачивается на лапках с возгласом “гип-гип, гип-гип”. Так и ожидаешь, что за этим кличем последует “ура!”
Повсеместно распространен небольшой улит-мородунка. Его характерные особенности: дымчато-серая окраска и тонкий клюв, загнутый вверх, как сапожное кривое шило.
Много мелких куликов принадлежит к роду песочников. Они гнездятся преимущественно в тундре, а негнездящиеся особи обитают повсюду. Более известны среди них рыже-бурый краснозобик и самый маленький кулик-воробей.
Нередко к утиным манщикам подсаживаются маленькие кулики-плавунчики. Они быстро плавают, загребая лапками с кожистыми лопастями-веслами на пальцах. У нас встречается круглоносый плавунчик — черно-серый, с рыжими пестринами, низ у него белый, шея ярко-рыжая.
Бывают кулики, явно не похожие на остальных своих собратьев. Например, к куликам относится всем известный черно-пестрый хохлатый чибис с характерными широкими и тупыми (я бы сказал, кривыми) крыльями. Кулики из рода ржанок-довольно крупные птицы с относительно короткими прямыми клювами, большой круглой головой и толстой короткой шеей. Это живущий в тундре черно-пестрый тулес и встречающаяся в лесной зоне золотистая ржанка, название которой говорит само за себя.
По берегам рек и озер нередко можно видеть похожих по фигуре на ржанок, но маленьких куликов из рода зуйков. Более северный вид — галстучник — чуть крупнее. По окраске они почти одинаковы: черно-пестрые, белолобые, имеют черную поперечную полосу на зобе (галстук) и такую же, идущую по голове через глаза к шее.
Из всех них я считаю объектом охоты только большого улита да, может быть, травника, хотя в детстве приходилось добывать ржанку, тулеса, мородунку, перевозчика, фифи и даже зуйка, плавунчика и воробья.
Возможно, представит интерес информация о том, что на ручейно-речных улитов охотятся из скрадков, иногда даже с профилями, и если засидка находится у воды или топкой отмели, спаниель очень даже пригодится.
К болотно-луговой дичи относятся не только кулики. Есть птицы довольно редкие и почти невидимые из-за скрытного образа жизни. Они к тому же мало и неохотно летают. Их легче услышать, чем увидеть. Но охота на них с хорошо поставленной собакой очень интересна и спортивна. Причем, как ни странно, не по стрельбе, а по самому поиску и наблюдению за особым, более эмоциональным и интеллектуальным поведением своего мохнатого партнера.
Это представители семейства пастушковых и, впрочем, родственники журавлей. Наиболее известным в народе является коростель (дергун, дергач) — великий пешеход. До сих пор существует поверье, что он отбывает осенью на юг пешком и так же возвращается весной к местам гнездования. Знакома и его страстная песня, если так можно назвать многократные громкие крики “дерг-дерг” или “крэн-крэн». Примерно такой звук получается, когда водят деревянной палочкой по гребню.
По размеру он примерно с бекаса, но в силу рыхлости оперения кажется толще. Как и все пастушковые, имеет короткий хвост, сплющенные с боков тело и клюв. У коростеля клюв недлинный, крепкий, красновато-серый. Ноги свинцово-серые. Один из двух добытых нами с Ледой коростелей был по тону оперения рыжий, а другой — краснорыжий.
Взлетает дергач тяжело, будто цепляясь за воздух поочередно крыльями, хвост и ноги при этом опущены вниз. Зато бегает невероятно быстро. Я видел однажды, как он бежал по стерне от озера, которое мы обходили с Ледой, к массиву густой травы. Буквально промелькнул, как мышь, и внедрился в кочки. Поднять его спаниелю не удалось.
Другой пастушок, погоныш или болотная курочка, название свое получил за голос — «уить-уить-уить”, напоминающий звук прута или пастушеского кнута, рассекающего воздух. За годы охоты с Ледой мне довелось взять четырех таких птиц. По очертаниям они похожи на коростеля. Всех их я измерял и внимательно описывал для себя окраску. Длина тела около 25 см, клюв темно-оливковый, до двух сантиметров, основание его оранжевое. Ноги тоже оливковые или зелено-желтые. Верх оливково-бурый с пестринами, грудь темно-серая, надхвостье крапчатое, подхвостье кремово-белое.
