Понятно желание даже случайного посетителя Березова или Сургута познакомиться с историей этих северных, удаленных от европейской культуры, захудалых городков Тобольской губернии. Как тот, так и другой — место ссылки. Березов в этом отношении даже знаменит, так как в нем жили и умерли известные ссыльные Меншиков, Долгорукий, Остерман. Их могилы показывают и теперь, причем только могила Остермана более или менее достоверна, об остальных высказывают лишь вероятные предположения. Но что скажут могилы? Хочется выслушать рассказы, посмотреть переписки, дела и ближе, как говорится, на самом месте преступления познакомиться с жизнью знаменитых «государственных преступников». Местные источники слишком бедны. Указывают, например, место, где по преданию, стоял острог, в котором содержался Меншиков; сношения с ним были запрещены; попытка некоторых жителей завести сношения с сосланными кончилась тем, что некоторых березовских обывателей, в том числе и одного священника, сослали в отдаленные места, урезав языки.
Грустные воспоминания, связанные с этим местом, ослабляются стоящей невдалеке небольшой церковью. Чистая, белая, она как бы улыбается, красиво выделяясь на темном фоне группы лиственниц — этих красавиц севера. Защищая церковь от бурь и непогоды, эти мощные, стройные деревья укоризненно кивают своими верхушками, глядя на нашу мрачную старину.
Казалось бы, в архивах должно сохраниться много интересного, но и тут — разочарование. Вам скажут, что все интересное потеряно или уничтожено пожарами. И действительно, архивы березовского и сургутского полицейских управлений, с которыми мне пришлось ознакомиться, благодаря любезности исправников И.В. Евсеева и Г.А. Пирожникова, не заключают в себе каких-либо серьезных данных. Многое в этих архивах может быть отнесено лишь к области курьезов или чисто бюрократических упражнений в управлении северным краем. Вот небольшая часть этих материалов.
Ссыльный колокол
Кроме известного угличского колокола, сосланного в Тобольск царем Борисом Годуновым, не был ли сослан еще другой колокол, в г. Сургут?
Этот вопрос невольно напрашивается при рассмотрении дела «о доставлении сведений о имеемом на Сургутской Троицкой церкви колокольне колоколе, сосланном якобы с наказанием из России».
Тобольское губернское правление, получив частные сведения, что в упраздненном городе Сургуте на колькольне св. Троицы есть колокол, сосланный в прежние времена из России, с наказанием, 31 июля 1836 года предписало сургутскому отдельному заседателю доставить сведение: «какого именно весу сей колокол, какая на нем положена надпись и какие имеет на себе изображения святых», и затем «узнать от старожилов, нет ли каких преданий или в церковных архивах каких записок о времени, в которое сослан означенный колокол, по какому обстоятельству, откуда именно и какое сделано ему было наказание».
Заседатель Ширяев запросил об этом 28 августа 1836 года священников Сургутской Троицкой церкви. Те ответили «Его Благородию» следующей краткой надписью: «о таковых секретных делах без главного правительства нашего сведения публичныя отбирать о наказании святыни не отваживаемся». Подписали: «иерей Кайдалов, иерей Вергунов». Затем священник Вергунов 1 сентября того же 1836 г. уведомил заседателя, что в церковном архиве никаких сведений о колоколе не оказалось; «значится внесенным в опись колокол, висящий на колокольне, поиелейный, изображения святых икон на себе не имеет и весу оному не означено». Вергунов собрал сведения «также и од честных людей», но никто не мог удостоверить, откуда колокол сослан, или где наказан.
Заседатель, отвечая губернскому правлению, также добавляет, что он расспрашивал сургутских старожилов, но никто не мог дать положительных сведений о колоколе; «некоторые из них», пишет заседатель, «уже престарелых лет, сказывают по слухам, носившимся от предков их, что прислан якобы колокол назад тому более ста лет, называемый поиелейной, но в какое время, откуда прислан и по какому обстоятельству, — того утвердить не могут». По осмотру, произведенному заседателем, оказалось: «колокол весу должен быть не более 20-ти пуд, надписи на нем и изображения святых никаких нет, кроме как только на поверхности онаго вылитая насечка в виде бордюра, в некоторых местах края у онаго несколько выкрошились».
