А.П. Зенько. Фото Алексея Галкина: жители села Самарово
Традиционная культура русского старожильческого населения Приобья представляет собой своеобразный феномен, сформировавшийся в особых природных условиях на основе тесного взаимодействия с автохтонными народами и потому значительно отличающийся от этнокультурного облика центральных районов России.
Постоянное русское население Приобья начало формироваться в XVII в., после прочного присоединения Западной Сибири к России. Как известно, первыми русскими поселениями здесь стали ямские слободы, обеспечивавшие связь между различными районами вновь присоединенных земель. Основными транспортными артериями в труднопроходимой сибирской тайге являлись реки, в связи с чем первые русские поселения основывались именно вдоль рек, в первую очередь по Оби. Одновременно с выполнением ямской службы русское население приступило к хозяйственному освоению новых территорий. Однако значительное своеобразие природных условий Сибири привело к необходимости формирования нового опыта природопользования и в целом образа жизни. Частью этот опыт был накоплен самостоятельно, а частью позаимствован в готовом виде у коренного населения Приобья, прежде всего у хантов, которые задолго до появления русских создали культуру, максимально адаптированную к местным условиям.
Одним из наиболее рано освоенных русскими районов является Прииртышье и Среднее Приобье. Русские поселения, возникшие здесь в XVII–XVIII вв., в значительной части существуют до настоящего времени. Наши полевые материалы, собранные в Ханты-Мансийском районе одноименного автономного округа (пп. Зенково, Скрипуново, Долгое Плесо, Селиярово, Нялино) позволяют в этом убедиться. Более того, относительно стабильным остается и фамильный состав русского населения, несмотря на бурные миграционные процессы последних десятилетий. К старожильческим фамилиям здесь относятся Горшковы, Змановские, Коневы, Кононовы, Почегановы, Спиридоновы, Сумкины, Фирсовы, Хозяиновы, Чучелины. Память современных жителей, даже пожилого возраста, разумеется, не в состоянии отделить более ранних переселенцев от появившихся здесь в конце XIX — начале XX в. Однако в исповедных росписях середины XVIII в. нам удалось обнаружить по крайней мере часть фамилий, относимых информантами к старожильческим, например, Змановские, Почегановы, Коневы, Спиридоновы.
Показательно, что родоначальники именно этих фамилий в бытующих преданиях считаются основателями первопоселенческих деревень Конево, Спирино и др. Об основании сел Зенково и Скрипуново нами были записаны однотипные предания, заставляющие предполагать наличие некоего единого архетипа. В обоих случаях речь идет о том, что деревню основали два друга-ямщика (часто говорится «два брата», несмотря на разные фамилии), соответственно Зенков и Почеганов, Скрипунов и Змановский, которые договорились, что по одному из них будет названа деревня, а фамилию другого будут носить все ее жители. Некоторые рассказчики добавляют подробность, что один из «братьев» был бездетным, поэтому деревня именовалась его фамилией для сохранения памяти о нем.
Жители села Скрипуново являют собой также образец нового мифотворчества, связывая происхождение своего села с именем Ивана Кольцо, одного из сподвижников Ермака. Причиной этому послужило некое художественное произведение, прочитанное ими в середине 70-х годов, в котором говорится, что Иван Кольцо в погоне за татарами ходил далеко на север. Впоследствии неподалеку от Скрипуново была обнаружена вымытая из берега могила, в которой находился золотой нательный крест и обоюдоострый меч. Соответственно, эта находка была истолкована как могила Ивана Кольцо, погибшего в схватке с татарами и похороненного здесь своими соратниками, которые, якобы, и основали на этом месте деревню.
