Валентина Патранова
Страна недавно отметила День милиции, и, как было заявлено в эти дни, свыше 160 служителей правопорядка погибли от рук преступников. Мы склоняем головы перед мужеством этих, людей. Но милиция неоднородна. К сожалению, в ее рядах находятся лица, чья служебная деятельность порой граничит с уголовно наказуемой. Отсюда крепнущая в обществе уверенность, что в стенах органов внутренних дел творится беззаконие. И самое страшное, что подчас подобные действия считаются нормой.
В ночь на 18 марта 1993 года в городе Югорске (бывший поселок Комсомольский) обокрали базу «Техопторга». Правда, вскоре все похищенное нашли недалеко от базы. Видно, испугавшись, воры бросили награбленное. Было ясно — одному с таким объемом похищенного не справиться. Значит, действовала преступная группа. В каком составе? Как распределяли роли? Кто разрабатывал операцию? Много вопросов встало перед следствием. Это была самая крупная кража государственного имущества за последние несколько лет. На ее раскрытие бросили почти весь личный состав городского отделения милиции. У следователя была одна зацепка: кто-то видел в этом районе белые «Жигули». Подобную машину имел работник одного из коммерческих предприятий Н. Мигушкин.
Из объяснительной Н. Мигушкина помощнику прокурора Советского района:
— Утром в 7 часов за мной приехали работники милиции, проверили документы и пригласили в милицию. Там стали допрашивать по поводу кражи. Я все отрицал. Меня допрашивали сотрудники уголовного розыска Юшев и Прусевич. Прусевич бил дубинкой по спине, руками, ногами, при этом он говорил: все равно расскажешь. Юшев бил в грудь, живот. Часто в кабинет заглядывал следователь Рожков, интересовался: что, еще молчит? Ну продолжайте. И уходил. Потом куда-то позвонили, сказали, что сейчас придет человек, «жаждущий поработать». Удары чередовались с вопросами. Потом зашел старший лейтенант Юдин и отвел в кабинет на третьем этаже. Я сел на стул. Юдин предложил мне говорить правду, иначе живым отсюда не выйду. Он начал бить меня дубинкой по полове сзади. Я упал на стол. Он продолжал бить по спине, норовя попасть по голове. От удара я упал на машинку, ударился правым глазом. Вылетела клавиша. Юдин крикнул: я из-за тебя аппарат сломал — и ударил еще раз. Юдин стал затягивать на шее шарф. Я устал, ничего не соображал, сказал, что все расскажу, Юдин включил магнитофон. Я, не читая, все подписал. Потом я оказался в «стакане», мне было очень плохо и я стал стучать.
Дежурный милиционер вызвал «Скорую помощь». Идти самостоятельно Мигушкин не мог — унесли на носилках. На вопрос медиков: «Что случилось?» ответил: «Упал с лестницы». И услышал в ответ: «Так не падают».
В больнице Мигушкина по требованию работников милиции приковали к кровати наручниками. У входа в палату выставили охрану.
А что же в это время происходило в стенах милиции? После интенсивно проведенного допроса начальник центрального пульта вневедомственной охраны(!) Юдин чувствовал себя изрядно подуставшим. Да и то сказать: за плечами лесотехникум, опыта работы с подозреваемыми никакого, кроме «жажды поработать». Поэтому, когда Юдину доложили, что Мигушкина увезли в больницу, он тотчас написал рапорт на имя начальника Советского районного отдела внутренних дел, что допрашиваемый Мигушкин «предлагал взятку и угрожал семье». Доложил также начальству, что, спускаясь с лестницы после допроса, Мигушкин попытался бежать, но бдительный сотрудник вневедомственной охраны подставил ему подножку, после чего подозреваемый ударился о перила (далее в показаниях Юдина будет фигурировать решетка для обуви, про перила он забудет)…
Интересная деталь. Юдин пишет, что, помещая Мигушкина в комнату для задержанных, так называемый «стакан», он никому не сказал о том, что случилось на лестнице. Странно, не правда ли? Подозреваемый пытается бежать, сотрудник вневедомственной охраны, можно сказать, совершает подвиг, пресекая побег, а страна не знает своего героя. Юдин, после того, как написал рапорт на имя начальника Советского райотдела милиции, поспешил в больницу якобы для того, чтобы переговорить с охраной, на самом же деле, чтобы узнать состояние Мигушкина после «побега». Поговорил с дежурным врачом, издали посмотрел на Мигушкина. Это было вечером. А утром он снова приехал в больницу, чтобы забрать подозреваемого…
Если судить по диагнозу, который впоследствии выставила экспертная комиссия, — посттравматическая энцефалопатия — то провести в стенах больницы Мигушкин должен был немало дней. Но врач разрешил забрать больного на следующий день. А для очистки совести написал в истории болезни, что больной выписан через три дня. Идти самостоятельно к милицейской машине Мигушкин не мог, и его спустили вниз на каталке. С больничной койки он попал прямиком к следователю Рожкову, который чуть ли не с порога спросил его: говорят, ты упал с лестницы, тогда подпиши вот это. Мигушкин не стал читать, при каких обстоятельствах он «падал с лестницы». Он подписал все, что ему подсунул следователь, после чего подозреваемый был водворен в изолятор временного содержания поселка Советский.
