Новомир Патрикеев
Рада — ищейка и водолаз
В начале 1993 года умерла Леда, проработавшая всего девять сезонов, но каких — в среднем по семь охот. Два месяца я впервые за многие годы жил без собаки и, признаюсь, чувствовал себя не только неполноценным охотником, но и человеком. Весной в доме появилась Ледина правнучка из известного в Казани гнезда русских спаниелей С.А. Тукмакова. Красивая, трехцветная, стройная, шустрая и слегка сердитая спаниелька имела в справке о происхождении немало обладателей отличного экстерьера, полевых дипломов и “абонентов» Всесоюзной родословно-племенной книги охотничьих собак.
Я назвал ее Радой и стал воспитывать с первого дня. Начал с проверенного шага. Крыло кроншнепа, брошенное мною, она как-то по-кошачьи игриво схватила, принесла, легла у ног, но отдавать не захотела. При попытке отобрать поноску глухо заворчала, но карие глаза ее светились лукавинкой — а ну-ка, отними.
Отнял, бросил-схватила более азартно, принесла. Протянул руку -отбежала на шаг, села. Я принял игру и отвернулся. Смотрю, подходит и тычет крылом в колени — ну, бери же. Тяну осторожно за кончик, а она, довольная, урчит вроде бы угрожающе, делает зубастое щучье лицо, старается закрыть “добычу” сразу и носом, и лапами. Понял, с аппортом все будет в порядке.
И действительно, только я в дом, а Рада уже навстречу с толстым кожаным поводком-плеткой, пластиковым жеваным флаконом или мячиком (крыло прятали, чтобы не разгрызала).
— Давай, хозяин, бросай. Я принесу, но отдам не сразу. С ребенком надо играть, — всем видом предлагала она.
Чувство собственности — великая движущая сила. В погоне за поноской спаниелька была готова смести все на своем пути. А если спрячешь куда подальше — перевернет всю квартиру, но обнаружит. Таким образом, и поиск отработался сам собой.
Прыгучесть — породное качество — тренировали с помощью половой щетки с длинной ручкой. Чтобы ухватиться за щетину, Радка была готова сколько угодно скакать и в высоту, и в длину, в зависимости от маневра. В результате она стала самой динамичной и прыгучей из всех моих спаниелей. В ее “личном” альбоме хранится снимок, где щенок несется ко мне с крылом в зубах, а о скорости говорят длинные уши, распростертые как крылья параллельно полу.
Заметил у Радки еще одну особенность — настороженность с долей опаски по отношению к незнакомым местам и предметам. Сначала боялась высоты и не хотела самостоятельно спускаться по деревянной лестнице со второго этажа. Учить вышли вдвоем с женой, которая подбадривала щенка сверху, а я звал с нижней площадки. Радка походила по краю крашеной половицы, поскулила. Страшно, а к хозяину хочется — впереди прогулка. Рыбкой соскользнула, но не удержалась, повалилась на бок. Испуганно вскочила и давай карабкаться вверх. Казалось, это сложнее, нет, забралась на ступеньки и бегом к хозяйке. Урок повторили через несколько дней. Рада одолела уже две ступеньки подряд и опять на одну отступила. И так, по принципу — два шага вперед, шаг назад — осилила пролет.
Бросил ей однажды вместо палочки литровую пластиковую бутылку из-под пепси-колы. Сразу не побежала, как к маленькому флакону, а стала наступать с прыжками и лаем. Подпрыгнет на четырех лапах почти вертикально и как бы затормозит. Постепенно приблизилась, обнюхала и начала гонять носом, словно футбол. Схватить толстый сосуд не удавалось, пока не уцепилась за горлышко. Теперь все — добыча — можно тащить хозяину.
Весной и летом мы закрепили все домашние уроки во дворе или огороде при помощи круглой гладкой палочки с привязанными крыльями чирка и кроншнепа. С каким вниманием следила собака за ее полетом, с какой скоростью летела к месту падения, с каким азартом, в хищном прыжке хватала обнаруженную поноску!
Команд при дрессировке было усвоено немного: рабочие — “ищи” (с жестом, дающим направление), “взять”, “дай” и останавливающие -“назад”, “нельзя”, «ко мне”, “сидеть”. Считаю, что команда “лежать” низкорослому спаниелю бесполезна, а при нахождении в густой граве, где чаще всего и прячутся кулики, даже вредна, т.к. собака “отключается” от процесса охоты, ничего не видит, нервничает. Вполне достаточно ее посадить.
В то же время темпераментного по природе птичьего гончего -спаниеля, да еще разгоряченного поиском, очень важно и во-время отозвать. Как обычно, для привлечения внимания собаки я применял громкий хлопок в ладони и резкий свисток. У Рады же любовь к поводку, как игрушке-поноске и атрибуту всегда желанной прогулки, неожиданно сделала и его дисциплинирующим фактором. В любой обстановке стоит показать ошейник — подбегает и подставляет голову.
Как и при подготовке других спаниелей, для физической закалки раз десять брал Раду в походы за грибами. Но в отличие от них, специально для эксперимента и в надежде на природные качества, не приучал ее к воде, лодке и ружью. Сама поняла в течение двух-трех охот. А теперь мою уже четырехпольную Раду ничто так не волнует, как звук выстрела и ничто так не привлекает, как возможность поплавать.
На первую охоту она вышла в возрасте пяти с половиной месяцев. Типичный щенок — большеголовый, угловатый, еще не обросший будущей роскошной шелковистой шерстью, но азартный, резвый, необыкновенно подвижный и прыгучий.
