В. Васильева
Заподозрив неладное — из квартиры на пятом этаже проникал тошнотворный запах, — соседи вызвали милицию. Подозрения подтвердились: на полу, возле кровати, лежал разложившийся труп хозяина квартиры — 25-летнего Александра Т. Молодой человек умер не от внезапной остановки сердца, что, увы, случается не так уж редко. Он был зарублен топором, который преступник оставил здесь же, прислонив к спинке кровати.
Как показала судебно-медицинская экспертиза, смерть наступила 2—3 недели назад. Постановлением прокурора города была создана оперативно-розыскная группа, которая на четвертый день поисков вышла на убийцу. Им оказался нигде не работавший Александр Обломей.
Но прежде чем Обломей оказался в кабинете следователя прокуратуры, были допрошены друзья и знакомые Александра Т., работавшего оператором в управлении «Белозернефть». Как выяснилось, холостой Александр Т. жил один, и это обстоятельство делало его однокомнатную квартиру притягательной для знакомых. Здесь было чисто, уютно, имелась неплохая мебель, ковры. Нередко, скинувшись после получки и накупив вина, друзья отправлялись к Александру домой. Могли начать здесь, а закончить в общежитии, могли и подраться. За Александром и его близким другом замечали, что те покуривают «травку».
В общем, судя по показаниям свидетелей, большим разнообразием жизнь Александра Т. и его сверстников не отличалась: работа, выпивка, изредка драки — типичная жизнь молодого вартовчанина без больших духовных запросов. Правда, однажды на вопрос водителя бригады: почему курите траву, Александр Т. ответил: «красная» жизнь довела. По всей видимости, это надо расценивать, как обвинение «красному» строю.
Круг близких и знакомых Александра был изучен досконально, но, как выяснилось, явных врагов у него не было, не было с его стороны и крупных долгов кому-либо. Тогда что?
В показаниях двух человек промелькнуло, что видели в гостях у Александра «человека лет 40, похожего на бича». Выяснилось, что познакомил Александра с ним один из его близких друзей. Задержать «похожего на бича» не составило труда, а уж тем более склонить его к признанию. Он сам, неторопливо, тщательно подбирая каждое слово, чтобы картина убийства была точной, рассказал: «Познакомился я с Сашей в начале июня 1991 года через его друга — мы пришли опохмелиться. Потом заходил еще несколько раз. 24 июня зашел к нему, предложил выпить. Купили две бутылки. Послушали музыку, он лег на кровать, а я продолжал сидеть в кресле. Потом сходил на кухню, выпил еще. Вспомнил, что Саша, когда выпьет, становится агрессивным. Я взял топор в туалете и зашел в комнату, где лежал на кровати Саша. Нанес ему удар острием в область груди.
От удара Саша вскочил и подбежал в сторону окна, в левый угол. Я догнал и еще ударил топором. Саша повалил все и пошел на меня. Я отбросил его на пол, и, когда он упал, я обухом топора ударил его по голове. Саша начал хрипеть, тогда я ударил его ножом-финкой. Бил в область груди…».
Но это не все. Забрав ключ от квартиры, Обломей ушел, а на следующий день наведался на место преступления. Нет, не боязнь быть разоблаченным толкнула его сюда, чтобы уничтожить следы, а самая элементарная жадность. Зачем пропадать добру?
Обломей спокойно переступил через лежащего на полу «Сашу» с отрубленной головой и снял с правой стены ковер размером два на три метра. И тут же потащил его на базар, где, как заправский торговец, развесил ковер на заборе. Покупатель нашелся быстро, ведь двухтысячный ковер продавался всего за тысячу рублей.
На следующий день Обломей снова наведался в гости к лежащему на полу трупу и снял ковер с левой стены. Продал его также быстро за 500 рублей. В третий заход унес магнитофон, усилитель, в четвертый — вытащил из серванта чайный сервиз, настольные часы, магнитофонные кассеты. Его не тошнило при виде разлагающегося трупа (дело происходило в конце июня), он делал свой бизнес. Завершив работу по изъятию ценностей, Обломей выбросил ключ.
Одна деталь: на следующий день после убийства, продав ковер, Обломей идет… в ЖКО и вносит долг за квартиру своей сожительницы в сумме 350 рублей.
Надежда Чикалина, с которой Обломей жил три года, высоко ценила душевные качества своего мужа. Не без гордости и горечи заявила она на допросе следователю:
«У меня был красивый, высокий муж, но я с четырьмя детьми ушла от него и стала жить с Сашей Обломеем. Сейчас я, наверное, не смогу найти такого. Саша спокойный, меня он никогда не трогал, как не трогал и детей. Всегда помогал во всем. Правда, пил».
