Валентина Патранова
Ханты-Мансийск в чём-то напоминает партийно-советский заповедник, где в нетронутом виде вот уже более 70-ти лет сохраняются революционные названия улиц: Ленина, Маркса, Энгельса, Дзержинского, Коминтерна… Не только названия, но и нумерация отдельных домов не претерпела изменений. Один такой дом по адресу Энгельса, 8 стоит до сих пор. Сюда, в квартиру номер 10, в середине 30-х годов писала письма из уфимской ссылки самая известная эсерка Мария Спиридонова.
Кто такие эсеры? В «Энциклопедическом словаре», изданном ещё в советский период (в 1989 году), о них сказано так: «Эсеры (партия социалистов-революционеров) эволюционировали от мелкобуржуазной революционности к союзу с буржуазно-помещичьей контрреволюцией. Основные требования: демократическая республика, политические свободы, рабочее законодательство, социализация земли… Левое крыло создало самостоятельную партию левых эсеров».
В дореволюционной России эсеров было больше, чем большевиков. Желая перемен, они делали ставку на крестьянство, большевики — на пролетариат, но это не мешало им вместе бороться против самодержавия.
После Октябрьского переворота их пути разошлись. Требование эсерами политических свобод, многопартийности, стремление к созданию демократической республики, то есть все те ценности, что провозглашаются в нашем обществе сейчас, большевиками были расценены как контрреволюционные. С 1919 года партия социалистов-революционеров — эсеров — стала планомерно уничтожаться.
Мария Спиридонова писала в Ханты-Мансийск бывшему члену Центрального комитета партии левых эсеров Николаю Давыдовичу Самохвалову. С начала 20-х годов он периодически находился то на положении политзаключенного, то ссыльного. В 1934 году Самохвалову определили новое место ссылки — Остяко-Вогульск. Его опыт работы прорабом пригодился при застройке молодого центра национального округа. Голод на специалистов был так велик, что начальник управления строительства закрыл глаза на политическое прошлое ссыльного Самохвалова и доверил ему возведение средней школы, хирургического корпуса больницы, электростанции, общежитий медтехникума.
Дом на улице Энгельса, 8 был построен в 1933 году, и Самохвалову как ценному специалисту выделили квартиру, где он поселился с женой Софьей Аркадьевной Луниной-Богоявленской и тёщей. Их семейная жизнь началась в ссылке в Тобольске, где оба отбывали срок.
Софья Богоявленская, дочь служащего, в 1917 году в возрасте 19 лет со всем пылом, свойственным юности, занялась революционной деятельностью. Когда в 1919 году эсеры были вынуждены перейти на нелегальное положение, она по личному поручению члена ЦК Марии Александровны Спиридоновой и её ближайшей соратницы Александры Адольфовны Измайлович собирала для заключенных эсеров продовольственные посылки, книги.
В 1919 году Софью Аркадьевну арестовали, и она провела в тюрьме три года, после чего отправилась в ссылку в город Фрунзе. Не найдя там работы и не имея средств к существованию, решилась на побег. Восемь лет Богоявленская была на нелегальном положении, сменив за это время шесть городов и работая то экономистом, то статистиком, то секретарем.
В одном из заштатных городишек ей удалось поменять фамилию, так она стала Луниной. Но и это не помогло: в 1930 году в Ленинграде Софью Аркадьевну арестовали. Приговорённая к трём годам тюрьмы, она провела их в так называемых политизоляторах Челябинска, Свердловска, а последние пять месяцев — в ссылке в Тобольске.
В 1933 году срок ссылки завершился, и Софья Аркадьевна уже свободной гражданской отправилась вслед за мужем в Остяко-Вогульск и даже вызвала сюда свою мать.
Когда партия ссыльных прибыла в Остяко-Вогульск, поначалу все жили в одном доме. На следующий день навестить левых эсеров пришла женщина лет пятидесяти, представившаяся женой видного деятеля партии большевиков Антонова-Овсеенко (в ссылке она находилась как «троцкистка»), Антонова-Овсеенко пришла к своим идейным противникам со словами «сегодня мы все гонимы», и левые эсеры её приняли.