Как понимать первый, уклончивый ответ священников Кайдалова и Вергунова? Не скрыли ли они из боязни известную им часть истины о колоколе? К ним ведь сравнительно близок был случай урезания языка березовскому священнику, а порядки 30-х годов прошлого столетия тоже не отличались особенной мягкостью.
Когда исчезли на севере речные бобры?
В июле 1829 года сургутский отдельный заседатель получил запрос от гражданского губернатора «отобрать от торгующих в Сургуте лиц, какую именно последнюю и без малейшего излишества цену согласятся взять за каждый фунт бобровой струи, нужной для тобольской казенной аптеки». Заседатель ответил, что подсобранным им сведениям «бобровой струи в течении сего (1829) года в продаже по сургутскому отделению не было и ныне оной в руках ни у кого не имеется; как инородцы, так и русские в промыслах своих сих зверей не добывали».
Сопоставим этот ответ с заботой высшей администрации края о сохранении дорогого зверя, проявленной спустя 22 года.
5 июля 1851 г. на имя сургутского отдельного заседателя из тобольского губернского правления последовал указ, при котором приложена копия предложения председательствующего в Совете главного управления Западной Сибири тобольскому гражданскому губернатору от 14 апреля 1851 года. В предложении изложены «правила для предупреждения совершенного истребления речных бобров в Западной Сибири».
Правила кратки:
- Запретить вообще в Западной Сибири ловлю речных бобров в продолжении пяти лет.
- В местах, где водятся речные бобры, запретить на разстоянии полуверсты истребление кустарников и всякого рода деревьев, особенно тополя, ивы и березы, которыми они наиболее питаются.
- Наблюдение за исполнением сего возложить на старост (родоначальников), родовые управления и инородные управы, согл. 71.75 и 91 ст. (учр. об управ, инород., т. 2 св. зак., изд. 1842 г.
Эти правила высочайше повелено, «привести в исполнение, но с тем, чтобы чрез сие не последовало стеснения инородцам или чтоб сие не послужило поводом к непозволительным сборам и подобным безпорядкам».
Заседатель предписал, в свою очередь, тринадцати инородным управам. Как отнеслись инородцы к этому распоряжению, в рассматриваемом деле сведений, к сожалению, нет.
Кустарников и всякого рода деревьев по берегам рек и речек Сибири еще много и теперь, а о речных бобрах осталось лишь одно воспоминание и трогательная забота «об ограничении ловли речных бобров».
Но не одни бобры вызывали о себе заботу администрации. В 1827 году издан был приказ «о невынимании инородцами и русскими из гнезд лисят и соболей». Приказ начинается указанием на вред такого способа добычи лисиц и соболей. «Оные лисята, — говорит приказ, — и соболенки, пропадают все сколько ни было, или хотя остаются из оных самая малая часть живых, не могут быть такими добротными, каковы бывают польские и продают с сиделых зверей шкуры за безценок». Предписывалось объявить старшинам и всем инородцам «дабы они ни под каким видом лисят и соболей из гнезд не вынимали, за сим иметь неослабное наблюдение с тем, чтобы если у кого окажутся сии звери, таковых отбирать и отпущать на волю, и о тех инородцах доносить неотлагательно, а если со стороны вашей (приказ вахтерам магазина) какие откроются в сем случае корыстолюбивые виды и ясашные поноровки, то за все оное взыщется с вас самым строгим образом».
Предложение с изложением сущности приказа было послано семи старшинам и казачьей сотне в Сургуте, причем в приказ казакам добавлено: «и более всего злоупотребительно есть то, что сим выводят и умаляют в природе зверя, коего время от времени становится менее».
«О траве крапиве и производимом из оной изделий»
Сургутский частный комиссар получил от тобольского гражданского губернатора предписание от 7 марта 1814 года — доставить ему «удовлетворительнейшее сведение, не произрастает ли во вверенном ему коммиссариатстве крапива, и буде оная есть, в чем я, пишет губернатор, и не сомневаюсь, то ясашные вырабатывают ли из оной и какие именно изделия, при чем приложить образцы сих последних с нужными объяснениями на счет прочности и употребления оных».
