Борис Карташов
Григорич
– Митька, Мить, смотри, кто-то на лошади скачет, наверное, к нам,- обратился к пацану лет 12–13 босоногий мальчонка, выпалывая сорняки, к Митьке Букаринову, бригадиру полеводческой бригады колхоза имени Алексея Стаханова, работавших на прополке буряка на дальних полях.
Но всадник промчался мимо и уже вслед как эхо, донеслось:
– Во–й–на!
«С кем? – растерянно подумал мальчонка, – ведь недавно еще в школе говорили, что мы самые сильные. Красная Армия непобедима. Кто же это такой наглый?»
Так началась война для простого деревенского паренька.
…Семья Букариновых по меркам того времени была средняя: батька с матерью, бабка с дедом, пять сестер, да он – Митька, старший среди детей, отроду которому было в июне 1941 года 12 с половиной лет. Через месяц ушел на фронт отец, а главным работником и добытчиком в доме стал он. Надо было кормить семью. Как-то само собой пришло решение бросить школу, учиться придется потом, после войны. А сейчас надо работать без выходных с раннего утра до позднего вечера, тем самым приближая день Победы. Где только он ни трудился: весной пахал землю, пас коров, косил траву, заготовлял лес для нужд колхоза. Ловко научился обращаться с лошадьми, лихо гонял в «ночное», управлялся с косилками и молотилками. В общем, к концу войны умел делать все, стал незаменимым работником на селе. В 1945-ом рвался на фронт – не взяли, – нужен в колхозе. А потом была Победа!
Окончание войны запомнилось как большое событие: председатель разрешил не работать их бригаде (в ней были только подростки 11–16 лет) целый день. Вот это был праздник! Григорич, так стали к тому времени с уважением звать его односельчане, до сих пор с придыханием говорит о том далеком счастливом дне, и из-под густых седых бровей глаз сверкают алмазами слезы.
Порадовались… И опять начались трудовые будни – надо было давать Родине все больше и больше хлеба, мяса, молока. Сами кормились, в основном, с реки и леса (на трудодень-то ничего не давали). Вскоре с фронта вернулся домой израненный и контуженый отец. Немного отлежался и за работу. Потихоньку деревня оживала: вновь зазвенели детские голоса по улицам, вечерами молодежь стайками кучковались на завалинках домов – пели песни, плясали. Так прошло четыре года. Вскоре пришла долгожданная повестка в армию. Попал в Берлин, служил фельдъегерем в штабе маршала Чуйкова.
– Не воевал, а Берлине побывал,– смеется Григорич, Вернулся через три года в родную деревню. Посмотрел и ужаснулся – колхоз-то стал жить хуже.
Решение сменить место жительства пришло спонтанно: родственники, живущие в соседнем райцентре Кондинское (ныне городское поселение Октябрьское), прислали письмо, пригласили погостить. Уволенный в запас ефрейтор Букаринов приехал к ним и решил обосноваться на новом месте. Пошел в военкомат вставать на учет. Туда же устроился работать делопроизводителем.
Прослужил, правда, недолго. Тогда было принято посылать в колхозы и совхозы уполномоченных от райкома КПСС (в партию вступил в армии) для проведения линии партии и контроля за ходом посева или уборки урожая. Конечно, больше мешали, чем помогали. Предложили и Григоричу. Хотя сельское хозяйство знал хорошо – отказался. Понимал, что это ни к чему полезному не приведет. В райисполкоме вначале опешили, затем разгневались, исключили из рядов партии «зарвавшегося сопляка» на год (была тогда такая мера наказания) и уволили из военкомата. Куда он только ни пытался устроиться на работу – под разными предлогами не брали. Как объяснили: попал в черный список. Но, в конце концов, смог все-таки устроиться простым монтером в узел связи. Через некоторое время начальник заметил инициативного молодого человека, трудившегося на совесть. Втихаря от районного начальства послали на курсы повышения квалификации почтовых работников. По окончанию Григорича назначают начальником почты (к этому времени его восстановили в рядах КПСС). Так начался третий этап его жизни – работа в Октябрьском узле связи, где проработал 30 лет.
Ему пришлось создавать изначально почтовое дело в районе: организовывать отделения в поселках, расположенных вдоль Оби, телефонную связь, доставку писем, посылок, бандеролей. Внедрять новое – перечисление денежных средств населения по телефону и многое другое. Тогда это было первостатейное дело. Существующие ныне почтовые отделения в Нягани, Приобье, поселках района обязаны своим появлением Григоричу.
