Экскурсия на реку Салым

Леонид Шульц

Задачей организованной Тобольским губернским музеем в текущем году экскурсии было собирание возможно полного материала для описания реки Салыма, левого притока Оби, природы и обитателей данной местности. Кроме того, приходилось иметь в виду удовлетворение требований учреждений, субсидировавших экскурсию. А именно: ботанического музея Императорской Академии наук, Императорского географического общества и музея императора Александра III.

В состав экскурсии вошли: член музея Л.Р. Шульц, студент-естественник Б.Н. Городков, художник Г.И. Лебедев. Кроме того, при экскурсии состояли проводник и 3 человека постоянных рабочих. Распределялись между ними работы так, что Л.Р. Шульц, кроме общего руководства экскурсией, производил геодезические работы (приблизительно 400 верст инструментальной съемки, профиля и проч.), этнографические сборы и записи, а также описание реки. Второй экскурсант Б.Н. Городков собрал гербарий салымской флоры (718 листов), взял 12 почвенных образцов прибором Ризположенского, 8 пропилов типичных деревьев, делал промеры глубин реки и озера Кинтусовского и вел записи для ботанико-географического описания пройденного пути. Г.И. Лебедев сделал около 200 фотографических снимков и некоторые эскизы. Все экскурсанты делали заборы зоологического материала, насколько это являлось возможным. В частности, сборы по энтомологии, и заполняли статистическим материалом заранее заготовленные по известной форме карточки.

21 июня после довольно продолжительных сборов участники экскурсии тронулись в путь на пароходе «Иван Игнатов» и прибыли 23-го в деревню Зенькову. Там их ждал уже законтрактованный раньше паровой катер «Сибиряк» и каюк, которые, как потом оказалось, оба заставляли желать многого…

3 каюком на буксир рано утром 24-го отвалили и пошли сперва Неулевой протокой, Обью до Глазова песка и наконец протокой Большой Салым, или Салымская Обь, до первого ночлега, делая не больше 4-х верст в час. Пройденный путь, даже при нынешнем небольшом разливе реки, вел по лабиринту из затопленных соров, проток и прямиц, где часто, кроме тала и воды, ничего не было видно.

По Большому Салыму попадались изредка строния рыболовных песков, отчасти уже населенные, так как место ночевки было уже недалеко от впадения Салыма в Большой Салым, то мы, пройдя рано мимо юрт Летне-Сивохребских, к полудню пришли к юр.Сивохребским, где нас, по старому остяцкому обычаю, встретили ружейной пальбой. Кстати, надо заметить, что название «Большой Салым», данное на карте, приложенной к «Северу Тобольской губернии» А.А.Дунин-Горкавича, и реке, впадающей в одноименную протоку, к ней никем из местных жителей не применяется. Обские остяки зовут реку «Содом», местные «lera» или «Энт-iera», т.е. река, большая река; русские же зовут Салымом, без прилагательного. Из десяти домохозяев юр.Сивохребских ныне только двое выезжают ежегодно в летние юрты. Остальные довольствуются зимними; раньше же все имели по два жилища. Дома в зимних юртах в общем немногим хуже строений прииртышских крестьян средней зажиточности. Оригинальны на старых домах и амбарах коньки, выдолбленные из цельного елового или кедрового бревна с корнем, при чем из последнего вырезана в юр.Сивохребских конская голова, в других же юртах то тетерев, то лебедь. Мало, впрочем, различные на вид между собой. Другой интересный вид построек — овечьи хлеба из косо поставленных жердей и кольев, покрытых землею; это, повидимому единственный остаток древней общей урало-алтайской архитектуры, если не считать амбаров на ножках, каковые одинаково свойственны татарам, зырянам, вогулам и остякам. Хлебные печи на дворе без дымохода, с обратным пламенем. Ничем не отличаются от таких же татарских. В зимних юртах, в домах чувалы почти везде заменены русскими печами, кирпич для которых остяки делают сами. Интересны запасы дров, поставленные не около домов, не в виде поленницы, но в роде остова чума из жердей и сутунков. Тут же можно видеть старые и запасные дупла из обрубков дерева; их вешают около воды на ветлах и других деревьях с целью промысла, так как некоторые породы уток кладутся на высоте, охотно пользуясь упомянутыми дуплами.

