Александр Петрушин
В мае 1923 года обдорские чекисты нашли «свою» часть колчаковского золота. В Москву через Тюмень было отправлено несколько увесистых драгоценных посылок.
Секретное кладоискательство совпало с проводимой в стране кампанией по изъятию церковных ценностей. Постановление Президиума ВЦИК от 5 февраля 1922 года предлагало местным Советам «в месячный срок… изъять из церковных имуществ всех религий по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней».
Грабеж церкви объяснили «организацией помощи голодающим Поволжья». Не действительное предназначение изымавшихся церковных ценностей объясняет секретное письмо В.И. Ленина от 19 марта 1922 года членам Политбюро: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько миллионов золотых рублей… Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимо… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».
Шифрованную телеграмму о проведении антицерковной кампании Тюменский губком РКП(б) получил 28 марта 1922 года. В соответствии с ней стали создаваться специальные комиссии. В Березове такая комиссия была сформирована 13 апреля. В нее, кроме секретаря уездного комитета партии, вошел уполномоченный ГПУ Ворончихин.
До 5 мая, то есть менее чем за месяц, в Березове из двух церквей изъяли 9 пудов 35 фунтов 73 золотника серебра. Это составляло 1/16 часть всего изъятого в губернии церковного золота. К 20 мая березовские коммунисты рапортовали об изъятии более чем 20 пудов ценного металла. Сейчас понятно, что к золотому церковному «лимиту» они приписали вес колчаковского клада, в котором было немало предметов церковной утвари.
Но эти ценности не имели отношения к сибирскому Белому движению. Не потому, что среди «золотых и серебряных вещей» не было орденов «Освобождение Сибири» и «Возрождение России». А потому, что клад чекисты нашли не в предгорьях Полярного Урала, где спрятал его Гобирахашвили, а в селении Хэ.
Этот обман раскрылся только в 1938 году после ареста Филиппова. В своих показаниях он отметил: «…Ворончихин, уполномоченный ГПУ, тщетно стремился разыскать золото и другие ценности… которые, как потом оказалось, были сложены в водосточную трубу, находившуюся в соляном амбаре богача и белогвардейца П.И. Туркова, расстрелянного в 1921 году… Когда в ноябре 1922 года Ворончихин арестовал меня, то одновременно посадил пастухов хэнских: Вавилу Ямзина, Ивана Канева, оленевода Фурлета, Алексея Алексеевича Чупрова и братьев Семена и Василия Сверчкова, за то, что они нашли клад, спрятанный Турковым, и сдали золото обдорскому уполномоченному ГПУ, а не лично Ворончихину, как он добивался… В Москве арестовали и привезли в Обдорск П.И. Сосунова… Вот какое дело раздули березовские власти…»
Это «дело» требует пояснения. После подавления восстания в Березовском уезде Протасов-Жизнев уехал в Тюмень. «Он находился, — по наблюдениям Волкова, — в явно угнетенном состоянии: бродил по Обдорску с рассеянным видом, ни во что не вникая. Иногда у него проскальзывали фразы вроде «пришла пора расплачиваться за грехи». Отношения между нами продолжали оставаться холодными, почти враждебными. Только в день отъезда Александр Васильевич забежал ко мне оживленный, с посветлевшим и потеплевшим лицом:
— Ну, Ося, давай простимся по-братски! Еду отчитаться за все наши головотяпства. На север не вернусь. И в Тюмени не останусь, если только не посадят за решетку. Надо бы и тебя выдернуть отсюда.
И повторил им же изобретенную формулу:
— Нас или расстреляют, или наградят орденами. Середины быть не может…»
Волков заключил: «Никого из нас не осудили и не расстреляли. И награждать нас никто не собирался».
По утверждению Волкова, «…Сосунов с вооруженным отрядом обдорцев, человек 30, возвратился из-за Урала в конце июня или в первых числах июля 1921 года». После ликвидации 29 июня отряда Рочева у д. Каля курья на реке Усе. Усинское волнение на территории Печорского уезда считалось подавленным, хотя отдельные банды скрывались в тундре до конца 1922 года, и, по мнению современников, «каждый оленевод был для них приютом, и долго еще пришлось их искать». Сам поручик Рочев был выдан собственными дружками в сентябре 1921 года и без суда расстрелян в Усть-Усе (заодно расстреляли и дружков). «Тогда, — вспоминал Волков, — безвестные трупы никто не считал».
