Галина Веч
Листая фотоальбом, на одном из снимков я увидела элегантную женщину в белом брючном костюме и шляпе с широкими полями. «Это наша Раиса Александровна Беляева, — заулыбались завсегдатаи центра дневного пребывания «Даринка», что на Высоком Мысе. — Скоро ей исполняется восемьдесят лет (эту знаменательную дату наша героиня отметила 4 октября), а она у нас такая активная! Во всех мероприятиях участвует, и даже — в конкурсе «А ну-ка, бабушки».
— Полвека уже живёт Раиса Александровна в Высоком Мысе, — включилась в разговор глава Тундринского сельсовета Елена Хусейновна Бжецова. — У неё столько энергии, что иные молодые могли бы позавидовать. Недавно иду по улице, а она на тракторе в ковшике едет!!! Это человек, который умеет радоваться жизни.
К дому на окраине посёлка мы с фотокорреспондентом подошли довольно рано, а Раиса Александровна уже была на ногах. Она встретила нас приветливо. Воспоминания её начались с далёкого 29-го года, с обоза, увозившего ссыльных в суровые северные края. Ей тогда было всего шесть лет, но цепкая память сохранила в своих тайниках много ярких моментов. Да и как забудешь такое?
Она рассказывала о своей жизни эмоционально, часто торопясь и забегая вперёд… А мы удивлялись подвижности этой женщины, её энергии и сердечности. И теплело на душе от света, исходящего от всего её облика. А ведь за плечами совсем не легкая жизнь.
…Длинный обоз растянулся по заснеженной дороге. Зябко детям в санях, внизу солома постелена, а сверху рогожи наброшены. И это не спасает от холода, ведь на дворе середина зимы. Жмутся друг к другу четверо сестричек, одной из них всего лишь годик. Рядом с ними грузная восьмидесятилетняя бабушка. Отец с матерью идут пешком. Бабушка навздевала на себя с десяток юбок, пытаясь сохранить наряды, а их с неё всё равно стащили. Дорогой старушку парализовало.
Из деревушки, что возле Талицы Свердловской области, было выслано три семьи Раиных родителей с четырьмя детьми и отцова брата Василия с женой и тремя детьми (одного, новорожденного, схоронили на первом же полустанке), да ещё дед и бабушка. Ну какие ж они кулаки, недоумевали ссыльные. Работящие все были, дружные. Мельница у них, правда, была. Так они же хлеб выращивали, сами муку мололи и государству сдавали. Скотину держали — и это тоже труд немалый.
— Мне шесть лет было, я уже приучалась к труду. Мама лён пряла тонко, а мне отрепья давала, и я пряла, у меня и прялка своя была. Мама учила меня вязать кружева… Я и сейчас работы не боюсь. Здоровье только не позволят. Вон, огород вскопала… Обожди, тороплюсь, вперёд забегаю. Всё помнится мне, как высылали нас. Как птицу каку на сани короб поставили… Правда, муки дали в дорогу, хлеба печёного. На каждом полустанке не будешь ведь стряпать…
Помню, как приехали в Тобольск. Гора высокая, кони потихоньку идут. На вершину поднялись. Обоз остановился. Народ ссыльный в казарме разместили, там пол цементный был. Мама нас в самый уголочек посадила. Кипятку принесла, хлеба дала нам по кусочку, он у неё за пазухой был. И тут прямо у двери мы прикорнули. Утром ранымрано опять подъём. Приехали в Рачёво, нам дали немного отдохнуть и повезли в Пилюгино, эта деревня в тридцати километрах отсюда была, теперь её нет. Прозимовали там, а весной нас на лодках переправили через Обь на остров, где непроходимый хвойный лес был.
Высадили на самом бережку, ни кола, ни двора. Взрослые сделали сенные балаганы — прутья нагнули и сеном с травой заметали. Жили мы в них до самого снегу. А родители строили дома. Но как строили опять же? Ведь ничего не было, только топор, лопата, пила, верёвка да рабочие руки. Делали срубы из брёвен, сверху жерди клали и сразу заходили в эти конуры с земляным полом — лишь бы с потолка не капало. Потом уже начинали брёвна изнутри тесать, щели в стенах и потолках глиной замазывать. Жили по четыре семьи вместе — на общие нары травы набросаешь, пальтишком укроешься, и спишь…
Неожиданно Раиса Александровна заплакала, разбередила, видно, душу воспоминаниями, потом так же быстро успокоилась, словно дождик летний пролился, незлобивый и короткий, и продолжила свой рассказ.
Столы тоже из жердей сколотили. Вместо стульев — чурки. Вот и вся наша мебель. Печка железная, труба в окошко проведена, а с крыши всё течёт, лес сырой… Вот так и жили. Двадцать четыре, однако, дома было, одна прямая улица. Посёлок наш назвали Озёрный, потому что кругом одна вода была, много озёр.