В том году пойма очень поздно и медленно освобождалась от половодья. Обычно небольшую мелкую канавку, отделявшую луг от дороги пришлось преодолевать на резиновой лодке “Стриж”. Рада заходить в нее не захотела, пришлось взять на руки и посадить. Когда уселся сам, она уткнулась носом в колени, явно побаиваясь нового вида транспорта. Леда же, познавшая в свое время сначала дюралевые шлюпки, в “резинку” запрыгнула спокойно и положила голову на нос лодки, как на подушку.
После переправы Радка легко выпрыгнула на берег. Нас встретило редкое заиленное, зеленое, молодое разнотравье. Цветов почти нет. Лишь на возвышенностях, в островках темно-зеленой травы -одиночные вербейники с полураспустившимися желтыми соцветиями, да вдоль дорог хилые тысячелистники без цветков. По берегам мелеющих заливов множество чаек и ворон, охотящихся за мелкими щучками. Больше за весь день не видели никаких птиц, кроме парившего в вышине орлана-белохвоста, да слышали свист погоныша за рекой. Из насекомых только небольшие коричневые стрекозки. Ощутив простор, Рада с интересом обследовала заболоченную траву, забредала в воду, гонялась и прыгала за стрекозами.
Через четыре дня прошел урок плавания. Переходная канавка сузилась метров до трех и глубиной стала чуть выше колена. Рада вошла в нее следом за мной, но не поплыла, а вернулась и побежала вдоль берега. Постепенно канава перешла в глубокий и широкий разлив. И собака решилась на форсирование водной преграды. Заходила по грудь, пыталась плыть, шумно хлопая по воде высоко поднятыми лапами. Только с четвертой попытки поплыла нормально. Очень довольная вышла на берег, отряхнулась и с ходу начала гоняться за стрекозами. Один прыжок был по-настоящему цирковой — высокий, в группировке — не зря тренировалась в детстве с метлой.
И снова никаких птиц. Когда вышли к судоходной протоке, мимо прошла мотолодка. Я «демобилизовался” и повесил ружье на плечо. И через несколько шагов из прибрежной травы вылетел улит —обстрелял его уже далеко. Спокойно прореагировав на выстрел, собака следила за улетающим куликом и тут же обратила внимание на кроншнепов, поднявшихся за протокой.
Через день нас ждала первая добыча. Протоптав все знакомые дупелиные болотца, вышли на высокую, незатоплявшуюся полой водой гриву. Линия паводка была отмечена извилистой, примерно тридцатисантиметровой по ширине полосой грязной, мазутно-нефтяной пленки. Это траурная лента в память о многих пернатых, погибших в период великой нефтяной эпопеи Западной Сибири. Стоит утке принести следы пленки на гнездо, считай, кладка погибла. Мне приходилось рассматривать зловещие снимки яиц, сделанные в инфракрасных лучах. Ясно виден маленький зародыш, а в нем черная точка. Эмбрион убила проникшая через скорлупку нефть.
От грустных воспоминаний отвлекла подсохшая, более яркая и ожившая пойма. Расцвели мои любимые горечавки и кисти тысячелистника. Появились желтые луговые незабудки и маленькие лягушата, которые не заинтересовали Раду. Она продолжала обнюхивать кочки и прыгать за стрекозами.
На другой луг шли по берегу глубокого ручья-оврага. Пулей пролетевшего над самой водой чернозобика я промазал. Радка посмотрела ему вслед с каким-то недоумением и словно немым вопросом:
— Ну и хозяин, не мог взять для щенка первую дичь.
И тут же увидели стайку турухтанов, опустившихся в луговую траву. Начали скрадывать. Рада шла рядом, не вырываясь вперед. Поднялись они с небольшой лужи-низинки. Снял на выстрел пару. Собака как-то осторожно, словно проверяя глубину, забрела в воду, неумело взяла одного кулика за крыло и принесла. Пока я прицеплял добычу к торокам, стоя в луже, Радка вынесла второго на сухой берег и села, не выпуская трофей, метрах в пяти от меня. Словно напоминала, что у нас есть “скорострельный» фотоаппарат. Полез было за ним, да увидел подлетающих снова турухтанов. “Положил» кулика на чистую воду. И когда Радка за ним бегала, успел отснять микрофотофильм из шести кадров.
Следом за улетевшими турухтанами вышли на широкую и глубокую протоку. Стайка взлетела неожиданно, и три птицы после дуплета упали около противоположного берега. Рада без команды бросилась в воду и чуть было не погрузилась полностью. Ожесточенно забила лапами, сделала дугу, высоко поднимая голову, и вернулась. Я сходил за лодкой и решил переехать один, т.к. берег был крутой и очень вязкий. Отъехав метров семь, а плавал я всегда лицом вперед с двухлопастным веслом, услышал бульканье, обернулся и увидел легко, спокойно и быстро плывущую за мной собаку. Она вышла на берег рядом с лодкой и побежала к куликам. Двух маленьких самок только понюхала, а петушка взяла и принесла. За оставшимися ходили вместе. На обратном пути Рада несколько раз подпрыгивала к висящим куликам, нюхала и пыталась, играючи, схватить.
А через два дня у нас была невезучая охота, последствия которой негативно сказались и на следующем выезде. Собираясь, я вынес сапоги с заткнутыми в них портянками на лестничную клетку, где была привязана Рада, чтобы не мешала складывать амуницию. Уже в машине вспомнил про них и вернулся. Плохая, говорят, примета. На лугу, переобуваясь, обнаружил, что одной портянки нет. Собака вытащила. Что делать? В одном носке сапог болтается и может остаться в грязи. Сена, чтобы сделать большую стельку, вблизи нет. Хотел уже рвать рубашку, да выручил оказавшийся в машине двусторонний красный наградной вымпел. Оторвал бахрому, разделил в одну полоску и обрел бархатную портянку.