Несмотря на возражения губернского чекистского руководства, Сосунов оставил службу в Обдорской уездной ЧК (политбюро) и перешел в местное отделение треста «Областьрыба». Надо отдать должное: он хорошо знал край и пользовался большой популярностью у населения.
В феврале 1922 года его старанием был созван в Обдорске съезд ватажных старшин. Ненецкие и хантыйские вожди настойчиво требовали местного самоуправления в области хозяйственной, политической и культурной жизни. Съезд уполномочил Сосунова довести эти требования до правительства и снабдил его соответствующей доверенностью, скрепленной тамгами В. Тайшина и Н. Вануйто.
В Москве Сосунов заручился поддержкой заведующего отделом национальных меньшинств Наркомата по делам национальностей Плича, а тот обратился с запиской к заместителю наркома Карклину (наркомом был И.В. Сталин). В ней Плич в энергичных выражениях обосновал необходимость принятия срочных мер по охране народов Севера, положение которых после революции «невероятно ухудшилось». 13 марта 1922 года в Наркомнаце был создан подотдел во главе с Сосуновым по управлению и охране туземных племен Севера.
По воспоминаниям Волкова, «Тюменская губерния, потрясенная повстанческим движением, не справлялась какое-то время с руководством отдаленной периферией. В Обдорске мы почти не ощущали этого руководства. До половины лета власть принадлежала военным. Но в середине августа, когда на Севере только разгорелась страдная пора навигации, десантный отряд Баткунова погрузился на свой пароход и окончательно покинул Обский Север. Мы вновь остались изолированными ото всех не меньше, чем в дни войны с бандитами…»
Этой изоляцией от Тюмени воспользовался Сосунов. Он стал готовить конференцию представителей северных этносов. Предполагалось созвать ее в Москве и пригласить в столицу делегатов Березовского, Сургутского, Тобольского уездов Тюменской, Нарымского уезда Томской, Туруханского уезда Енисейской и Печорского уезда Архангельской губерний. По норме представительства: 1 делегат от 2000 туземных жителей. Финансирование конференции Сосунов взял на себя, однако скрыть от своих бывших коллег-чекистов найденный в Хэ клад ему не удалось. Поэтому из-за недостатка средств конференцию провели 24-29 июля 1922 года в с. Самаровском Тобольского уезда, ограничившись представительством только трех уездов Тюменской (Тобольской) губернии.
В своих выступлениях делегаты (15 — с правом решающего голоса и 3 работника местных хозяйственных организаций и администраций с правом совещательного голоса) описали крайний упадок северного хозяйства, обнищание северян по причине их ограбления сонмищем разного рода заготовительных организаций и частных предпринимателей. Отмечалась неэффективность работы Советов: «…Все мероприятия центральной власти, — говорил делегат Березовского уезда Г.И. Артеев, — проводятся на местах, не отступая от буквы закона, не сообразуя их ни с местными условиями, ни с интересами населения… Работы соваппаратов состоят в постоянных попытках, обычно безуспешных, прямолинейно, слово в слово, применять к тундре декреты центра, рассчитанные на более культурных народов и местностей Республики, имеющих определенные культурные формы хозяйства, но не как для самоедов и остяков, и, в результатах, горы переписки, масса ненужного труда и ничтожные результаты».
Конференция постановила ходатайствовать перед правительством РСФСР о том, чтобы признать за туземным населением Полярного Севера право выделения в административную единицу на началах восстановления национального аппарата в масштабе краевого исполкома, подведомственного Тюменскому губисполкому под руководством и наблюдением Народного комиссариата по делам национальностей. Делегаты просили Наркомнап разработать положение по административному управлению северных народов и их хозяйственному строительству, «согласованное с бытовыми особенностями края, для чего привлечь научные и практические силы».
