Тайна «золотого парохода»

Александр Петрушин

Гражданская война. Золотой запас России. Белочехи, Колчак… Напомню кратко связь, между этими понятиями.

Еще до революции царь Николай Романов распорядился перевезти сокровища империи подальше от германского фронта в Казань.

После подписания Лениным декрета о национализации банков в декабре 1917 года это золото стало достоянием республики.

Но белогвардейцы Каппеля захватили Казань и богатые золотые трофеи. Перед отступлением в Сибирь у колчаковцев оставалось 40 тысяч пудов золота и 30 тысяч пудов серебра. По ревизии в мае 1919 года стоимость ценностей исчислялась в 621 532 117 рублей 86 копеек.

Из Омска во Владивосток отправился «золотой эшелон». Но до места назначения он не дошел: белочехи были вынуждены передать Военно-революционному комитету в Иркутске и Колчака, и золото — 409 625 870 рублей 86 копеек. Часть ценностей — 722 ящика — захватил в Чите атаман Семенов и переправил их в Японию.

Но драгоценности, хранимые в Тобольске, по приказу командующего 1-й Сибирской армией генерал-лейтенанта Анатолия Пепеляева отправили пароходом по Иртышу и Оби в Томск. Возле Сургута сопровождавшие секретный груз офицеры спрятали в лесу на высоком берегу опломбированные денежные ящики. Это золото не найдено до сих пор.

Казалось, после расстрела в 1938 году генерала Пепеляева никто не узнает тайну «золотого парохода». Но был человек, которому достался дневник штабс-капитана Киселева, участника операции по сокрытию сокровищ.

Имя этого знатока — Павел Афанасьевич Россомахин.

Он родился в 1886 году в Тюмени в семье мелкого почтового чиновника. После смерти отца мать бросила детей, и 14-летний Павел стал для четверых братишек и сестренок за старшего.

«Жилось, — вспоминал он, — очень трудно. Стипендии, которую я получал в реальном училище, не хватало, и мне пришлось давать частные уроки. День проходил так: вставал в 3-4 часа утра, стряпал хлеб, готовил чай… С 9 до 3-х занятия в училище, потом сразу на уроки до позднего вечера, а завтра — то же самое…»

И все же одаренный и трудолюбивый юноша окончил реальное училище первым учеником. За казенный счет он мог бы учиться в Петербургском технологическом институте, но поступил безо всякой протекции в Академию художеств.

Однако «существовавшие там консервативные порядки, — отмечал Россомахин, — мне не понравились, и я вернулся в Тюмень, где устроился учителем — хотелось работать в народе и для народа. Дело наладил, с ребятишками сдружился. Преподавал им математику, родной язык, естествознание, рисование и гимнастику. В свободное время рисовал и изучал свой край — эту страсть мне привили живописец Н.В. Кузьмин и директор реального училища И.Я. Словцов, с которым я работал в его музее».

Переехав в Туринск, Россомахин «сошелся с политическими ссыльными, каковых там было предостаточно». Он вел среди крестьян антиправительственную пропаганду, критиковал в журнале «Сибирские вопросы» местное чиновничество. За учителем следила полиция, его квартиру обыскивали. От тюрьмы Россомахина спасло народное заступничество да… война России с Германией и Австро-Венгрией.

Посчитав, что «интеллигенту стыдно сидеть в тылу, когда рабочие и крестьяне гибнут в окопах, он добровольно ушел на фронт. Воевал в конной разведке 43-го Сибирского полка. Его посылали в военное училище, но он всякий раз отговаривался: «Должен нести все тяготы вместе с простым народом».

Пока хватало офицеров довоенной подготовки, командование считалось с этими принципами. Однако после неудачных сражений 1915 года и огромных потерь среди офицерского состава Россомахина отправили в школу прапорщиков в грузинский город Телав — любые отговорки уже расценивались как неподчинение. Потом снова передовая.

Солдаты уважали своего командира. Он не пил, не курил, не сквернословил. А сколько знал сказок, поговорок и разных историй. И еще: никогда не прятался в боях за спины подчиненных. За храбрость Россомахин получил ордена святых Анны, Станислава, Владимира и офицерский Георгий 4-й степени. А после февраля 1917 года штабс-капитана Россомахина избрали командиром 6-го Сибирского полка.

