В. Виницкий
Вверх по Малой Сосьве
В сторону от Оби и Иртыша север в большинстве еще остался старым — с его бесконечными болотами, заваленными буреломником, нерубленными лесами, тучами комаров, напуганной птицей и почти полным безлюдием… Правда, на картах, которые всегда неверны, потому что засняты они путем «заочного глазомера», имеются кружки с надписями: «Ханлазин», «Пынга» и т.п. Но это вовсе не села или деревни: просто среди леса на берегу речки стоят две или три полусгнившие избушки, в которых часто, вдобавок, никто и не живет. В другом месте никто бы и не подумал такие «поселки» наносить на карту. А здесь они известны за сотни километров как место, где живет (или жил и еще будет когда-нибудь жить) человек. Немного таких кружков на наших северных картах, и потому известны все эти Пынги и Коюгурты как места обитания самого редкого здесь зверя — человека.
Цель моей поездки — поселок Шухтунгурт на Малой Сосьве — база Кондо-Сосьвинского охотсовхоза и Северо-Уральского заповедника.
В Березове получить какие-либо, дельные сведения о предстоящем маршруте не удалось. Лишь наиболее осведомленные указали путь до зырянского поселка Игрим, что стоит на Северной Сосьве у впадения в нее Малой Сосьвы, т. е. путь всего в 100—120 километров, по которому, хотя и нерегулярно, но все же ходят иногда моторные водки Рыбтреста и почтовый катер. Куда ехать дальше и как ехать — никто на знал.
На мое счастье, отправлялся отсюда через три дня катер Земтреста, идущий вверх по Северной Сосьве «докуда можно» разыскивать застрявший где-то землеустроительный отряд. С этим катером я и два моих спутника, тоже едущие в Шухтунгурт, и устроились, В Игриме — та же история: все знают, что где-то в верховьях Малой Сосьвы находится база охотсовхоза; но как далеко она и как туда проезжать — тоже не знает никто.
— Однако, верст семьсот, кабы не поболе!
— Ну, уж и семьсот! Скажи — триста!
По таким сведениям, конечно, трудно составить себе представление и о пути, и о расстоянии. Однако, методом среднего арифметического приходишь к заключению, что километров четыреста с «гаком» (величина малоопределенная) все же наберется.
С приобретением лодки — беда: никто не желает ни продать, ни дать в аренду. Наконец нашли лодку. После долгих и весьма неспешных разговоров (время на севере недорого) узнаю, что цена 50 рублей, на этом и сговорились. Но при сдаче лодки хозяин внезапно решает, что весла нужны ему самому. Опять неспешные разговоры на тему о нужности весел и нам. После этого приносится одно кормовое. Однако деньги еще не уплачены, и поэтому я смело настаиваю на остальном, грозя совсем отказаться от лодки. К вечеру приносят одно гребное весло, и только на следующее утро владелец решается расстаться и со вторым — парным.
Одновременно с вопросом о веслах грозно встал перед нами соляной вопрос. Соли в амбарах Рыбтреста сколько угодно, но взять нельзя, потому, что она «забронированная», хотя мы просили всего полкило. Долгие и умные разговоры о нужности человеку соли. Наконец, добиваемся возможности попасть в амбар, где «товарищ заведующий» (тот самый, что говорил о невозможности отпуска «ни полфунта») вдруг благодушно предлагает взять «хошь пуд, хошь три».
По-видимому, и весла, и соль — явления одного порядка: зеленая скука и желание поговорить с человеком «из самого Свердловска». А время?.. Ну, время ни во что на севере не ценится, особенно чужое. Поэтому Игрим нам стоил двух потерянных там суток.
Нас в лодке трое: пишущий эти строки и два молодых парня-плотника с Тавды. Никто из нас по Малой Сосьве не бывал и не знает, триста или семьсот километров предстоит ехать, что и кто встретится на пути, о направлении которого известно только, что «река путь покажет».
Со снаряжением у нас неважно: нет палатки, нет плащей, да и провизии не так чтобы с излишком. Впрочем, последнее нас пугает меньше всего: ружье в лесу накормит. И это оправдывается с первых же шагов: тучи уток взрываются при приближении лодки, и через каких-либо полчаса мясное довольствие обеспечено на двое суток вперед.
Вода спала, топкие берега не дают идти бечевой, едем на веслах с черепашьей скоростью. К счастью, задул ветер, и кое-где можно двигаться парусом, который мы быстро соорудили из подручного материала.
