Л. Сидоров, п. Октябрьское
Душная сумеречная пелена вечера медленно вползает в раскрытые окна комнаты. На столе, накрытом чистой клеенкой, — курица, вареные яйца, квашеная капуста, хлеб. В центре — большая бутылка красного вина.
Прижавшись широкой спиной к стене, на самодельной жалобно скрипящей скамье сидит Василий Прохоров, совхозный шофер.
Крепкие, с въевшимся в кожу мазутом руки Василия от радостного волнения дрожжат. Он держит новенькое, хрустящее «Свидетельство о браке».
Атласная бумага с государственным гербом скупо рассказывает: Прохоров Василий Петрович и Норкина Мария Васильевна вступили в брак. В графе «возраст» — жениху — 24 года, невесте — 19 лет.
Василий плечист, массивен. Характер только слишком сговорчивый, очень мягкий. «Но как шофер, — говорит в редкие минуты откровения скупой на похвалы директор совхоза — шофер классный».
Медленно и неохотно тонуло в багряно-красной пелене солнце. Неяркие сполохи озаряли комнату. Из окна, облитого заревом заката, видна широкая деревенская улица и отливающая иссиня-черной сталью гладь небольшого заросшего по берегам совхозного пруда.
Выпив стакан терпкого вина, Василий бережно свернул и положил на стол «Свидетельство о браке».
Чуть слышно скрипнула калитка во дворе. Шаром скатился кому-то под ноги кудлатый старый пес по прозвищу Гуляй. Из тьмы выплыл знакомый голос рассыльной совхоза:
— Василий дома?
— Тут я, Петровна.
— Николай Ильич просил тебя, не мешкая, прийти в гараж. Ехать куда-то надобно срочно.
— Не могу я сегодня.
Рассыльная подает записку. Василий, не читая, рвет ее. Содержание записки он знает наперед. Недовольно сопит, закуривает папиросу. Устало надевает замасленный комбинезон, беспокойно думает:
— Эх, жизнь! Умереть спокойно не дадут. Маша вот-вот с фермы придет. А тут опять поездка! Да еще куда, на левака.
Вышел на скрипучее шаткое крыльцо, на ходу застегивая пуговицы комбинезона. Шагая мимо хлева, скороговоркой бросает бабке Анисье, хозяйке дома:
— Маша придет, скажите, что я скоро буду. Пусть ждет.
Неодобрительно посмотрел на уже сиреневый закат: надвигалась грозовая ночь.
…
В стороне от главной совхозной дороги, которая еще только в прошлом году заасфальтирована, на лесной поляне, пересеченной узенькой глубокой речушкой, — ферма совхоза.
Летними днями, погожими, солнечными, с утра до вечера на ферме телятница Маша Норкина. Только сегодня покидала Маша ферму. Заглянул на порожней машине Вася, звал, умолял в загс поехать, расписаться. Жить без нее нет сил. Сломил он ее упорство признанием пылким, настойчивостью и мольбой. И поехали они, расписались. Уговорил ее по пути в сельмаг заглянуть.
Приглянулись ему там туфли белые, на тоненьком каблуке-шпильке. Были они очень красивые, но дорогие. И все-таки купил как свадебный подарок. Тут же в магазине надел ей на ноги. А старенькие под сиденье в машину бросил. Потом повез Машу на ферму.
Не раз и не два, без счету заставляли Машу подружки надевать туфли, восхищались.
Счастлива была Маша весь день. Душа ее пела.
Наступил вечер. Собралась Маша идти домой. Свадьба была отложена на очередное воскресенье. Девушка вымыла руки, сняла халат, достала из шкафа туфли, нежно погладила их, еще раз удивилась тонкости каблучка, надела и шагнула к выходу.
…
Поутру, когда бойкий петух звонким голосом пропел побудную песню, а серебряные прозрачные капельки росы скатывались с цветов, Андрей Кузьмич, совхозный старший пастух, почувствовал, что занемог. Покалывало поясницу, гудели ноги. Долго сидел он на крыльце, курил крепкий самосад. Обидно: пропадает день рабочий. Мысленно проклинал нерадостную старость.