Поскольку земли вдоль Оби принадлежали хантыйским территориально-родовым объединениям либо семьям, русские переселенцы должны были выкупать у них заселяемые участки. В с. Селиярово, например, до сих пор бытует предание о покупке у хантов места под поселение и ближних угодий купцом Рязанцевым (основателем впоследствии богатой купеческой династии, ликвидированной только при советской власти) за три литра простокваши. Когда скупка земель у инородцев была запрещена, в ход пошла аренда участков на длительный срок, что явствует из архивных документов XVIII в. Из сохранившихся документов известен и другой способ приобретения земли: хантам выдавалась денежная или имущественная ссуда, вернуть которую они, как правило, не могли и тогда в возмещение долгов реквизировался какой-либо участок угодий.
Хозяйство русских старожилов Приобья носило комплексный характер, практически таким же оно сохранилось до наших дней. Основу составляли животноводство и рыболовство, несколько меньшее значение имели сбор дикоросов и охота. Животноводство, разумеется, было привнесено переселенцами и незначительно отличается от центральнорусского. Разводили, в первую очередь, крупный рогатый скот и лошадей. Длинная сибирская зима служила причиной весьма продолжительного периода стойлового содержания скота, что порождало повышенную потребность в запасах сена, но эта потребность легко покрывалась за счет обширных пойменных лугов вдоль Оби. Особенностью местного скотоводства стало то, что животные, особенно лошади, часто содержались летом на вольном выпасе. Кроме того, лошади использовались в качестве транспорта почти исключительно зимой, летом же передвижение осуществлялось по воде.
Природные условия Приобья выдвинули на одно из первых мест в хозяйстве русских старожилов рыболовный промысел, который в значительной мере испытал влияние со стороны коренных жителей. При этом влияние, очевидно, выражалось не только в заимствовании русскими местного инструментария и приемов лова (калданные сети, запоры, котцы, рукава, атармы и пр.), но и в ревитализации сходных способов рыболовства (невода, верши), известных русским до переселения в Сибирь. В то же время русские изменили материал для изготовления сетных ловушек, используя не крапиву, а льняное волокно, завозимое купцами. Рыболовные угодья, как правило, арендовались или покупались у хантов. Еще одной особенностью рыболовства у старожилов был высокий уровень ее товарности: выловленная рыба не только покрывала внутренние пищевые потребности семей, но и в значительной мере шла на продажу. По зимним путям рыба вывозилась в Самарово и Тобольск самостоятельно или через посредничество местных купцов.
Важную роль для старожилов играл сбор дикоросов: ягод, кедровых орехов и грибов. Обычно для этого использовались угодья, прилегающие к поселениям. Такие угодья, в отличие от рыболовных песков, являлись коллективной собственностью сельской общины и индивидуально не использовались. Особенно ревностно община оберегала кедрачи — семьи приступали к сбору орехов в строго установленный день, который определялся на сельском сходе либо решением стариков.
Подсобную роль выполняли охота (в первую очередь пушная) и земледелие. Последнее практиковалось в основном на относительно небольших приусадебных участках, где выращивались самые неприхотливые овощи. В настоящее время стали активно использоваться теплицы, покрытые полиэтиленом.
Если в охоте и рыболовстве заимствования, главным образом, шли от хантов к русским, то в огородничестве и особенно животноводстве происходили обратные процессы. Это позволяет говорить об обоюдостороннем, глубоком взаимодействии русской и автохтонной культур.
Сближение материальной и духовной культуры (учитывая формальную христианизацию хантов) достигло апогея в XIX в., когда широкое распространение получили смешанные русско-хантыйские браки. Важным побудительным мотивом служило и то, что русские деревни были населены близкими родственниками, и брачных партнеров приходилось искать извне. Чаще всего русские мужчины брали замуж хантыйских женщин, обратная ситуация встречалась редко. Любопытно, что почти во всех деревнях бытуют рассказы о похищении еще в недавнем прошлом (обычно информанты связывают это время со своими дедами и даже отцами) невест из хантыйских поселков. Очевидно, такая практика носила скорее некий ритуальный характер, поскольку не приводила к осложнению отношений между русскими и хантами — стороны быстро шли на примирение и, более того, муж через жену-ханты получал определенные права на пользование угодьями ее родственников. Современные информанты, кстати, сообщают, что ни они сами, ни их ближайшие предки не видели никаких препятствий для заключения браков с хантами, поскольку различия между ними и русскими невелики. Замечу, что сходство формировалось не только за счет русификации хантов, но и за счет приспособления русской старожильческой культуры под наиболее удобные хантыйские образцы.