В 1981 году Дмитрия Григорьевича Букаринова переводят заместителем начальника Советского узла связи, где он и проработал до выхода на пенсию. Сейчас заядлый рыбак, регулярно плетет сети, хозяйничает по дому, ухаживает за огородом, охотится. В свободное время рассказывает множество историй о рыбалке, охоте, жизни в лесу. Часть из услышанного предлагаю на суд читателей.
Гипнотелепатия
Стоял жаркий августовский день. На речке, куда мы приехали еще с вечера, рыба плавилась, но не клевала. Поплавок моей удочки, мертво приклеился к опавшей листве, не шевелясь, наверное, часа полтора. Поэтому комфортно устроившись на земле, я то — засыпал под монотонное журчание воды, то просыпался, периодически поглядывая на застывший поплавок. От нечего делать мысленно, чтобы не нарушать девственную тишину природы, начал напевать популярную по тем временам песню. Причем от забывчивости и лености повторял один и тоже куплет.
В это же время на противоположном берегу, буквально напротив меня, также одиноко прохаживался между двух своих удочек, пожилой мужик. Он иногда приседал около одной, поправлял удилище другой. В общем, тоже не знал чем заняться. Затем устроился на земле, подстелив под себя курточку. И неожиданно запел. Вслух. Громко, на всю речку. От его песни аж подбросило. Дело в том, что пел то он именно ту песню, которая вертелась у меня в голове. Мало того, тот же самый куплет.
— Слышь, дед, — обратился к нему.- Я что, мурлыкал эту песню?
— Да нет, это я ее пел, неожиданно пришла на ум — удивился он.
— Тогда перебирайся ко мне, рыба все равно не клюет, зато есть по сто граммов на брата.
При скромной закуске и выпивке поведал ему о случившемся совпадении. Оба единодушно пришли к мнению – гипнотелепатия существует!Т я познакомился с Григоричем, ставшим впоследствии мои другом и соратником по жизни.
Несчастный случай
В июле, как правило, на Оби «мертвый сезон». Нет хода рыбы: в это время, отметав икру, она жирует на заливных лугах. Тем не менее, кто – то нашептал моему другу о том, что на косах нет – нет, да попадает морская нельма. Морской ее называют местные жители, потому что в это время идет на нерест нельма из бассейна Карского моря. Рванули далеко: на моторе верст семьдесят будет.
– Зато посторонних глаз меньше, – резюмировал Григорич.
Поплыли. Надо сказать, что на Оби все места, где народ ловит рыбу, называются оригинальными именами. Например, «Овечка», «Аист», «Турпан».
– С высоты птичьего полета, – говорит напарник, – остров, около которого ловят муксуна, действительно похож на овцу, второй – на аиста, третий – на утку. Так что народ все примечает.
Так вот, проплываем мимо «Овечки», глядь, а на крутотояре (метров десять высотой будет) повисла лодка, на которой прицеплена «Хонда – 60» — очень мощный лодочный мотор.
– Вот это фокус, – присвистнул я, – как же их угораздило?
Причалили к берегу. В лодке ни какого движения, хотя видно, что кто – то есть. Пришлось подниматься по крутояру. То, что мы увидели, и напугало и насмешило: за рулем сидел пьяный мужик. Все лицо его было в ссадинах и крови. Увидев нас, он жалобно выдохнул:
– Мужики, снимите меня отсюда. Меня видимо черт затащил на такую высоту, — немного подумав, добавил: – нет, скорее водка. Помню – плыл, затем поворот к острову… и очнулся уже здесь. Заберите бутылку у меня, а то выкинуть самому сил и смелости не хватит.
Мы помогли стащить лодку на воду и с чувством выполненного долга забрали спиртное. Не прощаясь, тронулись дальше.
– Плохое начало, – ворчал Григорич, – не будет ноне рыбалки.
Так оно и случилось. Первым же плавом сели на задеву. Пока снимались, порвали сеть. Вторым – собрали, казалось, весь мусор, который был в реке. В результате почти всю ночь напролет трясли провязы. Наконец, сети вычистили, но к утру так умаялись, что упали спать прямо на берегу под корягой.
Проснувшись часа через два, быстренько попили чаю и снова на плав. Однако, день видимо, был не наш. До вечера промаялись безрезультатно. Григорич, расстроившись в конец, предложил двигать в сторону дома.
– Может, выспимся сначала, – предложил я, – ведь толком уже вторые сутки без сна.
– Ерунда, – отмахнулся старый рыбак, – бывало и по трое не спали и ничего. Сейчас по соточке накатим и махнем на лодочную. Успеем как раз к утрешнему поезду. Сейчас белые ночи, так что все будет нормально.