Четыре раза видел довольно быстро вылетающих из-под собаки каких-то очень маленьких, темно-коричневых птиц размером с воробья, но по полету отличавшихся от певчих. Перемещались они недалеко, однако поднять снова не удавалось. Позже Леда выпугнула такую птицу из прибрежной травы на озере, и я подстрелил ее над водой. То, что это пастушок, не оставляло сомнений, а позже определил, что добыл погоныша-крошку. Он на четыре-пять сантиметров короче большого, клюв весь оливковый, только надклювье более темное. На голове, шее и спине больше коричневого, надхвостье коричневое с черным, подхвостье черно-крапчатое. Грудь светло-серая, ноги бледно-красные.
Встречаются коростели и погоныши практически в одних местах, заросших густой высокой травой (это первое условие), кочковатых и сырых труднодоступных берегах, тупиках озер или на их травяной оторочке, в глубоких узких ручьях, зеленой травяной змейкой текущих через луга. Сидят, естественно, крепче красной дичи, к тому же убегают от приближающейся собаки. Леда, почуяв горячий наброд, начинала прыгать, как кошка на четырех лапах или как мышкующая лиса, иногда останавливаясь в прыжке на задних лапах и словно удивлялась, где же птица, которая секунду назад была рядом. Вот спаниель впадает в азарт: то рычит и сердится, то взлаивает коротко и звонко, как будто улыбается, а в глазах — явная хитринка. Картина!
Как-то она находила поочередно следы двух пастушков на длинном озерном тупике-ручье с почти непроходимой травой. Как только не скакала, какие спирали ни выделывала по следам, но так и не выгнала птиц. Во время следующего выхода мы специально обследовали тупик, был сильный ветер, несущий застоявшийся во влажном воздухе запах пастушков. Леда по-прежнему крутилась, припадала на передние лапы, шумно фыркала, обнюхивая кочки, выпрыгивала из травы, чтобы ощутить верховые запахи. Один погоныш был все-таки поднят. Другого взяли на следующий день сравнительно быстро, потому что он сидел на мысу, и Леда отрезала ему пути на сушу-пришлось взлетать. Должен заметить, что летит курочка легче коростеля и держится более прямо, подобрав ноги, хотя хвост чуть опущен вниз.
И здесь уже можно утвердительно заявить, что для этой дичи спаниель наиболее подходящая собака. Охоту на пастушков с легавой специалисты даже не рекомендуют, так как птицы не выдерживают стойки и убегают. Молодого сеттера или пойнтера вообще можно испортить и он будет срывать стойку по красной дичи. Жаль, что местные спаниелисты не познали вкус такой, как говорят знатоки, “оживленной” охоты, суть которой, как и охоты вообще, — в преследовании дичи — чем сложнее, тем интереснее.
Есть еще один резервный, неосвоенный у нас вид классической охоты — на известных всем маленьких серо-бурых перепелок из семейства куриных.
Когда по Иртышу и Оби было много деревень с полями, перепелка считалась обычной птицей. И знаменитый бой токующих перепелов: “поть-полоть” или “пить-пилють” можно было слышать довольно часто. И сейчас примерно до широты Березова встречается обыкновенный перепел. В отличие от вышеперечисленной он уже относится к разряду полевой дичи, хотя держится и на пойменных лугах, предпочитая сухие гривы с невысокой травой. Именно в таких местах мне довелось добыть с Ледой пару престижных трофеев. Перепелки имеют сильный запах, который вызывает приятное волнение собак. И спаниель здесь опять не хуже легавых.
Рассказав о болотной охоте по видам дичи, замечу: чисто дупелиные, или бекасиные, или даже кроншнепиные охоты случаются редко, чаще бывают комплексные, что, естественно, много интереснее. Вот результаты наиболее “ассортиментных” выходов 1991 года: десятого августа-дупель, бекас, веретенник, турухтан, коростель и два кроншнепа; двадцать третьего августа-четыре дупеля, по паре бекасов и турухтанов, три веретенника, перепелка и улит.