В области судопроизводства конференция высказалась за широкое участие аборигенов в работе народных судов и ведение судебного процесса на национальных наречиях или, в крайнем случае, с переводом на эти наречия. С учетом своеобразия национальных традиций и всего уклада жизни должна была быть построена система образования и здравоохранения.
Иными словами, Самаровская конференция видела решение проблем северных этносов в предоставлении им административно-хозяйственной и культурно-национальной автономии в пределах Березовского, Сургутского, северной части Тобольского уездов, объединенных в единый округ, административно входящий в Тюменскую губернию.
«Обдорский совнарком»
Достаточно скромная программа северных преобразований перепугала Тюмень. Уже через два дня после конференции в Самарово президиум Тюменского губкома РКП(б) в своем постановлении признал выделение Тобольского Севера в автономную «национальную» административно-хозяйственную единицу опасным для политического состояния края, а саму идею автономии — плодом «домогательства частного капитала». Губернский отдел ГПУ начал оперативную разработку Сосунова и его единомышленников, якобы ведущих контрреволюционную агитацию за создание и отделение «остяко-зырянской и самоедской республики».
Но высказанная Сосуновым идея национальной автономии получила неожиданную поддержку у ряда местных Советов. За создание северного округа с центром в с. Самарово голосовали Березовский и Сургутский уездные и Обдорский волостной исполкомы. Свой голос в пользу национального округа подал председатель Тюменского губплана И.Ф. Первухин.
Дискуссия о национальной автономии Тобольского Севера совпала с реализацией нэпа — новой экономической политики. По утверждению Волкова, «…НЭП внедрялся на местах с большим трением. Многие коммунисты открыто возмущались лозунгом В.И. Ленина «Учитесь торговать» и готовы были скорее расстаться с партбилетом, чем пойти в торговые организации…»
Проводниками приватизации северного рыбного хозяйства стали Лопарев и Бублик. «…Они, как представители Тобольского отдела Центросоюза, прибыли в Обдорск для приема дел райрыбы… Однако райком (Сосунов, Волков, Протасова, Филиппов, Гаврюшин, И. Чупров и Тушкин) отказались выполнять приказ Губпродкома и Березовского уездного исполкома о передаче ранее национализированных и ставших государственными рыбных промыслов, заготовку пушнины и товарные фонды Райрыбы кооперативным организациям. В конфликт вмешался губисполком, поддержавший кооперативы…»
Этот приватизационный процесс сопровождался жалобами в высшие хозяйственные, советские и партийные инстанции, угрозами, необоснованными арестами, тенденциозными разбирательствами и заказными, но не раскрытыми убийствами — так велика была в то время цена северной рыбы и пушнины.
По мнению Волкова, «…Обдорская вольница встретилась с открытой неприязнью многими губернскими начальниками, привыкшими к чиновничьей почтительности своих аппаратчиков… На всю жизнь запомнились мне слова председателя губчека Студитова:
— Вы там, в Обдорске, слишком дружны. Надо послать вам хорошую собаку, чтобы она всех вас перессорила.
Студитов же прозвал нас «Обдорским совнаркомом». Это прозвище закрепилось в губернских кругах и вскоре получило криминальную окраску…
«Собакой раздора» стало для предгубчека и других руководителей губернии березовское уездное начальство. Оно сняло с должности начальника Обдорской милиции Преображенского за невыполнение приказа об аресте Сосунова и Филиппова, угрожало арестовать всех членов райкома. Новый, присланный из Березова начмилиции Слепцов пытался разоружить наш отряд ЧОН. «Обдорский совнарком» оказался в осаде… «При попытке к побегу» был убит Преображенский (он в должности помощника начальника уездной милиции пришелся «не ко двору», так как раскрыл какие-то служебные злоупотребления в уездном политбюро)… Об этом мы узнали от одного обдорского жителя, сидевшего по какому-то делу в Березовской тюрьме и слышавшего, как Преображенского силой выводили на расстрел…
Не лучше была обстановка в Тюмени. Там весной 1922 года был убит в своей квартире ответственный секретарь губкома партии Вадиковский. Шли слухи, что в этом деле замешаны видные губернские работники. Вскоре после этого убийства предгубисполкома Новоселов, предгубчека Студитов и некоторые другие губернские руководители были переведены из Тюмени в другие места…
В разгар междоусобицы между Обдорском, Березовом и Тюменью мы получили по проволочному телеграфу депешу из Центра примерно такого содержания:
«Тюмень. Губисполком. Копии — Тобольск. Областьрыба; Обдорск. Райрыба. Райком ВКП(б) — для сведения. Ваши распоряжения о передаче рыбных госпромыслов Нижней Оби и аппарата госпушнины в ведение кооперативных организаций отменяем, как незаконные.