Но погода не благоприятствовала. С утра прошел дождь. На лугу сыро, неуютно, сильный холодный северный ветер. У ручья, когда я надувал лодку, Радка увидела пролетающих турухтанов и впервые с лаем побежала за ними. Отозвал ее надрывным отрывистым свистом, отругал как следует. Но смысла внушения она, по-моему, не поняла:
— Что ты хочешь? Я же не легавая, а гончая, причем начинающая.
Пока воспитывал, заметил севшего под крутояр турухтана. Подошел, вспугнул и подстрелил над водой. Радка бросилась за ним, разбрызгивая жидкую, илистую грязь отмели, сплавала, выкарабкалась ко мне и села, не выпуская из зубов, — попроси хорошо, отдам.
А дальше предстоял экзамен на ищейку, прерванный боевой схваткой с подранком. С того же места обстрелял стайку турухтанов. Один упал замертво в воду, а другой — на противоположный берег и быстро побежал вверх по ложбинке высохшего ручейка. Только Рада вынесла битого кулика, как над ручьем появились веретенники. Одного я успел снять, и он с перебитым крылом поплыл на другую сторону. Когда собака настигла его, кулик развернулся, принял боевую позу, клюнул собаку в нос и удирать. Радка не испугалась, догнала и схватила беглеца за хвост. Он вырвался и был схвачен за крыло, а со следующей попытки — за бок и уже крепко. Доставила его Радка живьем прямо к лодке, и мы поехали за убежавшим турухтаном.
Она пошла по свежему следу с невиданным ранее азартом, чуть ли не вгрызаясь в землю, я за ней, по щиколотку проваливаясь в топкий берег. Поднялись на кочковатую травянистую гриву шириной метров 150 и на склоне увидели кулика рядом с параллельной протокой, которую он намеревался переплыть. Собака придавила его носом и ждала, пока я подойду. Видимо, еще не знала, что подранков надо давить.
Довольные пошли к лодке. Радка легко запрыгнула в нее, а я оступился и сел в жидкий ил. Переправившись, вымыл “Стрижа” и прислонил к заднему борту “уазика”, чтобы быстрее подсох. Только начал переодеваться, слышу шлепок и шипение. Легкая “резинка” упала от порыва ветра, зацепилась за что-то острое и наполовину выпустила воздух. Как теперь не верить народным приметам?
Итак, в активе более десятка аппортов и розыск куликов, правда, на открытых местах. Сейчас бы самое время поискать на некошеных лугах благородных долгоносиков, а их все нет, хотя подошла охота по водоплавающим. Получилось, что тренировались с Радой на уток, которыми она очень даже заинтересовалась.
На открытие сезона остановились у широкой и еще глубокой протоки с илистыми кормовыми отмелями. Я сделал просторный скрадок в расчете и на собаку. Попытался было надуть лодку для расстановки манщиков, но плохо приклеенная заплата частично отстала. Забредал с чучелами, насколько позволяла высота сапог. Радка в это время гонялась за булькающими у берега щурогайками, плавая от всплеска к всплеску. Пришла с “рыбалки” до носа измазанная в иле. Увидев пенопластовых уток, вплавь обследовала всех на запах, но вытаскивать не стала, как когда-то Джек-II. Зато взяла с него другой пример — категорически отказалась сидеть в скрадке и устроилась рядом на охапке сена.
Полоса невезения продолжалась. Опустился теплый вечер, а вместе с ним появились тучи комаров. Забыв дома репеллент, не успевал от них отмахиваться — руки все время были на лице или шее. Из-за этого поздно заметил налет шилохвостей и “обзадил” — утка учащенно замахала крыльями и замертво упала далеко за протокой. Перебрести ее не смог, а лодка с одним надутым отсеком.
Сижу в расстроенных чувствах, бью комаров. Медленно летит шилохвость, выбирая место для посадки. Ну уж она-то, думаю, точно моя. Выцеливаю, жму на спуск, а ружье на предохранителе. Только включил его, тем же маршрутом несутся три свиязи. “Бах-бах”, а они, подстегнутые дуплетом, улетают еще быстрее. И тут над охотником с незаряженным ружьем на штык пролетает широконоска, унося возможный королевский выстрел.
Лишь в густых сумерках заметил на фоне неба силуэт шилохвости. Явственно слышал, как дробь ударила по перу. Утка закачалась и с высоты начала планировать в протоку, дотянув до ее узкой части, переходящей в глубокий ручей с крутыми берегами. У места падения воду со стороны заката закрыла широкая тень. Оставалась узкая, метра в два, светлая полоска. Кое-как увидел в ней лежащую утку. Бросил горсть ила. Рада поплыла на всплеск, тоже заметила и схватила добычу, но без остановки потащила на другой берег. Все мои увещевания не подействовали. После резкой команды “взять-дай” подняла трофей еще выше по склону и вернулась.
Рискнул надуть рваный отсек и переплыл протоку. Уже в полной темноте пошли кутке. Радка ее быстро нашла, как будто запомнила место. Пытались найти и первую шилохвость, но замеченные ориентиры были не видны, а в фонаре сели батарейки. Утром по оставшимся от вороньего пира перьям узнали, что не дошли до нее метров пол сотни.
Следующая охота компенсировала все неудачи. Поехали с Андреем, который стал теперь постоянным жителем Ханты-Мансийска. Первый вечер не вселял особых надежд. Сначала помочила темная дождевая туча, потом закрыло облаками все небо. Как бы чувствуя перемену погоды, утки перестали летать, исчезли с берегов скопившиеся стаи турухтанов, спрятались в траву и притихли трясогузки.