Обогатившись сведениями и некоторыми этнографическими покупками, мы двинулись дальше, захватив лоцмана, так как предстояло пройти по Салымскому сору, который хотя и был затоплен водой, но не настолько глубоко, чтобы позволить идти через яр напрямик. Сор — шириною до 6 верст, а длина его стоит в зависимости от высоты разлива; в большую воду он, сливаясь с Лемпинским сором, образует громадное водное пространство.

Переночевав у мыса Каскыр-ван-тинг, мы пришли 26-го в юр.Летне-Лемпинским. Все юрты состоят из нескольких амбаров и навесов, в которых, поставив полога, и живут все лето. Две печи и вмазанный котел, тоже отдельно стоящий, дают возможность печь и варить; последнее. Впрочем, делают чаще в котелках, повешенных на треногу из связанных ремнем жердей.

Здесь около юрт и выше встретили мы много каюков, в которых остяки из вышележащих юрт отправлялись на рыбный промысел. Каюки довольно недурной работы, обычно крытые берестою и все с мачтой, как для подъема простого паруса, так и, главным образом, для прикрепления бечевы; на вершинах мачт встречаются иногда затейливые украшения и флюгера. Недалеко от юрт – протока Торгит-посеть; ее преграждают запором, около которого, главным образом, и неводят. Следующие юрты, в другое время малолюдные, во время нашего проезда были совсем пусты. Всю свою семью, собак и овец, если последние есть, остяки берут с собой на каюки, лошадей отпускают на все лето, а коров выше Лемпинских юрт нет ни одной. Не останавливаясь, прошли мы юрты Рымовы, Варламкины, Старомирские и Супины; из них только Старомирская видна с реки.

Характер Салыма после юр.Лемпинских резко меняется: река значительно уже и течет в трубе. Выше Рымовых становится заметно течение, до этого места задержанное напором воды из Оби. Во время нашего проезда в низовьях вода еще прибывала, здесь уже убыла свыше, чем на 2 аршина. Заливные луга с группами тальников и редкими березами постепенно сменились лесом, оставляющим для тальника и осоки только узкую полосу около самой реки. Характерной особенностью среднего течения Салыма является правильно чередующиеся на каждом повороте пески, — обычно чисто белого цвета, — придающие своеобразную красоту ландшафту.

Постепенно нарастая, пески образуют ряды параллельных грив, покрытых, в зависимости от своей высоты, тальником, лиственным или хвойным лесом: это и есть первая терраса Салыма. Вторая терраса местами подходит в виде яров разной высоты к реке и сплошь покрыта лесом. Река, совершенно еще не установившаяся, нагромождая осадки, делает самые неожиданные повороты, сплошь и рядом удлиняя свой путь; вероятно, по той же причине она, не смотря на доминирующее направление по меридиану, подмывает вопреки закону Бэра одинаково оба берега.

Еще близ юр.Сулиных нам встретился остяк юр. Милясовых; он с нами дошел до юрт и принял на хранение половину наших запасов. Через 2 дня, не дойдя немного до юр.Аламиных, мы отпустили паровой катер. Так как, во-первых, он шел очень медленно, не оправдывая суточной стоимости. А во-вторых, в реке до сих пор чистой, стали встречаться переборы с лесом и отдельные карчи. Идя бечевой, мы, как оказалось, потеряли очень немного в скорости.

Еще около юрт Лемпиных заметен был дым от лесного пожара. Здесь же он сделался настолько густым, что мешал фотографии. Вскоре прошли и мимо места пожара. Берега здесь вообще выше, а не доходя до места бывших юрт Тимиковых встречаются два так называемые чугаса высотой до 20 сажень. Первый из них perit-vos-rap – обиталище земляных духов и, вероятно, их остяки желают умилостивить стрельбою, когда проезжают мимо чугаса первый раз после женитьбы или рождения ребенка — обычай, до сих пор свято соблюдаемый. С другим чугасом связано предание о лисице, хитростью заставившей лося свалиться под яр и разбиться.