Начкомпред Брюханов Секретарь ЦК РКП(б) Молотов»
Огромные рыбные и пушные богатства Обского Севера, — заключает Волков, — остались в руках государственных органов».
Однако Ленин и его окружение отводило в своих планах далекому северному краю другую роль — края политической ссылки.
Декретом ВЦИК от 10 августа 1922 года для лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям, вводилась административная высылка за границу или в определенные местности РСФСР сроком до трех лет под надзор местного органа ГПУ.
Эти места определил в записке Ленину председатель ГПУ Дзержинский: «…Печора, Березов, Обдорск…»
На Тобольский Север стали высылать представителей «исторической контрреволюции» из бывших привилегированных дворянских и духовных сословий и членов буржуазных и социалистических, но оппозиционных большевизму политических партий: конституционных демократов (кадетов), социалистов-революционеров (эсеров), социал-демократов (меньшевиков), анархистов, армянских дашнаков, украинских боробьистов, азербайджанских мусаватистов, грузинских меньшевиков, еврейских сионистов.
В селение Хэ выслали митрополита Петра Крутицкого (Полянского), которого после смерти патриарха Тихона собор 37 епископов Русской православной церкви избрал местоблюстителем патриаршего собора. А в Обдорск отправили в ссылку «охладиться» гордость русской культуры — Московский художественный театр с оппозиционно настроенным к большевистскому режиму Немировичем-Данченко. Как отмечалось в «докладах» уполномоченного Обдорского отдела ГПУ Игнатия Кузнецова, «…коллектив ссыльных артистов играл в народном доме по договору, заключенному с РИКом».
Чекист Кузнецов вел в Тобольске оперативную разработку лиц, причастных к сокрытию сокровищ Николая II и его семьи. В Обдорск губернское чекистское начальство отправило Кузнецова для розыска пропавших ценностей сибирского Белого движения (на смену уже не внушавших доверия Пензина и Рябкова).
Однако Кузнецов, совершив несколько секретных поездок по тундре (оставил, на мой взгляд, ряд интересных сообщений о жизни коренного населения Севера, — А.П.), решил не рисковать своей молодостью — в тундре еще оперировали недобитые остатки «рочевщины» и сосредоточился на оперативном наблюдении за ссыльной артистической труппой.
После истории с кладом, найденным в Хэ и выданным за колчаковский, розыск ценностей уступил по политической актуальности надзору за ссылкой. К тому же Кузнецов увлекся опальной актрисой, которую в своих «докладах» в губотдел ГПУ величал не иначе, как «Еленой Прекрасной» (за что и был «вычищен» из органов).
В противостоянии между сторонниками планового гослова и развитием рыбных промыслов на основе кооперации Лопарев потерпел неудачу. В его автобиографии от 3 октября 1936 года (за несколько месяцев до ареста, — А.П,) отмечено: «…Из кооперации ушел — устал от бесконечных разъездов по северу. До июня 1924 года охотился, изучал рыбное хозяйство и балычное дело…» Его видели в окрестностях Сургута и в верховьях Ваха. Под прикрытием охотничьего и рыбного промыслов он искал архив Зырянова (и нашел!) и ненайденную часть спрятанного штабс-капитаном Киселевым и «большим урядником» Волковым золота. При этом Лопарев не терял надежды на союз частной инициативы и рачительного отношения к местным рыбным ресурсам с поддержкой государства и научным, объективным подходом к нормам вылова рыбы и ее качественной переработки (отсюда интерес к производству балыков, маринованию и консервированию, — А.П.).