Постепенно к луговой растительности стали примешиваться ели, и незаметно мы вступили в урман. Тут берега песчаные, и стало возможно идти бечевой. Дело пошло лучше. Уток значительно меньше, но зато повсюду начали попадаться лосиные и оленьи следы. Зверя, видимо, очень много: почти на каждом песка можно различить совершенно свежие отпечатки копыт.
А вот и медвежий след. Видно, как спускался с глинистой кручи, но сорвался и съехал на заду. Земля еще не просохла, — должно быть, не далее, как этой же ночью, совершал свое путешествие лесной барин…
Перед вечером добрались до остяцкой избушки. Однако, в этом «населенном пункте» сейчас никто не живет. Оказывается, что у жившего здесь остяка дочь пошла однажды в лес за ягодами и не вернулась. Что именно с ней сталось, неизвестно, так как все поиски не привели ни к чему. По этому случаю приезжал шаман, и в результате его гадания выяснилось, что это место нехорошее, и остяку здесь жить нельзя.
Теперь избушка стоит покинутая, и в ней может поселиться на правах собственника тот, кому недорога голова или, вернее, тот, кто не верит шаману.
За день прошли около сорока километров и порядком устали. Отаборились у громадного сухого кедра, принесенного сюда рекой. Он горел всю ночь, и спать, несмотря на иней, было не холодно.
На следующий день опять тот же путь с той лишь разницей, что уток стало много меньше, но зато повсюду слышен свист рябчиков, а кое-где попадаются и глухари. Шесть рябчиков и молодая копалуха — достаточно сытный обед для троих, хотя бы и сильно уставших людей…
Пока все идет благополучно, только бы не было дождя: перед ним мы бессильны.
Нет ничего нелепее передвижения бечевой по речкам, подобным Малой Сосьве: она страшно извилиста, и плеса на ней очень короткие. Не успеет лямщик вылезть из лодки и как следует разойтись, как надо снова забираться обратно — переваливать на противоположный берег, т.к. песок уже на другой стороне. Время на сматывание и разматывание бечевы весьма сказывается на результатах пути. Речка до того извихлялась, что часто, пройдя часа четыре-пять, возвращаешься почти на то же место, пересечешь пешком мыс и с огорчением констатируешь, что «проехали» за это время всего лишь с полкилометра!..
Малая Сосьва — по-остяцки Ай-Теу — действительно маленькая речка: ширина ее не превышает половину ружейного выстрела здешних ружей, т. е. не больше 15—20 шагов. Впрочем, у самого устья она значительно шире. Течение в общем не быстрое, но на перекатах не всегда можно выгрести. По берегам сплошной девственный урман, не знающий топора человека, но кое-где все же можно заметить следы старых пожаров. Лес преимущественно хвойный, но сосны нет совершенно, — только темные лохматые кедры и черные ели, да лишь кое-где светлыми пятнами золотится осенняя береза или краснеет осина.
Ходить по этой чаще — настоящий подвиг: все завалено буреломом, и приходится столько идти, сколько проделывать ряд гимнастических упражнений с риском выколоть глаза или сломать ногу. Поэтому дневная норма перехода пешком здесь колеблется от 10 до 15 километров, но и такая норма по затрате сил вполне может быть приравнена к обычным 40—50 километрам.
Мы попали в самый урожай кедровых орехов. Шишек было повсюду масса: они лежали под каждым деревом, валялись на песке, плыли по реке. За ними не было нужды ходить, и мы имели их сколько угодно, подбирая то, что подвертывалось под ноги. Это богатство никем здесь пока не эксплуатируется.
Совершенно неожиданно расступился лес, и на левом берегу раскинулся широкий луг — мы доехали до речки Пынги. Три лайки выбежали к нам навстречу и выразили свой искренний восторг по случаю нашего прибытия. Здесь собаки никогда не лают и не бросаются на чужого: люди тут так редки, что собака привыкла в каждом человеке видеть друга. Зато все, что не человек, для здешней собаки враг. Поэтому почти невозможно отучить собаку с Сосьвы бросаться на домашних животных.
На берегу Пынги — избушка, и в ней живут две семьи. Живут, по-видимому, неплохо: ловят рыбу, бьют зверя и птицу, собирают орехи и ягоды. Они — люди бывалые, и от них мы узнали, что дальше вверх километров на двести нет человеческого жилья, потом попадется рыбацкий поселок Нерга, далее еще километров через сто Шухтунгурт, но между ними и Нергой должен быть еще остяцкий поселок Погогурт, но где именно — не знают. Лося и оленя, по словам, сейчас очень много, но появились звери недавно, всего несколько недель, а до этого с год почти их совсем не было. Соболя довольно много, и охотники недурно «зверовали» прошлую зиму. Здесь лучше, чем около Шадринска, но придется вернуться, потому что бабам «скушно». Приглашали нас остаться поохотиться на уток, которых масса на озере, но мы спешили дальше, да и мало прельщала эта обыденная охота в местах, где то и дело попадались следы крупного зверя.