Юрты Тимиковские вымерли сравнительно недавно; еще стоят два полуразрушенных амбара последнего жителя их. Отсюда ведет пешая тропа к юр. Кинтусовским на реке Вандрас. Тропою до юрт — верст 9, кругом же по Салыму и Вандрасу, против воды, дня полтора ходу; поэтому экскурсанты, отправив каюк вперед, пошли под вечер тропой, с расчетом придти к ночи в Кинтусовские юрты. Сперва хорошо заметная тропинка скоро теряется в рямовом болоте на лыве. Вследствие этого экскурсантам, после бесплодных поисков дороги, пришлось выходить на Вандрас по компасу, а затем по речке спуститься навстречу каюку, так как речка оказалась настолько мелкой, что подъем каюка по ней был невозможен. Здесь мы имели случай убедиться в незначительности сухой прибрежной полосы Вандраса в этой части его. Посещение юр.Кинтусовых было отложено до обратного пути.

4 июля вечером остановились у начала Салыма, который получает свое название начиная с места слияния Торсана и Малого Салыма (Ай-содома). Несмотря на то, что берега как Торсана, так и Салыма, здесь достигают высоты 4 сажень над малым горизонтом, их в большую воду топить, так что тогда образуется громадное водное пространство, пределы которого трудно установить.

Уже с первого плеса Торсана берега меняются, начинаются заливные луга, напоминающие несколько низовья Салыма. Кстати будет сказать, что расстояния на Салыме измеряются летом “плесами” и песками. Два песка, расположенных на разных берегах, составляют плёсо; если же они на одном берегу, то считаются за один песок. Зимою дорога измеряется остяцкими верстами “атен” — старинной мерой, которая сохранилась только здесь и в верховьях Демьянки; равняется она приблизительно 5 русским верстам. В употреблении еще мера на “тит”, т.е. ручные (или так наз. у русских “маховые”) сажени, в отличие от которых трехаршинную сажень называют “хоп-тит”, т.е. царская сажень.

Торсан — крайне извилистая река, неширокая — от 10-15 сажень, и течет почти все время среди заливных лугов, изредка прерываемых островками хвойного леса, часто горелого. Несмотря на свою незначительность, Торсан богат рыбой, особенно) щукой, которую мы добывали мимоходом “дорожками”; это — обычный у остяков способ достать себе варево в дороге. Вечером 6-го мы подошли к истоку малого Соровского сора, который оказался настолько мелким, что пришлось оставить каюк и отправиться в юр.Соровские на найденной тут же) осиновке. Юрты расположены на юго-западном конце большого сора, соединенного с малым перешейком, верстах в 3-х от истока Торсана; вокруг юрт — сосновый бор, по которому идет тропа в 10 сажень к пристани. Судя по отзывам остяков, обыкновенно, как по Торсану, так и по сору, возможно пройти с осадкою около 1-2 аршин во всякое время года; нынешний же год — небывалое мелководье. Впрочем, остякам чаще приходится страдать от излишка воды. Так, в 1908 и 1909 годах все лето и осень луга были затоплены так, что негде было ставить сено, и пришлось зарезать большую часть скота.

От юр.Соровых, как крайнего пункта экскурсии, начата была съемка пройденного пути. Соровские остяки производят хорошее впечатление. В жилищах у них относительно чисто, во всех трех обитаемых домах — чистая половина с русскою: печкой и передняя с чувалом. Здесь пришлось видеть как пляску женщин, так и ряд мужских плясок и пантомим, исполняемых в честь медведя. Употребительные здесь музыкальные инструменты — “лебедь” и “тарнобой” ; последний, по-видимому, более древнего происхождения, судя по его более примитивному устройству, а также и по тому, что для аккомпанемента к несомненно очень старинным медвежьим песням берется всегда он. Cкоро мы познакомились с остяками настолько, что oни показали нам местных богов — “тонхов”. Их – два, оба изображают всадников на небольших пластинках белой бронзы и, очевидно, являются давно сделанными археологическими находками: остяки считают, что они упали с неба. Как большинство божеств южных остяков, они являются не фетишами, но считаются имеющими божественную силу изображениями древних героев. Почти каждое место древнего до-остяцкого селения имеет своего тонха, в то время, как память о мировых божествах отличается живучестью наравне с культом медведя.

Соровские “Вальтавен-хур” и “Вод-ике” почитаются только ближайшими остяками, другие же, как Кинтусовский уминг-тув-ике, известны на большое расстояние. Недалеко от юрт, в лесу около речки лежит большой камень около ? аршин высоты; это — “кав-ике”, каменный старик, — по преданию, остяк, превращенный в камень за то, что он увидев своего тестя, купающегося в речке.