Эта надежда в очередной раз вспыхнула в 1930 году, когда управляющим Обьрыбгрестом в Тобольске был назначен Николай Александрович Угланов, с 1925 по 1929 годы — секретарь Московского комитета партии, кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), один из лидеров «правой оппозиции». «Командировка» на Тобольский Север являлась для Угланова плохо за маскированной ссылкой.
Перед ним стояла неразрешимая задача: «трудозанять» на рыбодобыче репрессированных и высланных на Север крестьян (в 1930 году только в Березовском районе их насчитывалось более 12 тысяч, всего во время коллективизации на Тобольский Север выслали около 31 тысячи крестьянский семейств, что составляло около 150 тысяч человек), соединить планы гослова с интересами аборигенов, не понимавших, «зачем русские пришли на их пески и берега святого озера Нумто».
Это непонимание и страх перед насильственными методами ведения коллективного хозяйства привели в 1933—1934 годах к вооруженным выступлениям ханты и ненцев, которые были подавлены 55-м дивизионом ОГПУ.
После ареста Угланова в 1937 году (из Тобольска его этапировали в Москву) десятки опытных обских рыбников расстреляли по обвинению в «углановщине», то есть только за знакомство с управляющим Обьрыбтрестом. В числе жертв «углановщины» оказался и Лопарев.
История повторяется: при нынешней приватизации государственной собственности вновь возникло противостояние между находящимся в Тюмени Сибрыбкомом и местными «райрыбами». В борьбу вовлечены органы исполнительной власти муниципальных образований, субъектов Федерации, Полномочное представительство Президента Российской Федерации в Уральском федеральном округе, прокуратура, милиция и… организованная преступность. Конечно, северные рыбные запасы существенно сократились в результате «фронтового» выполнения Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 6 января 1942 года «О развитии рыбных промыслов в бассейнах рек Сибири и на Дальнем Востоке» и интенсивной разработки нефтяных и газовых месторождений. Но северная рыба по-прежнему в большой цене: отсюда взаимные упреки и обвинения, встречные жалобы в инстанции, уголовные дела, судебные иски.
В прошлом подобный экономический конфликт, политические амбиции местных руководителей и автономистские настроения были пресечены в духе того жестокого, бескомпромиссного времени. Верх одержали противники национальной северной автономии. Главные аргументы их заключались в обосновании малолюдности территории, отсутствии национальных административных кадров и экономии средств. При новом районировании осенью 1923 года Тюменская губерния была упразднена, а ее территория, разделенная на три округа, вошла в Уральскую область.
Тогда же был разогнан «Обдорский совнарком». Под предлогом проводимой на местах партийной переписи, называемой «чисткой партии», из ВКП(б) исключили Сосунова и всех членов Обдорского райкома — их называли «кабардинцами», видимо, из-за близости с главным автономистом Сосуновым, которого считали «черкесом» (из семьи горцев, высланных в с. Юровское Тобольского уезда в период покорения Северного Кавказа, — А.П.).
Ему припомнили «бунт» на пароходе «Пермяк» в сентябре 1921 года и последующее «бегство» из Обдорской ЧК. Волкову, Филиппову и Чупрову приписали «чуждое классовое происхождение», а Гаврюшину — «пьянство и пассивность». Назначенные «уполномоченными уездной комиссии по чистке березовские чекисты Желенкин и Гришанов отобрали у всех членов «Обдорского совнаркома» партбилеты, изъяли и увезли в Тюмень протоколы их собраний.
Сосунов перехитрил уполномоченного губотдела ГПУ по Березовскому уезду Ворончихина, перекрывшего речной путь бегства, и известными ему по 1921 году тайными тропами ушел через Урал в Москву. После упразднения в 1924 году Наркомата по делам национальностей и подотдела по управлению и охране туземных племен Севера Сосунов с присущим ему напором «пробил» создание при ВЦИК Комитета содействия народностям северных окраин, или сокращенно Комитет Севера. В феврале 1925 года учреждена местная структура этого комитета. Чтобы быть ближе к проблемам аборигенов, Сосунов фактически возглавил Тобольский окружной комитет и разработал Положение о местном национальном самоуправлении на Тобольском Севере (туземные родовые советы).