Фыркал, плескался в тазу Василий. Вытершись махровым полотенцем, подошел к Кузьмичу, попросил самосаду. Закурив, закашлялся, зачихал, чем доставил Кузьмичу радость за свой табачок.
— Ну что, Кузьмич? Вижу я, на сегодняшний день ты не работничек. Сказать что ли заведующему фермой, что ты заболел?
Позавтракав, квартирант ушел в гараж, бабка Анисья поплелась кормить уток, кур. Андрей Кузьмич прилег на кровать. Проспал весь день. Натертая спиртом поясница перестала болеть. К вечеру, запыхавшись, прибежал смущенный пастух Гришка Хвостов, сбивчиво, отводя в сторону блудливо бегающие глаза, рассказал, как отбились от стада две коровы-первогодки. Найти их не могли.
Ругаясь, Кузьмич оделся, отцепил с привязи пса, своего верного помощника, и медленно пошел на ферму.
…
Василий подходил к гаражу. В дреме вечерней, жаркой стояла его еще не остывшая машина. В проходной, за диспетчерским столом напротив ночного сторожа сидел Николай Ильич Дрын, главный инженер совхоза.
Он обладал несговорчивым, неуживчивым характером. Нахальство, наглость и самоуверенность создали ему незавидную славу. Некоторые его боялись, многие считали, что лучше с ним не связываться.
С прошлого лета затеял он строить дачу под городом. На какие шиши строил, многим было невдомек. Слухи ходили разные. Больше говорили, что материал, кирпич, цемент, лес Дрын брал из совхоза. Говорили много, а поймать не могли.
— Что же ты, Василий, заставляешь себя так долго ждать? Я ведь не мальчик.
— А я вам не личный извозчик! Хочу поеду — хочу нет!
— Но, но! Уж и обиделся на старика. Сказать ничего нельзя, молодежь нынче пошла, — и независимо, с гонорком бросил сторожу:
— Машина через час-два будет на месте. Если позвонит директор.. скажите, что машину я взял.
— Слушаюсь! — подобострастно ответил сторож.
…
Из придорожного леса на мокрое от начавшегося дождя шоссе выскочил пес. Опустив вниз пышный хвост, собака нюхала асфальт. Чертыхаясь, из чащи на дорогу вышел промокший Андрей Кузьмич. Поиски отбившихся от стада коров оказались напрасными. Кузьмич негодовал. Из раздумий его вывел рокот автомобильного мотора. Кузьмич осмотрелся и увидел в темных сумерках приближающийся без света грузовик. С другой стороны по тропе к шоссе вышла девушка.
Девушка выбежала на асфальт. Но подвернулся тоненький каблук. Через секунду зловеще взвизгнули тормоза машины.
Машина прошла по инерции еще метров сорок и остановилась. Из нее выскочил Николай Ильич Дрын, на ходу расстегивая тугой ворот рубашки. На шоссе было тихо и пустынно. Дрын наклонился к распростертому телу девушки, приподнял ее голову: кровь! Из машины вылез Василий.
— Задавил человека! Засудят, посадят! — лихорадочно пронеслось в его голове. — А как же Маша? Наша свадьба? — Глядя на девушку, едва не лишился чувств.
— Тряпка! Дал заставить себя гнать машину с потушенными фарами. Это конец!
— Бежать как можно скорее! — скороговоркой пробормотал Николай Ильич. Василий колебался считанные секунды:
— Надо же помочь человеку!
— Люди! Что же вы загубили человека, — услышали они визгливый тенорок Кузьмича. Подбежав к девушке, Василий невольно глянул на ее ноги. На них белели новенькие модные туфли. Перехватило дыхание. Он наклонился, осторожно повернул голову с холодеющим лицом. Кровь горячей струйкой стекала из раскрытого рта на руки Василия.
— Маша!.. Милая!.. Родная!..
Николай Ильич Дрын трусливо уговаривал:
— Васька! Бежим! Засудят, посадят!
Васька выпрямился и со всей силой ударил главного инженера в лицо.
На дорогу выскочил оправившийся от испуга Кузьмич. Он помог Василию перенести Машу в машину. Она была жива. Василий, выжимая из машины все, что было можно, помчался в больницу.
«Ленинская правда», 28 ноября 1965