Сделав ряд снимков, записей и этнографических приобретений, в числе коих был хороший ткацкий станок для крапивного холста, — мы 11-го двинулись в обратный путь. Впереди шел каюк с двумя экскурсантами. А Л.Р.Шульц с двумя рабочими, из которых один был остяк, с двумя лодками-осиновками оставались назади для съемки. Принятый способ съемки оказался удобным по дешевизне и производительности. Один рабочий оставался с рейкой и лодкой на указанном месте. Пока другой довозил съемщика до места стоянки инструмента; в то время, как съемщик устанавливал инструмент и брал расстояние по дальнему и румб до первой рейки, второй успевал отъехать до места установки второй рейки, а во время отсчета по ней и записи первый рабочий подъезжал к съемщику и т.д.

13-го вечером пришли в юрты Кинтусовы, оставив каюк на устье Вандраса поднявшись в обласах. Юрты расположены на его более чем пятисаженную высоту, иногда топить водою, хотя и не весь.

Еще со времени поездки покойного д-ра Янко было известно, что около озера 1еминг-тув, верстах в трех от юрт, находятся остатки городища Ar-jax-vos, или как русские его зовут “Чудского городка”. Туда мы а другой день и отправились. По пути зашли к большому тонху 1еминг-тув-ике. В глухом лесу низеньий амбар с небольшою квадратною дверью, на косячках которой вырезаны лица стражей тонха. В полутьме виднеется сам тонх с лицом из белой жес-ти, в большой войлочной шляпе-гречневике; рядом с ним и перед ним другие тонхи поменьше. Самые малые из них изображают жен его; рты у всех обильно смазаны кровью и жиром. Так и вспоминается Григорий Новицкий и его “Краткое описание о народе остяцком”; только вместо червленного сукна и мерно-бурых лисиц нынешнему тонху приходится довольствоваться белками и ситцем.

Через каждые 7 лет деревянные фигуры тонхов заменяются новыми, которых вытесывают из кедpoв особой священной рощи на восточном берегу озера 1еминг-тув. Те изображения, которые заменены новыми, складывают недалеко от амбара, лицом вниз в общую кучу. Из них нам были подарены те, которые мы привезли сюда в музей; но для получения такого подарка нам пришлось предварительно сделать приличное главному тонху приношение. Чтобы не рассердить его, водку и брагу поставили на короткое время перед тонхами на специально для этого имеющуюся скамью, а затем, поклонившись, выпили то и другое; брагой, кроме того, обрызгали амбар и березы вокруг него. Деньги, которые мы положили на тарелку, где уже лежали другие, почти исключительно медные, тоже пойдут на покупку водки.

Жертвы бывают двух родов “рог” и “jir”; первые состоят из водки, браги, ситца и могут быть приносимы каждым; вторые состоят из животных, которых для полной жертвы полагается 7; их приносят только хозяева тонха, в данном случае члены двух семейств Борисовых. Они считают себя и почитаются другими за потомков тонха. Такие потомки богатырей-богов называются “varpuxjax” , и интересно, что до сих пор между ними и самоедами и казымцами (носящими здесь общее название jurajax) существует преемственная вражда; последние, встречаясь с остяками, всегда будто бы справляются о том, нет ли среди них vax-pux-jax’ов, чтобы им отомстить за подвиги их божественных предков, некогда истреблявших самоедов. Что в Кинтусовских юртах семьи Борисовых коренные, подтверждение этому можно найти при внимательном осмотре юрт: их дома расположены как раз в том месте, до которого вода в самые большие разливы не доходит, чего нельзя сказать про другие дома, а это — характерная и общая всем до-остяцким поселениям черта. Своеобразной жертвой является еще следующая: игрушечные луки и веретена привешены к потолку амбара; луки приносятся в случае рождения мальчика, веретена — девочки.

Жестяное лицо и шляпа (раньше их было 7) переходят от старого тонха к новому, а также и другие атрибуты, которые очень интересны. Это, во-первых, железный меч с раздвоенной рукояткой. Своей формой он напоминает древне-скандинавские мечи; во-вторых, — боевой топор, формы близкой к цельту; далее, — малый, но очень массивный нож, служивший, по преданию, для скальпирования врагов и, наконец, бердыш очень похожий на имеющийся здесь в музее татарский; ему приписывают особое свойство: когда рыба плохо подымается из Оби в Салым, его привязывают к корме одного из каюков, и стоит каюку вернуться в Салым, чтобы рыба пошла вслед за ним.