Октябрьский переворот завершил развал армии. Оружие, боеприпасы и военное имущество продавались (почти как сейчас), деньги делились, и — по домам. Из сорока с лишним полков Западного фронта только Россомахин вывез тремя эшелонами личный состав с полным вооружением в Пензу.

«Там, — вспоминал он, — на меня смотрели, как на больного — сохранить такое богатство. А я иначе не мог как же — народный учитель».

Не случайно, что его отправили от 1-го Сибирского стрелкового корпуса делегатом к В.И. Ленину. Рассказать о положении на фронте. Воспоминания Россомахина о встрече с Лениным долгое время не публиковались по идеологическим соображениям.

По мнению боевого офицера, его собеседник «оказался плохим знатоком военного дела: не знал, что двух эшелонов Красной гвардии недостаточно, чтобы заполнить бреши на фронте… Когда услыхал слово «буханка», то попросил повторить и записал в книжку: «Первый раз слышу!»

Очень подробно Ленин расспрашивал о настроениях в армии. Сказал, что партии пришлось воспользоваться частично и элементами, чуждыми пролетариату, проще говоря, уголовниками, но «иначе нам не удалось бы восстание, однако мы постепенно очистимся от них».

В конце концов Ленин «обязательно велел побывать у военного комиссара Подвойского, так как тот что-то затевает относительно регулярной армии. Сходите к нему, он хорошо говорит…»

Но Россомахин, повидавший уже немало новых политических ораторов, 9 мая 1918 года уехал в Туринск. Хотел учительствовать, а тут — гражданская война.

Когда белые вошли в город, то у них был список заранее приговоренных к расстрелу. В их числе и Россомахин. От казни его спасло «ходатайство учительского союза и жителей Туринска». Сослуживец полковник Дмитриев дал письменное поручительство: «Знаю Павла Афанасьевича как честного человека, а честного человека за убеждения расстреливать нельзя».

Выйдя из тюрьмы, Россомахин занялся созданием музея из своих коллекций и выступал в деревнях против насильственной мобилизации. Перед отступлением колчаковцы вновь хотели с ним расправиться, но ученики спрятали своего учителя в погребе. До прихода красных.

Потом его избрали в уездный ревком, где он заведовал одновременно отделами народного образования, здравоохранения, финансов, а также разрабатывал новые школьные программы и редактировал местную газету «Известия».

За публикацию статей о пьянстве и злоупотреблениях партийных работников и чекистов Россомахина арестовали, предъявив обвинение в «контрреволюции путем печати». «Трое суток, — вспоминал он, — просидел в подвале тюменской ЧК, пилил дрова и ел селедку…»

Такие стычки с тупым местным начальством наскучили Россомахину. В мае 1920 года он уехал делегатом на всероссийский съезд учителей в Москву, и там добровольно вступил в Красную Армию.

Ему поручили сформировать из воронежских крестьян полк, с которым Россомахин гонял банды Махно. Сам предреввоенсовета республики Троцкий, инспектируя бойцов, не сдержал восторга: «С начала революции не видел такого дисциплинированного, сознательного и непьющего полка».

За взятие у грузинских меньшевиков Нового Афона комполка Россомахина наградили орденом Красного Знамени. И тогда же на выбор: или путевка в академию Генштаба, или направление в распоряжение помглавкома по Сибири Шорина. Хотелось быть ближе к дому. В Тюмени пришлось задержаться: здесь полыхало крестьянское восстание против продразверстки.

Россомахин возглавил сначала местный «коммунистический полк», а затем — «части особого назначения Тюменской губернии». Он бесстрашно ездил по охваченным кровавой смутой волостям и едва не попал в руки повстанцев. В таких случаях бывший народный учитель не хватался за маузер, а долго беседовал с бородачами, после чего те, кряхтя и сплевывая горечь махорочных самокруток, складывали берданки и винились перед Советской властью.

