Валерий Танчук. Фото Олега Сергеева
В первое воскресенье августа, когда утреннее солнце едва поднялось над пихтовыми вершинами дальнего леса, к Лебеденкам пожаловал дедушка Федосеев. Он опустил на лавку в кухне свой большой брезентовый мешок, вытащил оттуда знакомую двухлитровую бутыль с молоком, положил на стол кусок осетрины величиной с бычью голову, обложенный свежей крапивой, и сказал, обращаясь к отцу и Жене: «Хозяйка-то ваша где?»
— Опять у Малышкиных хату штукатурит, — ответил отец. У нас уже ведер двадцать картошки в погреб засыпано, а люди все приглашают и приглашают ее к себе наводить красоту.
— Это же хорошо, что таким ремеслом владеет, — похвалил дедушка Федосеев. – Картошка в доме – всегда к сытости. А что прошлогодняя, так телушке скормите, когда молодую нанесут. Я же че, Никитич, пришел к вам? Сараюшку надобно шибче строить; заждалась Гулька новых хозяев!
Отец растерянно посмотрел на Женю: ведь только что с погребом закончили! А Женя обрадовался. Опять новая работа, новое оживление во дворе – и, главное, в компании с неугомонным и дружелюбным дедушкой Федосеевым.
— Давай, Василий Иванович, хоть позавтракаем сначала? – предложил отец.
— Какое завтракать! Моя Марфа Ивановна еще на зорьке меня покормила и в путь снарядила. Ежели вы поели, то приступаем.
Дедушка Федосеев правой рукой подхватил свой увесистый мешок, и все вышли во двор. Там Василий Иванович выложил инструмент на широкой доске и взялся за разметку сарая. Подготовили четыре ямы глубиной до метра. «Отвернитесь», — сказал дедушка Федосеев и положил в одну ямку десятикопеечную монету со словами: «Пусть у вас прибывает, а у нас не убывает!» Потом установили по углам толстые брусья, утрамбовали вокруг них землю и от столба к столу по периметру проложили неглубокие канавки под глинобитный фундамент. Из широкого горбыля сделали опалубку, и пространство между досками стали засыпать опилками с сухим мхом. Женя носил в мешке «кукушкин лен», а отец с дедушкой Федосеевым утрамбовывали заполнитель, постепенно наращивая доски.
Незадолго до полудня от Малышкиных пришла Анна Тихоновна и немедленно начала готовить украинский борщ. Счастливый мальчик вертелся у всех под ногами, словно хотел помочь каждому одновременно.
Женя зачарованно смотрел, как Василий Иванович легко и изящно работает своим топором: один взмах – и широкую доску точно саблей срезает наискось. Под рубахой с короткими рукавами угадывались его мощные бицепсы. В воздухе стоял запах свежей сосновой смолы. Дедушка Федосеев намелованным шнуром отбивал ровные линии по краям горбыля и затем зачищал доску справа и слева. Топор входил в дерево с каким-то нежным музыкальным звуком, а щепки ложились рядом с доской золотистой струей.
— Никитич, твоему сынишке, похоже, плотницко дело в радость, ежели он от меня глаз отвести не может? Давай, Женя, я научу тебя, как доски окантовывать? А ну-ка, попробуй! – и Василий Иванович протянул Жене свой топор.
Топорище до блеска было отполировано от повседневной работы и так хорошо пришлось к руке, что Женя аж ойкнул от удовольствия. Он уловил, что край доски надо ровнять «не против шерсти». Получилось почти также, как и у дедушки Федосеева, разве что не совсем по отбивке.
— Хорошо на первый раз, — одобрил Василий Иванович. – Руки-то у тебя из работного места растут! Хошь, топор этот тебе подарю? Сталь у него отменная; лезвие в дерево как в масло входит. Сколько я этим топором домов срубил, уже и со счету сбился. А он все такой же свежий, как огонь. Вишь, отца-то твоего одышка захватывает. Так ты с другом-топориком помаленьку на зиму дров заготавливай, да силенок подкапливай!
— А как же вы, дедушка, теперь без топора будете? – спросил Женя.
— Ге! Да у меня таких топоров еще с десяток. Я их при покупке выбирать умею и закаляю по-особому.
Женя тихонько коснулся пальцами сверкающего лезвия и почувствовал холодную проникающую силу стали.
Мать вышла на крыльцо и пригласила всех обедать. К тому времени три стены возвели под крышу и даже настелили два слоя досок на потолочные балки. Крышу сделали надежнее с тем, чтобы по первым сентябрьским морозам положить на нее толстый слой сена для тепла.
Дедушка Федосеев любовно обошел вокруг сараюшки и с довольным видом обратился к отцу:
— Смотри-ко, Никитич, что мы с тобой сотворили! Сени-то у вас неотапливаемые; зимой от них холод в дом пробирается. Сарай же впритык к ним только на пользу: и в сенях тепло, и телушке хорошо.
Через несколько минут все направились в дом. Из кухни доносился такой аромат украинского борща, что у мальчика от нетерпения даже хвост закрутился калачиком. Мать уже пригласила тетю Нюру к воскресному обеденному столу.