Андрей, сидевший чуть в стороне, ни разу не выстрелил. На меня только перед закатом налетела одна утка и после неудачного дуплета утянула метров за 150 и камнем упала в траву. Опасаясь пропустить возможные налеты, отложил ее добор до утра, хотя лет так и не начался.
Ночь была холодная и пасмурная, но мы долго сидели у костра под защитой густых тальников, обсуждая планы совместных охот на осень. Утром Андрей пошел в мой скрадок, чтобы посмотреть на работу новой собаки, которая ярко продемонстрировала, что кое-что умеет.
Первый налет принес сверхудачу — Андрей берет пару шилохвостей дуплетом, а я — на один выстрел. Радка без команды, словно всю жизнь этим занималась, поочередно выносит вброд уток и занимает позицию перед скрадком, как когда-то Джек-II.
На радостях пропуделяли большую штыковую стаю, были и другие промахи. Трех падавших в воду уток собака достала сразу. Пару лежавших на другом берегу увидела, когда рассвело, и сплавала за ними. Остались две шилохвости, утянувшие далеко, метров за 150, на противоположный берег. Андрей пошел за ними с Радкой. Я видел, как собака бегала перед ним по лугу. Насторожилась, потянула, остановилась и взяла трофей. Другую искала дольше и сделала три круга. По отрывистому взлаиванию я понял, что дичь где-то близко. Собака скрылась в высокой прибрежной траве (утка далеко отбежала по направлению к воде) и выпрыгнула вслед за вспорхнувшей шилохвостью. Когда Андрей подошел, Радка стояла, наступив остро-хвосту на оба крыла и вцепившись в шею.
Вот они идут к броду. Радка прыгает около Андрея — нюхает и кусает привязанных уток. У берега она его обгоняет, настораживается, замечает темную палку на моей стороне и плывет, думая, что это утка. Обнюхав кол, не вышла на берег, а поплыла ко мне вдоль берега, где булькались щучки.
Потом вместе пошли разыскивать вчерашнего острохвоста. Только поднялся на луг, заметил стайку широконосок, присел в траве и выстрелил. Один соксун отделился и спланировал в протоку. Радка его видела в падении и сбегала как за учебной палочкой. Десять ап-портов за утро. На первой практически охоте на уток для шестимесячного щенка результат очень даже удовлетворительный.
А днем уже можно было считать, что за одну охоту полностью был сдан экзамен на уток. На довольно широком озере, где Леда когда-то брала свою первую утку, я подстрелил на взлете пару гоголей. Они упали ближе к другому берегу, но один вскоре поднял голову. Рада вошла в воду и сразу оказалась в островке густых водорослей. Сильно хлопая лапами, пробилась через них и подплыла сначала к подранку. Он с всплеском погружался, но тут же всплывал. Радка несколько раз хватала утку, та вырывалась и ныряла.
Наконец, собака схватила гоголя за лапу и поплыла ко мне. С трепыхающейся добычей вновь запуталась в сплетении травы и забуксовала, как когда-то Джойка с чирком. Хорошо, что на мелком месте. Я забрел, взял утку, а Радка пошла за мной, пытаясь отобрать трофей. На берегу бросил его в траву и что тут было. Она яростно давила, трепала, переворачивала и обнюхивала гоголя, имеющего резкий, “рыбный” запах.
Из-за водорослей не стал посылать собаку вплавь за второй уткой — пошли в обход. С другой стороны к утке шел Андрей. Увидев его, Радка побежала, сплавала за гоголем, вытащила его на крутой берег задним ходом. Андрею не отдала, а пошла за ним к машине. Наверное, метров 50-70 тащила утку как личную добычу, высоко подняв голову.
Теперь можно было твердо сказать, что состоялась утиная собака: налицо все качества — азарт, чутье, любовь к воде, цепкий поиск и почти нормальный аппорт, если не считать стремления поиграть и сразу не отдавать с почтением добычу. Ну, чего желать большего, если охотнице всего полгода.
Андрей рассказал, что видел нашу утку, растрепанную воронами. Между тем, резко похолодало, усилился северный ветер, небо стало мрачно-свинцовым. На юг пролетело несколько кроншнепов, перекликающихся печальными стонами. Большой треугольник королевских куликов вдруг сломал на высоте строй, покружился, словно прощаясь, над большим лугом, снова построился и взял курс на Африку. А мы поехали домой.
Дела не позволили мне побывать больше той осенью на охоте. Через неделю сын брал Раду на пролетное озеро уже как форменную профессионалку. Говорил, что на третьей зорьке даже не выходил из скрадка. Всех уток Рада принесла к своей “лежанке”. Я бы, наверное, не поверил, если бы не привезли видеопленку, которую и сейчас часто смотрю.
Вот Радка дрожит от страха, треска мотора и встречного ветра на коленях у Андрея, впервые оказавшись на быстроходной мотолодке. Вот идет в озеро, догоняет острохвоста-подранка, давит и доставляет к скрадку. Вот усталая бредет с утренней охоты и, не доходя метров двадцать до стана, ложится на траву — силы кончились. Подходит Андрей с чашкой корма. Она ест жадно, но лежа. Еще кадр в палатке. Поднимает голову из спального мешка, аппетитно зевает и презрительно отворачивается от объектива.
Там же появился проблеск надежды на интерес Рады к настоящей болотной дичи (турухтаны и веретенники — не в счет как кулики-ручейники). На стерне по набродам она учуяла и выгнала дупеля, а убитого быстро разыскала в некошеной траве верхним чутьем.