Спорить со старым товарищем я не стал, да и не хотел. Быстренько сгоношили перекусить, налили заработанные сто грамм – выпили, закусили и тронулись в обратный путь. Вначале весело переговаривались, шутили, пытались даже петь песни. Но усталость брала свое: глаза слипались, руль слушался плохо. В какой – то момент, на секунду закрыл глаза и … тут же почувствовал удар о берег лодкой. Посыпалась земля, мотор заглох. Чертыхаясь, выбираемся из лодки, которая была полна земли. Фиксируем выбитое лобовое стекло, небольшую дыру выше ватерлинии. Стараемся не глядеть друг на друга, чувствуя вину между собой. До утра чистим плавсредство. Наконец, усталые ложимся отдыхать.
Проснулись, когда солнце клонилось к закату. Уже никуда не торопясь, спокойно покушали. Я достал остатки водки и вопросительно посмотрел на Григорича. Тот, молча забрал у меня бутылку и вылил содержимое в костер. Я опять не возражал.
Проплывая мимо «Овечки» не сговариваясь, повернули головы в сторону аварии коллеги: там никого не было.
– Да, бутылка – то оказалась и нам лишней, – резюмировал Григорич мои мысли, – всегда почему – то думаешь, что несчастный случай может быть только с соседом, а не с тобой. Ан нет, судьбу не обманешь.
Этот урок я запомнил на всю жизнь.
Весло
Очередной вояж на Обь был приурочен к выходному, на который выпал еще и на праздник – «День работников леса», который отмечается в третье воскресенье сентября.
– Если рыбалка будет неудачной – не беда, – обнадежил меня Григорич, – возьмем рыбы на плашкоуте у гослововских рыбаков. Меня недавно пригласил бригадир – старый знакомый – пообещал налимов и щуки.
С этой обнадеживающей мыслью, отправились на реку.
Первый же день принес нам три десятка язей – улов неплохой, но недостаточный для того, чтобы возвращаться домой. Поэтому ночевать решили на уютной протоке, в 10 верстах от плашкоута. Заварили, как обычно, уху по рецепту Григорича. Выпили традиционные полевые сто граммов и завалились отдыхать.
В три ночи напарник поднял меня:
– Надо плыть к бригадиру на плашкоут. Они как раз улов выгружают в холодильник. Самый момент, чтобы поделились с нами.
– Так темень, хоть глаз выколи…, – пытался воспротивиться я.
– Первый раз, что ли ночью плаваем? Тут недалеко, через полчаса будем на месте.
Мотор взревел, и мы полетели по ночной Оби. На воде ни рябинки: гладь идеальная. В ней, как в зеркале, отражается луна, звезды. Только изредка всплеснется какая – нибудь рыбина и круги на воде расходятся долго – долго. Я вдыхал обской воздух полной грудью и не мог надышаться. От избытка нахлынувших чувств, широко развел руки и хотел крикнуть на всю реку:
– Э – ге – гей.
В этот момент по днищу что – то стукнуло и я задел весло, лежащее на борту лодки. Оно с большим «блюком» оказалось в воде.
– Лови, лови, – завопил Григорич, – где оно?
Мы сделали несколько кругов, но в кромешной темноте ничего не нашли. Злые друг на друга, прижимая лодку к берегу, потихоньку двигались к намеченной цели. Вскоре впереди замаячили огни плашкоута. Обогнув идущую навстречу баржу, причалили к берегу.
На плашкоуте рыбаки шустро таскали носилками улов в ледник. На них нервно покрикивал наш знакомый:
– Давай, давай мужики! Быстрее, сейчас менты приплывут. Шуму будет до потолка. Не до рыбы будет.
– А причем здесь милиция? – встрял в разговор Григорич, приветствуя бригадира.
– Вы что тут делаете? Не до вас сейчас. Только что двое рыбаков – браконьеров зацепились за баржу провязами, лодка перевернулись и их затащило под днище. Ищут вот теперь, но навряд ли найдут, утонули наверняка.
– Как же нам быть, – в растерянности замялись мы.
– Набирайте, что хотите и валите побыстрей отсюда. Милиция уже на подходе. Начнутся допросы, беседы, протоколы. До утра уже тонь не успеем сделать, а у нас план…
Мы быстро затарили мешки щукой и налимами. Сели в лодку и отчалили.
– Вот видишь, какие дела творятся. А ты, мудила, еще весло потерял, – бухтел на меня напарник.
Я молчал, чтобы не нервировать его. Тем более, что за штурвалом, да с одним веслом надо быть очень внимательным. До своей стоянки добрались без приключений. Настроение было никудышнее. Не попив даже чаю, легли досыпать.