На другой день нам пришлось познакомиться с другим тонхом, у которого опять другие хозяева. Помещается он почти в таком же амбаре, как большой тонх, но имеет своих ассистентов, вместо братьев и жен, “pube” и “ai-pube”. Знаток культа угорцев Н.Л.Гондатти переводит “pube” — “идол”, “божок”, но на Салыме первое название исключительно присвоено медведю. А второе — змее. И тут нам удалось получить выслуживших срок тонха, змею и медведя.

Недалеко от большого тонха кедровая роща. На берегу озера 1еминг-тув; в ней мы увидели трех тонхов Чагырского сора. Озеро — около юр.Цингинских, откуда за 60 верст приезжают сюда, чтобы тесать изображения из священных кедров. Здесь лежат головой к озеру, как бы охраняя его, изображения налима, мамонта и юра, т.е. какого-то водяного чудища. Как роща, так и берега озера до городка Ar-jax-vos священны, и женщинам ходить туда запрещено под опасением болезни и несчастий, посылаемых тонхом.

Озеро 1еминг-тув почти круглое. Имеет около 4-х верст в окружности и очень глубокое; промер в самую малую воду дал 12S сажень глубины, поэтому оно никогда не “горит”. Кроме всякой другой рыбы, в нем водится сырок, несколько более темной окраски, чем обской; добывают его неводами. Налима здесь не ловят, хотя он и есть; считают его священным.

На восточном берегу, довольно высоком, расположено городище Ar-jax-vos. С трех сторон оно окружено ясно различимым рвом и валом, несколько хуже сохранившимся; с четвертой стороны оно сильно подмыто валами озера. Здесь на приплеске находят черепки посуды, кости, металлические вещи и т.п., особенно в годы больших вод. На городище видны следы раскопок д-ра Янко и русских рыбаков, промышлявших на озере. Не имея возможности делать правильных раскопок, мы все же сделали рекогносцировку по старым, при чем были найдены некоторые интересные вещицы. В числе других, если не ошибаюсь, впервые были найдены цельные гончарные сосуды до-остяцкого происхождения; есть и металлические вещи и оружие, первые часто тождественны с обскими находками.

Место между озером и юртами из всех виданных нами наиболее пригодно для опытов хлебопашества. Гарь с не очень густым березовым лесом лет около 40-50, никогда не затопляемая, была бы пригодна для расчистки. Раньше тут успешно занимались огородничеством. Но со смертью русской женщины, начавшей его, оно заброшено. Лесные пожары, начавшиеся еще в юр.Соровых, сильно тревожили остяков, а здесь они подошли настолько близко, что жители стали обдумывать, как бы спасти хоть имущество; на счастье их два дня подряд полили сильные дожди, несколько удержавшие огонь.

16 июля был иней, по словам остяков, в 6 часов утра; мы его уже не видели. После самых сердечных проводов с нескончаемой пальбой, мы 21-го двинулись вниз по Вандрасу целой флотилией обласов, так как нас до устья еще провожали остяки и помогали в доставке вещей; я сзади делал связки съемки 1еминг-тув с Салымской. Вандрас все время течет в высоких с обеих сторон берегах, покрытых снизу осокой, а наверху лесом. Попадаются небольшие кедровники.

22-го мы подошли к яру, верстах в 4-х от бывших юрт Тимиковских; здесь недалеко от реки среди рямового болота — лесной остров, кончающийся довольно высоким мысом; на нем – городище Nurom-vos. По преданию, тут жил Кинтусовский тонх с 2-мя братьями. Городище довольно хорошо сохранилось. С юго-западной стороны прокопан довольно глубокий ров, отделяющий мыс от остального острова; укреплением других сторон служат откосы мыса, увенчанные валом ясно заметным. Обычные спутники бывшего остяцкого и до-остяцкого жилья Urtica dioica и Lamium album попадаются здесь, как и на Ar-jax-vos. Два предложения через все городище траншеи обнаружили только уголь и следы костей. За валом, на юго-запад от городища, на березах развешаны куски ситца, и стоит примитивно сделанный столик; это — jir-karre, место жертвоприношений Кинтусовских и Аламинских остяков. Между прочим здешние остяки режут жертвенному животному шею; в этом, по-видимому, сказывается татарское влияние, потому что, по старому обряду, его надо удушить и умертвить, проколов сердце острым колом; так до сих пор и поступают юганские остяки. При почти ежедневном дожде дошли мы 29 июля до реки Харымской, недалеко от места бывших

юрт того же имени. Здесь довольно ощутительно дал себя знать недостаток запаса, так как первая половина пути затянулась, а добыть, кроме смородины, неимоверно изобильной и крупной, ничего не приходилось. Выручила встреча с остяком из Нарымского края, вернее, с остяком-самоедом, так как он не в понимал ни сургутских, ни васюганских остяков. У него мы разжились хлебом, для печения которого он остановился у печи, устроенной в лесу на берегу реки.