…Весной 1994 года я несколько раз брал ее на тягу вальдшнепов. Стоял у выхода просеки к пойме таежной речки. Рада сидела на привязи под деревом. Лесных куликов заметить не удалось, только слышали. Но утки летали по сторонам каждый вечер, и собака, увидев их, поднимала настоящий скулеж. Шесть селезней удалось подстрелить и всех Рада почти галопом выносила с кочковатого луга, покрытого густой полегшей осокой.
Второе поле начали с разминки по знакомым куликам-ручейникам. Прохладный пасмурный день с низкой облачностью. Куликов на обмелевшей протоке великое множество. Завидев нас, они начинают улетать и снова возвращаются. Первым под выстрел попал малый веретенник. Рада с ходу его вытащила, даже не вспомнив, что от такого получала клювом в нос. Тут же сбил трех турухтанов над водой. Двух собака отдала мне на берегу, а одного принесла к машине, где стоял Андрей с видеокамерой.
Недалеко, на сенокосе, заметили кроншнепа и пошли знакомиться с новой дичью. В это время королевский кулик зашел в густую траву, что облегчило скрадывание. Когда он с хлопаньем поднимался и переходил на пологий полет, Радка даже привстала на задние лапы. Я специально чуть задержал выстрел, чтобы она рассмотрела птицу. Битую очень быстро нашла и потрепала, брать не стала. Также поступила со вторым кроншнепом, налетевшим на нас. Здесь же заметили еще одного. Он прореагировал на свисток, но шел далековато. После дуплета “девяткой” и “семеркой” утянул метров за триста на некошеный луг. Радка обскакала несколько травянистых островков, сделал дугу, нюхая воздух, остановилась и метров двадцать шла с поднятой головой, пока не наткнулась на мертвого кулика.
Всю дальнейшую охоту Андрей заснял на видео. В первом сюжете мы сидим с Радкой в траве. Я подманиваю кроншнепа. Он появляется в кадре, делает два облета, приближается. Королевский выстрел. Собака бежит к трофею, треплет, но опять не берет. Еще картинка: летят два королевских кулика. Звучит очень быстрый дуплет-птицы падают. Спаниель их кусает, пытается в прыжке вырвать подобранного мною. Азарт на новую дичь пробуждается.
Еще штыковой выстрел — кроншнеп падает в высокую траву. Рада заходит против ветра, делает пару свечек. Потом на стерню выбегает кулик с перебитым крылом. Собака бросилась к нему, но кроншнеп развернулся, выгнул словно петух шею, распустил здоровое крыло и с резким каркающим пронзительным криком пошел в атаку. Радка от неожиданности ретировалась, как всегда при опасности, под ноги к хозяину. Добитого кулика крепко потрепала и принесла. С тех пор всех кроншнепов-подранков она с какой-то яростью давила, жадно хватала и приносила.
Той же осенью встретили на сенокосе пять королевских куликов. Они нас, конечно, не подпустили на выстрел, но с помощью свистка удалось подманить и взять. Радка галопом бегала за ними. Одного разыскала и вынесла из густой травы. Другой утянул очень далеко к берегу протоки и скрылся за высокими тальниками. Обнаружила его собака в густом сплетении закочкаренной осоки, где мне без нее никогда бы даже такого большого кулика не найти.
По пути домой спугнули с дороги кроншнепа, отлетевшего недалеко на стерню. Я пошел его скрадывать, оставив Радку в “уазике”. Охотничья страсть и обида вызвали у собаки громкий лай в перемежку с жалобным поскуливанием. Не успел я отойти и пятнадцати шагов, как эта “песня” резко прекратилась. Обернулся, а собака уже на земле, совершив более высокий, чем когда-то Леда, прыжок.
Постепенно луга подсохли и как бы ожили. Расцвели над травами сине-лиловые горечавки, желтые вербейники, серо-белый пахучий тысячелистник-хрящ, а на земле — нежно-голубые незабудки и розовые гречишки. Хотелось быстрее испытать собаку на болотно-луговой охоте, к которой я ее, собственно, и готовил.
Иду в самое надежное на всем огромном лугу место — к заросшему по краям густой затопленной осокой озеру-пруду в глубоком овраге-ручье с влажным илистым дном. Есть где кормиться и прятаться благородным долгоносикам. Спускаемся с высокого склона. Рада включает нижнее чутье, учащенно машет хвостом. И миг желанный наступил. Вспархивают сразу два бекаса. Мгновенная мысль о красивом дуплете тут же отвергается для верности. Выцеливаю одного, чуть отпускаю и стреляю. Собака бежит к месту падения трофея по прямой, но не берет, а только внимательно обнюхивает.
Вскоре подвела еще к одному на удачный выстрел, но подобрать не смогла, хотя мы вместе вытоптали озерный подтопленный тупик площадью, наверное, в сотку. Рада вся измазалась в коричневой грязи, обнюхивая почти каждую кочку. Не знаю, может быть, кулик попал мне под сапог и был затоптан в ил или убежал по воде, не оставив запаха. Собака заметно расстроилась и, казалось, удивлялась отсутствию битой дичи — такое случилось у нее впервые.
Зато третьего бекаса взяла в более сложных условиях. На выкошейном лугу она потянула к травянистой низинке, где прятался кулик. После дальнего выстрела он пошел круто вверх, как Ту-104. а потом опустил перебитую лапу, начал постепенно снижаться и сел за длинным глубоким озером. Радка поплыла, а я пошел в обход. Собака сделала в траве только одну дугу и довольная принесла бекаса ко мне. Все же какой-никакой аппорт.