Женю разбудило яркое утреннее солнце. Едва теплые лучи согрели его лицо, как бодрость и свежесть заполнили все тело. Он быстренько застелил постель, умылся и сел завтракать на кухне вместе со взрослыми. В эту минуту сквозь полуотворенную дверь из сеней протиснулся Мальчик, держа в зубах большую кедровую шишку. Он оставил шишку возле плиты, подбежал к своему другу и положил передние лапы ему на колени, как бы говоря: «Вы тут завтракаете без меня, а я уже около дома круга три дал, на опушке леса побывал, хорошую шишку нашел и сейчас так хочу поесть чего-нибудь вкусненького!»
Отец и мать улыбнулись, глядя на щенка, и тут же его мисочка возле порога была наполнена свежей ухой из осетрины.
Отец ушел на работу через черный лес, «по ручью», мать – к Малышкиным заканчивать свою вчерашнюю отделку стен, а Женя с Мальчиком отправились за водой в тот лог, где, по мнению суеверной тети Нюры, у водопада дремал леший. Женя положил себе за правило каждое утро приносить из ручья хотя бы пару ведер воды для тети Нюры. Она всякий раз взволнованно причитала возле своей кадушки: «Касатик, мой миленький! Да зачем это! Ведь у тебя самого дел невпроворот, а ты все норовишь мне подсоблять!» Но Женя по глазам видел, как это ей приятно и гордо провозглашал: «Два-три лишних ведра для меня только на пользу; сила накапливается!» А тетя Нюра в ответ: «Дай Бог, тебе здоровеньким расти, славный мой касатик!»
Женя еще раза два сходил за водой для себя и наконец взял в руки топор. Ему не терпелось поскорее испытать в работе подарок дедушки Федосеева.
Вырубка начиналась сразу за огородом и простиралась почти до самого Иртыша. Вся она поросла молодыми елями и пихтами, среди которых чернели пеньки давно спиленных кедров. Слева, вдалеке, виднелись невысокие строения Опорного пункта, где в теплицах выращивали красные помидоры для рыбзавода, справа стояла стена высокого кондового леса из сплошного кедрача (Кондовый лес – высокий строевой лес, прим. автора). Женя понемногу стал привыкать к тайге и ориентироваться на местности. Когда он поднялся на пригорок, то увидел, что вся площадь вырубки напоминает громадные волны застывшего земляного моря: увал за увалом простирался до самого Иртыша. Высокие кедры с раскидистыми темно-зелеными кронами, освещенные предобеденным солнцем, приветливо улыбались ему. Кругом – ни ветерка. Стояла такая тишина, что было слышно, как летающие стрекозы шелестят своими прозрачными крыльями. Они то садились на пихтовые ветви, то снова взлетали, сверкая в солнечных лучах. Мальчик в небольшой низинке беспрерывно гонялся за бабочками. Порой он почти исчезал в высокой траве и только закрученный хвост выдавал его энергичное присутствие. От леса, от неба и солнца, от острого запах теплой пихтовой смолы на сердце у Жени стало радостно и уютно. Он сел на пенек и долго-долго вслушивался в загадочное молчание тайги…
Длинные корни разбегались от каждого пня в разные стороны и прятались в густой поросли зелено-коричневого мха. Женя вообразил себя былинным богатырем Добрыней Никитичем, который спас любимую племянницу князя Владимира стольно-киевского Забаву Путятичну от злого Змея Горыныча. Корни – это бесчисленные дети-змееныши. Удар топором – и корень отсекается, как капустный лист. Главное – рубить накосо! Быстро образовалась добрая вязанка смолистых поленьев. Женя стянул ее толстой веревкой, свистнул Мальчика и хотел уже возвращаться домой. Но невдалеке, за пихтовой рощицей, услышал частый стук топора. Он спустился в низину и увидел Витю Малышкина, сына тети Оли Малышкиной, у которой его мама уже третий день штукатурила стены кухни и комнаты. Возле Вити стояла небольшая деревянная тележка с одним колесом, на которую он складывал отрубленные корни. Дело, видимо, продвигалось не совсем быстро, потому что топор отскакивал от корней, летели щепки, лицо у Вити было красное, на лбу испарина. Женя поздоровался с ним и предложил: «Дай, я попробую!» Он взмахнул своим топором и накосо срезал корень, как бритвой. Витя – крепкий широкоплечий мальчик с короткими русыми волосами, был где-то на год-полтора старше Жени. Он рубил поленья чисто «по-женски», поперек. По рассказам тети Нюры отец Вити Малышкина, Василий, погиб на фронте. Мать осталась с тремя детьми, где ее старший сын был единственным мужчиной в доме…
Витя поразился:
— Как это у тебя так ловко получается?
— Надо рубить накосо, хотя я вижу, что твой топор совсем глухой. Возьми мой!
Витя секанул толстый корень наискось, и топор прошел сквозь него до самой земли.
— Ласточка! – восторженно воскликнул Малышкин. – Это же настоящий волшебный топор!
— Да еще какой волшебный! – с гордостью подтвердил Женя. – Когда к нам еще раз придет в гости дедушка Федосеев, я попрошу, чтобы он подарил тебе такой же.
Ребята сдружились. Витя помог Жене сделать такую же легкую тачечку с деревянным колесом, как у него. Целыми днями они занимались заготовкой дров на зиму. При этом с радостью замечали, что их полутораметровые в высоту поленницы удлиняются на глазах.