Но, понимая, что строить обвинение на показаниях одного лишь Мигушкина — дело ненадежное, в милицию был доставлен еще один подозреваемый Д. Кроневальд.
Из жалобы Д. Кроневальда прокурору Советского района Н. Морозовой:
— Я ехал к другу, меня остановила милицейская машина, подошел сержант, не представился, сказал, что надо ехать в милицию. Завели к Юшеву, стали задавать вопросы: что делал в ночь на 18 марта? Вызывали меня на допрос несколько раз, склоняли признаться. Ближе к вечеру пригласил Прусевич, закрылся на ключ, включил радио. Прусевич рассказал, как ехали на базу, где ставили машину — все в деталях. Мне сказал, будто я находился за ангаром, а потом помогал выносить вещи, но нас спугнули работники, милиции, в общем, рассказал весь сценарий. Начал бить, пугать лесом, что увезут туда, подвесят и будут бить. Я настаивал на встрече со следователем. Я попал к следователю Рожкову. В кабинет заглядывал Прусевич. интересовался, даю ли я показания, и я понял, что следователь с операми работают вместе. Бесполезно было говорить о применяемом ко мне насилии.
Итак, в прокуратуре Советского района имелось уже два заявления пострадавших от рук сотрудников милиции. Позднее появится еще одно — от Минигалеева, якобы третьего участника кражи. Его три дня держали в комнате для задержанных без воды и пищи и тоже «выбивали» признание.
Но прокуратура Советского района не торопилась возбуждать уголовное дело по факту принуждения подозреваемого к даче показаний соединенного с насилием. Лишь после обращения адвоката М. Пуртова в окружную прокуратуру дело в отношении П. Прусевича, П. Юшева, Ю. Юдина было возбуждено, а расследование его поручено прокуратуре Советского района.
Прокуратура затребовала акт судебно-медицинского освидетельствования Мигушкина, где зафиксированы «полосовидные кровоподтеки», сделано заключение, что полосовидные кровоподтеки не могут бить причинены при падении с лестницы.
Была назначена почерковедческая экспертизе, чтобы установить, в каком состоянии Мигушкин подписал протокол допроса. Специалисты из Екатеринбурга дали ответ: записи выполнены Мигушкиным в «необычном психофизическом состоянии».
Был представлен документ, что дубинки не выдавались Юдину и Прусевичу. В таком случае происхождение «полосовидных кровоподтеков» на теле Мигушкина и Кроневальда можно считать внеземным.
Допрос, очные ставки милиционеров с Мигушкиным, Кроневальдом, которые проводила прокуратура, порядком надоели руководству Югорского отделения милиции, и оно устраивает собрание с вызывающей повесткой дня «О дестабилизации обстановки в коллективе Югорского ГОМ в связи с возбуждением прокуратурой Советского района уголовного дела в отношении сотрудников Прусевича, Юшева, Юдина и отстранения их от должности». На собрании звучали гневные фразы о том, что все это «на руку тем, кто проходит по уголовному делу, возбужденному по факту кражи».
К слову сказать, кража так и не была раскрыта. Как сказал выступивший на собрании следователь М. Галеев, «доказательств по краже с базы «Техопторга» не хватает, к тому же собраны они с нарушением уголовно-процессуального кодекса, так что в суд дело может не пойти». И не пошло, потому что гораздо труднее собирать доказательства, чем их «выбивать».
Не хватило их и прокуратуре, когда расследовался факт избиения Кроневальда. «В материалах дела имеются объективные и субъективные свидетельства получения Кроневальдом телесных повреждений в период нахождения в Югорском ГОМ, — делает заключение помощник прокурора. — В совокупности добытых доказательств недостаточно для вывода о доказанности вины Прусевича в совершении инкриминируемого деяния». На этом основании дело в отношении Прусевича, Юшева было прекращено.