Как оказалось, в Остяко-Вогульске она находилась уже несколько лет, жаловалась, что муж её предал, «чтобы самому отбиться от оппозиции». Кроме того, он «морально разложился», завёл себе другую жену и отобрал детей. Женщина находилась в состоянии тяжёлой депрессии, и Самохвалов с женой опекали её. Когда Антонова-Овсеенко объявила голодовку, они поддерживали её морально, а потом и материально. Судьба бывшей революционерки, которая, как она говорила, «находилась в Швейцарии, рядом с Лениным», трагична: она повесилась, и её могила где-то на старом кладбище Ханты-Мансийска.
Действительно, дом на улице Энгельса, 8 стал центром притяжения для многих ссыльных: эсеров, троцкистов… Вечера коротали за чаепитием, игрой в преферанс, беседовали на бытовые темы. О ситуации в стране, о коллективизации, чьи жертвы, так называемые спецпереселенцы, строили Остяко-Вогульск, говорили крайне осторожно, боялись предательства, провокаторов. И не напрасно…
Летом 1935 года Софья Аркадьевна Лунина-Богоявленская получила отпуск в отделении Омпушнины, где работала секретарем, и отправилась в Москву. Поездка растянулась на полтора месяца. Кроме Москвы, она побывала в Казани, Свердловске, Омске… В Москве жила у знакомых по тобольской ссылке, что впоследствии будет расценено как «выполнение задания по созданию террористических групп для уничтожения видных деятелей партии и правительства».
Наступил 1937 год. В органы НКВД поступила засекреченная информация о том, что в стране активизировалось левоэсеровское подполье, что оно укрепляет позиции и готовится свергнуть существующий строй. Нелепость обвинения (ведь все левые эсеры были в тюрьмах или в ссылке, без паспортов, без права выезда) даже не ставилась под сомнение. В органах НКВД это расценили как сигнал к массовым арестам, и они начались.
В квартиру № 10 по улице Энгельса явились ночью 8 февраля 1937 года. В ходе обыска изъяли переписку, 44 тетради с политическими конспектами и арестовали хозяев. Самохвалова как бывшего члена ЦК партии левых эсеров отправили в Москву, его жену Лунину-Богоявленскую поместили в местную тюрьму. Следствие поставило их во главе «Остяко-Вогульского филиала Всесоюзного эсеровского центра».
В ту ночь арестовали ещё несколько человек, в их числе был и ссыльный Николай Васильевич Сахаров, работавший бухгалтером в аптеке. Сахаров испил горькую чашу политических преследований сполна. Власть начала его преследовать ещё в 1923 году. Он сидел на Соловках, был в ссылке в Сыктывкаре, в политизоляторе Свердловска, в Тамбове и, наконец, в 1935 году его отправили в Остяко-Вогульск.
Отбывая ссылку в Тамбове, он, достигнув 40 лет, наконец-то женился. Это был поздний брак для обоих. Его жена Зинаида Петровна, 1901 года рождения, была дочерью помощника управляющего банком в городе Новгород-Северском Черниговской губернии. Из-за своего непролетарского происхождения она не могла рассчитывать ни на продолжение учёбы, ни на приличную работу. В Тамбов она приехала к сестре и устроилась чернорабочей на мельницу.
Встреча с Николаем Васильевичем Сахаровым, человеком образованным, знающим два иностранных языка и неприкаянным в жизни, перевернула жизнь Зинаиды Петровны. Она горячо полюбила мужа и, не задумываясь, отправилась за ним в ссылку в далекий Остяко-Вогульск.
Первое время Сахаровы жили у Самохвалова. Потом Николай Васильевич устроился в аптеку, и семье предоставили комнату на втором этаже, где жили другие сотрудники. Общаясь с соседями, Зинаида Петровна, не закалённая ссылкой, не знавшая правил конспирации, нередко говорила то, что думала о голоде в СССР, бедности людей, несправедливости власти по отношению к ссыльным.
Можно представить, как она восприняла обыск в квартире и арест мужа. Это осталось и в протоколе: «Спорила, дерзила, возмущалась, ехидничала…» Настоящим ударом стали для неё слова заведующего аптекой, когда тот потребовал освободить жилплощадь. В отчаянии Зинаида Петровна бросилась в отдел НКВД, в прокуратуру. Ей лгали, что никто не тронет, но уже готовилось постановление о её аресте. Помимо обвинений в антисоветских высказываниях, далёкой от политики женщине приписали «диверсионный поджог аптеки»: накануне здесь загорелись ящики со стружкой.
