Валерий Белобородов
Из каких мест перебрались в Березовский край Бешкильцевы — неизвестно. Возможно, с юга Тобольской губернии. У К.Д. Носилова есть описание села Бешкильцева на р. Исети, неподалеку от Ялуторовска, современное его название — Слобода-Бешкиль. Вполне вероятно, что оттуда и происходил служитель православной церкви Бешкильцев, перебравшийся в первой половине XVIII столетия на р. Северную Сосьву в село Сартыньинское, или Сосвинское (теперь — с. Сартынья Березовского района).
Финский ученый Август Алквист, путешествовавший по Тобольскому Северу, писал в 1877 г. о Бешкильцевых: «Русская семья… 150 лет назад поселилась здесь, в самом крайнем форпосте русской культуры в этой части Сибири, и до последнего часа из членов семьи выходили священники».
Фамилия «Бешкильцев» часто встречается в описях фонда Тобольской духовной консистории, который хранится в государственном архиве г. Тобольска. Наиболее ранние из замеченных автором упоминаний о служителях церкви, носивших эту фамилию, относятся к 60-70-м годам XVIII в. В это время в церквах Березовского края служили Алексей, Федор, Василий Бешкильцевы. Первый был среди них старшим по возрасту, в 1776 году он уже был уволен от должности дьячка сосвинской Христорождественской церкви. В этом же году произведен в дьячки Федор и определен на место Алексея. В 1783 г. он в возрасте между 20 и 30 годами стал священником этой же церкви.
Сыновья Алексея — Василий и Егор — унаследовали отцовскую профессию и передали ее своему потомству. Негладкий жизненный путь прошел Василий Алексеевич Бешкильцев (ок. 1758-1829). В 1776 г. он был произведен в пономари и служил в Христорождественской церкви с. Сартыньинского, в 1782 г. он уже дьякон березовской соборной Одигитриевской церкви, а затем и священник.
Карьеру отца Василия портили свойства его характера: он был далеко не смиренным человеком и не однажды получал взыскания от епархиального начальства за различные проступки — оскорбление заседателя Березовского уездного суда титулярного советника В. Резанова, отказ от женитьбы своего сына на сосватанной уже дочери дьячка С. Краскова и др. Наконец, в 1800 г. за пьянство было запрещено священнослужение одновременно и священнику Василию Бешкильцеву, и дьякону И. Вологодскому. Отец Василий занял скромную должность дьячка березовского Воскресенского собора. В 1805 г. он попросил о рукоположении его в дьяконы и определении в Спасскую церковь села Бронниковского Тобольского уезда. Просьба была уважена, и Бешкильцев переехал на новое место службы, но в 1810 г. вернулся на Север в качестве священника Троицкой церкви Куноватской волости Березовского ведомства. Через некоторое время он перебрался в родную Сартынью, где и умер.
А его сыновья Василий и Николай остались в той же Троицкой церкви села Кушеватского: первый — священником, второй — дьячком. Позднее, в 1860-е гг., Николай некоторое время служил в Обдорской духовной миссии.
Брат Василия Алексеевича Егор, который был моложе примерно на 10 лет, начал службу в 1784 г. с должности дьячка в родном селе, в Христорождественской церкви. Там же, в этой же должности он оставался и в 1834 г., в 67 лет. Старший его сын Василий Егорович (ок. 1798-1876) после окончания класса словесности Тобольской духовной семинарии в 1826 г. поступил пономарем в Христорождественскую церковь, затем был дьячком березовского Одигитриевского собора. С 1833 г. он — священник казымской Успенской церкви и с июня 1835 — сосвинской Христорождественской. В Сартынье он и умер заштатным священником.
Гостем Василия Егоровича в 1858 г. был упоминавшийся выше Август Алквист, записавший в путевом дневнике: «Церковное селение Сартынья — это первое и одновременно единственное место на Сосьве, где встречается русское население. Кроме священника, церковного служки и торговца, там живет еще несколько человек; вся колония состоит из шести-семи маленьких домов, рядом с которыми стоят с десяток вогульских юрт. Впрочем, место это в высшей степени дикое и бедное, но после перенесенных тягот оно произвело на меня благоприятное впечатление».