Теперь дело за дупелями. Идем на их давно проверенные угодья, где старая вездеходная дорога с глубокими влажными колеями пересекает годами некошеный луг. Обочины ее дренированы и покрыты полосой цветущих вперемежку желтых вербейников и белых тысячелистников. По старой личной примете я должен обязательно для удачи сорвать, помять и ощутить пряный запах “чахотной травы».
Радка вела себя спокойнее — меньше внимания обращала на трясогузок и стрекоз, летавших над травой. Но больше чувствовался и охотничий азарт. Поиск ее стал шире, хотя “челнок” не всегда получался. Иногда убегала в сторону, а иногда резко скакала по траве кругами. Приходилось удерживать свистком и голосом. Вдруг остановилась, понюхала землю, пошла по набродам. Подняла голову, повела носом и как-то боком начала осторожно подходить к маленькой низинке. Чувствую — вот он, толстяк. Бекас бы уже давно взлетел. А этот без обычного шума поднялся из-под носа собаки и не спеша полетел. Я отпустил его подальше, чтобы не разбить кучным снарядом, и выстрелил, а Рада “в узёрку” взяла на кошенине.
Когда на озерах стали появляться утки, у Рады прямо-таки прорвалась любовь к воде и настоящая жажда поиска. Подходим к середине водоема, чтобы “достать” птицу в любом конце. Она заплывает, тщательно обследует один тупик, затем другой, время от времени делает одной ей понятные развороты и зигзаги.
Первую в сезоне крякву она выгнала из небольшого озера, покрытого сплетенными водорослями и отороченного пятиметровой полоской кочкарника с осокой. Крупная утка поднялась свечой и, сраженная в зените, также вертикально упала под противоположный берег. Радка забежала в озеро, заметалась, заплыла в одну сторону, в другую, потом взяла правильное направление, но почему-то вернулась. Постояла в воде, понюхала воздух, учуяла утку и поплыла прямо к ней. Тащила ее за хвост и лапы, продираясь сквозь водоросли. На берегу положила и, жадно нюхая остропахнущую птицу, явно заявляла свои права на трофей, как на личную добычу.
Но следующую утку мы потеряли. Проходили мимо труднодоступного, глубокого озера, заросшего травой. Сравнительно твердым и сухим был только один мыс, расположенный как раз напротив того моста, к которому мы подошли. Этим я решил воспользоваться, стреляя поднятую Радой из крепей крякву. Когда она подлетела к мысу я первым выстрелом перебил ей крыло, но зная способности крякуши прятаться, добавил из второго ствола. Она тяжело ткнулась в заметный травяной куст, и как мне показалось, замертво. Обойдя озеро, утку там не увидели. Радка долго и упорно искала, каждый раз выходя к воде. Ясно, что кряква ушла в озеро, а в зарослях ее не поймать. Увидев кровь на сосках и животе собаки, я прекратил поиск. В это время красиво под углом налетела широконоска. Рада бросилась в водоросли и выплыла с уткой в зубах, взяв неравноценный, но реванш.
Затем состоялись две подряд очень динамичные комплексные охоты на болотную и водоплавающую дичь, для каких, собственно, и предназначен спаниель-универсал. Чтобы подчеркнуть интенсивность выходов, замечу, что оба были во второй половине дня. В первый раз стояла идеальная погода для охоты на благородных долгоносиков -прохладная и влажная. На обмелевшей протоке, которую мы переходили вброд, скопилось много речных и озерных чаек. Несколько крачек с резкими криками начали атаковать спаниеля, то пикируя, то зависая на одном месте. Они провожали нас до огромного выкошенного луга. Радка порой останавливалась, принимала угрожающую позу и пугающе лаяла, сделав несколько прыжков в сторону агрессоров.
На покосе, несмотря на активный поиск, ничего не обнаружили, кроме стабунившихся желтых трясогузок. Я уже собрался перейти на соседнюю низину к большому и глубокому вытянутому озеру, но собака вдруг насторожилась, понюхала воздух, в глазах появился хищный блеск, хвост завибрировал. Когда она пошла по стерне, работая нижним чутьем, я подумал, что нашла старые наброды. В результате не сразу среагировал и от неожиданности пропуделял близко крутившегося по своей синусоиде бекаса. Наградив меня удивленно-укоризненным взглядом, Радка повела челноком в другую сторону. Тут уж я под лозунгом “Вперед, наготове!” двинулся наперерез. Бекас взлетел с чистой низинки на стерне, а упал по “закону бутерброда” в густую траву на обочине луга. Радка явно видела куда, потому что побежала как по линейке, нырнула в заросли и вышла с куликом.
Луговина закончилась, и мы направились к озеру, в заболоченных тупиках которого всегда прятались долгоносики. Подошли только метров на семьдесят, как из прибрежной травы вылетел чирок, сделал разворот, облетел нас и быстро пошел параллельно озеру на предельной дистанции. Я выцелил его с небольшим поводком и большим упреждением. Он резко остановился, как бы наткнувшись на преграду, и под тупым углом “колесом” свалился в некошеную высокую траву. Радка скрылась в ней и вскоре выбежала с трескунком в зубах.
Снова приблизились к водоему. На этот раз пара шилохвостей взлетела недалеко и круто. После дуплета одна комком шлепнулась в воду, а другая, подстегнутая промахом, почти со скоростью чирка повторила его путь, закончив в зубах у Рады. Когда вернулись на озеро, сбитую шилохвость не заметили. Собака поплыла искать в водорослях. Обследуя береговую линию, я вспугнул и застрелил бекаса, упавшего в высокую затопленную траву. Радка быстро приплыла на звук выстрела, нашла кулика и тут же повела в сторону верхним чутьем. Взлетевший бекас тоже упал в крепи, но найден был еще скорее, чем первый.
