Н. Большакова, зоотехник колхоза «Равнина», Самаровского района
В 1929 году я была на практике в зверопитомнике на Соловецких островах (на Белом море). В начале июня стало известно, что скоро туда приедет Алексей Максимович Горький. Книги его были широко известны, и все население ждало писателя с нетерпением. Характерно, что никому не пришлось объяснять, кто такой Горький. Полуграмотные рыбаки встретили это имя как знакомое.
Алексей Максимович приехал к нам 28 июня. В этот день с утра две большие лодки ушли навстречу гостям и часа через два вернулись к пристани. Отсюда к нашему дому вела высокая, с широкими ступенями лестница.
Я осталась наверху, у входа в дом, и мне было видно, как две почти одинаковые, фигуры выделялись ростом в толпе. Это были Алексей Максимович и его сын.
Горького нельзя было не узнать: слишком хорошо знала я его по фотографиям. Когда стали подниматься на лестницу, Алексей Максимович отстал.
— Идите, идите, — услышала я его бас, — а то я вас задержу.
И вот я лицом к лицу с большим и любимым писателем.
— Здравствуйте, Алексей Максимович!
Он секунду внимательно смотрит на меня, потом улыбается и протягивает мне руку.
— Здравствуйте, киргизская девушка! Может быть, вас не так зовут, но уж очень вы на киргизочку похожи.
Дальше мы пошли вместе, и мне казалось, что рядом со мной идет давно знакомый, родной человек, с которым я вновь увиделась после долгой разлуки.
Во время завтрака я ушла помогать по хозяйству, но Горький прислал за мной.
— Куда же вы скрылись? Посидите тут около меня. Там уж, наверное, все приготовлено, а кушать — это не главное.
Во время завтрака он был в прекрасном настроении, много шутил и смеялся. Перед тем, как был поднят тост за его здоровье, он обратил внимание на то, что у всех были большие рюмки, а у него маленькая.
— Что же это вы меня обижаете, будто младенцу рюмочку дали? Я за здоровье всех вас хочу от души выпить, а они мне — наперсток.
— Алексей Максимович! Да ведь у вас сердце плохое.
— Вот тебе на! Теперь на сердце напали. Мне люди наоборот говорят, что у меня сердце хорошее, доброе, — все шутил Алексей Максимович.
Рюмку заменили, он выпил ее в два приема — половину за его здоровье, а половину за наше.
— Вот я вас и перехитрил, — прищурившись, шепнул он мне.
Позже мы пошли по питомнику, показали Горькому всех наших зверей — лисиц, песцов и соболей. Он внимательно слушал объяснения, расспрашивал о задачах питомника, об его истории и перспективах.
Я вела тогда работу по искусственному вскармливанию щенков серебристо-черных лисиц. Горький долго расспрашивал меня о работе, двух моих питомцев он взял на руки, и они не замедлили облизать его длинные усы. Он смеялся:
— Ну, ну, черти драповые, не надо целоваться!
Сын Алексея Максимовича засмеялся также.
— Нет, эту компанию необходимо увековечить, — и он сфотографировал нас обоих с лисятами на руках.
Подняться на вышку, с которой открывался исключительно красивый вид, Горький не смог.
— Куда мне с моим сердцем! Вот молодежь пусть лезет, а я уж тут с лисятами отдохну — очень уж они у вас хорошие. Да и вообще тут у вас замечательно, как в сказке.
И действительно, у нас было красиво. Спокойное, изумительно прозрачное море ласково купало огромные камни, поросшие легким, зеленым мхом. Громадные темно-зеленые ели спускали свои пушистые ветви до самой воды, а немного подальше от берега, за легким забором, до половины деревянным, а выше из проволочной сетки, — совсем необычный мир: чудесные зверьки — лисицы, песцы, соболя.
Высокий финского стиля дом и над ним красивая, легкая застекленная вышка.
— Умели монахи местечко выбрать, знали, чем душу человеческую тронуть можно, — усмехнулся Горький.
Из питомника мы ехали вдвоем на маленькой лодке. Я гребла, а он сидел за рулем, рассказывал мне об Италии, о впечатлениях от Соловецких островов. О многом говорили мы.
Вечером, на главном острове Алексей Максимович осмотрел мастерские, где работали и учились несовершеннолетние. Обстоятельно и долго расспрашивал их о жизни, планах на дальнейшее.
Уж на пароходе Алексей Максимович на листке из блокнота написал записочку: «Киргизской девушке А. Горький от души желает всего хорошего. 28—6—29. Соловки».
— Вы приклейте это на обороте фотографии, — сказал он.
Эта фотография и записка находятся в музее А.М. Горького, а у меня дома есть увеличенная с нее большая фотография.
Давно состоялась эта встреча, но впечатления от нее годы не стерли.
«Ленинская правда», 28 марта 1958 года
На фото: Г.И. Бокий, М. Горький, М.С. Погребинский. Соловки, июнь 1929 года