Утиные охоты с Ледой можно пересчитать по пальцам: или случайная попутная добыча вместе с куликами, или редкие выезды, чтобы отпраздновать открытие сезона на водоплавающих, — дань многолетней традиции. Первая такая поездка была в 1986 году. Тогда тюменские власти отложили сроки на неделю по каким-то, как всегда, надуманным причинам. Поскольку такое случалось не однажды, назову реально имевшие место “аргументы”: лето слишком холодное -хлопунцов много (как будто нормальный человек будет стрелять утят, а в самое теплое лето не бывает поздних выводков); лето жаркое -опасность пожара (попробуй подожги сочную траву на некошеных лугах, хотя стог сена можно спалить и в дождь); приезд Михаила Горбачева в область — на вокзалах, в аэропортах и т.п. могут быть люди с ружьями, вдруг откроют огонь дробью по генсеку (не иначе, как плод воспаленного воображения).
Итак, суббота, шестое сентября. Стрельба опять же почему-то разрешается с утренней зари, вопреки элементарному здравому смыслу. По пятницам большинство охотников на своих местах — строят скрадки, расставляют манщики, а вокруг непуганые утки кружатся. Кто-то не выдерживает, и его можно понять. Ну что случится за ночь? Поэтому нет-нет, и звучат выстрелы с разных сторон. Да и другие чувствуют себя браконьерами. Пусть обустраиваешься, но ружье-то с тобой, теперь его не оставишь на стане — значит, ты — потенциальный нарушитель.
Мы из-за каких-то дел опоздали и на утренник. Приехали на луг в девятом часу. От сильной росы некошеная трава отливала издали сединой, похожей на иней. А вблизи, на солнце, мелкие капельки воды светились массой оттенков: и по яркости — от прозрачного до платинового, и по цветовой гамме, играя радужными разводьями, как мыльные пузырьки. Но при всей красоте некошеная трава такая мокрая, высокая и густая, что в нее не хочется входить. Предпочитаем более длинный путь к озерам по сенокосной дороге.
Подход к первому водоему оказался неудачным. Из затопленной травы свечой поднялась пара крякв. Красивый дуплет-два всплеска от падающих уток. Но на поверхности воды осталась только одна. Другая как нырнула с перебитым крылом, так больше ее не видели, сколько Ледка ни плавала среди водорослей и ни бегала по берегу. Озеро назвали “крякашиным”.
Следующее озеро, глубокое и чистое, открываем для себя впервые. У него интересная Т-образная форма и все три тупика простреливаются. Уток не видно. Но как только Леда зашлепала по воде, с противоположного берега поднялась шилохвость и, обстрелянная, полетела совершенно необычно, как-то вертикально, почти стоя, и медленно, а после второго выстрела упала в озеро. В это время в стороне выплыли из травы еще пять острохвостое. Я свистом отозвал собаку, уже жаждущую взять трофей, и попятился назад, в траву. Мы не поленились обойти озеро и подкрались с тыла. Взлет, удачный дуплет и три утки валятся в воду. Оставшиеся делают облет, опять дуплет, и в озере лежат шесть крупных шилохвостей, которых Леда постепенно всех вынесла на берег.
Отдохнув и перекусив у ближайшего стога, собрались было продолжать свой путь, но заметили тройку уток, летящих к озеру. Только спрятались за стог, как откуда-то появился острохвост, летевший перпендикулярно стайке, на небольшой высоте. Пока в него стрелял, тройка уже почти надо мной. Акробатически прогнувшись и, отведя ружье назад, стреляю. Одна шилохвость останавливается, и учащенно махая крыльями, опускается в некошеную траву. Леда, подбиравшая на стерне острохвоста, не видела, куда падала последняя утка. Я подошел к замеченному месту, и собака, сделав несколько азартных кругов среди кочек, поймала немного отбежавшую шилохвость.