Видно, что охота на Салыме, несмотря на сильное в уменьшение числа зверей, все еще является приманкой и для охотников. Насколько, впрочем, такой охотник-зверовод подвижен, видно хотя из того, что он с отцом, древним уже стариком, охотился от Енисея до Верхотурского уезда, заходя на Васюгань, Уй, Туртас, Конду и другие реки, при чем я случайно имел возможность контролировать его рассказ о своих походах.

1-го вечером добрались благополучно до юр. Милясовых и своих запасов. После двух дней остановки, употребленных на фотографические снимки у остяков Милясовских юрт и других, возвращающихся с рыбного промысла на Оби, на покупку вещей и просушку инвентаря и коллекций, мы двинулись в путь, чтобы в первый же день снова попасть под дождь.

4 августа мы пришли в юр.Сулины, небольшие, но красиво расположенные. Здесь у одного остяка пришлось видеть редкое сочетание — остяцкий лебедь и граммофон рядом. Мало задерживаясь юр.Старомирских и Вардамкиных, мы пришли 6-го в юр.Рымовы; они лежат на старице, бывшей еще на памяти нынешнего поколения Салымом. Дома здесь поражали своей чистотой: во всех чисто скобленные полы, стены и лавки; неприятен только запах сушившейся на воздухе рыбы и проквашенных рыбьих внутренностей для получения жира.

Также на старице расположены юр.З.-Лемпины, куда мы пришли 7 августа. Там мы застали почти все население дома, так как начинали косить. Косят, как и везде по Салыму, почти исключительное горбушками, — косы-литовки имеются у немногих и ими пользуются только там, где трава не особенно густа и не жестка. Под горбушей трава не ложится валами, но разбрасывается по всему пространству покоса; этим ускоряется просушка, для той же цели сено складывают не копнами, а узкой стеной около нарочно вбитых на покосе кольев. Осоку сгребают вилами, мелкую траву граблями. Даже те хозяева, у которых нет вовсе скота, — а таких много, — ставят сколько-нибудь сена для ямщиков, которые зимою приезжают сюда за рыбой, им отдают сено даром, или, вернее, за угощением водкой.

В Лемпиных удалось видеть медвежью пляску в берестяных масках, которые здесь надеваются на голову, а не перед лицом, как, напр., на Конде. Одновременно была записана часть медвежьей песни, к сожалению, не полная, так как до предварительного вдохновения водкой трудно заставить петь остяков, а одновременно с этим быстро утрачивается способность к отчетливой членораздельни речи. Говорят в Лемпиных, как и в других юртах, до Милясовых включительно, на салымском наречии, которое несколько отличается от верхне-салымского; последнее ближе к верхне-демьянскому. Юганских и обских остяков салымские понимают, но с некоторым трудом. В этих же юртах удалось пополнить коллекцию игрушек остяцких детей. Они так же затейливы, как и быт взрослых остяков. Мальчики играют коньками и каюками, переходя позже к самовольным удочкам, лукам и стрелам, подготовляясь, таким образом, к деятельности рыболова и охотника. У девочек свои куклы, мальки, кузовки для сбора ягод и др. Некоторые игрушки интересны, как пережитки станины: таков, например, род волчка с тетивой, напоминающей первобытный снаряд для добывания огня. Куклы напоминают своим видом домашних богов остяков.