Переход к родовым советам начался во время выборной кампании 1925-1926 годов и сопровождался реформой судоустройства и судопроизводства на Севере. Инициатива и здесь шла от Сосунова. Он правильно определил главное направление поиска наиболее приемлемых для северян форм национально-государственного строительства: постепенно приобщать северные этносы к современной цивилизации, бережно сохраняя их своеобразный психологический характер, нравственные ценности и органическую связь с природой. Тогда перед Севером открывались обнадеживающие перспективы, которым, однако, не суждено было воплотиться в жизнь.
Утвердившийся в стране тоталитарный режим положил конец реформам Сосунова. В соответствии со сталинской концепцией перехода к социализму во главу угла ставилась идея непримиримой и возрастающей классовой борьбы. Принимаемый за универсальный, классовый подход был распространен и на Север. Здесь обнаружилось, что внедряемая Сосуновым и его сподвижниками система родовых советов принципиально несовместима с ним.
Вставший на ортодоксальную большевистскую позицию Уральский комитет Севера 15 января 1929 года заявил: «Туземные советы оказались совершенно не приспособленными к проведению в гуще туземных масс директив правительства, особенно в части осуществления классовой политики».
Строптивого Сосунова сместили с его поста. Сменившие его партийные функционеры в письме Комитету Севера при ВЦИК в феврале 1930 года от имени Тобольского окружного комитета предложили заменить родовые советы территориальными (в то время уже действовало 12 туземных районов и 64 родовых совета).
При новом районировании родовые советы были ликвидированы. 10 декабря 1930 года Президиум ВЦИК принял Постановление «Об организации национальных объединений в районах расселения малых народностей Севера» — создано 8 национальных округов (в том числе Остяко-Вогульский и Ямало-Ненецкий). Туземные районы и родовые советы заменили системой стандартных территориальных советов.
Образование национальных округов официальная пропаганда немедленно выдала за очередной триумф советской национальной политики.
В действительности формальное провозглашение национальной государственности лишило северные народности всякой автономии. Власть в национальных округах и в территориальных советах оказалась в руках партийной советской бюрократии, преимущественно русской. Новые советы существенной роли в жизни Севера не играли. Они оказались неспособными остановить массовые репрессии над аборигенами во имя «социалистического будущего». Может, поэтому главный идеолог национального самоуправления северных народностей П.И. Сосунов не упомянут в советских и постсоветских официальных исторических изданиях (его имени нет в энциклопедиях Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого автономных округов).
НКВД вспомнил о Сосунове в октябре 1938 года после получения из Омска «признательных» показаний Филиппова о подмене ценностей сибирского Белого движения, спрятанных Гобирахашвили в 1921 году в предгорьях Полярного Урала, на найденный в 1922 году в селении Хэ клад местного рыбопромышленника Туркова. На Лубянку запросили все имевшиеся на Сосунова материалы, в частности, его архивное чекистское личное дело. Чем закончился этот очередной оперативный розыск Сосунова, неизвестно (может, он был к тому времени расстрелян или находился водном из бесчисленных лагерей ГУЛАГа). Официальная переписка о нем совпала с организацией в апреле 194i года секретной экспедиции НКВД на Ямал. Через Омск пароходом чекисты-кладоискатели в июне добрались до Салехарда. Но дальнейшим прицельным поискам сокровищ помешала война.
Переписчица из уездной ЧК
22 мая 1921 года бронепароход с десантом 25-го стрелкового полка под командованием Алексея Необараки причалил к пристани Сургута. Мятежники оставили город без сопротивления.
После подавления восстания главный сургутский чекист получил грозную телеграмму:
«Сургут. Политбюро. Валенто. Приказываю первым пароходом выехать в Тюмень. Неисполнение будет рассматриваться как неподчинение боевому приказу. Предгубчека Студитов».
В Тюмени от Валенто потребовали объяснений: где «золотые и серебряные вещи», изъятые им при «ликвидации банды (так в тексте, — А.П.) начальника колчаковской милиции г. Сургута Волкова»? Валенто сообщил Студитову об обмене ценностей на ляпинский хлеб между сургутским и березовским красными уездными начальниками Зыряновым и Сенькиным. Но их уже не было в живых (о гибели Сенькина Валенто не знал).