Груз добычи уже ощущается на плечах — пора выходить к дороге. На пути знакомое “ожерелье” небольших, вытянутых узких озер. По команде “ищи!” Леда вошла в воду и выгнала чирка. Когда тот упал на противоположный берег, она переплыла озеро, исчезла в траве и вскоре появилась с уткой в зубах. На другом озере чуть было не повторилась история с пропавшей кряквой. Я также ранил в крыло шилохвость. Она упала на мелкое место, и Леда ее с трудом, но поймала и принесла мне. Я стоял по колено в воде и, когда брал утку, она забилась и вырвалась. Бульк, и исчезла. Мы вдвоем “утюжили” озеро, пока я не заметил хитрую утку под листьями водорослей с выставленным на поверхность воды клювом и верхней частью головы.
Да, поработала собака неплохо, но все это мы уже проходили раньше. А более сложные поиски — аппорты — она продемонстрировала в следующем сезоне. На открытие приехал Андрей, теперь уже врач, работавший в Тюмени. Встретить первую зорьку я решил на понравившемся мне Т-образном озере, сын предпочел сесть на заветное пролетное место у протоки. Когда подошел к озеру поставить скрадок, понял, что ошибся. Оно заросло вдоль берегов травой, заметно уменьшилось в размерах и не могло быть привлекательным для уток, как раньше.
Вечером сидели у костра под защитой невысокого, но густого тальника. Нам было о чем поговорить и что отметить: у Андрея 15-летие ружейной охоты, у меня-45-летие. Воспоминания, воспоминания…
Утро сырое и холодное. Леда вышла за мной из палатки и тут же юркнула назад. Еле выманил, но пройдя по росистой траве метров пятьдесят, она стремглав убежала обратно. Кстати, было такое в первый и последний раз. Пришлось взять на поводок. Вдруг он натянулся, и собака, словно сняв с себя озноб, понюхала землю и воздух. Я понял, что теперь, когда учуяла дичь, в палатку ее и силой не загонишь. И тут началось. Не успел снять через голову ошейник, как Леда в галопе пошла челноком. В ночной тишине гулко хлопают крылья поднятых дупелей. После каждого взлета легкое взлаивание:
— Ну что ты не стреляешь, ружье забыл, что ли?
И так семь раз. Концентрация куликов в такое время напоминает высыпки и внушает надежды.
Рассвет встретили в скрадке около пяти часов утра. Андрей уже несколько раз бабахнул из полуавтомата, а мы уток не видим и не слышим. Какой-то, не раз уже обстрелянный чирок несется поперек озера и, сраженный дупелиной “девяткой”, падает в темную тень берега. Подбирать его сразу нет смысла, может быть другой налет.
Уже засветло снял широконоску из проходной стаи и одиночную шилохвость, падавших рядом со скрадком. Следующего острохвоста я обстрелял неудачно, и он утянул к озеру Пропавшего крякаша метров за 500 с лишним. Пошли мы туда с Ледой без особой надежды. Но хорошо, что подранок не ушел в воду и был пойман в траве.
Днем прояснило, ветер стих, и так потеплело, что можно было говорить о наступлении долгожданного бабьего лета. Вечером из скрадка я наблюдал вьющихся столбиком комаров, множество мотыльков, кишащих на поверхности озера водомерок. Из глубины, словно ракета, выпущенная с подводной лодки, вылетел большой жук-плавунец. Другой такой же “летчик”, прилетев откуда-то, спикировал и с ходу нырнул. И над озером, и над прибрежной травой вели свою охоту стрекозы.
Светлый закат, начавшийся в двадцать один час, окрасил луговые травы в разные цвета — от золотого до бледно-зеленого. Нежными голубыми и молочно-розовыми оттенками заиграла неподвижная вода. От созерцания прекрасной природной акварели отрывает шум утиных крыльев. В высоком боковом полете идут проходные шилохвости. Не сразу после дуплета пара уток отдаляется от стаи и снижается в темноту сзади скрадка. Отложив поиск на завтра, решил еще немного посидеть, послушать.