10-го двинулись в путь по Салымскому сору, превратившемуся к этому времени в громадный луг, среди которого извилисто течет река. У мыса 1им-вау-кинг встретили часть малосалымских остяков около своих летних юрт; до зимних — около пяти дней ходу в лодке, и нам поэтому пришлось отказаться от посещения их вследствие недостатка времени и запасов. Уже 11-го мы были в юртах Сивохребских, торопясь попасть вовремя к отходу парохода на Обь. В юртах была закончена съемка реки. Полтора дня были употреблены на приведение в порядок вещей, на покупки, фотографические снимки и статистику. Интересны были две пляски: одна jottem-jekte изображает наборку и починку невода. По-русски так и зовут ее “наборщик”; другая — пантомима. Для нее исполнитель превращает свои две ноги в куклы с руками из палок. Затем его приносят на носилках на место пляски, и он под музыку лебедя заставляет плясать ноги-куклы; отсюда и его название kur jokte, т.е. пляска. А.И.Каннисто описывает точно такую же пляску у вогулов, но только там она названа пляской детей дьявола.

После небольшой задержки около Летне-Сивохребских юрт мы поздно ночью пришли к песку “Долгое плесо” на Большом Салыме, а на другой день вышли на Обь около Глазкова песка, где остановились для фотографических снимков рыбной ловли. До пристани Зеньковой добрались мы уже в темноте и на утро принялись за разгрузку каюка, внушавшего не один раз опасения за целость материалов экскурсии. Еще в передний путь, идя с бичевой, мы пробили дно о карчу, к счастью, недалеко от берега, так что отделаюсь небольшой подмочкой запаса и задержкой для починки части днища, оказавшейся насквозь гнилой.

Здесь экскурсия собственно и закончилась, но так как этнографические сборы вещей, относящихся до одежды и украшений, оказались беднее, чем предполагали, а они нужны были, между прочим, для музея императора Александра III, то и решил их пополнить на Иртыше, — тем более, что приходилось отделиться от товарищей по экскурсии и остаться для расчета с владельцем катера и каюка, промышляющих в юр. Нялиных. По пути из Зеньковой в юр.Нялина я остановился в деревне Торопковой, чтобы иметь возможность приобрести археологические находки с могильника Leng-ponk, упоминаемого С.К.Паткановым. Действительно, удалось приобрести некоторые вещи, но Leng-ponk оказался почти совершенно смытым протокой Оби, — участь, которую он разделяет с целым рядом могильников и городищ неподалеку от него; я успел записать их 6. Раскопки здесь более, чем своевременны, так как все, что не пропадает в воде, растаскивается ребятами и взрослыми, ломается и теряется. Покончив расчеты на Оби, я отправился в юр.Цингалинские на Иртыше в надежде найти там вышивки и бисерные работы. Покупок пришлось сделать сравнительно немного, зато удалось установить названия некоторых узоров, раньше неизвестных.

Тут же пришлось мне присутствовать при гадании. Остячка, предварительно поставив свечи у икон, которые имеются обязательно в каждом доме, положила на стол каравай хлеба и сделала на нем 7 надрезов, приговаривая и упоминая Astanai — местного духа, покровителя юрт, — и других героев остяцких былин. Затем она съела мелкими кусочками три сушеных мухомора, запивая каждый кусок глотком воды; минуты через 3-4 с ней началась икота, переходящая в ряд выкликов и что-то вроде песни. Следует сказать, что самое остячку, хлеб на столе и всех присутствующих окуривали предварительно горящей еловой корой; делал это старик-остяк, играющий в юртах этих роль жреца или священника. Он же переводил мне то, что говорила старуха, или, по мнению остяков, дух мухомора. Длилось это все около получаса, в течение которого икота и пение становились все тише и тише, и кончилось тем, что старуха, видимо, сильно утомленная, выпила водку, поклонившись опять в сторону икон; то же сделали все присутствующие остяки, попросили сделать это и меня. Когда же я предварительно налил в довольно сомнительной чистоты стакан и, пополоскав, вылил на землю через окно, остяки это поняли по-своему, и начали благодарить, что я вспомнил про “migime” , т.е. земляную старуху, которую они забыли угостить.

Осмотрев городище Tapar-vos со священными березами, у которых, кроме остяков, и татары кладут приношения, я отправился вниз по Иртышу, где только в юртах Чагинских нашел еще кое-какие вещи, годные для приобретения, — и то, по-видимому, последние на Иртыше. Очень немного остяцкой старины остается в других юртах, и думается, что нам необходимо позаботиться о приобретении этих остатков для русских музеев, в особенности для Тобольского, не дожидаясь момента, когда такие остатки исчезнут бесследно навсегда.

Журнал «Югра», 2000, №2