Предгубчека Студитов немногословен: «Золото или трибунал!» Валенто возвратился в Сургут и приказал своей жене, служившей переписчицей в политбюро (уездной ЧК) по дневниковым записям штабс-капитана Киселева, найденным им на стоянке Волкова в верховьях реки Вах, составить описание — ориентировку по розыску «сибирских орденов».
Агриппина Ильинична Меньшикова родилась в 1900 году в Сургуте. Отец, происхождением из казаков Ермака, занимался рыболовством. Семья многодетная. Дочь училась в местной церковно-приходской школе, потом работала в прислуге у купцов. «…В 1917 году умерли отец и братишка; осталось нас трое: мать — 57 лет, брат — 12 лет, и я — 17 лет. С 1920 года, когда в Сургут пришли красные, я поступила на службу сначала в местный Трамот, затем — в уездный военкомат регистратором, а в январе 1921 года — в Сургутскую уездную ЧК переписчицей и машинисткой…»
Тогда же она сошлась с Валенто: «немец, но — начальник!» (старше ее на семь лет).
«…Во время бандитского восстания я вместе с мужем и войсковыми частями отступала из Сургута на Нарым и находилась на бандитском фронте, работая в канцелярии при полевом штабе…»
Она отвечала за архив Сургутской ЧК и самый дорогой документ — дневник Киселева. Потом по его записям при свете керосиновой лампы на пишущей машинке, доставшейся от уездного исправника Пирожникова, напечатала: «…Общая форма ордена «Освобождение Сибири» — сильно стилизованная снежинка. В центре ордена — сибирский герб с присоединенным к нему сверху гербом России. Между концами ордена изображены: вверху кедровые ветки с шишками, а под ними два горностая, в нижней части — головы мамонтов…»
Справившись с заданием мужа и размножив на той же машинке описание-ориентировку, переписчица ЧК оставила у себя в доме дневник белого офицера.
В 1981 году, в бытность мою на службе в Сургутском отделе КГБ, старожилы этого города Сергей Назаров и Леонард Кочетков, зная о моем увлечении историей края, рассказали как-то на рыбалке о дневнике белогвардейца, сохранившемся у старушки Меньшиковой (матери Агриппины Ильиничны?).
Тогда я не придал серьезного значения этой, как мне показалось, легенде. А зря! Деревянные дома, в которых жили потомки Меньшиковых, на улице имени первого сургутского комсомольца Щепеткина давно снесли. Остается только гадать, сохранился ли дневник Киселева.
Валенто не хотел рисковать своей жизнью и искать в глухих таежных урманах пропавшие сокровища. Служба в ЧК ему наскучила, тянуло домой в Вену. В декабре 1921 года он подал рапорт:
«Начальнику Административной части Тюменской губернской ЧК тов. Боброву от начальника Сургутского политбюро Валенто Р.А.
Находясь на службе ЧК с февраля месяца 1920 года беспрерывно в отдаленном Сургутском уезде, работающий при таких затруднительных условиях местности, при наличии не так опытных работников, считаясь с моим ветхим здоровьем (страдаю нервным расстройством) прошу перевести меня в другой уезд или губернию.
Я утомлен работой, в течение двух лет не отдыхал и по этой причине прошу перевести меня в Омскую губернию, где мне приходилось скрываться около семи месяцев от колчаковщины».
В переводе из Сургута ему отказали, но вновь напомнили про «трибунал». Тогда Валенто с такой же просьбой обратился в июне 1922 года к ответсекретарю губкомитета РКП(б) Зикову. Губернское чекистское начальство рассвирепело: «Не хочет искать золото!»
Последовал приказ от 12 июня 1922 года: «Предлагается вам сдать все дела и должность по Сургутскому ГПУ назначенному на эту должность Королеву Ивану по акту с приложением описей. После сдачи дел немедленно явиться в Тюменский ГО ГПУ».