Такой запрос вызван был получением предписания сибирского генерал-губернатора, который получил сведения, «что в северных и южных странах Томской губернии растет особеннаго рода крапива, которая по сделанным испытаниям оказалась годною не только на витье веревок, но и на пряжу для делания неводов также и одежды». Комиссар донес: 1. «Трава крапива во всех ясашных волостях Сургутскаго комиссариатства произрастает со избытком, так что ясашные на потребные им из оной крапивы изделий никогда недостатка не имеют; 2. Изделия из оной вырабатывают только те, кои им свойственные, а именно: вьют к лукам веревки, называемые тетивы, прядут нитки, невода и для сетей и сайпов (?), которые по объяснению их прочностию служат в равном достоинстве, как и делаемые из конопля; 3. Из выделываемых теми ясашными ниток можно бы ткать и холсты, но как те ясашные по азиатскому обыкновению к таковой выделке холстов не свойственны, то и нигде оных по Сургутскому комиссариатству не производится; 4. Из выделываемых же из крапивы ниток двух сортов — первые толстые для неводной мережи, а последние тонкие для сетей и сайпов ясашными всегда употребляемыми долгом поставить из оных при сем приложить в виде образца».
Образцы были доставлены генерал-губернатору, а комиссару предписано: «тем жителям, где таковая крапива произрастает, внушить о размножении и обрабатывании оной, яко растения, могущаго принести для них великую выгоду, и об успехе донести в свое время». Конец переписки: «по оному Вашего Превосходительства повелению мною распоряжение учинено быть имеет, о чем покорнейше рапортую». 26 ноября 1814 г. № 1222.
«Дело о годовых свиньях, обещающих родить 12 поросят»
Тобольской духовной консистории в 1810 году понадобилось иметь сведение: «в какой цене состояли вышеозначеннаго (1807) и нынешняго (1810) года в Югановском погосте годовыя свиньи, обещающия родить 12 поросионков». Об этом послан был запрос в Сургутское духовное правление. Обратились к какому-то полицейскому чиновнику (неразборчив его титул), который составил такую надпись: «от Сургутскаго купецкаго и мешанскаго общества потребно мне сведение, по какой цене состояли в 1807 и нынешнем (1810) году в Югановском погосте годовыя свиньи, обещающия родить двенадцать поросенков». Подписал Пролежибухов. Староста ответил, что «в Югане годовыя свиньи не продавались по невывозу, а в Сургуте продавались по четыре рубля, и с полтиною четыре».
При рассмотрении какого дела могли понадобиться консистории сведения о свиньях, «обещающих» 12 поросят?
Березовское чудо
Осенью 1845 г. зверопромышленники остяк Фалалей Лыкысов и самоед Обыль в урмане убили необыкновенное чудовище: «постав человеческий, росту арш. 3-х, глаза один на лбу, а другой на щеке, шкура недовольно толстой шерсти, потонее собольной, скулы голыя, у рук вместо пальцев кокти, у ног пальцев не имел, мужеска пола». Такое сведение привез в с. Полновацкое священник Михей Попов, которому на р. Мазыме, куда он ездил для исполнения треб, рассказывал старшина Тарлик. Отставной урядник Андрей Шахов послал об этом 16 декабря 1845 г. «доношение» в березовский земСкий~суд. Там того же числа «приказали»: копию донесения урядника препроводить при указе к и. д. кондинского отдельного заседателя Кожевникову, с нарочным казаком, «велев ему, Кожевникову, тотчас по получении указа отправиться на место происшествия и противу означеннаго доношения сделать личное удостоверение, и если по таковому окажется оное справедливым, как изъясняет урядник Шахов, то велеть ему, Кожевникову, застреленнаго из ружья промышленниками инородцами необыкновеннаго возвраста человека с глазами на лбу и на щеке доставить со всею сохранностию в Земский суд в натуральном онаго виде и сколь можно поспешнее, и о происшествии, каким образом оное сопровождалось, произвесть подробное удостоверение и также представить в суд». Об этом донесено было тобольскому губернатору и губернскому правлению.
Заседатель Кожевников немедленно отправился на р. Мазым, но на пути встретились разного рода препятствия, в виде бездорожья, отсутствия оленей, невозможности ранее 5— 6 дней отыскать самоеда и остяка, застреливших какое-то чудовище. Указав на то, что чудовище будто бы добыто в октябре, а следовательно могло быть расхищено зверями и занесено снегом, что скоро отыскать едва ли возможно, ввиду своего нездоровья и приближения времени сбора ясака, заседатель донес, что он возвратился обратно, а на розыски командировал урядника Никифора Ямзина. Последний явился с розысков 27 декабря и донес, что он отыскал «зверопромышленников, застреливших будто какого-то чудовища».