В духовенство вышли и сыновья Василия Егоровича Антип и Михаил. Семейство Михаила Васильевича (1823-1904), в котором было четверо сыновей (Иоаким, Нестор, Иван и Каллистрат) и множество внуков, особо примечательно тем, что оно знаменовало собой решительный выход Бешкильцевых из духовного сословия. Оставаясь ревностными православными христианами, поддерживавшими церковь пожертвованиями (за это упомянутые четверо братьев в 1910 г. удостоились благословения Святейшего Синода), никто из представителей этой ветви родовой фамилии уже не принадлежал к духовенству. Они вступали в выгодные браки и заводили полезные связи, занимались рыбным промыслом, торговали, а в свободное от основных дел время растили картофель, огурцы на навозных грядках, репу, редьку. Кроме того, Бешкильцевы были в числе немногих русских жителей Березовского края, занимавшихся оленеводством. Когда Тобольскому Северу в 1896 г. огромный урон нанесла копытная болезнь оленей, не только в тобольском «Сибирском листке», но даже в петербургской газете «Сибирь» сообщалось, что сартыньинский оленевод Бешкильцев из стада в 800 голов потерял 700 животных.
Особенно приметна в этом семействе фигура Ивана Михайловича Бешкильцева (ок. 1862-1921). Именно его, тогда еще пятнадцатилетнего мальчика, выбрал в качестве переводчика с вогульского языка и спутника в своем путешествии по Сосьве А. Алквист. И весьма лестно его характеризовал: «В моем молодом вогульском переводчике я нашел чрезвычайно полезного знатока языка, которого не мог смутить никакой вопрос. Он читал в школе русскую грамматику, и это значительно облегчало наши совместные усилия по составлению вогульской грамматики. В таком сложном языке, как вогульский, подобная работа отнюдь не легка. Однако Ваня Бешкильцев как знаток языка оказался пригодным лучше лучшего вогула; чего ему не хватало по возрасту, он более чем достаточно возмещал грамматическим усердием, которое ему привили, а также ясностью природного ума, характерной для детей».
Повзрослев, Иван Бешкильцев обзавелся семьей и успешно повел домашнее хозяйство. В мирное дореволюционное время к зажиточному, преуспевающему Ивану Михайловичу нередко обращались за содействием местное духовенство и интеллигенция. Он и сам не прочь был пожертвовать частью нажитого богатства. Так, он через благочинного березовских церквей извещал епархиальный училищный совет о своем желании устроить на собственный счет здание для церковно-приходской школы в своем селе. Примерно с 1905 по 1910 г. он состоял действительным членом Тобольского губернского музея и сделал небольшой личный вклад в накопление его коллекций.
Большие потери понес род Михаила Васильевича в первые же годы после Октябрьской революции. Новая власть экономически была малосостоятельна, необходимые для каких-либо ее действий средства могли быть получены только от людей имущих — не по-хорошему, так «по-плохому». Бешкильцевы пытались сотрудничать с местной советской властью. Так, в октябре 1919 г., когда Сосвинский волостной исполком обратился к жителям села с просьбой пожертвовать для открываемого при сартыньинской школе детского приюта картофель и посуду, на нее откликнулись братья Николай, Спиридон и Сильвестр, Таисья Васильевна (жена Ивана Михайловича), Нестор и Каллистрат Михайловичи и Алексей Бешкильцевы. В этот момент некоторые из них и сами были у власти: Каллистрат Михайлович заведовал волостным отделом народного образования, а чуть более года спустя Иван Нестерович был назначен секретарем Сосвинского волисполкома.
Но сотрудничество не всегда было возможно. В августе 1920 г. граждане Сартыньи подписали договор с волостным военно-революционным комитетом о том, что они принимают в пользование уже не церковь, а «Христорождественское богослужебное здание». В документе стояли среди прочих подписи Нестора, Кирилла, Спиридона и Карпа Бешкильцевых. Не прошло и двух лет, как ценности церкви, накопленные и при их участии, были изъяты от имени государства.