Да, было кем гордиться. В 1988 году Обломей впервые был осужден на год исправительных работ за то, что с ножом набросился на мужа Чикалиной и ранил его. Но этот год фактически растянулся на три. Ничто не указывало на то, что Обломей «понял, осознал и больше не будет». Как пишет следователю начальник нижневартовской инспекции исправительных работ, «на Обломея готовился материал, чтобы заменить «исправительные работы» на «лишение свободы». Он «разыскивался инспекцией и наказывался три раза. Но в связи с тем, что после предупреждения устраивался на работу и из заработка производились удержания, материал в суд не направлялся».
Странную мягкотелость проявляют иногда наши суровые правоохранительные органы. Обломей, по которому «тюрьма плакала», лихо водил за нос инспекцию. Как он работал, можно судить по выпискам из трудовой книжки. В 1990 году, 27 февраля, он устроился на завод стройматериалов. Совершив 29(!) прогулов, был уволен 3 мая. В этом же году 1 октября он устраивается на новую работу, а 19 октября его снова увольняют за прогулы. Наконец, 26 апреля 1991 года он устраивается плотником в СУ-13, три дня работает, потом уходит на больничный и больше не появляется. Его уволили 22 июля, когда он уже находился под следствием.
И вот это нравственное чудовище, прекрасно овладевшее ремеслом рубщика, предстает перед нижневартовским горсудом, я уверена, ничуть не сомневаясь, что жизнь ему будет сохранена, ибо у нас «вышку» дают лишь за 2-3 трупа. «Убийство с особой жестокостью с целью наживы» суд не устанавливает. Как сказано в приговоре, «суд исходит из того, что нанесение множественных телесных повреждений при умышленном убийстве еще не может с достоверностью свидетельствовать, что это убийство совершено с особой жестокостью».
А что же тогда может свидетельствовать? Тело Александра Т., после того как было истерзано топором, получило еще несколько ножевых ударов — и это не жестокость преступника по отношению к жертве? Оказывается, нет. Суд руководствовался данными эксперта Бурматова, который утверждает, что «первые удары топором по голове могли быть сразу смертельными. При их нанесении Александр Т. мог впасть в беспамятство и фактически не ощущать боль последующих ударов».
Вот если бы Обломей постепенно, не торопясь, не лишая сознания жертвы, добивал бы его топором или докалывал ножом — это было бы признано «убийством с особой жестокостью».
Если бы Обломей не на следующий день, а сразу же после убийства потащил на базар продавать ковер, тогда это было бы расценено, как «убийство с целью наживы» — соответственно и статья тяжелее. Но суд неумолим: сначала убил, и лишь через сутки ограбил.
Я не могу обвинять судей в предвзятости, в данном случае они строго руководствовались нормами Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Но, может быть, устарел кодекс, сама трактовка преступления применительна к сегодняшнему времени?
Так что живи, Обломей. Девять с половиной лет колонии усиленного режима — это, конечно, не сталинские политические лагеря — жить будет. Будет ли работать? — это уже другой вопрос. Воля не приучила. Может быть, неволя заставит.
С Обломеем, кажется, все ясно. Не ясно мне по-прежнему, что происходит с нашим следствием. Как понимать этот документ, а точнее, письмо следователя Нижневартовской прокуратуры в адрес Тюменского бюро судебно-медицинской экспертизы, датированное 18 октября 1991 года: «Мною 22 июля направлен материал в ваш адрес для проведения судебно-биологической экспертизы. Однако, как было потом установлено, кровь и мышечная ткань потерпевшего в Тюмень не направлялись. В связи с этим в ваш адрес направляются изъятый струпа лоскут кожи и череп потерпевшего. Череп после исследования вернуть родственникам для дальнейшего захоронения».
Лично я это письмо поняла так: вместо того чтобы отправить, на исследование материал по горячим следам, его теряют. Три месяца никто не спохватывается. Наконец пропажа обнаруживается. Но чего стоит последняя фраза: «череп вернуть родственникам».
Мать Александра Т. увезла его останки в Санкт-Петербург, где и состоялись похороны. Гроб не открывали по известным причинам — слишком долго пролежал труп в жаркой комнате. Невдомек было убитой горем женщине, что сына она хоронит без головы. Можно представить состояние еще не оправившейся после похорон матери, когда ее уведомили, чтобы забрала череп сына. И снова похороны, снова слезы…
Приметы времени: «мирно», не в драке, убивают человека подвернувшимся под руку топором, и почти сразу же идет базарная распродажа имущества убитого… Две недели человек отсутствует на работе, и никого это не волнует… Странная забывчивость поражает следователя: то, что должны были отправить на экспертизу сразу же после обнаружения трупа, отправляют через… три месяца… Не предупредив заранее об изъятии черепа сына, матери вручают его через несколько месяцев после похорон.
Как назвать это время и нас в этом времени? Честно, я не знаю…
г. Нижневартовск
«Ленинская правда», 29 февраля 1992 года