Колхоз у нас был неплохой. Скотину стали разводить. Сеять негде было, остров ведь. Мы даже копали канавы и делали завалы, чтобы огороды не затопило, такая вода поднималась. А вот животноводство развивалось. Но в основном мы рыбу ловили. Во время войны всю вычерпали …Построили и школу, мне тогда лет, наверное, девять уже было. Я четыре класса закончила и пошла техничкой в школу — и красить приходилось, и дрова рубить, и печь топить…
Когда открылся детский сад, устроилась туда няней. А взрослее стала, летом рыбачила, а зимой в леспромхозе работала. Как по воде уедешь — и до 10 апреля не возвращаешься. Мы с сестрой (она на четыре года меня младше) и в Каркатеево лес валили, и в других местах… Стоит лесина, страшно на неё смотреть — а никого не страшно, не такой лес валили. Подходишь к этой лесине, снег по пояс, берёшь лопату с собой, топор, пилу, клин… Снег до самой земли разгребаешь, подрубил дерево, пилой распилил, оно упало…
Вот так целый день и валим, а сучья там уже другие рубят. Это ещё до войны было. Поздно вечером приезжаем в барак, идём в столовку. А что в ней? Картошка морожена, да капуста, это суп назывался. 500 граммов хлеба, а кого там 500 рабочему?! А план выполняли. Утром встаёшь раным-рано и опять в поход. Возьмёшь с собой в лес кусочек хлеба, а он застывший, его на палочку и — в огонь. Мы костры жгли из сучьев, и погреешься, и хлебушка пожаришь…
Около трёх лет Раиса Александровна работала вальщиком. В 1942-ом почти всех мужчин на фронт забрали. Остались старики, женщины, да дети, на плечи которых и легли все трудовые тяготы тыла. Рая, как и многие девчонки её возраста, стала возить лес на лошадях с деляны. В их семье было шестеро детей, двое — сестрёнка и братик — уже в Озёрном родились. Надо было помогать матери поднимать ребятишек, ведь отца они потеряли. Его забрали в трудовую армию в Архангельск на очень тяжёлую работу, а он уже в годах был, не выдержал, умер, там и похоронен…
У Раи в напарниках старичок был, но заболел он, и пришлось ей одной лес возить. Большая площадь вывалена, страшно заезжать в деляну. Но деваться некуда, делать-то всё равно надо. Раскопает девушка деревья от снега, протопчет дорожку, а тогда подводит коня, навалит неподъёмную лесину на сани и везёт на плотбище…
Раиса Александровна, посмеиваясь, рассказала, как однажды ей прищемило подол дровами, которые она везла в санях.
— А конь у меня смирный, такой же по мне, видно, был. Он даже не пошевелился, пока я сняла рукава и через подол вылезла. Воз-то отвалила и поехала дальше. Вот как работали. Я и сейчас справлюсь, честное слово. Вот потому-то смотрю я на нынешнюю молодёжь, и меня мутит: идут, спотыкаются — палку не поднимут…
В войну и летом, и зимой рыбачили девчонки. Лёд долбили и в лунки запускали невод. Это целая наука! Раиса Александровна подробно объясняет, что представляет собой зимняя подлёдная рыбалка, она даже показывает нам, как и что надо делать, энергично жестикулируя. Мы слушаем, заворожённые этим действом, и нам начинает казаться, что это мы «колдуем» над лунками, и в лютый мороз голыми руками тянем из реки двухсотметровый невод…
И отдыхать «рыбачкам» некогда было. Вечером варили, чинили невод, таскали воду… Лишь немножко удавалось прикорнуть, а чуть солнце садилось — опять в лодку — и на реку. Всю рыбу отправляли на фронт, а сами жили бедно. Фронту крепко помогали. Носки и рукавицы вязали, кисеты шили, всё отправляли защитникам Родины. За «палочку» работали, за трудодни.
— Бывало, должна ещё остаешься… Тряпку никакую не купишь. Что постираешь, ночью высохнет — и снова на себя. Голодны, холодны, босиком… Застынет земля, мы тал рубили и речку перегораживали, чтоб рыба не проходила. Она с устья заходит, у перегородки пристаивается, и вот невод тянешь. Пойдём с подружкой в броднях — они полны воды, ноги вытащить не можешь никак. Сбрасываем их и — босиком! Земля-то застыла, в воду залезешь — она тёплая… Вот они руки-то все изломаны…
Уже после войны Раиса участвовала в сплаве лесов вниз по Оби до Салехарда. Брёвна соединяли, скрепляли в плоты, сцепляли друг с другом строили плотоматку) и отправляли вниз по течению. Плоты тянул пароход. На плотах были построены домики, в которых сопровождавшие груз могли прятаться от непогоды.
— У нас в колхозе был председатель хороший такой, за людей болел, — продолжает свой рассказ Раиса Александровна. — И в леспромхозе начальство к рабочим с уважением относилось, боролось за нас. Вот я такая щупленькая, но меня из бригады нигде не выбрасывали. Горжусь этим.