В окружном архиве хранится анкета, заполненная Сильвестром Иоакимовичем Бешкильцевым во время его службы в волвоенревкоме. Вот несколько его ответов, красноречивых в своем лаконизме: «Как вы смотрите на советскую власть?» — «Как на власть советов». — «Как вы смотрите на красный террор?» — «Как на террор». — «Необходима ли она или нет, почему?» — «Необходима, только крайности заменить можно другим».
Эти вопросы были заданы Сильвестру Бешкильцеву уже после того, как были расстреляны по приказу именно этой власти взятые в заложники его родной брат Николай и два дяди, Иван Михайлович и Нестор Михайлович, и погибли принявшие в 1921 г. сторону повстанцев двоюродные братья Георгий и Василий Ивановичи. Могли он отвечать иначе?
За подавлением восстания 1920 г. последовали конфискации имущества его участников и сочувствовавших. У семьи расстрелянного Ивана Михайловича по постановлению президиума Березовского уездного исполкома от 4 сентября 1922 г. была конфискована шестая часть оленьего стада, шесть венских стульев и четыре стола. При этом было принято во внимание, что младший из двух оставшихся в живых сыновей — Михаил — служил в Красной армии. У других Бешкильцевых в 1922 г. конфискованы, кроме оленей, столы, стулья, диваны, стекла для керосиновых ламп и другие вещи, нужные, видимо, для начальственных кабинетов новых уездных учреждений. Братьям Спиридону и Сильвестру Бешкильцевым было предложено: если они отдадут свой катер, им будет возвращено ранее конфискованное имущество. Однако власть не утерпела и вскоре вожделенный катер «Федя» также был конфискован.
Естественно, хозяева стремились понадежнее спрятать наиболее ценное из семейного имущества. Ввиду этого начало 20-х годов стало временем увлеченного «кладоискательства». Один из таких искателей под именем «селькор» с торжеством сообщал 29 июля 1925 г. в тобольской газете «Северянин»: «В начале июля милиция произвела обыск у бывших пароходовладельцев и промышленников Бешкильцевых. При обыске обнаружено в двух мешках с мукой золота царского на 835 р., серебра царского около 500 р.; на крыше дома зарыто серебра советского 594 р. 80 к. и червонцев на 420 р. В ю. Тоболдиных был найден в лесу сундук и чемодан все тех же Бешкильцевых. В чемодане оказались ценные вещи на 1000 р. Всего найдено денег и вещей больше чем на 6000 р.».
Вслед за конфискациями с революционной последовательностью пришли обложения жесткими «твердыми» заданиями, лишения избирательных прав. Братья Спиридон и Сильвестр с семьями были высланы в Обдорск.
Сведение счетов с Бешкильцевыми власть продолжала по 1937 год. 3 ноября этого года был расстрелян в Тюмени работавший бухгалтером Тюменской судоверфи и ложно обвиненный в принадлежности к офицерской повстанческой организации Михаил Иванович Бешкильцев. В начале 20-х гг. он работал делопроизводителем Березовского военкомата, что послужило смягчающим обстоятельством при конфискации имущества семьи в 1922 г. В том же году расстреляны двоюродные братья Михаила Ивановича Спиридон и Сильвестр Иоакимовичи Бешкильцевы, жившие в Салехарде. На допросе 6 октября 1937 г. Спиридон с тем же прямодушием, что и его брат в анкете начала 20-х годов, заявил: «Советской властью я очень недоволен, это потому, что советская власть уничтожила моего брата, двух дядей, кроме того бесплатно забрала все имущество… что у меня есть на душе, я об этом молчу и разговаривать ни с кем не буду». Ни один из троих виновным себя не признал.
А вскоре последовали новые потери: из призванных на фронт в Великую Отечественную войну с территории Тюменской области семеро Бешкильцевых не вернулись домой.
* * *
Публикуя в течение нескольких лет материалы по истории русских старожильческих родов, я нередко получал отклики. Ныне живущие отпрыски этих родов сообщали новые подробности фамильных историй. Однажды позвонила из Тобольска педагог и научный работник Вера Александровна Тихомирова, по рождению — Бешкильцева. Ей хотелось продолжить разговор, начатый в пятом номере журнала «Югра» за 2006 г. В мае 2005 г. удалось встретиться с ней и ее старшей сестрой Маргаритой Александровной Степановой. В долгой увлекательной беседе открылись новые повороты судеб сибиряков Бешкильцевых — как драматические, так и счастливые.