На следующий день делаю рекогносцировку в сторону от реки. Около километра труднейшего пути лесом — и я выхожу на чистое моховое болото, кое-где поросшее карликовыми соснами. Болото тянется до видимого горизонта. Дело в том, что полоса леса на севере окаймляет только течение рек полосой в ширину от половины километра до двух, а дальше до следующей речки тянется бесконечное болото. Весь зверь и птица жмутся к речкам, туда же идет селиться и человек. В болоте ни зверю, ни птице, ни человеку делать нечего — в этих огромных пространствах никому, кроме комаров, не нужно земли. Когда-то их используют, да и используют ли когда-нибудь?
Четыре дня пути прошло — скоро должна быть Нерга, но Нерги нет.
Пятый день — Нерги нет.
Наконец, к вечеру слышим собачий лай. Сосьва вильнула от него в сторону, потом в другую — словом, нам пришлось плыть до Нерги еще часа три.
Уже было совсем темно, когда мы, наконец, добрались до рыбацкого поселка и впервые за семь дней пили чай и ели крупных жирных чебаков за столом, спали в комнате, и донимали нас в эту ночь не комары, а блохи. Донимал еще и ожесточенный лай собак, а утром мы увидели совершенно свежие следы порядочного медведя. По словам жителей, он тут околачивается уже давно, но убить его никто не пытался, а почему — я так и не добился: охотники в Нерге есть — и неплохие.
Здесь мы сделали дневку, так как дорога, а главное бечева дали-таки себя знать.
Выше Нерги река перегорожена сплошным запором. Это довольно-таки солидное сооружение из бревен и проволочной сетки, назначение которого — не пускать рыбу вверх, когда она стремится подняться для метания икры. Останавливающуюся у запора рыбу вылавливают неводами.
Да простят мне рыбтрестовцы, которым я и мои спутники очень благодарны и за гостеприимство, и за ведро великолепных крупных чебаков, но правда, — правда прежде всего! А правда не в пользу Рыбтреста: перегородив реку, он прекратил доступ рыбе в места нерестилищ, и нет сомнения, что икрометания там, где ему быть надлежит, уже не будет.
Выше Нерги — как обрезало: орехов нет совершенно. Те же кедры, но орехов нет!
Здесь река приняла другой характер: далекий Уральский хребет бросил сюда свои первые камни, и через них с журчаньем катит свои воды Малая Сосьве. На переборах мелко, и течение очень быстрое. По берегам много гальки, и в Нерге нам говорили, что попозже сюда собирается масса глухарей. Сейчас еще не время, но глухари уже есть, и мы о мясе по-прежнему не думаем.
Наконец, видим выкрещенный бело-красный невысокий столб с вывеской. Это — граница Кондо-Сосьвинского охотсовхоза Уралзаготпушнины. Около столба — несколько небольших копен сена. Недалеко Погогурт.
В Погогурте пять остяцких юрт, но обитаемых только три. Здесь живет бывший егерь охотсовхоза, старик-остяк. От него получаю первые сведения об охотсовхозе, так сказать, из первоисточника. Соболя стало больше; бобры есть, и немало, только к ним надо идти далеко в сторону от Сосьвы; лося и оленя очень много; белки мало, и навряд ли будет удачный промысел за ней в этом году: ушла белка из-за бескормицы. Очень глупо, что разрешили Рыбтресту загородить реку: нечем стало кормить собак. Но вот скоро приедет «Васька» (охотовед совхоза Василий Владимирович Васильев) и заставит Рыбтрест снять запор. Вообще «Васька» — хороший человек… До Шухтунгурта еще двадцать пять плес, и к вечеру мы доедем.
Еще пяток смен лямщика — и за поворотом видим на берегу несколько лодок: это пристань Шухтунгурта. Сама база километрах в полутора от пристани. Можно бы и по реке добраться до самой базы, но для этого пришлось бы сделать речными кривулями еще километров двенадцать; поэтому обычно доезжают только до этой пристани.
Оставив багаж на берегу, мы налегке двинулись по торной тропинке, к окончательной цели лешего путешествия, я скоро вышли на обширную вырубку, по которой раскинулись желтыми пятнами новые строения — Шухтунгурт. Тут нас е ласковым журчанием снова встретила лесная красавица лукавая Ай-Теута, которая девять дней кружила нас по угрюмым лесам Северного Урала.
Окончание следует…