Утка же исчезла окончательно — скорее всего уныряла под покровом плавающей травы или спряталась в ней, выставив один клюв. В поисках я обошел все озеро, Радка обшарила каждый травяной островок. Наверное, от расстройства потеряли еще и бекаса, сбитого над широкой, закочкаренной осоковой оторочкой.
Затем наши старания и страдания вознаграждаются утешительным призом. Радка красиво подводит к дупелю, а потом выносит чирка из тонкого илистого ручья.
Дальше по низине было еще одно небольшое озеро, где я заметил чирка. Когда подошел, он заплыл в траву, а из-под берега красиво поднялась пара шилохвостей. В первую попал, а другую позорно промазал. Только принял у Радки трофей, как она повела и выгнала бекаса. Заметил по часам — искала его шестнадцать секунд. Принесла, легко отдала, но снова жадно нюхала в тороках. Прошло каких-то четыре часа, а в нашем “ассортименте” — четыре бекаса, столько же уток и дупель.
Второй выход был еще более насыщенным интересными эпизодами и эмоциями. День ветреный и по-летнему жаркий. Далеко за обмелевший протокой вышли к незнакомому узкому озеру, сплошь покрытому крупными лютиками. Издали мне показалось, что это обманутая поздним теплом калужница — весенний северный первоцвет.
В заросшем травой тупике Рада подняла чирка. С перебитым крылом он упал на чистую воду и распластавшись поплыл к берегу. Только собрался добивать, как вылетел еще один. Я его чуть отпустил и застрелил над травой за озером. Радка поплыла на другую сторону, а я побежал в обход. Пока шел, она нашла битую утку и выбежала с ней мне навстречу. Подранок же успел спрятаться в траве. В замеченном месте собака заволновалась, но вместо чирка в сторону озера взлетел бекас. Сплавав за ним после выстрела, Радка продолжила поиск. Чирок выпорхнул у нее из-под носа и нырнул. Посадив Радку строгой командой, подождал, пока утка отплывет подальше и добил. Дрожащая от азарта собака шумно бросилась в озеро и взяла добычу.
На соседнем озере дичи не оказалось, а на следующем поднялись рядом чирок и шилохвость. Я задумал взять их на один выстрел, но промахнулся, а из второго ствола все-таки сбил шилохвость. После непродолжительного поиска в водорослях Радка вынесла ее на берег, накрыла головой, как амбразуру, и затеяла игру. Сначала рычала на меня, потом подала утку и сразу потянула обратно. Здесь же в приозерной низине подвела к бекасу. Взяв его, пошли выше по склону, где Радка начала челночный поиск нижним чутьем, громко фыркая по набродам. Сначала далеко поднялась пара бекасов, потом шумно — крупный дупель, ставший нашим трофеем.
На сей раз все так же быстро, красиво, но, главное, без потерь. И домой мы не торопились, потому что на вечер у нашего многолетнего стана около большой утиной перелетно-кормовой протоки была назначена встреча с Андреем. Он обещал привезти на охоту трехлетнего сына Костю. А это — событие, тем более отец его впервые побывал на настоящей охоте в пять, а дед — только в шесть лет. Но не даром говорится, что раньше были времена, а теперь — моменты.
Довольные и не спеша, мы шли с Радой по обочине разбитой техникой сенокосной дороги со множеством рытвин, ухабов и луж. Навстречу мчался парень-сенокосник на самодельном “сооружении” из мотоцикла и трех толстенных пневмоколес, обмотанных веревками. Он часто останавливался, привставал в седле, осматривая из-под руки окрестности, — вероятно искал лошадей, тогда транспортная конструкция резко и громко стреляла, выпуская клубы синего дыма.
Такая остановка была и метрах в семи от небольшого заросшего озерка. Поэтому минуя его, я не мог даже предположить, что там могла остаться какая-то живность. Но Радка потянула к воде, заплыла и выгнала крякву, поднявшуюся высокой свечой. Я снял ее “семеркой” в начале перехода на горизонтальный полет. Собака не без усилий тащила тяжелую крупную утку через густые заросли осоки. Случай еще раз подтвердил, как крепко затаиваются кряковые.
Отдохнув около оставленного на высоком сухом берегу “уазика”, я решил съездить к известному читателям Т-образному озеру или “Треугольнику” как мы его еще называли, и где Радка пока не была. Вокруг него раскинулся сухой выкошенный луг с желтой травой и редкими влажными низинками. С одной из них собака подняла бекаса. И надо же, куда он опять упал после выстрела? В узкую кочковатую невыкошенную полоску-единственный островок на словно выбритом безбрежном сенокосе. Вот и постреляй долгоносиков без собаки даже на кошенине. Рада пофыркала носом в мокрых кочках и принесла самого мелкого из всех добытых мною бекасов, почти бесхвостого и с синими трубочками на маховых перьях.
На озере мы подстрелили острохвоста, за которым Радка сплавала к противоположному берегу. В травянистом длинном тупике я дважды прозевал вспугнутых собакой бекасов и красиво взял крупного дупеля, взлетевшего очень шумно, но без кряхтенья. Тут я заметил, что собака то поднимает заднюю лапу, то ложится и лижет ее, пытаясь что-то убрать зубами. На подушечке пальца увидел маленький, с полсантиметра, полукруглый порез, неглубокий, почти некровоточащий, но с надорванными кусочком кожи. Он, видимо, и беспокоил собаку. Я срезал его ножницами из фирменного шведского складного ножа и залил ранку коньяком. И хотя время еще оставалось, охоту пришлось прекратить и ехать к стану.