В начале 30-х годов, после раскулачивания родственников, семья Аввакума Ивановича, деда сестер Бешкильцевых, была вынуждена спешно уехать из Березова. Собирались буквально перед отходом парохода. Дед пришел с работы и сказал: «Немедленно собирайтесь, мы должны на этом пароходе отплыть». И увез он свою большую семью в Тюмень.
Жили в Тюмени очень бедно. Вера Александровна рассказывает, что ее отец Александр Аввакумович, поступив в Тобольский рыбтехникум, и летом, и зимой носил марлевые подштанники и тапочки на резиновой подошве, зимнего пальто не было, его заменял легкий плащ. «Когда он провожал маму из техникума домой в подгорную часть Тобольска, — пересказывает она воспоминания матери, — мама спрашивала, не замерз ли он, и папа бодро отвечал: «Что ты, я очень тепло одет». Потом уж, когда поженились, мама говорила: «Да где же тепло-то! В марлевых штанах». Маме тоже пришлось несладко: семья ее была репрессирована, и ее удочерил дядя Сеня, бывший священником. Он же поддерживал и семью деда в Тюмени, которая во время войны очень нуждалась. Сохранилось письмо отца с фронта, в котором он благодарил дядю Сеню за эту поддержку».
Поженились родители в 1936 году, после окончания техникума, а в 1939-м Александра Аввакумовича забрали в армию. В сорок втором из Владивостока, где он служил сигнальщиком, отправили под Сталинград, в район Калача. Провоевал недолго, так как получил тяжелое ранение в голову из-за того, что на задание шел, держа в зубах каску с патронами, и голова оставалась незащищенной. Ранение оказалось очень серьезным, но профессор Лурье в Челябинском госпитале его спас: сделал какую-то уникальную операцию. Лурье говорил, что он недолго проживет.
«В годы моего детства, — продолжает Вера Александровна, — у папы бывали приступы эпилепсии. Бился в судорогах. Мы ухаживали за ним и очень жалели. Недалеко от нас жил врач Тутолмин, он лечил папу. Постепенно эпилептические приступы стали проходить, и со временем папа стал совсем нормальным. Только на рентгенограмме головы было видно темное пятно, а если погладить рукой, слышалась пульсация.
Когда папа вернулся с фронта, он стал работать по своей специальности рыбовода, и начались его длительные экспедиции. За свою жизнь он объездил весь Тюменский Север и очень хорошо его знал. Он с гордостью вспоминал, что однажды у него проводником был ненец Вануйто, которого позднее избрали депутатом чуть ли не Верховного Совета.
Жили мы, как и до войны, у дяди Сени на улице Володарского. Папа любил нас с Ритой, рисовал нам картинки, делал игрушки. — Маргарита Александровна добавляет: — В 1945 году на день рождения он устроил мне праздник: на кусочки черного хлеба положил соевые конфеты и такими пирожными угощал. Помню это до сих пор».
Далее привожу рассказ Веры Александровны Тихомировой полностью со всеми его подробностями.
«В 1945 году, когда родилась я, мама питалась плохо, голодала, и я была слабой. Мама потом вспоминала, что сидела возле меня и плакала, потому что я уже ничего в рот не брала. Папа приходил с работы и все говорил: «Корми ее. Корми». Когда жить стало чуть-чуть полегче, мама стала позволять себе забеливать чай молоком. Я с изумлением восклицала: «Разве мамы молоко пьют?» Тогда у нее были единственные юбка с кофточкой, в субботу она их стирала, в воскресенье сушила и в понедельник шла на работу.