Но губкомовской верхушке не нравились эти бескровные победы, и после подавления восстания Россомахина «вычистили» из партии как «выходца из мелкобуржуазной среды». Его стали гонять с должности на должность — одно время он выполнял до 33 обязанностей! Наконец, в 1924 году Павла Афанасьевича назначили директором Тюменского педагогического техникума. Кроме административной работы, он преподавал обществоведение, науку и религию, теорию и практику трудовой школы, методику политпросвещения и работы в деревне. И продолжал самообразование. По биологии, палеонтологии, геологии, химии, музыке. Много читал, вел археологические раскопки, собирал архивные документы, составлял музейные коллекции. Он активно участвовал в создании новых музеев в национальных округах. Тогда он узнал о дневнике штабс-капитана Киселева и о сокровищах, спрятанных в Приобье. Но колчаковский клад искал не один Россомахин. Неудивительно, что исследователя истории края арестовали в феврале 1937 года. Повод для ареста — «хранение в музее старинного оружия» — перерос в обвинение: «подготовка вооруженного восстания с целью свержения Советской власти». Директора Омского краеведческого музея Россомахина исключили из ВКП(б) «как пробравшегося в партию обманным путем».

Его продержали в тюрьме почти два года: требовали выдать дневник штабс-капитана Киселева. Но Россомахин понимал: тайна «золотого парохода» — его жизнь. Поэтому и держал язык за зубами. Следователей НКВД убедил: есть дневник с перечнем закопанных драгоценностей и картой, где указано место клада. Слыхал о таких документах и обязуется их искать.

Его отпустили на свободу (даже следственное дело сожгли), вернули на работу в Тюменский музей и восстановили в партии. Но держали под постоянным наблюдением.

Сменить обстановку помогла, как и прежде, война с Германией. В июле 1941 года 55-летний майор запаса Россомахин вновь добровольцем ушел на фронт. Как пригодился его боевой опыт и разносторонние знания! Помощником начальника оперативного отдела в штабах Северо-Западного, Западного и 1-го Белорусского фронтов Россомахин участвовал в разработке крупнейших оборонительных и наступательных операций советских войск. Войну закончил в Берлине полковником, добавив к царским и революционным наградам еще четыре ордена. Его демобилизовали только в марте 1947 года. Не хотели отпускать из армии толкового штабиста, но возраст — за шестьдесят. Он вернулся в Тюмень и прожил еще почти десять лет.

Из Германии Павел Афанасьевич, в отличие от своих начальников, набивавших железнодорожные вагоны трофейным барахлом, привез только картины средневековых художников. Будучи с 1934 года членом Союза художников СССР, Россомахин выбрал эти полотна не ради наживы — это точно. Через два года после его смерти дочь продала их в Тюменскую картинную галерею за четыре тысячи рублей.

Наш удивительно талантливый земляк мог сделать блестящую карьеру в точных науках, естествознании, военном деле… Не имея специального образования как художник, прекрасно рисовал. Знал четыре иностранных языка. Но в одной из многочисленных анкет на вопрос: «В какой отрасли считал бы свое использование более целесообразным?» — ответил: «По работе в музее местного края». В этих словах весь Россомахин — гражданин, гуманист, просветитель. И кладоискатель.

Тюменские историки считают, что документы послеоктябрьского периода и начала гражданской войны в Сибири не сохранились. Однако в коллекциях Россомахина имелись официальные материалы противоборствующих политических сторон, а также тюменские газеты 1917-1918 годов — «Известия», «Рабочая жизнь», «К оружию».

На основании этих и других документов он оставил воспоминания о событиях 79-летней давности, которые удивительно схожи с современностью. Можно спорить о стилистике его записей, только одно несомненно: они правдивы. Так же, как хранящиеся в запасниках тюменского музея изобразительных искусств написанные им 8 картин и 253 пейзажных этюда.

К сожалению, не все богатое духовное наследство Россомахина сохранилось. Пока не ясно, как исчезли собранные им документы «истпарта» и «общества краеведов», часть личных коллекций, некоторые картины и … дневник штабс-капитана Киселева. Говорят, что незадолго до своей кончины Россомахин сжигал какие-то бумаги. Будем надеяться, что не все рукописи сгорели, и мы еще узнаем тайну «золотого парохода». А пока известно, что хранилось в опломбированных денежных ящиках, спрятанных белыми офицерами на высоком берегу Оби…

Сентябрьской ночью пароход «Пермяк» причалил к высокому берегу Оби возле Сургута. Офицеры первой Сибирской армии спрятали в лесу до лучших времен опломбированные денежные ящики. Эти сокровища еще не найдены.