Вялотекущее следствие завершилось в феврале 1994 годе судом под председательством члена коллегии, окружного суда Е. Дидковской. Суд принял решение направить дело на дополнительное расследование. И — снова допрашивают свидетелей в милицейской форме, устраивают очные ставки, впрочем, без особого успеха. Назначается повторная судебно-медицинская экспертиза, ее поручают провести медикам поселка Пионерский. В ходе экспертизы вскрываются факты, мягко говоря, неблаговидные для врачей Югорской медсанчасти. Как выяснилось, Мигушкину так и не была организована консультация невропатолога и окулиста, да и выписан он был не по медицинским показаниям, а по требованию работников милиции. Отмечено, что из заключительного диагноза необоснованно изъято сотрясение головного мозга. Справка по бытовой травме и больничный лист не выдавались. А травма была серьезная: перелом ребра, множественные ушибы, сотрясение головного мозга.
Нарушения в лечении больного привели к тому, что после выписки у него сохранились общемозговые расстройства и он был вынужден обращаться к окулисту, невропатологу. Через два месяца, после случившегося Мигушкин попал в больницу с жалобами на частые головные боли, головокружение, потерю памяти, нарушение зрения, периодическое подергивание головой.
Была допрошена техничка милиции Т. Минаева о наличии решеток для обуви на лестничных площадках. Минаева авторитетно заявила следователю, что никаких решеток в здании не было. Правда, уже на суде, по всей видимости после обработки в начальственных кабинетах, она полностью изменила свои показания, заявив, что неправильно поняла вопрос.
А что же сам потерпевший? На суд, где рассматривалось дело Юдина, он не явился, сославшись на болезнь. Уже потом, в июле 1994 года, он заявит помощнику прокурора: «Я не желаю встречаться ни с кем из работников милиции, мне неприятно снова видеть их лица, разговаривать с ними и что-то доказывать. Я мучаюсь от головной боли, головокружения, потери памяти…»
Но не настолько, чтобы забыть все, что произошло 18 марта 1993 года. И тем не менее Мигушкин уже ничего не хотел, зато хотела милиция снова заиметь его в своих стенах. В показаниях свидетелей в милицейских погонах то и дело мелькают фразы, характеризующие Мигушкина как опытного преступника (а он ни разу не судим).
И если Мигушкин в устах сотрудников милиции остается преступником, то привлеченный в качестве обвиняемого Ю. Юдин прямо-таки герой милицейских будней. К моменту привлечения к уголовной ответственности по ст. 179 ч. 2 и ст. 109 ч. 1 УК РФ (принуждение к даче показаний лицом, производящим предварительное следствие, соединенное с применением насилия и умышленное нанесение менее тяжких телесных повреждений), он был повышен в должности — до начальника вневедомственной охраны города.
На суде он вел себя вызывающе. Без тени сомнения заявил: «Мигушкина не арестовали только потому, что прокуратуре дали взятку». Все свидетели, а это исключительно работники милиции, грудью встали на защиту коллеги. Выслушав их, участвующая в процессе прокурор Н. Бабушкина резонно заметила: «Все работники милиции подтверждают, версию Юдина, что Мигушкин упал с лестницы при попытке совершить побег. Все показания идентичные. Но никто из них не был свидетелем денного факта. Самая большая ошибка следователя в том, что Юдин не был взят под стражу, что дало ему возможность влиять на свидетелей».
Юдина взяли под стражу в здании суда. Он осужден на три года лишения свободы. Этот приговор вынес член окружного суда В. Столяров, в недавнем прошлом сам начальник горотдела милиции, хороша знающий нравы, царящие в этой среде.
Приговор суда вызвал явное — неудовольствие не только в Югорске. В Советском райотделе милиции состоялось общее собрание, которое завершилось составлением обращения в Верховный суд России, Министерство внутренних дел с просьбой о «тщательном и объективном расследовании дела, оправдании и восстановлении в должности Юдина». На собрании звучали фразы: «В деле замешана мафия, которая дирижирует всеми делами в районе», «Уголовное дело в отношении Юдина сфабриковано», «Преступный мир заявлял, что купит прокуратуру и общественное мнение». Спекуляция на мафии — выгодное дело, и кто только к этому ни прибегает? Выходит, борьбой с мафией можно оправдать любые нарушения законности?
Редко, очень редко когда на скамью подсудимых попадает работник милиции, хотя дел возбуждается немало. Но как-то так получается, что в процессе расследования большая часть прекращается за недоказанностью. Да и попробуй докажи: в милиции работают с подозреваемыми без свидетелей. В случае применения насилия пострадавшая сторона предпочитает не жаловаться в полной уверенности, что ничего не добьется. А внуки Лаврентия Павловича Берии службу несут исправно: по числу сломанных челюстей, ребер, проломленных черепов, синяков от дубинок мы, наверное, вышли на первое место в мире.
А народ сегодня в растерянности: кто страшнее — бесчинствующая мафия или бесчинствующие внуки Берии?
«Новости Югры», 19 ноября 1994 года