Расскажу о папиной семье. Очень сильной женщиной была его мать. Во время войны ее сын Володя заболел туберкулезом. Бабушка в то время работала на фабрике швеей по 12 часов в смену. Потом приходила домой и ночью шила какую-то стеганную фуфайку. Утром дед шел на рынок и менял эту фуфайку на буханку хлеба, а бабушка снова шла на работу. Кроме того, она еще бесплатно шила для врача, чтобы он выписал больному Володе лишнюю порцию рыбьего жира. Тяжелый груз лег на ее плечи. Видимо, от переутомления у нее начались приступы летаргического сна. Тогда на фабрике ей стали выделять 15 минут, чтобы она могла немного поспать на стульях.
Бабушка была верующая и всегда говорила: «Меня Бог поддерживает». Заболев раком кишечника, она стойко переносила боль, считая болезнь испытанием, посланным от Бога. Она все стерпела без единого обезболивающего укола.
Хотя семья дедушки спешно переехала в Тюмень, бросив все в Березово, и пришлось заново налаживать семейное хозяйство, все дети получили образование.
Дядю Ваню мы не знали. Он окончил физико-математическое отделение Тюменского педагогического института. Началась война, его взяли в артиллерию, и он погиб под Ленинградом. Тетю Фаю, старшую папину сестру, я тоже не застала, она умерла в 1943 или 1944 году. Дядя Костя окончил, по-видимому, Омский педагогический институт, тоже физико-математическое отделение, и во время войны тоже служил в артиллерии. В конце войны оказался на Дальнем Востоке, потом был переведен в Балтийск и Таллин. Службу закончил в чине полковника. Будучи студенткой в Москве, я на праздники летала к дяде Косте в Таллин. Он был очень добрым, внимательным, водил меня по городу.
Дядя Сережа, Сергей Аввакумович Бешкильцев — художник, окончил Свердловское художественное училище. На войне был ранен в левую руку, но правой кисть держал хорошо и до последнего времени рисовал. Ездил в Тобольск к своему другу художнику Григорию Бочанову на этюды.
Мы любили слушать интересные рассказы дяди Сережи, когда он бывал у нас в Тобольске. Последние 12 лет он работал художником в Главтюменьгеологии. И уже лет пять он не работает. Живет в Тюмени. (11 апреля 2008 г. «Тюменская правда» опубликовала сообщение о смерти С.А. Бешкильцева на 84-м году жизни. — В. Б.). Его сын Володя — архитектор, участвовал в проектировании школ для Ханты-Мансийского округа.
Тетя Юля всю жизнь проработала бухгалтером, живет в Тюмени. Дядя Володя — архитектор. Окончил Свердловский архитектурный институт, приехал в Тюмень и здесь дослужился до должности главного архитектора области. Потом переехал в Москву.
Вернусь к нашей семье. Мы с Ритой с медалями окончили школу в Тобольске, потом институты. Рита получила специальность горного обогатителя, работала в Красноярске в одном из исследовательских институтов, но потянул к себе родной Тобольск. Вернулась. Преподавала химию в школе, организовала лабораторию на нефтехимкомбинате.
Ее сын Алеша учился в физико-математической школе, потом с отличием окончил Новосибирский университет, работал в Институте математики в Академгородке, написал диссертацию, посвященную алгебраическим кольцам. Эта диссертация вместе с двумя работами его новосибирских коллег была опубликована в США отдельной книжкой. Теперь он в Тобольске заведует кафедрой алгебры в пединституте.
А я, младшая в семье, окончив в 1963 году с золотой медалью школу рабочей молодежи в Тобольске, поехала в Москву поступать в университет, на химфак. Срезалась на математике, но сдала вступительные экзамены в Московский химико-технологический институт имени Менделеева. В приемной комиссии сказала, что хотела бы заниматься биохимией — мне предложили поступать на инженерно-химико-технологический факультет. Пошла туда. Оказалось, что спецфак «менделеевки» готовит специалистов по ракетному топливу. В 1969 году окончила институт и по распределению приехала в Пермь, где и проработала около 30 лет в оборонной промышленности, стала кандидатом технических наук. Теперь я доцент тобольского филиала Новосибирской водной академии. Муж, Борис Кузьмич, — тоже кандидат наук, доцент, преподает в индустриальном институте. В Тобольске же работает и наш сын.
Вот так и случилось, что, вылетев много лет назад из родного гнезда, мы снова «слетелись» в Тобольске…».