По архивным документам Регионального управления ФСБ по Тюменской области можно предположить, что в Тобольской части золотого запаса Верховного правителя России адмирала А. Колчака хранились ордена «Независимой Сибири», провозглашенной 4 июля 1918 года.

Этих наград нет даже в коллекциях самых знаменитых фалеристов. Исследователь символики «белого движения» в России П. Пашков в парижском издании своей книги «Ордена и знаки отличия гражданской войны 1917-1922 гг.» писал: «…Изображение ордена «Освобождение Сибири» найти не удалось, но известно, что он представлял собою золотую звезду, украшенную зеленым малахитом. Об этом ордене сведения чрезвычайно скудны и, надо полагать, не особенно достоверны». Но мне удалось разыскать среди пожелтевших чекистских ориентировок «Объяснение к ордену «Освобождение Сибири» — художник без труда изобразил бесценную для коллекционеров находку.

Итак: «общая форма ордена — сильно стилизованная снежинка. В центре ордена сибирский герб с присоединенным к нему сверху гербом России. Между концами ордена изображены: вверху — кедровые ветки с шишками, а под ними — два горностая, в нижней части — головы мамонтов…»

После провозглашения «Независимой Сибири» председатель Совета министров Временного Сибирского правительства, демократ и гуманист П. Вологодский учредил этот принципиально новый орден. Премьер трех последовательно сменившихся правительств считал Сибирь основой духовного и экономического возрождения России. Поэтому тогда же был учрежден и другой орден — «Возрождение России» четырех степеней. Его описание также сохранилось: «общая форма ордена — равноконечный крест, как бы с набитыми наконечниками древнерусских копий. В центре в лавровом венке — птица феникс, расправляющая крылья. На правом и левом концах начертан девиз: «В единстве — возрождение». Ордена разных степеней отличались размерами и материалами изготовления. Предусматривалось эмалевое производство орденов с покрытием финифтью и украшением из самоцветных камней, мелкого жемчуга и малахита.

Но вручить новые награды достойным сибирякам не успели, хотя наградные документы были утверждены. Пришедший к власти в результате военного переворота 18 ноября 1918 года Колчак упразднил «сибирские ордена», а отчеканенные из драгоценных материалов знаки присоединил к золотому запасу России, но хранил их не в Омске, а в Тобольске.

«Верховный правитель России» Колчак, в отличие от других вождей «белого движения» — Деникина, Юденича, Врангеля, восстановил награждение отличившихся в боях с Красной Армией солдат и офицеров царскими орденами, включая высшую военную награду — орден Святого Георгия Победоносца четырех степеней.

Однако колчаковские войска никогда не были однородными и состояли из «Народной армии» бывшего самарского эсеровского правительства (Комуч), «Сибирской армии» и частей Сибирского, Оренбургского, Семиреченского, Уральского, Забайкальского и Уссурийского казачеств. «Народники» не носили погон и других знаков отличия, кроме трехцветной российской нашивки. «Сибиряки» хотя и подчинились приказу Колчака надеть погоны, но продолжали стоять на позициях областничества и царских наград не признавали. Не случайно и то, что некоторые колчаковские офицеры, получившие свой чин до 1917 года, отказывались от орденов, считая безнравственным награждение россиян за войну против россиян.

Почему описание «сибирских орденов» оказалось в архиве Тюменского ФСБ? Дело в том, что с 1923 по 1933 годы чекисты Сибири весьма настойчиво и небезуспешно занимались кладоискательством. Историческая и художественная ценность реликвий «белого движения» никого не интересовала. Их владельцев репрессировали, а изъятые награды, также как и драгоценную церковную утварь, сдавали в Гохран как золотой и серебряный лом.

О вывезенных из Тобольска на север сокровищах, кроме адмирала Колчака, генерала Пепеляева и их офицеров, знал епископ Тобольский и Сибирский Иринарх Синеоков-Андреевский. По его указанию в трюм «Пермяка» погрузили серебряную вызолоченную 35-пудовую раку из-под мощей Иоанна Тобольского.

Тайну «золотого парохода» они пронесли через маньчжурскую эмиграцию и круги ГУЛАГовского ада.