Там я стал готовить все для красивого ужина у костра: сухие дрова, чайник с водой, плащ-скатерть. Радка в то время зализывала рану и даже не сопровождала меня, когда я ходил за сеном и ветками для скрадка и относил их на берег. Для экономии времени, чтобы успеть построить скрадок при Косте, понес туда и манщики, которые всегда складывались в отдельный рюкзак. А поскольку руки были свободны, взял ружье. Радка и на это не среагировала — продолжала лежать на своей подстилке. Но стоило мне обстрелять летящего над водой веретенника, собака тут же прискакала на трех лапах и, как когда-то травмированная Леда, принесла мне кулика, причем почти на том же месте. Вот тебе и закон парных случаев.
Андрей немного задержался, поэтому наскоро перекусив, поехал с другом на зорьку. Радка же так просилась в их машину, что невозможно было удержать. Потом они говорили, что не зря. Трех уток на глубокой протоке им бы без собаки недостать. Хорошо, что берег был мягкий, илистый, и ранку она, как говорили раньше в Сибири, “не разбередила”.
Внук с интересом участвовал в разведении костра, подкладывал в огонь сучья, пил чай из большой эмалированной кружки. Вечер был тихий и теплый. Над протокой, словно в волшебном танце, кружились, падали в воду и взлетали с пойманными мальками розовые в пологих предзакатных лучах чайки. Низко над нами просвистела пара уток.
— Какие это уточки, дедка? — спросил внук.
— Чирки, — ответил я и от ласкового слова “уточки” вдруг задумался — а ведь нельзя сегодня убивать их на глазах ребенка. И повел внука к протоке на образцово-показательное строительство скрадка, не взяв ружья. Расставляя вброд манщики, называл Косте их породы: свиязь, острохвост, соксун.
— А эта уточка-гоголь, — удивил меня внук, — папа такую привозил…
Только обустроились, к протоке подъехали рыбаки с неводом. Пока наблюдали два притонения, принесшие десятка четыре щук-двухлеток, начался красивый закат. Ровно в девять часов большое золотое солнце село в ясном небе на кусты тальника за рекой. Над ним протянулось узкое светлое облако в блестящей окантовке. В сумерках мы разожгли костер. Костя немного подремал у огня и отправился спать в “уазик”.
Увидев огни машины Андрея, я начал варить картошку и накрывать “стол” к торжественному ужину. Но небо и вода были еще светлыми, и молодые охотники, не удовлетворенные вечерником, взяли ружья и сели на невысокий обрывчик в надежде еще пострелять. Вскоре раздались четыре выстрела. Радка поскакала к протоке. Вышел к стрелкам и я. Смотрю, Радка поочередно выносит на край берега трех свиязей, а с четвертым скачет на трех ногах ко мне, на крутояр. Значит, страсть спаниеля не только сильнее страха, как у Джойки, схватившейся с глухарем, но и сильнее боли.
После такого настоящего собачьего подвига Радка больше недели была “на больничном” с забинтованной лапой, а я думал, какая же у меня все-таки собака. Неужели больше утятница?
Ответ дала последняя в сезоне охота. Вторая половина дня, собирается дождь. У озера-пруда Радка выгнала бекаса, который упал в воду, невидимый за прибрежной травой. Собака сделала заплыв по дуге, учуяла или увидела кулика и поднесла ко мне. Но у ног легла на него, как на любимую кость, прикрыв головой и лапами. При попытке взять рычала и показывала, играючи, зубы. А отпустив, несколько раз подпрыгнула, чтобы выхватить из рук. Другой долгоносик взлетел на противоположном берегу и упал в высокую осоку. Нашла она его быстро и сразу отдала, но пыталась кусать в тороках. Я понял: запах “закреплен”, азарта хоть отбавляй, надо отрабатывать поиск и аппорт.
На соседней широкой низинке с пологими травянистыми берегами Рада стала темпераментно распутывать ночные наброды куликов по вязкому дну высохшего ручья среди островков осоки. Единственный поднятый бекас упал в закочкаренный пырей. Начали искать, но помешал сильный дождь. Меня спасали только плотный жилет и фуражка, остальное, хоть отжимай. Так к двум потерянным за осень куликам прибавился еще один.
Последнюю подачу сезона я бы даже не назвал просто аппортом, а в какой-то мере и анонсом. Рада тщательно обыскивала два длинных узких озера, переплывая с берега на берег, а я шел рядом по стерне. Пусто. На пути оказались круглая заросшая по краям густой травой лужа с зеркальцем воды метра три на три. Спаниель стоит в воде, принюхивается. Я отворачиваюсь, отхожу. Слышу отрывистый лай. Собака на берегу, над ней два бекаса. Бью дальнего — промах. Ближний после выстрела резко идет вверх и летит вдоль озер. За вторым останавливается и, часто махая крыльями, опускается в прибрежную траву.
Заметив примерно место, иду в обход озер и теряю ориентир. Но Рада, переплыв оба водоема, уже крутится на месте падения кулика. Вдруг бежит ко мне, встречает и по своему следу в некошеной траве ведет к озеру. Там три-четыре минуты поиска. Слышу фырканье, сопение, раздвигаю над собакой шатер травы и вижу, как она с горящими глазами жадно нюхает бекаса, ставшего ее любимой дичью. Экзамен сдан. Я снова обладатель бекасино-дупелиного спаниеля. Об этом же свидетельствует и сезонный трофейный перечень: уток одиннадцать, а болотных птиц 52, в том числе двадцать дупелей и бекасов. Та осень стала временем окончательного становления Рады как настоящей охотничьей собаки. Для второго поля это прекраснейший результат. Но такой вывод я сделал только по окончанию следующего поля, которое Рада проработала старательно, красиво, временами артистично и без единой потери трофеев.
Продолжение следует…