Это были: Казымской волости некрещеный самоедин Подарутиной ватаги Обыль, 45 лет, и остяк Деньщиковского отделения Вартлинских юрт Фалалей Анисимов Лыкысов, 32 лет. Обыль объяснил, что вместе с Фалалеем нашли в лесу «какого-то чудовища, облаяннаго собаками, от коих он оборонялся своими руками; по приближении 15 сажен к боку из заряженнаго ружья Фалалей стрелил в онаго чудовища, которое и пало на землю. Осмотрели его со всех сторон, орудия при нем никакого не было, ростом 3 аршина, мохнатой, не имелось шерсти только на носу и на щеках, шерсть густая длиной в полвершка, цвету черноватаго, у ног перстов нет, пяты востроватыя, у рук персты с локтями, для испытания разрезывали тело, которое имеет вид черноватой, и кровь черная, чудовища сего оставили без предохранения на том месте». Показание остяка Фалалея Лыкысова пошло в разрез с показанием Обыля. Не отвергая, что с Обылем ходил на промысел, он «никакого в яву чудовища не находил и не видал, кроме во сне видел подобнаго разсказу чудовища, по пробуде разсказывал Обылю, который, вероятно, с сего нанес слух, или может сам он убил такого чудовища». После этого Ямзин старался розыскать, по указанию Обыля, место, где убито чудовище, но розыскать не могли. Обыль даже и примет никаких не нашел и высказал предложение, что то чудовище кем-либо взято.
Интерес к чудовищу все возрастал. Земский суд настойчиво требовал от заседателя представить чудовище. А земский исправник, успевший уже заинтересовать этим тобольского губернатора, дает кондинскому заседателю 18 февраля 1846 г. следующее предложение, которое озаглавлено: «о само-нужнейшем»: «Чрез посыланнаго мною в Тобольск с казенными бумагами нарочным козака я получил от его превосходительства господина состоящаго в должности гражданскаго губернатора, сверх сделанна’го им мне письменнаго предписания еще словесное приказание, чтобы ^непременно найти застреленное на промыслах инородцами необыкновенное чудовище. А как открытие онаго возложено мною на вас, и об этом имеете вы предписание как от земскаго суда, так и от меня собственно от 8 до 29 числа истекшего Генваря за № 10 и 33, но до сих пор не получено от вас никакого донесения о последствиях ваших розысков, то поэтому, объявляя вам о вышеозначенном приказании его превосходительства, я наистрожайше предписывают вам употребить всевозможное старание к непременнейшему отысканию означеннаго застреленнаго чудовища, не взирая ни на какие невозможности, ибо в противном случае оправдания в этом приняты в резон, не будут, а напротив послужат доказательством нерасторопности, бездействиями нерадения.
При чем обязываю вас, когда найдете вы это чудовище, то старайтесь как можно со всею сохранностью доставить оное в Кондинск, и тотчас же прислать ко мне нарочнаго с донесением об этом, ибо я сам пребуду в Кондинск для сделания по этому предмету дальнейшаго распоряжения, в случае же бы паче чаяния неотыскания этого чудовища, то вы о последствии ваших розысков так и о причинах молвы об этом чудовище, от чего таковая произошла, должны со всею подробностью и немедленнейше донести мне и земскому суду.
Впрочем я остаюсь в надежде, что Ваше Благородие, употребив деятельность свою и старание к розыску, не заставите себя описывать означенной подробности, но найдете и доставите в натуре застреленное чудо». Подписал: «В должности Березовскаго земскаго исправника Кучеровский».
Предписание написано исправником собственноручно четким, красивым почерком, каким писали наши деды.
А стиль? Тут и деловое вступление, приказание, инструкция, указание на последствия неисполнения (бездействие, нерадение) и наконец тонкая просьба.
Получив такое предписание, мог ли заседатель не исполнить его? Он немедленно отправился чрез Малоотлымское село и юрты Сартын-Горт в реку Мазым. В вершинские Мазымские юрты, отстоящие от Кондинска в 200 верстах — местожительство остяка Фалалея Лыкысова. Туда же был доставлен и самоед Обыль, по прозванию Подарутин. Видимо, на последнего заседатель возлагал большие надежды и применил в разговоре с ним особо осторожные приемы. Через переводчика Кокоулина заседатель предупредил Обыля, «чтобы он ни малейше не имел в мысли своей какого-либо подобострастия, как к бывшему хозяину своему (Фалалею), так по нехристианству суевернаго мщения (от считаемого им, Обылем, дьявола) чудовища, котораго застрелил его хозяин Лыкысов». Последствием таких приемов было то, что Обыль в присутствии многих свидетелей обнадежил, что он отыщет и укажет, где убито чудовище, лишь бы хозяин его Фалалей Лыкысов довел до ночлежнаго шалаша, от коего происшествие было не в дальнем разстоянии.