И впервые увидел, как дупели собираются на ночную кормежку. С оживленным кряканьем они покидали укромные места дневок. Несколько долгоносиков, судя по звукам, пересекли озеро, а один медленно протянул метрах в пяти от скрадка. Его силуэт, чем-то похожий на вальдшнепиный, был четко виден на фоне еще светлой воды. И хотя по дороге на стан Леда шла на поводке, чтобы не гонять бесконтрольно куликов, они раз пять вылетали прямо из-под ног.
У костра меня ждал торжественно-праздничный ужин. На другой день предстояло еще одно событие — мне исполнялось 55 лет. И по крайней мере 40 своих дней рождения я встречал на охоте. В котелке кипела уха из девяти крупных щурогаек, которых Андрей поймал спиннингом, на шампурах жарился шашлык из дичи. Рядом соответствующие напитки и закуски…
Наутро природа порадовала поздним, но красивым рассветом. Сначала обозначилась узкая серая полоска нарождающейся зари. Постепенно она становилась светло-серой, серебряной с матовым платиновым блеском, нежно-голубой, и вдруг позолоченная бирюза разлилась на четверть небосвода. Выплыв из-за края земли, вспыхнуло огромное малиновое светило.
Как хорошо, что не пришлось ни разу выстрелить в эти волшебные минуты. Утки как будто специально облетали скрадок стороной, хотя Андрей изредка постреливал… Но пора искать вчерашних подранков. В случае удачи Леда может превзойти даже достижения Джека-II. Помня, что утки снижались по разным направлениям: одна по ходу полета стаи к крякашиному озеру, другая — резко в сторону и по дуге, решил сначала обследовать берега нашего озера. Удобнее всего ей было скрыться в тупике, переходящем в длинный сырой ручей-канавку, поросший высокой, густой, закочкаренной травой. Здесь Леда сначала поочередно выставила мне под удачные выстрелы бекаса и болотную курочку, а затем, после недолгой и невидимой возни, вынесла еще живую шилохвость с перебитым кончиком крыла.
Вторую утку собака обнаружила в отаве, не доходя до озера, и здесь же подняла дупеля, которого при такой работе Леды грех было промазать. И охота у именинника оказалась удачной — без промахов и потерь. Можно было с гордостью отправляться домой встречать гостей.
В последующие годы довелось раза три открывать утиные сезоны на перелетном Горелом озере, где Леда не хуже Джека-II почти в темноте бросалась за утками в озеро, искала их на некошеном лугу и в заболоченной заросшей низине, доказав тем самым универсальность породы.
Дважды она доказывала на окружных выставках и чистоту породы. В четыре года стала победительницей на ринге с оценкой экстерьера “отлично”. Позже уже московские эксперты поставили ей “очень хорошо”, узрев излишнюю кудрявость (после мытья накануне) и небольшую “коровистость” ног (временное послеродовое явление).
К сожалению, в полевых испытаниях участвовать не пришлось, так как они для легавых и спаниелей в Ханты-Мансийске не проводились. Я уверен, что при явной условности и надуманной сложности правил, оторванных, на мой взгляд, от реальной обстановки на охоте во всем ее многообразии, Леда по болотной дичи наверняка взяла бы диплом не ниже второй степени, а по уткам, без сомнения, — высшей пробы. Но утки — это врожденная специализация спаниеля. А Леда вошла в семью моих собак как первая дупелистка и бекасистка, пока не превзойденная. И мне до сих пор больно от того, что так мало было ей отпущено времени для охоты.
Сезон 1992 года опять стал для меня дважды юбилейным. 18 августа, полвека назад, состоялась та памятная, прощальная охота с отцом перед уходом на фронт, когда был добыт мой первый ружейный трофей. Знаменательная дата совпала с открытием сезона на болотную дичь. По случаю сделал себе подарок — сотню стендовых патронов с дробью-”девяткой” в контейнерах. Поначалу казалось, что зарядка прекрасная. Леда работала старательно и спокойно, за какие-то двадцать минут выставила на одной лужайке трех дупелей и бекаса. И выстрелы, и аппорты были безупречны. На другом лужке подняла враз пару бекасов. Вот, думаю, и праздничный дуплет. Первый падает, а вместо второго выстрела — глухой хлопок, и белый контейнер плавно и медленно, словно космический корабль на телеэкране, выплывает из ствола, рассыпая дробь.