Проснулись от ярко светившего солнца. Погода в праздник обещала быть великолепной. Домой двинулись, после того, как уложили добычу в люк. Плыли не спеша, наслаждаясь осенними видами: по берегам желтели березы, алым пятном краснели осины. Зеленые кедры своими могучими кронами прикрывали скалы на горной стороне. На луговой колосилась трава. То там, то здесь из нее вылетали утки, гуси, иногда лебеди.
– Что это впереди краснеет? – Григорич стал всматриваться в плывущее невдалеке пятно.
– Едрена вошь, – закричал он, – это же наше весло! Надо же, через 15 верст догнали. Оно же не тонет: так специально на заводе сейчас делают.
От изумления я ничего не мог ответить – только хлопал глазами. Подобрав весло, двинулись к берегу. Надо было срочно обмыть находку, тем более, пришло время обеда.
– Расскажи кому об этом случае, ведь не поверят, чудеса, да и только.
– Не чудеса, просто везение, – поправил я Григорича, – но лучше больше не терять весла.
…А уха из налимьей печени была бесподобна: понравилась всем членам семьи.
Нет роднее огней маяка
Сплавляться на байдарках по нашим таежным речкам мы со временем стали реже. Не потому, что в обращении с ними нужен был специальный навык и определенный профессионализм, просто, мы с Григоричем купили лодку с мотором «Вихрь -30». К лодке – сети и прочие причиндалы, необходимые для рыбалки на большой реке.
– Стыдно, однако, должно быть каждому, если ты, живя рядом с такой водной артерией, как Обь, не рыбачишь и не охотишься, – любил говорить Григорич, – я, Борис, научу тебя той рыбалке, которая испокон веку была на Оби.
Мы приобрели еще списанный вахтовый вагончик, предназначавшийся для строителей газопровода. Притащили трактором на берег Алешкинской протоки и обустроили его под перевалочную базу. Так начался новый этап в нашей жизни – рыбалка на великой сибирской реке – Оби.
В отличие от многих, мы обычно искали рыбацкий фарт в верховьях реки. На вопрос, почему так поступаем, Григорич замечал:
– Если мотор вдруг сломается или еще, какая беда приключится, возвращаться на стан легче будет — река всегда доставит обратно. Случись это в низовьях – придется тащить лодку на себе против течения.
Однажды, будучи «под шофе», Григорич изменил своему правилу, и мы в компании местных мужиков, отправились на обские заливные озера. Они находились внизу по течению. Водка и рыбалка вещи несовместимые – эту истину знает каждый рыбак. Точно так же, как и то, что практически трезвых рыбаков на реке не бывает: хоть «соточку», но примут перед выходом на промысел.
Беды у нас начались с утра, когда только проснулись на гриве. Оказалось, наши напарники небрежно привязали лодку к кусту, и та спокойно уплыла по протоке. Пропажу нам с Григоричем пришлось искать самим. Спустя три часа, мы, наконец. обнаружили ее в пяти верстах ниже по течению. Только через час прибыли к месту приписки, при этом спалив бачок бензина. На гриве нас уже ждали три пьяных рыбака. Видя, что все идет наперекосяк, товарищ стал, молча собирать пожитки и складывать их в моторку. Напарники поняли, что дело приобретает серьезный оборот – приутихли, робко оправдываясь.
– Топлива впритык, можем не дотянуть домой, поэтому грузите все в свою лодку, а мы с Борисом возьмем вас на буксир.
Шли медленно, расходуя три нормы бензина. Дед периодически оглядывался назад, на ходу определяя, все ли люди на буксире. Настроение его не предвещало ничего хорошего. Я знал, в такие минуты лучше не задавать ему вопросов – ибо непредсказуем в такие минуты был Григорич.
Предчувствие беды не обмануло старого рыбака: наш двигатель заглох в километрах 15 от основной водной артерии. Это означило, что нам предстояло на лямках тащить две лодки до большой воды. Только там можно было попросить помощи у проплывающих мимо катеров или моторных лодок. Наши пассажиры уже пришли в чувство и понимали эту непростую ситуацию. Тем более, что наступал вечер и надо было думать о ночлеге.
Ночь прошла не в комфортных условиях, местность оказалась заболоченной, и сухарника для костра не было. Его нужно было таскать за метров пятьсот метров. Утром, не выспавшись, впряглись в самодельное тягло, сделанное из веревок, и медленно двинулись в сторону цивилизации. Часто приходилось останавливаться и отдыхать. Путь шел по глинистому берегу, по которому островками сильно разросся тальник. Через него, в прямом смысле, приходилось продираться.