Небольшое помещение Остяко-Вогульской тюрьмы, не рассчитанное на массовые аресты, было переполнено. Эсерка со стажем Лунина-Богоявленская и беспартийная Сахарова оказались в одной камере и проходили по одной политическому делу.
Вряд ли надзиратели Остяко-Вогульской, а потом и Тобольской тюрьмы, куда перевели в апреле 1937 года левых эсеров, сталкивались со столь вызывающим поведением арестованных, как это продемонстрировали две женщины — Софья Аркадьевна Лунина-Богоявленская и Зинаида Петровна Сахарова. В деле подшито около тридцати рапортов, характеризующих поведение арестованных в тюрьме и на допросах. Им ставили в вину то, что отказывались от допросов, от подписи, переговаривались и перестукивались с другими камерами, вступали в споры с охраной, не подчинялись требованиям, объявляли голодовки, громко пели…
То, что случилось в Тобольске 27 апреля 1937 года, подняло на ноги всё тюремное начальство. А произошло следующее. Во время прогулки Сахарова и Лунина-Богоявленская стали переговариваться с камерами, им приказали покинуть двор и вернуться в помещение. Женщины отказались подчиниться, их стали заталкивать силой. Началась потасовка. Всё это видел сидевший на подоконнике своей камеры Сахаров. Не вынеся унижения своей жены, он выбил стекло и стал выдёргивать решётку. Это был настоящий бунт… Жёсткие тюремные правила — за малейшую провинность лишали прогулок, свиданий, книг — заставили Николая Васильевича Сахарова ещё в Остяко-Вогульске объявить сухую голодовку, и она продлилась девять дней, пока его требования не удовлетворили.
Всего же по делу «Остяко-Вогульского филиала Всесоюзного левоэсеровского центра» проходили 12 человек. Тринадцатого, как считало следствие, главного организатора Самохвалова, увезли в Москву. Дело получилось объёмным, были допрошены десятки свидетелей, которые повторяли лишь одно: в доме на улице Энгельса, 8 «проходили сборища левых эсеров». Складывалось впечатление, что чекисты готовят крупный процесс…
С полной определённостью можно сказать, что никакой организации, ставящей целью свержение существующего строя, в Остяко-Вогульске не было. Это подтвердили и последующие проверки, проведенные в 1957 и в 1964 годах органами КГБ. Была, скорее, организация «гонимых» людей, объединённых общим несчастьем, которые понимали, что выжить в существующих условиях они смогут только в том случае, если станут помогать друг другу. Центральной фигурой была несгибаемая левая эсерка Мария Александровна Спиридонова, хотя и находилась далеко, в ссылке в Уфе. Она сумела наладить связи со всеми, хорошо знала, кто именно нуждается в помощи. Дело было поставлено так, что те из эсеров, кто работал, выделяли из своего заработка деньги, и, получая от Спиридоновой адреса, отправляли посылки и денежные переводы в политизоляторы. Левые эсеры действовали и через жену Максима Горького -Пешкову, которая помогала политссыльным в России. Ни троцкисты, ни меньшевики, эсдеки (социал-демократы) не были столь сплочёнными в оказании помощи друг другу, как эсеры.
Но… Весь «Остяко-Вогульский филиал» — 12 человек — расстреляли в августе 1937 года.
Несколько иначе сложилась судьба «организатора» Николая Самохвалова. Военная коллегия в Москве осудила его на десять лет лагерей. Такие же сроки получили Спиридонова, её соратница Измайлович, которых арестовали в феврале 1937 года в Уфе. Дальнейшая судьба Самохвалова неизвестна, а вот Спиридонову, Измайлович и ещё большую группу левых эсеров расстреляли в сентябре 1941 года в тюрьме города Орла, когда немцы готовились захватить город.
Что осталось от той эпохи? Двухтомное дело в архиве областною управления ФСБ и очень старый дом по улице Энгельса, 8 в Ханты-Мансийске. В десятой квартире уже тридцать лет живет Людмила Кирилловна Тихонова и мечтает перебраться в новое жилище. Она разрешила осмотреть помещение. Квартира не перестраивалась: те же стены, окна, двери, которые помнят людей, бывавших здесь…