Наиболее ярко межэтническое взаимодействие прослеживается в религиозной сфере. С одной стороны, ханты, живущие в упомянутых поселках, в значительной степени христианизированы. Они посещали церкви, отмечали церковные праздники, имели иконы и прочую христианскую атрибутику. С другой стороны, языческие верования хантов сильно повлияли на религиозные представления русских, особенно на слабо контролируемую церковью сферу промысловых занятий. Например, до сего времени представители старожильческого населения старшего и среднего возраста считают необходимым при выходе в лес угостить «вотченника» — хозяина всего леса, который практически полностью соотносится с хантыйскими духами-хозяевами мест. Угощение сопровождается формулами типа «Кузьма, Демьян, Яков, с нами чай идите пить» или «Вот, Кузьма-Демьян, подарочек тебе принесла». При несоблюдении этого обряда человек, якобы, заблудится даже в хорошо знакомых местах («Голоса даже слышишь, а выйти не можешь. Тогда нужно хозяина угостить и попросить, чтоб отпустил»). Отправляясь на рыбалку, небольшие кусочки еды бросали в воду — «водяному хозяину», чтобы дал рыбы и не утопил рыбаков. Активно бытуют среди русских и рассказы о «снежном человеке», следы которого или его самого, якобы, видели очевидцы. Эти рассказы по форме и содержанию очень напоминают хантыйские сказки о великанах-менквах.
В то же время старожилы сохраняли вплоть до 1940–50-х гг. русскую традицию съезжих церковных праздников, в которых, кстати, участвовали и крещеные ханты. Еще до недавнего времени практиковался обычай вполне традиционных для всех русских святочных гаданий, например, вытаскивание полена из поленицы или гадание с зеркалом в подполе. Любопытно, что среди среднеобских старожилов крайне редко встречаются поверья о русалках и домовых — только в единичных случаях, хотя о сути этих персонажей им известно. Возможно, это результат атеистических веяний советского времени, но также вероятно и вытеснение данных представлений более актуальными для местных условий верованиями.
Весьма развито у старожилов целительство с использованием трав и ягод. Например, корень шиповника применялся от болезней печени, калина и рябина — от давления, белоголовник — от болезней суставов и хондрозов, крапива — как успокаивающее и от головных болей, лопух и череда — от кожных болезней, зверобой — от желудочных, трехлистка и марьин корень — от белезней печени и желудка, клюква и брусника — от давления, а брусничный лист — от болезней мочевыводящих путей. Ханты использовали лекарственные растения в гораздо меньшей степени и предпочитали обращаться к русским травницам. В свою очередь, по воспоминаниям пожилых старожилов, русские в прошлом активно пользовались при серьезных заболеваниях услугами хантыйских шаманов.
Идентично сложилась судьба русских старожилов и хантов Среднего Приобья в годы советской власти. Они пережили одинаковый процесс создания небольших артелей и колхозов, а затем их укрупнения и сселения в большие поселки. В это время перестали существовать не только хантыйские поселки Чебыково, Алекино, Майка, Сивохребт, но и русские Спирино, Глазково, Косари, Сумкино.
Культурная близость и общность исторической судьбы привела к тому, что у русских старожилов сегодня существует гораздо меньше предубеждений по отношению к хантам, чем, например, русским мигрантам последних десятилетий. Местные ханты, в свою очередь, убеждены, что старожилы имеют равное с коренными народами право на использование рыболовных и охотничьих угодий.