Не придав этому значения, — чего не бывает на конвейере, — я спокойно продолжил охоту, но другими патронами, потому что случайно пришлось пострелять кроншнепов. Мы отдыхали с Ледой у стога, а королевские кулики, перемещаясь с сенокоса на речку, пролетали над нами. Я снял до нормы пять птиц красивыми королевскими выстрелами.
Через два дня на том же лугу ловко взял бекаса. Вылетает дупель — мимо. Снова беру бекаса. По другому дупелю — два подряд промаха, в следующего — попадаю. Выделив бекаса, нажимаю на спуск и слышу только легкий щелчок бойка по капсюлю. Когда открыл ружье, стреляная гильза на сантиметр подалась назад, а из ствола с минометным свистом вылетел контейнер и упал метрах в пятнадцати. Тут-то я вспомнил старый отцовский завет: не открывай ружье сразу после осечки, может произойти затяжной выстрел и гильза вылетит вместе с пороховым газами.
Теперь было чем ответить Леде на ее немой укор:
— Что ты, хозяин, состарился, мажешь и мажешь?
— Патроны плохие, однако.
Частично собака была права. 31 августа мне стукнуло 60 лет. Посидев со съехавшимися на день рождения родственниками, мы с Андреем прямо от праздничного стола поехали на вечерник. Я снял королевским выстрелом высоко летевшую широконоску, которая долго и медленно, как осенний лист, падала мне под ноги. Тут же быстрым дуплетом взял пару свиязей, пролетавших над речкой, — есть работа Леде.
Затем совершали еще два таких же непродолжительных выхода на долгоносиков с обычными радостями от хорошей работы собаки (был классический анонс по дупелю), от метких выстрелов (к сожалению, всего пять попаданий), от интересных наблюдений (на этот раз видел массовую любовь, брачные прыжки и полеты кобылок — маленьких зеленых самцов и больших коричневых самок) и, естественно, с огорченьем от своих промахов и невнимательности.
Закрывали сезон 15 сентября. Кулики улетели, а теплый вечер не оправдал надежд на лет уток. Видел их всего шесть раз и то далеко в стороне. Оставалось испытать удачу на утренней зорьке. Развел костер у большого бревна-плавника, служившего одновременно столом, сиденьем и защитой Леде от свежего ветерка. Заметно похолодало, небо затянуло низкими тучами, в разрывы которых светила чуть ущербная желто-зеленая луна, как противотуманная автомобильная фара.
Поспав немного в машине, в четыре часа, заведомо рано, встал на вахту. Было очень холодно. Леду, лежавшую на персональном квадратике из соломенной циновки, прикрыл сеном. Где-то далеко раздался одиночный выстрел. Но уток не было. Около пяти часов я окончательно замерз и начал растирать колени. Что это! Слышу слабый шлепок по воде и думаю: кто такой легкий сел к манщикам -чирок или кулик-плавунчик? Тут раздался мощный шум крыльев и какой-то двойной удар о землю. Поднимаю глаза — надо мной большая птица, а перед скрадком валяется манщик со шнуром и грузилом. Это лунь тихо взял его с воды и, ощутив пенопласт вместо пера, бросил.
На востоке то появлялась, то исчезала чуть заметная полоска зари. Потом она зазолотилась и стала расширяться и удлиняться по дуге, окаймляя горизонт. Низ ее заблестел от приближающегося солнца. Ветер начал дуть порывами, постепенно западать и стих, а дуга заняла все небо, вытеснив полностью облака. Наступило сухое, без росы, утро. Тройка чирков пикирует на манщики. Пара становится нашей добычей, а один улетает на ближайшее озеро. При таком утином “безрыбье” стоило за ним сходить. Казалось бы, все просто: взлет, выстрел, чирок падает далеко в воду, Леда плывет. Но аппорт? То был последний аппорт собаки в ее жизни. Может быть, именно поэтому я выделил последний сезон Леды в отдельный рассказ, как и первое поле.
Продолжение следует…