Оставалось получить подтверждение от Фалалея (заседатель называет его уже Пантелеем) Лыкысова, которого заседатель: «розыскным разговором испытывал о происшествии застреленнаго чудовища, о месте и проч.».
К удивлению Лыкысов заявил, что Обыль «ложно разгласил». «Бывши с Обылем на промысле, говорил остяк, в одну бурную ночь действительно приснилось ему, что будто повстречался на пути по облаянии собаками с чудовищем (дьяволом), ростом более 5 аршин, востроголовый, всего в шерсти, отчего и лица, как помнит, не заметил, но наружный вид был весь похожий на человека; будучи в испуганности от такого чудовища, как будто на яву, для предохранения своей жизни стрелил из ружья и то чудовище пало на землю; при сем последнем видении его, Пантелея, Обыль начал рубить дрова и от сего он, Пантелей, пробудился, тогда же сварили пищу, сели есть, то он, Пантелей, Обылю разсказал свой сон, о котором по приходе домашним говорил, на яву же такого происшествия не было, в чем и уверял решительно».
Обыль стоял на своем: «пусть хозяин отыщет и укажет тот шалаш, где имели ночлег, а от сего он, Обыль, может отыскать место, где убито чудовище».
Ввиду такой категоричности заявления самоеда заседатель наладил целую экспедицию, взял урядника, Обыля, Пантелея, одиннадцать остяков и двух самоедов. Дорогой Обыль все обнадеживал отыскать чудовище. Это было в конце февраля. Шли на лыжах сутки. Наконец, экспедиция прибыла к самому интересному пункту. Вот шалаш из еловых ветвей в густом лесу, в логовине при речке, впадающей в реку Вохлым. Интерес участников экспедиции достиг наивысшей точки: вот-вот Обыль укажет предмет поисков. Но тут случился совершенно неожиданный оборот. Самоедин Обыль, «когда потребовано было от него указать место, где убито чудовище, сказал, что ничего нет, хозяин видел во сне, и подтвердил все те слова, что объяснил Пантелей». Легко себе представить разочарование заседателя и его спутников. «Всеми мерами» Обыля стали убеждать указать отыскиваемое место, но он решительно утверждал, что никакого чудовища он не знает, и объяснил, что сон, рассказанный хозяином, он передал своим родовичам, желая похвастаться тем, что убили Куль или Менн (дьявол) и что он никак не предполагал, что его рассказу будет придано такое значение.
Печально было возвращение экспедиции с поисков. Полнее разочарование, неудача. С прискорбием, конечно, пришлось донести об этом исправнику, который, в свою очередь, донес губернатору и губернскому правлению.
Дикая, темная история. Все фигуры в ней характерны.
Без конца отравляют алкоголем мозг остяков и самоедов. Недостаток водки аборигены севера восполняют, как говорят, наркотическими настойками, напр., настойкой из мухомора. В беспросветную бурную ночь в глухом лесу чего только не представится в отравленном мозгу дикаря-охотника.
Но все это, так сказать, в порядке вещей. А вот земский суд и эти «доношения», предписания, рапорты и целая экспедиция с заседателем во главе в поисках за чудом, — это как?
В заключение не могу не привести отрывок из старой сургутской статистики.
В березовский земский суд была представлена «отчетность по управлению сургутским участком со статистическими сведениями за 1858 год». В этой «отчетности» обращают на себя внимание такие рубрики и ответы на них:
1) «Дворянские выборы: дворянских выборов в Сургутском участке не производится»;
2) «Народная нравственность: заметный порок у чернаго народа, в особенности у инородцев, есть пьянство, противу котораго принимались меры»;
3) «Благонадежность»: благонадежность зависит от усмотрения Березовского Земского Суда»;
4) «Заключение»: «Земский Суд из сего отчета изволит усмотреть касательно управления участком».
г. Тобольск. 8 февраля 1909 г.
Журнал «Югра», 1992, №4