После этого приказа — ордер № 379 от 10 ноября 1922 года: «Тов. Валенто уволить со службы в связи с имеющимися на него материалами в преступлении по должности. Основание: Служебная записка начальника СОЧ (секретно-оперативная часть, — А.П.) с резолюцией начальника отдела ГПУ Долгирева (он сменил Студитова, — А.П.).
Так в истории с пропавшим колчаковским золотом «козлом отпущения» сделали «красного немца», так звали Валенто. Его жену Меньшикову также уволили из органов ГПУ. Она работала в Тюменском окружном отделе народного образования. В анкете 1928 года она указала: «семейное положение: четверо детей (три девочки в возрасте ог 2-х до 6-ти лег и сын 6 мес.) и еще мать (на моем иждивении)».
Одну из изготовленных Меньшиковой в году ориентировок по розыску сибирских орденов в 1940 году запросил НКВД при подготовке секретной экспедиции на Ямал (видимо, для оценки клада, так и не найденного). Другую выцветшую от времени бумагу с описанием орденов «Освобождение Сибири» и «Возрождение России» обнаружили в сентябре 1991 года в фондах Тюменского управления КГБ при передаче на государственное хранение архивных документов территориальных органов госбезопасности.
По следам «северных купцов»
Бывший бондарь из деревни Иска Велижанской волости Тюменского уезда 28-летний Иван Никифорович Королев, назначенный вместо Валенто уполномоченным губотдела ГПУ по Сургутскому уезду, не в пример своему предшественнику, занялся поиском сокровищ.
Изучив документы, захваченные при отступлении повстанцев из Сургута, и опросив очевидцев восстания, он разработал операцию по захвату одного из членов местного Комитета общественной безопасности (орган самоуправления, — А.П.) Андрея Силина. По версии Королева, 30-летний сургутский учитель, хорошо знающий язык, обычаи, нравы коренного населения и географию края, завладел пропавшими ценностями.
«Северного купца», под такой оперативной кличкой в чекистских документах проходил Силин, «поймали 15 февраля 1923 года в лесах у речки Колик-Егана (правильно Колёк-ёган — приток Ваха, — А.П.), что в Ларьякской волости, где он скрывался с мая 1921 года, промышляя охотой и рыбной ловлей».
Изъятые у него золото и деньги Королев, чтобы отвязалось тюменское начальство, представил в рапорте «частью колчаковского клада, отданного Силину ваховскими остяками».
Так же в 1933 году поступили начальник Остяко-Вогульского окротдела ОГПУ Петров и тюменские чекисты, выдав за клад ценности, отобранные при арестах родового князя Кунина-Шатина (Шаты) и этнографа Шатилова (как схожи их фамилии и судьбы).
В конце 30-х — начале 40-х годов эти служебные подлоги разоблачили, но ценности сибирского Белого движения так и не нашли. Ни в «золотом лабиринте» Ваха, ни в местечке Мака-Юган. Поиск сокровищ продолжается. Кому-то обязательно повезет.
Встречаемся на задворках (вместо эпилога)
Начальнику Регионального управления ФСБ России по Тюменской области генерал-майору Березину С.И.
Рапорт
По согласованию с ФСБ и СВР России нами проводятся мероприятия по розыску ценностей сибирского Белого движения, вывезенных в сентябре 1919 года из Тобольска пароходом по рекам Иртышу и Оби, спрятанных предположительно в бассейне этих рек на территории Ханты-Мансийского автономного округа и ненайденных до настоящего времени.
В октябре 2000 года при нашем участии проверялось сообщение жителя с. Чемаши Октябрьского района Селиванова В.А., 1924 года рождения, об обнаружении им в тайге возвышенности, похожей на место нахождения клада…
В связи с получением новой информации об обстоятельствах сокрытия указанных ценностей и их поисков в 20-х—30-х-40-х годах органами госбезопасности прошу разрешения на командировку с… по … 2002 года в г. Ханты-Мансийск с последующим вылетом вертолетом, арендованным администрацией ХМАО, в район поиска возможного клада (совместно с археологами и представителями средств массовой информации).
Зам. начальника РУФСБ России по Тюменской области полковник Л.Л. Петрушин…