Ноги вязли в глине, мы все чаще и чаще спотыкались, падали в грязь. Песен не было, но мат стоял. Никто в мире не может выразить свои чувства так, как сибирский мужик.
Когда вдали показались огни маяка, радости не было предела. Там могли оказать нам помощь. Действительно, через час нас подобрал небольшой катер. Матросы судна оказались парнями мировыми: они не только взяли нас на буксир, но и накормили.
На пристани с напарниками по неудачной рыбалке расстались без сожаления.
Альтернативный рыбак
Пригласили как — то нас с Григоричем на карасиное озеро, совместив это с весенней охотой на утку. Уговаривать не пришлось: собрались быстро и уже рано утром были на заветном месте. День прошел в хлопотах: обустраивались в охотничьей избушке, готовили сети, проверяли манчуки, резиновые лодки, ружья, боеприпасы. К вечеру были готовы к серьезным делам.
Поставили сети недалеко от скрадков, в которых решили ждать утку. Вечерняя зорька прошла невзрачно. На двоих три селезня. Поэтому, пока не стемнело, проверили сети. Здесь ждала удача: два десятка карасей, каждый из которых весом более килограмма.
– Ну, зачин есть, – радостно потирал руки Григорич, – то ли еще будет к утру.
Прибрав рыбу в садок, опустили его в воду, что бы карась был живой и резвый. Сами же разошлись по своим скрадкам, где собирались отдохнуть до утренней зорьки и дождаться перелета птицы.
Незаметно стало сереть небо, появились первые звуки от рассекаемых крыльями уток воздуха. Вскоре несколько крякашей приводнились около моего убежища, которые вскоре оказались у меня в походной пайве. Недалеко Григорич тоже не сидел без дела. Периодически раздавались дуплетные выстрелы. Это говорило о том, что дичью он будет обеспечен неплохо.
Перелет птиц прекратился внезапно. На озере стало необычно тихо. Казалось, что даже листья ивняка перестали шелестеть. Расслабившись, я стал наблюдать за провязами. То в одном месте, то в другом были видны всплески рыбы. Это говорило о том, что улов будет неплохой.
Однако тут мое внимание привлекло торчащее у берега коряга. На ней сидел… человечек. Ростиком он был не более полуметра. Я протёр глаза, потряс головой, думая, что начались глюки от перенапряжения. Человечек не исчез. Мало того, нахально положив ногу за ногу, слегка покачивался из стороны в сторону.
– Григорич, – взмолился, обращаясь к напарнику, – ты его видишь?
– Вроде бы, — тихо откликнулся тот, – щас я его из ружа то пугану, может, исчезнет.
Раздался выстрел. Человечек от неожиданности застыл, потом прытко нырнул в озеро. Мы тупо смотрели на круги, расходящиеся по воде, практически не понимая, что происходит.
– Что же это было? – растерянно произнес Григорич.
Я только развел руками.
Наступило утро. Стало припекать солнце, и мы поплыли проверять сети. На радость нам, карасей попалось много и что отрадно: каждый был более кило весом. Выпутав рыбу, подплыли к месту, где оставили садок с вечерним уловом. Однако того на месте не оказалось.
– Может ты в другом месте его притопил? – внимательно осматриваясь по сторонам, предположил Григорич.
Зло зыркнув глазами, я продолжал искать куст, к которому привязал садок. Мои старания увенчались успехом – нашел обрывок веревки – можно подумать, что он был отрезан острым ножом. Садка не было.
– Человечек! – только и смог произнести напарник
Быстро собравшись, мы поспешили в избушку. Там уже собрались несколько охотников – рыболовов и горячо обсуждали прошедшие зорьки и рыбалку. Взглянув на нас, знакомый бородатый мужик спросил:
– Что – то вы ребята, какие — то смурные? Случилось что?
Мы без утайки поведали всему обществу странную историю произошедшую ночью. В ответ услышали гомерический хохот. Смеялись все. Когда стихло, «борода» объяснил, в чем дело:
– Это местная выдра балуется. Она живет тут уже давно, привыкла к людям. Кормится за наш счет. Альтернативный рыбак, в общем. Видимо и ваш садок уперла. А убить вы ее не убили – она хитрая, знает, что такое ружье.
Спустя пару недель о схожей истории мне уже рассказал знакомый из соседнего поселка.
– Ну, слава богу, значит, жива, осталась водяная бестия, перекрестился я, – а то думал, что грех на душу взяли.
Тут же оповестил Григорича о хорошей новости.
Продолжение следует…