А вот случай был интересный. Мы с сестрой сродной подались на Высокий Мыс, там у неё родители жили. Через речку нас перевезли на обласу. А потом мы пешком шли 50 километров. Добрались до Юганки. Мы на той стороне, а на этой — наши покосники жили, избушка тут была. А уж солнышко закаталося, в Тундрино пароходы ревут, слыхать. А как нам Юганку эту переплыть? Покосники домой уехали. Что делать? Возвращаться? Уж очень далеко. А ночевать негде. Мы в платьишках, спичек взяли и хлеба кусок. Я говорю Лидке, что надо нам к избушке добираться… Наломали мы тальник крупный, я положила несколько брёвнышек рядом и два поперёк, пояском три угла связала, а четвёртый — марлей, в которой хлеб был завёрнут. И такой у нас плот получился! Палку длинну нашла, плот столкнули. Я села сзади для равновесия… Переплыли. Ночевали в избушке. Нашли топор, дров нарубили, печку истопили, печёнок напекли (у них там картошка была). Легли спать. А избушка-то вся дырява, мы один сенной матрас постелили, а вторым — укрылись … Ночью околели. Утром встали, пошли опять по гриве, нашли лодочку, начали откапывать, руками да палками выворотили, столкнули в воду, на этой лодочке переплыли вторую Юганку… Так и добрались до Высокого Мыса.
В 1950 году, как стали укрупнять колхозы, всех жителей Озёрного перевезли на Высокий Мыс. Раиса стала работать дояркой, приняла 15 коров, но от тяжёлого ручного доения болели у девушки застуженные руки. Дали ей направление в Сургутскую больницу. И она пешком отправилась в Сургут, в Пилюгиной переночевала, а утром — опять в путь, и на другой уже день добралась до места…
Послали Раису учиться на зверовода в ХантыМансийск. В 1953 году приняла звероферму. Сначала за лисами ходила, потом их ликвидировали, норку завезли из Ляминой. Год работала с норкой. Но невыгодно было держать и этого зверя в таких условиях, нужна была кормовая база. А потому и от норок отказались…
Примерно в это же время Раиса вышла замуж, когда уже было ей чуть за тридцать (пока не наработалась, как говорит сама). Двоих детей родила. Дочь сейчас живёт в Тюмени, а сын — недалеко от матери. Трое внучат у Раисы Александровны. Про мужа женщина говорит скупо, попивал он в последние годы сильно и её обижал.
За всю свою жизнь Раиса Александровна ни разу без дела не сидела. Вместе с другими женщинами косила сено литовкой. Одно время даже коня не было, чтобы вывезти скошенную траву, так работницы сами сделали волокушу-две берёзки срубили, на неё наваливали сено и волокли. Всё вручную приходилось делать, даже кирпичи… И во время уборочной Раиса была незаменимой. А ещё вспоминает, как вдвоём с напарницей по снегу лазили, мёрзли, набирали тальник и вывозили за день не по одной телеге… Его дробили и вместе с комбикормом давали скоту.
— Он, дроблёный мелкий, хороший… Я сама ела, — говорит Раиса Александровна. — Мама кору берёзовую сушила, толкла и лепёшки стряпала. Потому что ученику давали хлеб (12 кг мукой), рабочему давали (15 кг), а иждивенцам не давали… А чем-то ребятишек кормить надо… Ели тал, листья сушили — ну это всё же легче для желудка, а кору-то попробуй, поешь…
Задумалась ненадолго бабушка, окунаясь в далёкое прошлое. Но вот опять посветлела лицом. Беседа наша теперь касалась дней настоящих. О сыне своём, дом которого неподалёку стоит, о внуках, один, кстати, живёт с бабушкой, говорила с теплом в голосе. Посмеиваясь, призналась и в том, что сын её возит «в ковшике трактора».
— Нынче не белено у меня, а в прошлом году белила сама, — с гордостью сообщает восьмидесятилетняя женщина. — Стол поставила, залезла наверх, а у меня голова кружится… Я выбелила и с другого края тоже — за стенку держалась. А как середину-то белить? Беру два стола, ставлю их. На одном сама стою, на другой — стул ставлю. Одной рукой держусь, чтобы не упасть. И вот так выбелила везде.
Рассказывая нам историю побелки, Раиса Александровна поставила стул, взобралась на него…
А потом бабушка (мне невольно хочется называть эту замечательную женщину этим добрым словом в честь всех бабушек мира) повела нас на огород и объяснила, какой урожай собрала, что вырастила. Конечно, помогали близкие люди, но многое делала и она своими трудовыми руками.
Между делом мы узнали, как однажды к Беляевой покупатели из другой местности наведывались. Не могли сосчитать, сколько денег за картошку должны. Она им сама цифру назвала, быстро сосчитав в уме. И посоветовала, прежде чем ехать за покупками в следующий раз, таблицу умножения выучить (сама-то она её до сих пор назубок знает).
Посмеиваясь, наша собеседница хитро прищуривается…
Журнал «Югра», №2, 2004 год
